Внучка. Роман

– Прости, пожалуйста, я не хотела разбередить твою рану. Случайно вырвалось.

– Да нет, ты права насчет наследника. Я подумаю.

5

Аркаша Худиков явно опаздывал. Вбежал в раздевалку, когда там оставался лишь один человек – фрезеровщик Никита, да и тот уже переоделся в рабочую одежду, украдкой глотнул пива из пластиковой полуторалитровой бутылки, сунул ее в самый угол шкафчика, прикрыв брюками и ветровкой. В этот момент и появился Аркаша.

– Привет, Никитос!

– Опять опоздал, Аркаша! Вставит тебе Кузьменко одну штуку в одно место.

– Договоримся, не боись. Не мог раньше! Еле встал, голова гудит, трубы горят.

– Опять перекушал, что ли? – на ходу спросил Никита, усмехнувшись.

– В свой законный выходной имею право! – крикнул ему вслед Аркаша, расстегивая пуговицы на рубашке. – Лучше бы дал пару глотков сделать, – Аркаша говорил уже сам с собой. – Я ведь знаю, у тебя в шкафчике всегда что-то есть.

Напялив с трудом дрожащими руками на себя рабочий комбинезон, на голову надел кепку козырьком назад и уже хотел было выйти в цех, но остановился, махнул с досады рукой и, выглянув в коридор, не идет ли кто в раздевалку, вернулся, подошел к шкафу Никиты, отщелкнул замок, не закрытый на ключ, пошарил там среди одежды и нащупал-таки такую желанную бутылочку пива.

– От пары глотков тебе не убудет, Никитос.

Лицо его сразу посвежело, но голова все равно была, как в тумане. Быстрой походкой он вошел в цех, мимоходом глянул на свой верстак и направился в каморку мастера цеха.

– Привет, Степаныч! Я за инструментом и фронтом работ.

– Аркаша, последний раз я прикрываю твое опоздание, – недовольно произнес тот, подходя к шкафу с инструментами. – Березин мне уже четко сказал, что ему надоели твои выходки и он готов перевести тебя в механический цех. Ты же понимаешь, здесь цех серьезный, никаких послаблений никому…

В этот момент желудок Худикова отрыгнул глоток пива, и, хотя Аркаша успел прикрыть рот сжатой в кулак ладонью, запах вырвался из закрытого рта. Кузьменко брезгливо скривился.

– Извини, Степаныч, так получилось. Голова болит после вчерашнего, вот и желудок бунтует.

– Жрать надо меньше! – произнес мастер, вручая Аркаше чемоданчик с инструментом и рулон чертежей. – Здесь, как всегда, – кивнул он на чертежи, – твое задание на сегодня.

– В свой законный выходной имею право делать, жрать и пить, что хочу. А по поводу задания – Березин прекрасно знает, что я его никогда не подводил.

Аркаша подошел к своему обитому жестью верстаку, разложил на нем чертежи: рассмотрел сначала один, потом второй и третий. Кивнул сам себе, выбрал для начала самый несложный. Остальные спрятал в ящик верстака, открыл чемоданчик с инструментом, достал молоток, надфиль, напильник, штангенциркуль, затем пошел за нужных размеров заготовкой, которые были на выбор в большом металлическом ящике в углу цеха. Цех уже работал вовсю: гудели токарные и фрезерные, точильные и сверлильные станки – работал закрытый цех всегда на полную мощность.

Худиков зажал тисками болванку, еще раз заглянул в чертеж, стал работать напильником. Через некоторое время разжал тиски, промерил деталь со всех сторон штангенциркулем, удовлетворенно кивнул. Выбрал нужное сверло для сверления конического отверстия, взял его в одну руку, в другую – заготовку и направился к сверлильному станку. Но чувствовал себя Худиков неважно – во рту пересохло, пальцы подрагивали. Начал сверлить, но опустил сверло чуть резче, чем требовалось и победитовый кончик сверла откололся. Худиков зло выматерился, сплюнул на пол, тут же размазав плевок подошвой ботинка. Постоял пару секунд, почесывая затылок. Затем хотел было вернуться назад, чтобы взять новое сверло, но, когда шел к верстаку, взгляд его уткнулся в полусогнутую фигуру Никиты, который работал на фрезерном станке. И тут Аркаша недобро ухмыльнулся.

Положив сверло в карман комбинезона, он скорым шагом направился в раздевалку, по пути оглядываясь – не видит ли его кто-нибудь. Так, никем не замеченным он и вошел в раздевалку и сразу же направился к шкафчику Никиты. Снял замок, сунул руку в угол (он ведь уже знал, место), достал пластиковую бутылку пива, отвинтил крышку и, еще раз осмотревшись и убедившись, что никого рядом нет, приложился к горлышку. Пиво было теплым, но его сейчас это меньше всего беспокоило: он чувствовал, как напиток разливается по всему телу, расправляя конечности – хорошо пошло! – пела его душа. Он пил, не отрываясь, часть пенного напитка проливал на одежду, и автоматически свободной рукой, отряхивался.

Выпив до донышка, он даже крякнул от удовольствия. Выждав, пока пиво полностью осядет внутри, он удовлетворенно произнес вслух:

– Ну вот, теперь совсем другое дело! А этого жадину Никиту я проучу.

Он взял бутылку и зашел в уборную, закрылся в кабинке и через пару минут вышел, завинчивая крышку. Поставил бутылку в то самое место и быстро вернулся в цех. Тут же направился к точильному станку. Заточить сверло для него – пустяшное дело. Зато после этого работа у него спорилась, детали прямо плясали в руках.

В конце смены он не стал задерживаться. Даже в душ не пошел. Просто вымыл руки и лицо с мылом, переоделся и исчез, понимая, что, если Никита, как всегда после смены, приложится к бутылке – будет большой скандал.

Так оно, в общем-то и случилось. Никита пару минут посидел у шкафчика, расслабляясь, затем пошел в душ, а после приложился к бутылке. Но, сделав лишь пару небольших глотков, тут же выплюнул содержимое на пол.

– С-суки! Кто это сделал? – закричал он, испугав нескольких переодевавшихся товарищей.

Те в удивлении посмотрели на него.

– Кто выпил пиво, а затем нассал сюда?

Он держал бутылку на вытянутой руке, переводя взгляд с одного на другого. Мужики не сразу сообразили, о чем речь, а, сообразив, захохотали.

– Ник, может просто в тепле у тебя пиво забродило? А ты его за мочу принял, – произнес один из них, чем вызвал повторный взрыв смеха.

– С-суки! Узнаю – кто, кишки на фрезу намотаю!

Он пошел в уборную и вылил все это в унитаз.

6

Наконец, Николай Борисович Спицын собрал аппарат областной администрации. Его знакомство с подчиненными и так уже затянулось до неприличия. Да и сами члены администрации были весьма удивлены таким неординарным поведением нового губернатора, пусть и временно исполняющим его обязанности: вместо того, чтобы сразу приступить к своим обязанностям, он разъезжает по области. Но на Руси известна поговорка, что нет ничего более постоянного, чем временное. Им, и правда, было невдомек, что как раз разъезжая по области и знакомясь с ситуацией на местах, в районах, он уже приступил к работе.

Впрочем, все уже знали, что его секретарь и помощник, которых он привез с собой, активно изучают документы, оставленные в наследство Коньковым, и обо всем достойном внимания тут же докладывают Спицыну. Они же пока занимаются и изучением кадров. Поэтому, несмотря на свое отсутствие на рабочем месте, Спицын был в курсе всех дел в области.

Сам же Коньков предпочел вместо того, чтобы сдать дела преемнику, тут же укатить на свою дачу под Грушином: как говорится, от греха подальше. Спасибо и на том, что его просто сняли, а не отправили под арест, как некоторых его коллег по губернаторству.

К назначенному времени, к 11.00, весь аппарат собрался в малом зале администрации без опозданий. Николай Борисович разглядывал всех с любопытством, словно желал по лицам присутствующих определить их возможности. Разумеется, ему были представлены характеристики на всех руководителей аппарата (даже собранный на некоторых местными эфэсбешниками компромат), однако он не очень вчитывался в них, понимая, что живой характер человека весьма и весьма порою отличается от сухой, мнущейся бумажки. Справа от него сидел Орленко – бывший у него вице-мэром в его прежней епархии. Слева – вице-губернаторы коньковского разлива. Ну и дальше все, кому положено было здесь быть. Сбоку, за отдельным столом сидели его личный секретарь Галина Петровна, женщина лет сорока с крашеными в медный цвет густыми волосами до плеч, и тридцатипятилетний помощник Артур (пока еще держалось в секрете, что Артур – его двоюродный племянник). Еще за одним отдельным столом сидели стенографистки и техник, записывавший на диск совещание.

Спицын еще раз бегло прошелся глазами по сидевшим, желая понять, что же его все-таки здесь не удовлетворяло. Но пока не мог сообразить, что именно.

Наконец, он заговорил:

– Прежде всего, дамы и господа, мне хотелось бы попросить у вас прощения за то, что наше знакомство несколько оттянулось во времени, но я так привык. Сначала я должен познакомиться с местом, где мне предстоит работать, а потом уже с людьми. Думаю, что это вполне нормально, а? Или я ошибаюсь? – Николай Борисович снова поднял глаза и тут же поймал на себе взгляды десятков глаз. – Ведь в народе не зря говорят: какой дом, такой у него и хозяин.

– В народе говорят немного по-иному, Николай Борисович, – подал голос вице-губернатор Дьяченко, – каков хозяин, таков у него и дом.

– Но ведь это не меняет сути, Михаил Гранитович, если не ошибаюсь, – Спицын сразу понял, кто это – по его колкому взгляду, по баритону с небольшой хрипотцой. – И в том, и в другом варианте определяющим является хозяин.

– Совершенно верно, Николай Борисович, я Михаил Гранитович.

– Кстати, простите за бестактность, возможно и за неосведомленность, но уж больно у вас отчество замечательное.

Дьяченко налился краской. Он не любил, когда ему задавали подобный вопрос, точнее, устал на него отвечать. Еще в детстве он натерпелся по этому поводу, когда мальчишки узнали, как зовут его отца. Те стали его дразнить, он, в ответ, начинал драться, но, поскольку мальчишек было несколько, а он один, то, естественно, ему всегда доставалось. А это давало повод придумывать новую дразнилку: «Мишка, сын Гранита, морда вся разбита».

И поэтому, когда он, уже будучи взрослым, самостоятельным мужчиной, начинавший свой карьерный рост, собирался первый раз в какую-нибудь компанию, просил друзей или коллег заочно представлять его и, коли уж была необходимость в общении по имени-отчеству, давать необходимые разъяснения с тем, чтобы уже при личной встрече ничего не объяснять. Но сейчас была несколько другая ситуация, и поэтому Дьяченко пришлось объясняться.

– Двадцатые годы прошлого теперь уже века, сами знаете, какими были, – начал Дьяченко немного издалека. – Народ мечтал не только о любви и детях, но и о победе мировой революции. Тем более, если учесть, что мой дед был профессиональный революционер, потому и свою подпольную кличку – Гранит, подарил моему отцу в качестве имени. А отец мой, Гранит Емельянович, как говорится, тоже повернутый на коммунистической идее, весьма гордился этим именем…

– Прошу вас чуть покороче и по существу, Михаил Гранитович, – перебил его Спицын. – У нас еще будет с вами время поделиться воспоминаниями.

В зале воцарилась гробовая тишина. Пожалуй, впервые Дьяченко был остановлен на полуслове, и все почувствовали, с каким трудом вице-губернатору удалось проглотить эту пилюлю. Все знали его злопамятство. Михаил Гранитович был единственным человеком в области, которого побаивался сам Коньков. В кулуарах поговаривали, что Дьяченко слишком многое знает о Конькове, и, между прочим, в отставке последнего многие видели и руку Дьяченко. А еще поговаривали, что он сам метил на пост губернатора, да, видно, в Москве считали по-другому.

Дьяченко покраснел еще более, до пунцовости, и опустил глаза так низко, что мог видеть только свою большую ладонь, лежавшую на черной кожаной папке.

– Да я, собственно, и ответил уже на ваш вопрос.

– Ладно, товарищи, мы с вами отвлеклись, – прихлопнул ладонью по столу Спицын. – Перейдем к делу.

Спицын на минуту замолчал, собираясь с мыслями. Все сидели, ожидающе устремив свои взоры на него, пятидесятилетнего с небольшим мужчину со строгими чертами лица, от которого отныне будет зависеть очень многое. У него пока еще не было здесь ни друзей, ни врагов (их еще следовало приобрести), ни завистников и подхалимов (эти обычно появляются сами собой). В этом отношении Спицыну было очень легко начинать деловой разговор, но вместе с тем и архитрудно, ибо первые же слова этого разговора должны сказать о многом, если не обо всем.

– Для начала я хотел бы представить вам Орленко Сергея Сергеевича, – все повернули голову в его сторону. – Это мой зам по прежней работе. Своим указом я назначил его вице-губернатором, курирующим экономику. Товарищ компетентный, надежный, с двумя высшими образованиями – экономическим и юридическим. Так что, прошу любить и жаловать. Вы с ним еще успеете познакомиться, как и мы с вами, – все остальные кадровые вопросы я решу в ближайшую неделю. Сейчас же поговорим, собственно, о нашем с вами хозяйстве… Разумеется, я не стану спрашивать у вас, как вы жили до этого. Об этом у меня сложилось достаточно определенное мнение после очного знакомства с вашими делами, благодаря моим помощникам, с которыми вы уже, надеюсь, успели познакомиться.

Спицын повернул голову в сторону секретаря и помощника, те в ответ утвердительно кивнули.

– Скажу коротко: я сделаю все возможное, чтобы вы изменили свою жизнь, если хотите, чтобы мы с вами сработались. Да, да, в данном случае я имею в виду вас, господа и дамы, а не жизнь. Пора кончать с фразерством, очковтирательством, обманыванием и одурманиванием не только Москвы, но и собственных жителей. Я имел честь в эти несколько дней говорить с некоторыми из них, и они обрисовали мне весьма безрадостную картину.

– Не всегда можно верить людям, Николай Борисович, – перебил Спицына Дьяченко. – Кто-то обижен жизнью, кто-то начальством. Всякое наговорить могут.

– То есть, вы советуете верить только вам? Вы прямо как Мюллер Штирлицу из «Семнадцати мгновений весны», – Спицын поймал взгляд Дьяченко и тот тут же опустил глаза, произнеся:

– Это вы сказали, не я.

Но Спицын сделал вид, что не услышал, ему важно было, ухватив кончик нитки, размотать именно сейчас весь клубок.

– Ну что ж, теперь, по крайней мере, знаю причину одной из ошибок, которые допустил мой предшественник Коньков. К сожалению, слишком многие до недавних пор увлекались краснобайством о жизни народа, сидя в удобных креслах в своих кабинетах и читая сводки своих пиарщиков, составленных под желание шефа. А народ, он внимания к себе требует.

Кто-то тихо хмыкнул, кто-то шепнул соседу на ухо:

– Держу пари, он долго не продержится. Уберут! – сосед согласно кивнул и под столом пожал руку шепнувшему.

Дьяченко тоже отреагировал.

– Я совсем не то имел в виду, Николай Борисович. А вам бы осмелился посоветовать не начинать сразу так круто. На вираже можно и шею свернуть, а нам ведь с вами еще работать, Николай Борисович.

На сей раз Дьяченко не стал отводить взгляд, но Спицын спокойно его выдержал. В зале тут же воцарилась напряженная тишина – никто ведь еще не знал, какова в таких случаях будет реакция нового губернатора. Возможно, что назревал крупный конфликт. Впрочем, было известно, что у Дьяченко есть свой человек в администрации президента и, в случае чего, он его отмажет. Возможно, именно поэтому Дьяченко и ведет себя так.

– Хорошо! Если вы не доверяете людям, перейду к фактам. Как прикажете мне начинать, если вами же утвержденный план по жилью в области не выполнен на семнадцать процентов, хотя бюджет освоили на все сто? В чей карман ушли деньги? Я попрошу счетную палату совместно с прокуратурой проверить департамент строительства и промышленности, – Спицын посмотрел на прокурора области, высокого, сухощавого с легкой сединой и большим носом мужчину, тот тут же кивнул и стал записывать поручение в блокнот. – Кстати, о промышленности. Насколько я выяснил, еще пять лет назад в области насчитывалось девятьсот девятнадцать крупных и средних промышленных предприятий. На сегодня их осталось восемьсот тринадцать. Я попрошу руководителя департамента подготовить мне докладную по этому поводу. Далее, нужно детально разобраться, куда уходят деньги для нецелевого финансирования. Аудит будет полный, включая и результаты тендеров. И, кстати, Михаил Гранитович, вы же курируете в области финансы.

Николай Борисович замолчал, переводя дух. Затем заговорил снова.

– Как я представляю себе начало работы, спросите вы? – Спицын вздохнул и еще раз обвел всех взглядом. – Разумеется, придется начать с кадров, ибо, как в свое время говаривал Иосиф Виссарионович, кадры решают все. А я от себя добавлю: ибо они определяют стиль и ритм работы.

По кабинету прошел ропот, что, впрочем, было вполне ожидаемо. Однако ропот этот закончился довольно неожиданно – голос подала женщина, руководитель департамента здравоохранения Елена Дмитриевна Клочко.

– Прошу прощения, Николай Борисович, но Виктор Семёнович Коньков, помнится, тоже не раз такие слова говаривал. Но воз, как говорится, и ныне там.

– Абсолютно с вами согласен! Между словами и делами есть определенная дистанция, но я постараюсь сделать так, чтобы эта дистанция с каждым шагом сокращалась. Однако, вы чем-то не были удовлетворены, Елена Дмитриевна, если я правильно уловил смысл ваших слов?

– Вы правильно уловили смысл моих слов, Николай Борисович.

При этом Дьяченко недовольно поморщился – знал, что это камешек и в его огород тоже, но не ожидал, что эта дама рискнет сразу же пойти в атаку.

– Ну что же, тогда я готов вас выслушать, только, если можно сейчас покороче и самую суть.

– А если покороче, то могу сказать прямо, что мои реляции и просьбы просто игнорировались Коньковым и почему-то не поддерживались Михаилом Гранитовичем, хотя я просила всего лишь выделить около сорока миллионов рублей, во-первых, на закупку нового медицинского оборудования, которое даже в конце двадцатого века уже устарело; во-вторых, на ремонт зданий больниц и поликлиник, во многих из которых просто штукатурка с потолка сыплется. Все мои реляции уже не первый год лежат на столе у нашего уважаемого Андрея Ивановича, – Клочко сверкнула очками в сторону руководителя департамента финансов, – но он просто-напросто их игнорирует, словно бы речь идет лично обо мне, а не о моем департаменте.

Спицын взглянул на финансиста, сидевшего с невозмутимым лицом, и только бегающие желваки выдавали его волнение.

– Что вы на это ответите, Андрей Иванович? – спросил Спицын.

– То, что и раньше отвечал. Лишних денег у меня нет, это первое. У ДСК не хватает мощностей, а он у нас в городе остался один. Это второе.

– И тем не менее, на новую губернаторскую дачу деньги и мощности нашлись, – Клочко интуитивно почувствовала поддержку Спицына. – У меня на столе лежит несколько экспертиз по состоянию помещений: и Госпожнадзор, и Роспотребнадзор признают эти помещения аварийными и предписывают немедленно их закрыть. Если бы вы знали, Николай Борисович, сколько усилий я трачу на то, чтобы оттянуть это закрытие на как можно более дальний срок. Ведь люди в маленьких райцентрах тогда вообще без медпомощи останутся. И так уже с этой оптимизацией мы перегнули палку…

– Прямо крик души небезразличного человека. Надеюсь, вы его услышали, Андрей Иванович? Надо помочь нашей медицине.

– Николай Борисович, – Макушкин открыл кожаную папку, просмотрел несколько бумаг и протянул одну из них Спицыну, – вот все, что у меня осталось на этот год. А в будущем году заказ Клочко будет стоять под первым номером.

– И так из года в год, – вздохнула Клочко.

Спицын посмотрел в протянутый ему лист бумаги, что-то прикинул в уме, что-то черкнул в своем блокноте, наконец сказал:

– Я вижу, здесь выделено дополнительно четырнадцать миллионов на строительство здания цирка…

– Да, к сожалению, подрядчик не уложился в утвержденную смету. Этот наш знаменитый долгострой мы хотели бы завершить в этом году.

– Ну, раз это долгострой, то еще один сезон он вполне может выдержать, а ваш подрядчик впредь будет думать, как более рационально тратить выделенный ему бюджет. Так вот, я своим распоряжением секвеструю эту статью расходов, и перенесем эту строку в бюджете на ремонт наиболее аварийных больниц. А на следующий год, как вы и обещали только что, Андрей Иванович, средства в первую очередь будут направлены на ремонт всех остальных больниц области.

– Но это идет вразрез с принятым на областном совете нашей партии решением, – попытался вступиться за коллегу Дьяченко. – Вы же прекрасно знаете, что досугу населения сейчас уделяется партией большое внимание. А в нашем большом городе, более того, во всей области, нет ни одного стационарного цирка.

– А я придерживаюсь решений другой партии… – Спицын сделал театральную паузу, желая увидеть реакцию присутствующих – и не прогадал: многие от удивления даже рты раскрыли. – Партии РОЗы. Расшифровывается как Россия образованная и здоровая. Только тогда Россия займет подобающее ей место в мировой политике, когда она во главу угла поставит образование, науку и здоровье нации. Или кто-то из вас с этим не согласен? Кто-то не желает, чтобы наша с вами страна стала более сильной?

Все молчали. Даже стало слышно, как большие настенные часы, висевшие за спиной у Спицына, отсчитывали стрелками секунды. А кондиционеры как-то даже громче стали гонять воздух по залу.

– Вы точно уверены, что ваши решения поддержат в аппарате президента? – наконец прервал молчание Дьяченко.

– А вы позвоните туда, проверьте!

На некоторых лицах прочитались даже улыбки после этих слов.

Спицын понял, что он добился, чего хотел – разворошил улей. Вот как раз та ситуация, когда проявят себя товарищи и соратники, и затаятся недоброжелатели и враги. Но, как ни странно, к последним он не торопился относить Дьяченко – ему нравился этот прямой человек, за словом в карман не лезущий, отстаивающий свою позицию, спорящий, но не переходящий рамки приличия. А вот тех, кто тут же старается тебе угодить и сразу начинает заглядывать в рот, он терпеть не мог. Он понимал, что далеко не все могут сразу же повернуть на новую стезю, что многим нужно разъяснять, многих убеждать, а иных и просто ломать. Он понимал, что человек, десятки лет молчавший, начнет говорить не вдруг; начав же говорить, он на первых порах будет вместе со злаками перемалывать столько плевел, сколько сможет вместить в себя его организм, и будет это делать до тех пор, пока не отравится; и лишь после этого, промыв желудок, этот человек успокоится и речь его польется густым и мощным потоком, который затем превратится в дающую жизнь огромной стране энергию. Но то обычный человек. С руководителем же все гораздо сложнее и неопределеннее, ибо он, наученный горьким опытом, начнет скорее подстраиваться, чем перестраиваться. И, чтобы разобраться во всем этом нужны талант и провидение. Когда тебе прямо в глаза высказывают свое несогласие с тобой, это гораздо лучше, чем когда просто отмалчиваются. Поэтому Спицын больше приглядывался к последним, нежели к первым. Впрочем, придет время – заговорят и молчуны.

– Давайте, товарищи, на сегодня мы наше с вами знакомство закончим. Все свободны, а вот прокурора и начальника УВД я попрошу еще на некоторое время задержаться.

7

Оксана Сивоконь дружила со Стасом Бобровым с седьмого класса. В десятом у них случился первый секс. Собственно говоря, после этого и пришла к ним настоящая любовь. До этого было так: ни то, ни сё – ни дружба, ни влюбленность; часто ругались, даже разбегались, затем снова влюблялись. Секс же случился тогда, когда осознали, что беззаботные школьные годы заканчивались и вскоре могло произойти так, что они разъедутся по разным городам и больше могут не увидеться. Вот тогда, лежа в кровати на даче Бобровых, где они не боялись, что кто-нибудь из родственников их может неожиданно застукать, они и поклялись никогда больше не расставаться друг с другом. И оба держались клятвы. Не помешала этому и короткая разлука – Бобров отслужил срочную в армии. А Оксана за это время поступила в местный пединститут. Бобров же, вернувшись из армии, сразу поступил в школу полиции – служа в армии, он вдруг почувствовал, что ему нравится носить форму. Правда, военным он становиться не собирался, а вот служба в полиции его полностью устраивала – ведь, в случае чего, из полиции уволиться можно без проблем, чего не скажешь об армейской службе.

И только когда они оба окончили свои учебные заведения и начали становиться на ноги, завели речь о свадьбе. И родители Стаса, и мать Оксаны – не возражали, зная, как трепетно их дети относятся друг к другу.

Субботний день обещал быть теплым и солнечным. Свет его уже проникал сквозь не до конца задернутые шторы, но вставать не хотелось. В кои-то веки Стаса не выдернули из постели и дали возможность отоспаться.

Он лежал на спине, закинув одну руку за голову, а другой поглаживал волосы и обнаженную спину Оксаны, положившей голову ему на плечо и счастливо улыбавшейся.