Отель «Волчье солнышко». Будьте нашим гостем

Остановившись напротив одной из них, я ковырнул пальцем раму. Первое время ничего не происходило: пупсики все так же безмятежно пялились на меня, растягивая губы в безмятежных улыбках. Я уже отчаялся, но в этот момент один из ангелочков, повернув голову, медленно моргнул. Зрачки вытянулись, заострились, а в огромной, от уха до уха, пасти показались острые клыки и мелькнул длинный раздвоенный язык.

–Наконец-то! – вздохнул я. – А дальше?

Державший кувшин ангелочек чуть наклонил сосуд: темная тягучая жидкость неторопливо потекла к краю картины, выплеснулась за раму и стекла по стене, неопрятными потеками застыв на обоях.

–Уже лучше, – хмыкнул я, разворачиваясь к кровати.

Точнее, хотел повернуться, не успел. За мгновение до того, как я пошевелился, часы на прикроватной тумбочке щелкнули и, чуть подергивая стрелками, пошли в обратную сторону. В углах комнаты закружилась могильная тьма. Черные, отливающие непроглядной синевой дымные щупальца зашевелились на потолке. Выкатившийся из-под кровати череп, покрытый лохмотьями засохшей кожи, клацнул зубами, норовя вцепиться в ногу.

Я брезгливо отпихнул его носком туфли и задумчиво поинтересовался в пустоту:

–Ну и в чем проблема? Нельзя было такой спектакль Клыкову показать?

Разумеется, никто мне не ответил.

Заглянув в ящик прикроватной тумбочки, я вытащил книгу в черной обложке без надписей. Провел по ней кончиками пальцев… Кожа. Гладкая, сухая кожа.

Перевернул несколько раз, не открывая глаз, перелистнул, вновь коснулся обложки. Теперь она была тканевая, чуть скользкая, словно подгнивавшая – пара мгновений, и расползется под пальцами. Снова перевернул и открыл глаза. С обложки на меня смотрело налившееся кровью глазное яблоко…

Я ткнул в него пальцем. Глаз ойкнул:

–Сволочь! – и пропал.

Книгу я спрятал обратно.

–Еще что-нибудь? Из классического набора?

–Не знаешь, как выбраться отсюда? Всегда есть выход, – в комнате шелестнул тихий едва различимый смешок, и с потолка, прямо перед моим носом, упала, закачавшись на люстре, веревочная петля.

–Это для проверяющих? – фыркнул я. – Не проще отравить?

На столике, рядом с часами, появился изящный черный пузырек, на котором красовалась криво наклеенная бумажка с надписью «Выпей меня».

Очень смешно.

Сдернув веревку с люстры, я смотал ее на локте и засунул под кровать. Для следующего постояльца пригодится.

Итак, номер пришел в порядок. Осталось только непонятно, с какого перепугу он решил поломаться.

Не придумав ничего умного, я плюхнулся на кровать и, заложив руки за голову, уставился на потолок, надеясь, что в голову придет хоть какая-то умная мысль. По гладким панелям скользили серые тени, сплетающиеся в непонятные, с первого раза и не прочтешь, знаки.

Я покосился на окно. Вчера вечером, когда в принципе уже стемнело, здесь светило солнце. Сейчас, в самую рань, уже начали спускаться сумерки. В принципе, последний вариант был, как раз-таки правильным, но мне по-прежнему не нравилось, что было вчера. Прежде всего потому, что я никак не мог понять, что же здесь произошло.

«Волчье солнышко» расположен на точке схождения линий силы, охватывающих весь земной шар. Сам отель, конечно, не живой и не разумный, но само влияние магических энергий столь странно искажает реальность, что крайне условно это место можно назвать квазиживым и квазиразумным. Хотя, если говорить откровенно, никто толком и не знает, что на самом деле представляет из себя отель, и термин «псевдожизнь» используется просто как наиболее подходящий.

И вот в этом почти-живом-месте что-то внезапно ломается.

Может, одна из силовых линий лопнула?

Да нет, бред какой-то.

Тут даже смотреть в подпространство не надо, чтоб понять, что такого быть не может.

Короче, паззл так и не складывался. Все время возникало подозрение, что у меня не хватает каких-то кусочков.

Лежать было неудобно. Я покосился направо. Рядом со мною, под пыльным, посеревшим от времени покрывалом виднелись очертания неподвижно лежащего человеческого тела.

Вздохнув, я спихнул его на пол. Из-под плотной ткани показалась худая, обтянутая кожей рука с длинными костлявыми пальцами.

Я, лениво свесившись с кровати, молчаливо ждал. Поймал себя на том, что пытаюсь намотать на ноготь дымный след, вьющийся у самой стены, и поспешно поднял руку от пола. Главное в нашем деле самоконтроль. Об управлении гневом я и вовсе молчу.

Скрытое под покрывалом тело дрогнуло, и кисть руки, по-собачьи отряхнувшись, окончательно выбралась наружу и, сверкая торчащими из-запястья обломками кости, скрылась под кроватью.

Так-то лучше.

Хотя умных мыслей по-прежнему не было.

Вздохнув, я сел на кровати. Ткнул кулаком в подушку – та выплюнула облачко черного дыма, осевшего на потолке грязным пятном, напоминающим по очертаниям человеческий череп.

Да вроде действительно все в порядке.

На этот раз прихватывать пиджак дверью «Волчье солнышко» не стало. Оно придумал издевательство поизощреннее. Когда я выходил из комнаты, низкий порожек внезапно приподнялся, я зацепился за него носком туфли и рухнул вперед. И только в самый последний момент успел выровняться, ухватиться рукой за дверной косяк… Который тут же лопнул под моими пальцами, осыпавшись старой трухой и оставив на ладони пыль гнилушек, светящихся в темноте коридора.

Больно ударившись коленями, я уперся ладонями в полинявший ковер, с трудом сдерживаясь и пытаясь не позволить плещущейся внутри ярости вырваться наружу.

Спокойно, Рафаэль. Спокойно. Ты должен выдержать. Ты должен справиться. Триста пятьдесят шесть дней. Тебе осталось выдержать еще триста пятьдесят шесть дней. Восемь ты уже прожил.

И если бы не сорвался до этого уже семь раз, сбросивших таймер на самое начало, то мог бы занести в годовую копилку целых два месяца.

Спокойно, Рафаэль. Ты справишься. Ты должен справиться.

Я с трудом выровнялся, оглянулся по сторонам. К счастью, моего позора никто не заметил.

Судя по часам, до обеда было еще далеко. Испорченную комнату я проверил и даже починил. Задумываться, почему там все так изменилось, у меня не было никакого желания.

Надо успокоиться, прийти в себя… И за одно попытаться найти потерянную монету.

В бюро находок ее, разумеется, не оказалось – это было бы слишком просто. Стоявший за длиной стойкой, отделяющей посетителей от сияющего прозеленью шкафа с находками, висельник со свернутой набок головой и странгуляционной бороздой на шее, только руками развел, пытаясь что-то объяснить, но не смог выдавить ни звука.

Я смерил его взглядом и направился прочь, чувствуя, что чем скорее я уйду, тем лучше – а то ведь точно нервы не выдержат и я или расскажу все, что думаю. Или таки что-то сделаю. И отсчет опять пойдет заново.

За прошедшие два месяца я как-то не удосужился побывать в прачечной, благоразумно решив, что если отель сам убирает грязное белье, то и смотреть, что там творится, нет никакой необходимости. Сегодня, спустившись на минус пятый этаж, я понял, как ошибался.

Лифт – для разнообразия, с четвертого раза, а не со второго, как обычно, – привез меня не в комнату и даже не в коридор, а в огромную пещеру. Над головой нависали мощные сталактиты, под ногами текли тоненькие ручейки странной, желтоватой воды, отдававшей запахом серы, а вокруг высились горы грязного белья. Некоторые даже выше меня. А сверху, из невидимых бельепроводов извергались новые и новые потоки простыней, полотенец, покрывал…

Собравшись с силами, я шагнул вперед и оглянулся. Лифт находился не в стене: кабинка инородной занозой завязла посреди пещеры и потоки грязных вещей уже почти вплотную подобрались к ней, оставив лишь крошечное пятнышко серого пола.

Вздохнув, я шагнул вперед. Ноги по щиколотку утонули в тряпье, и что-то склизкое, неприятное, пробралось мимо носка и чуть выше, и щекотнуло кожу.

Сжав зубы, я чуть сдвинул ногу и резко ударил каблуком, метя по основанию невидимого щупальца. Пискнув, то скатилось обратно под ворох вещей.

Я же здесь вечность свою монету искать буду…

Додумать я не успел. Низвергающийся с потолка поток вещей чуть изменил направление – и буквально снес меня в сторону. Закрутил по пещере, отнес к выступающей из вороха тряпок колоне, с силой ударив плечом о камень…

Зашипев от боли, я схватился за руку. Перелома вроде нет, пальцами шевелю, но ушиб точно будет.

Над ухом раздалось противное хихиканье. Может, это сам отель смеялся надо мною, а может, кто-то из обслуги решил спуститься следом и позабавиться над незадачливым управляющим, но это было последней каплей.

Какого черта?!… Какого черта это проклятое «Солнышко» издевается надо мной, и почему я должен это терпеть?!

–Даю последнее китайское предупреждение, – отчеканил я.

Смех стал громче и отчетливее.

Вот значит как? Ну что ж. Сами виноваты.

Да, меня заперли здесь на год. Да, если цитировать Куаку дословно, я должен «научиться хорошо себя вести». Но, какого черта?! Что они сделают, если я буду «вести себя плохо»? Запрут здесь навечно? Черта с два. Марго еще не замужем. Эрику исполнился всего год. Максимум, я проторчу здесь пять – семь лет. Потом я им все равно понадоблюсь.

Так какого черта?!

Сами напросились. Это не меня заперли со всеми этими уродами. Это их заперли со мной.

И тем хуже для них.

Сидя среди бесконечных потоков грязного белья, льющихся вокруг меня, я прислушался к себе. Ярость, горячая ярость клубилась в груди, пытаясь вырваться наружу. Чуть прикрыв глаза, я коснулся ладонью груди, собирая гнев в ледяной комок, замораживая его, пряча на место сердца, и, улыбнувшись, выпрямился, чувствуя, что вновь стал собою. Неспешно вытянул из воздуха сигариллу, взмахнул рукою – свернутые табачные листья зажглись сами собой – и затянулся, позволив себе это впервые за два прошедших месяца. Выдохнул клуб серого дыма и направился к открытым дверям лифта.

Зашел внутрь, прижег сигариллой кнопку первого этажа и, ровным голосом сообщив:

–Посмеешь упасть, на запчасти разберу, – и швырнул окурок в пещеру.

Тот упал на грязную простынь, по ткани побежал несмелый огонек…

К тому моменту, как двери лифта испуганно дрогнули и начали закрываться, по пещере уже вовсю гуляло пламя.

Кажется, я впервые за прошедшие два месяца вновь чувствовал себя живым. И это мне нравилось.

Глава 2

В холле все было чинно и спокойно. Одинокая муха наматывала круги вокруг люстры, тянувшиеся от входа кровавые следы уходили в сторону гардероба, а за стойкой регистрации, вместо сменившейся Громовой, зевая и потягиваясь, дежурил черноволосый парень лет двадцати – его имя я бы не вспомнил даже под угрозой пожизненной службы в «Волчьем солнышке».

Пальму так и не убрали – то ли я не сказал, то ли не потрудились выполнить мое указание.

Пора с ней разобраться. А потом наказать виновных. Нет, можно, конечно и наоборот – наказать невиноватых, и оставить все как есть, но зря я, что ли последние два месяца все это терпел?

Не дойдя до пальмы нескольких шагов, я прищурился и резко взмахнул рукою перед собой, стирая надоевшее растение из ткани реальности. То на миг застыло, пульсируя синим светом, а затем осыпалось серым табачным пеплом.

Эх, жаль, нельзя весь отель так распылить.

Запрет на использование магии я, конечно, уже нарушил – и, будем честными, не собираюсь на этом останавливаться, но ведь восстановится же. Не сегодня, так через пару дней. А мне, к моему году, еще на уши лет так пять повесят.

Новый жест – и на сплетенной из тонких трубчатых костей подставке появилась огромная, меня ростом венерина мухоловка.

Это, конечно, неплохо, но я же росянку хотел. Когда она достаточно большая, к ней очень хорошо прилипает всякая пакость, вроде мух, комаров, шерсти, мелких домашних собачек и крупных недомашних оборотней.

Кстати. К слову о последних.

Я оглянулся:

–Клиент из пятьсот семьдесят третьего номера ни на что не жаловался?

Менеджер вздрогнул, вскинул на меня глаза с прямоугольными горизонтальными зрачками:

–А разве у нас пятьсот семьдесят третий занят?

Понаберут по объявлению, а потом удивляются, что текучка большая. «Рафаэль! Это ты их запугиваешь!» Да я до сегодняшнего дня вообще пай-мальчиком был! Первые два «обнуления» моего годовалого срока вообще по глупости произошли. Кто ж знал, что нельзя поваров, за срач на кухне, акулам скармливать?

Никак не привыкну к этим идиотским правилам.

–Вчера перевели. Из триста двадцатого.

Мальчишка нахмурился – длинные пальцы заплясали над клавиатурой – и поднял на меня удивленный взгляд:

–Он неделю как пуст. А триста двадцатый – две.

Да твою ж…

–Посмотри по ксерокопиям паспортов. Клыков. Оборотень, – сухо обронил я.

Менеджер резко кивнул – в кучерявых волосах мелькнули крошечные, едва начавшие пробиваться, рожки – и, открыв за спиною небольшую дверцу, с головою нырнул в документы: из комнаты поднялась волна бумаг, плеснула наружу, дотянувшись до стойки и чудом не снеся на пол компьютер. Оставленный Стеллой календарь испуганно взвизгнул, перейдя в конце на ультразвук, и, стуча длинными ножками, спрыгнул на пол и рванулся вдаль по холлу, разбрасывая исписанные листки.

Бюрократии никто не любит. Даже ее порождения.

Я ждал.

Через пару минут поймал себя на том, что барабаню пальцами по стойке. Твердая деревянная поверхность прогибалась и шла рябью, как будто камни в воду бросали.

Скривившись, я убрал руку со стойки. Постоянно забываю, какое здесь все может быть хлипкое.

Из бумажного водоворота менеджер вынырнул минут через пятнадцать. Замер, хватая ртом воздух и выплевывая чернильные струйки, отдышался и лишь затем смог выдохнуть:

–Нет такого.

Что за чертовщина здесь творится?!

Обходить стойку было слишком долго. Я попросту прошел сквозь нее, и оттолкнув менеджера, сам заглянул в картотеку. Ровные стеллажи, бесконечными дорогами уходившие вдаль, светились ровным синим светом. На письменном столе, стоявшем посреди комнаты, полыхал алым огромный хрустальный шар, в глубине которого метались едва различимые серые тени.

Плеснувшие наружу папки, противно зашипев, вцепились в кожу, до крови полосуя ее крохотными акульими зубками.

Как мне надоела эта шифровка данных и проверка личности!

Можно подумать, кто-то чужой в здравом уме и трезвой памяти попрется в архив «Волчьего солнышка». Нет, я, конечно, слышал о воре, решившем похитить личные данные гостей нашего отеля и проникшем в хранилище – обглоданный скоросшивателями скелет нашли только через четыре месяца, – но тут и дураку понятно, что это – всего лишь легенда.

Или нет?

Лизнув листами выступившую на коже кровь и убедившись, что у меня есть нужная степень доступа, папки с бумагами мягко осели на пол.

Я оглянулся на ведущую в хранилище дверь, за которой виднелся смущенно выглядывающий из холла менеджер, и скомандовал:

–Бумаги на Клыкова.

Гробовая тишина была мне ответом.

Не понял? Это я что, сам все искать должен?!

–Я сказал: «Бумаги на Клыкова»!

Легкий, невесть откуда взявшийся, ветерок всколыхнул груды лежавших на полу и письменном столе документов, на протянутых вперед ладонях начали проявляться размытые призрачные листы… Но прежде, чем я успел сжать пальцы, бумага вдруг полыхнула алым и растаяла.

Ну все. Они сами напросились!

Обернувшись к двери, я резко захлопнул ее перед носом любопытствующего менеджера и, хрустнув пальцами, вновь оглянулся на сваленные на полу бумаги. Ну что? Поиграем?

Прищурившись, я окинул взглядом помещение и поймал себя на том, что губы сами расплываются в нехорошей усмешке. Сами напросились. Я пытался сдерживаться до последнего.

Где тут у нас самый главный и ответственный?..

Резко шагнув к полкам, я по локоть запустил руку в стену, пошарил там, выискивая, – есть! Поймал! – и вытащил за шкирку огромную, сантиметров пятьдесят длинной, крысу, обряженную в черные штанишки и старомодный зеленый кафтанчик с золотыми пуговицами.

Даже у архивной крысы наряд лучше, чем у меня.

Противно завывая, служитель извивался и размахивал розовыми лапками, норовя вырваться на свободу:

–Пусти-и-и-и! Пусти-и-и!

Извернувшись, архивариус вцепился длинными желтыми клыками мне в палец. Взвыв от боли, я перехватил мерзкую тварь свободной рукою, резко дернул, заставляя разжать зубы, и впечатал розовой пуговицей носа в стол, прошипев:

– Сегодня же мышьяка насыплю!

Архивная крыса сдавленно пискнула, покосилась на меня, и, закатив глазки, сползла в обморок.

–Все правильно, – хмуро согласился я. – Кровь ядовитая, – разжал пальцы и, брезгливо вытерев руку о камзол зверька, осторожно прикоснулся следам укуса. Не прокусил, вроде бы. А больно, как будто бензопила по пальцу прошлась. С-с-собака позорная, а не крыса, – Не забудь выпить противоядие и сделать десять уколов в живот от бешенства,

Архивариус, не меняя позы, приоткрыл один глаз и стрельнул в мою сторону взглядом:

–Правда, что ли?

–И четыре от столбняка.

–Но это же я укусил! – взвыл пасюк. Покачиваясь и мотая тяжелой головой, по-человечески уселся на столешнице и, закинув ногу на ногу, уставился на меня. – Прививки тебе делать надо!

Я шагнул к столу и, перехватив архивариуса за ворот камзола, так что ткань примяла тонкую шерстку и врезалась в кожу, по-крокодильи улыбнулся и ласково пропел:

–Спорим?!

Пасюк вновь закатил глаза и обвис безвольной тушкой у меня в руке.

Вздохнув, я выпустил пленника и, обойдя стол, уселся за него, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди.

На этот раз ждать, когда архивная крыса придет в себя, пришлось минут пять. Все это время я развлекался тем, что запускал с пальца крошечные, с ноготь величиной, огоньки, отправлял их к полкам с документами и гасил раньше, чем шарики успевали врезаться в папки.

Примерно на тридцатой вспышке архивариус зашевелился. Подергал длинным носом, словно принюхивался, открыл глаза… и подскочив на месте, заверещал:

–Ты что творишь?! Ополоумел, что ли? Здесь… Здесь же ценные документы!

–«Вы», – мягко поправил я его, не прекращая забавляться с огоньками.

Пасюк нахмурился:

–В смысле?

–Вы. «Что вы творите?» И да – ополоумели.

–В смысле?

Кажется, у него пластинку заело.

–К начальству надо обращаться на «вы», – нравоучительно сообщил я. Последний огонек врезался на полной скорости в полку, рассыпался искрами – архивная крыса испуганно взвизгнула:

–Ка-а-акому начальству?

Вспышка погасла, не оставив и следа.

–Ко мне, например.

–А ты… А вы…

–Управляющий отелем. Рафаэль Ервандович Лусин.

Вывеску, что ли над головой сделать? Сверкающую такую. С фамилией и инициалами. А также с должностью и стрелкой – чтоб не перепутали, кто тут самый главный.

И фанфары. Фанфары, главное, не забыть.

И фейерверки.

После этого меня благополучно сдадут в дурдом и можно будет не бояться того, что я застряну в этом проклятом «Волчьем солнышке».

Архивариус вздрогнул, черные бусинки глаз расширились:

–Ой… А я вас другим представлял.

–Каким? – кисло поинтересовался я. Особо меня это не интересовало, но ради поддержания разговора спросить стоило.

А еще мне безумно хотелось курить. Два месяца без табака, а потом несколько сигарилл – и организм вновь радостно требовал никотина.

–Нуууу… – протянул пасюк, окидывая меня долгим взором: – метра четыре ростом, с клыками, рогами, перепончатыми крыльями… и с когтями еще… И хвостом… длинным… ядовитым… как у скорпиона… вот… – с каждым словом его голос становился все тише, а закончил он вообще шепотом.

Я отполировал ногти о пиджак и задумчиво покосился на руку. А что, хорошая идея… Когти. Клыки. Рога. Крылья. Хвост, опять же.

Хотя нет. Рост четыре метра – это явный перебор. Я же лбом все люстры посбиваю.

Насчет три девяносто девять – еще надо подумать. Хотя с другой стороны – рогами тогда всю побелку на потолке сдеру.

Нет, не вариант.

–Извини, что разочаровал, – фыркнул я.

Архивариус шмыгнул и почесал розовой лапкой нос:

–А что ты… Вы… Что Вы хотели?

Я покосился на наваленные кучами папки с документами:

–Вчера в отеле был постоялец по фамилии Клыков. Сегодня по базе его почему-то нет. Мне нужны архивные данные.

Пасюк на миг задумался и вздохнул:

–Искать надо очень долго. Тут же документы за несколько тысяч лет.

–Так весь архив ведь перерывать не надо!

–Ага, как же! – презрительно дернул кончиком носа архивный крыс.

Спрыгнув со стола, он, чуть косолапя, направился к полке, расшвыривая лапками лежавшие на полу папки: те вяло шевелили листами и делали вид, что пытаются расползтись в стороны.

Добравшись до стены, пасюк сдернул ближайший скоросшиватель и, не оборачиваясь, швырнул его за спину. Тот лишь каким-то чудом не врезался мне в лицо.

Ладно. Не чудом. Телекинез очень удобная вещь. И когда на кону стоит в кровь рассеченный острым металлическим углом лоб, очень быстро вспоминаешь, что нужно сделать для того, чтоб предмет завис в воздухе.

Будем считать, что это не относится к запрещенной для меня магии.

Тем более, что свидетелей, кроме архивариуса нет, а опасное мигание экрана наручных часов я мог просто не заметить.

А если еще вычеркнуть жгучее желание отправить эту самую папку обратно, с размаху, да по голове пасюку – так я вообще пай-мальчиком буду.

Подхватив зависший в воздухе скоросшиватель, я наугад распахнул его на середине и перелистнул несколько страниц. Сказать, что документы были перемешаны, значит не сказать ничего. Пожелтевшие пергаменты и машинописные белые листы, готовые рассыпаться в прах от прикосновения папирусы и китайская хлопковая бумага… Хронология, судя по всему, тоже особо не соблюдалась. Следом за компьютерной распечаткой – счетом, выставленным за обед для семидесяти пяти марсианских треножников, шло выписанное изящной вязью обязательство оплатить проживание в «Волчьем солнышке» лисицы – оборотня, подписанное личной печатью Хуанди и датированное примерно третьим тысячелетием до нашей эры, а подписанный в тысяча девятьсот шестнадцатом году договор купли-продажи семидесяти пираний для бассейна отеля соседствовал с читательским билетом на имя Таргутай –Кирилтуха. Причем десять книг у него были до сих пор не сданы.

–А по порядку складывать – религия не позволяет? – мрачно поинтересовался я, поднимая взгляд от папки.

–Пробовали, – кисло откликнулся крыс, обиженно дернув усиками. – Книжные черви каждую ночь перетаскивают… Так что по гостю смогу в лучшем случае, через пару недель сдать.

Я скрипнул зубами. Прекрасно!

Даже под серой шерстью было видно, что крыс ощутимо побледнел. Отступив на шаг, архивариус уперся спиной в стеллаж и жалобно проблеял:

–Вы можете сами поискать. По постояльцам документы – пятый поворот налево, потом два направо, потом один налево, прямо, прямо, прямо и налево, прямо, прямо, в маленький тупичок налево. Там увидите зеленый стеллаж, на нем вынете четвертую книгу в пятом ряду снизу, спуститесь по лестнице вниз, по коридору прямо, потом по спиральной лестнице вниз, по коридору прямо, потом на лифте на четвертый этаж, по коридору налево и как раз увидите стойку с нужными подшивками.

Выберусь из этого проклятого отеля – подпалю его со всех четырех сторон.

Чем дальше я шел по архиву, тем сильнее изменялись шкафы для документов. Сперва вместо узких металлических стеллажей, появились ровные деревянные полки. Затем они сменились потемневшими от времени этажерками, но и те вскоре пропали, превратившись в старинные застекленные шкафы, украшенные резьбой.

В очередной раз свернув за угол, я увидел притаившуюся в тени шкафа обряженную в светлое кружевное платьице фарфоровую куклу, сантиметров пятьдесят ростом. Золотистые волосы были стянуты в два хвостика, а пухлые губки щедро выкрашены алым. Общее впечатление портило лишь то, что все лицо игрушки покрывала морщинка трещин, между которых виднелись выступившие капли клея – словно этот истуканчик сперва разбили, а затем неловко собрали.

В какой-то миг мне послышалась странная мелодия – легкая, едва уловимая, будто музыкальная шкатулка играла, или колокольчики звенели. Не придав этому значения, я ускорил шаг.

Вновь свернул за угол, пытаясь вспомнить, куда мне идти дальше – и нахмурился, увидев за поворотом точную копию давешней куклы. Платье у нее было чем-то перепачкано, но в мерцающем свете горящих под потолком ламп дневного света толком ничего нельзя было рассмотреть.

Музыка зазвучала чуть громче.

За следующим поворотом обнаружилась еще одна кукла. Правда, в отличие от предыдущих, она сжимала в крохотных ручках огромный тесак, покрытый бурыми пятнами.

Я вздохнул, подошел к игрушке, чуть склонился, с трудом отобрав нож из крепкой фарфоровой хватки, и мрачно поинтересовался: