За год до смерти я встретил тебя

– Спасибо! Так и сделаю, – поблагодарил я.

Такада открыл обратно свою книжечку в бумажной обложке и продолжил читать. Никогда с ним не общался, а он оказался такой приятный.

Я хотел успеть в класс «Д», но звонок настиг меня раньше. Пришлось возвращаться к себе.

После уроков я попытался снова: подхватил сумку и устроился ждать у чужого кабинета. Сам удивлялся, зачем мне все это, но, наверное, тут та же самая история, что с рисованием: если руки чем-нибудь не заняты, а разум ни на чем не сосредоточен, в голову лезут дурные мысли. Так что я оправдывался перед собой тем, что пытаюсь хоть ненадолго отвлечься от болезни. И вовсе мне не интересно узнать Харуну поближе.

У класса «Д» я наткнулся на Сёту, который как раз собирался в секцию.

– Ого, Акито! Какие люди!

– Да я так, у меня дело к Миуре-сан.

– К Миуре? – Сёта удивленно вскинул брови.

– Ничего такого.

– По-моему, она еще не ушла. Погоди секунду.

С этими словами друг нырнул обратно в класс и тут же вернулся. И привел с собой недоумевающую одноклассницу.

– В общем, я побежал! Пока! – Сёта махнул рукой на прощание и унесся по делам.

– И что за дело? Кто ты, для начала? – спросила Миура со вздохом. Представляю, что она подумала. Ее наверняка часто выдергивали из класса, чтобы признаться в безнадежной любви.

– Хотел кое-что спросить…

– Что же?

Она смерила меня презрительным взглядом огромных глаз. Впрочем, тут же отвернулась и от скуки принялась теребить длинные волосы. Всем видом показывала, чтобы я поторапливался. Держала она себя, конечно, совершенно пленительно.

– В общем… Ты знаешь Харуну Сакураи? Вы вместе учились в средней школе. И, как мне сказали, вы дружили.

После этих слов Миура переменилась в лице. Не то удивилась, не то разозлилась, но на всякий случай я отступил на шаг.

– Ты-то откуда знаешь Харуну?

Я еще отступил и объяснил, что случайно познакомился с ней в больнице.

– Понятно, – фыркнула Миура и вернулась в класс. Кажется, я наступил на больную мозоль, но не успел толком распереживаться по этому поводу, как девушка вернулась с сумкой на плече. – Пойдем, по дороге расскажу.

Она продолжила путь, не дожидаясь ответа. Я немного растерялся, но бросился следом.

– Значит, ее до сих пор не выписали? – наконец произнесла Миура, когда мы миновали ворота. В ее голосе сквозила еле заметная тоска.

– По-моему, она в больнице уже давно. Ты к ней не ходила?

Харуна так и сказала, что у нее не осталось друзей и навестить ее никто не ходит.

– В последний раз заглядывала после выпуска из средней школы. Она слегла недели за две до этого.

– Как жалко…

– Она тогда плакала. Очень хотела попасть хотя бы на выпускной. Вот с тех пор и не виделись.

– А почему? – спросил я, и Миура умолкла секунд на десять, прежде чем ответить:

– Да нипочему. В старшей школе дел прибавилось. Учеба, подработка…

– Понятно…

Мне показалось, что она придумывает оправдания, но вслух этого говорить не стал. Хотя не сомневался, что ее Харуна хочет увидеть намного больше меня. Наверняка в эту самую минуту сидит одна в палате и рисует.

– Мне на работу надо, так что пока!

Но по дороге Миура все-таки успела кое-что мне рассказать. Потом мы добрались до станции, и она скрылась в торговом центре напротив. Мне до этого уже кто-то рассказывал, что она работает там в какой-то кафешке.

Провожая Миуру, я ушел в другую сторону от остановки, и пришлось возвращаться. Тут-то меня и настиг дождь, которого я опасался. Я припустил, чтобы спастись от капель под навесом.

* * *

В салоне автобуса я мысленно раз за разом прокручивал наш разговор. Девочки дружили с детского сада и вместе проучились в начальной и средней школе. Из-за слабого здоровья Харуна больше ни с кем не общалась.

Не прошло и двух месяцев с поступления в седьмой класс, как Харуна угодила в больницу, и отпустили ее только через полгода. И то ненадолго: девушка постоянно выпадала из школьной жизни, а других пациентов знала лучше, чем собственных одноклассников. Но все выписывались раньше нее и исчезали из ее жизни. С Харуной оставалась только Миура. А теперь и та отдалилась. Хотя я так и не понял почему.

Миура рассказала, что с ее подругой. Она не знала точное название болезни, но что-то очень редкое. Неизлечимое и сложное. И больше ничего. Мне показалось, она не знает, что Харуне осталось жить всего ничего.

Вдруг я вспомнил рисунок. И подумал: может, та вторая девочка и есть Миура? Может, Харуна рисовала, вспоминая, как они вместе ходили в школу и как маленькими гуляли в парке? Запечатлевала на бумаге дни, которым не суждено вернуться.

По дороге от остановки до дома меня поймала Нацуми. Сестра как раз возвращалась после кружка духовых инструментов. Дождь утих настолько, что мы обходились без зонта.

– Акито, ты какой-то грустный, – заметила сестра, заглядывая мне в лицо.

– Неправда. Лучше скажи: привыкла к школе?

– Ага! И с ребятами подружилась, и в кружке мне нравится! – бодро отрапортовала Нацуми.

– Ясно. А как учеба?

– Ну-у-у… – протянула сестра в ответ. С учебой она никогда не ладила. Я ей с первого класса помогаю.

– В общем, если будет еще что-то непонятно, только скажи, и я тебе объясню.

– Ага, обязательно! – обрадовалась она и невинно улыбнулась. Когда меня не станет, она останется одна. Справится ли?

Но стоило мне увидеть, как бодро она припустила к дому, когда тот показался впереди, и тревога отступила.

Зато я вновь вспомнил Харуну. Когда же все-таки снова к ней наведаться? Может, в следующий раз прихватить какой-нибудь гостинец?

Я размышлял, глядя вслед маленькой фигурке Нацуми.

* * *

И глазом моргнуть не успел, как пролетело четыре месяца с тех пор, как мне объявили прогноз на остаток жизненного срока. Иными словами, мне осталось восемь месяцев. Какое странное и сюрреалистичное чувство. У меня разве что дыхалка периодически чуть-чуть сбивалась на больших дистанциях, но ни в груди не болело, ни задыхался я за это время ни разу.

Я постоянно читал в Сети о своей болезни.

Моя опухоль, по сути, рак сердца. Я такого словосочетания раньше никогда не слышал. И неудивительно, потому что обычно рак возникает не там. Теории существуют разные, по одной из них – в сердце самая высокая в организме температура, поэтому раковые клетки быстро гибнут. Но в редких случаях и там вырастает злокачественная опухоль. До чего же мне в самом деле не везет.

И к моему ужасу, смерть с таким диагнозом иногда наступает внезапно. Поэтому всякий раз, желая семье спокойной ночи, я рисковал открыть глаза не в постели, а где-то очень и очень далеко. У меня в груди часовая бомба, но никто не знает, на какое время выставлен таймер.

Я глубоко вздохнул, приложил руку к груди и закрыл глаза.

Ту-дум, ту-дум, – билось сердце. Как таймер обратного отсчета.

Когда я, как обычно, вошел в класс, почувствовал, как ко мне обратилось множество взглядов. Одноклассники перешептывались, стреляя в мою сторону глазами.

– Говорят, ты признался в любви Миуре-сан из класса «Д», – объяснила мне с соседней парты Эри.

– Не признавался.

– Некоторые считают, что она тебе ответила взаимностью. Видели, как вы вместе выходили из школы.

Ах вот почему нас вчера провожали такими странными взглядами! Миура, конечно, красотка, но не в моем вкусе. Не люблю таких бессердечных.

– Я к ней обратился по делу и немного проводил.

Понятия не имею, кто распускает слухи, да меня они особо и не волновали. Куда больше меня терзал вопрос, ехать сегодня к Харуне или нет, и именно его я обдумывал, зарисовывая в тетради кошку, которую видел с утра по дороге в школу.

Я опять всю физру просидел в стороне, а на остальных уроках либо рисовал, либо глядел в окно. А на перемене ко мне подошел Такада, который, видимо, после вчерашнего разговора решил, что мы теперь друзья.

– Привет! Ну как, встретился вчера с Миурой? – спросил он, поправляя очки.

– Ага. Спасибо большое.

– Очень рад, – кивнул он, снова поправил очки и ушел на свое место. Достал опять книгу в мягкой обложке. Мне подумалось, что очки он мог бы подобрать и по размеру, чтобы не сползали, но сам уткнулся в тетрадь и продолжил убивать время за рисованием.

После уроков я сел в автобус, который увез меня в противоположную от дома сторону.

В последнее время я тратил карманные деньги только на транспорт. От дома до школы и назад у меня проездной, а все остальное я оплачивал из собственного кармана. С тех пор как поступил в старшую школу, родители давали мне десять тысяч иен в месяц. Раньше я пытался клянчить у мамы денег почаще, но она категорически отказывала, потому что считала, что потрачу на всякую ерунду. Когда поставили диагноз, она смягчилась и просила говорить, если вдруг перестанет хватать денег. Так что в прошлом месяце я без проблем получил еще две тысячи сверху и о расходах совершенно не переживал. Поэтому решил купить Харуне цветы.

Сошел на остановку раньше, чем обычно, когда наведывался в больницу. Я всегда смотрел в окно и уже заметил, что неподалеку есть цветочный магазин. Совсем небольшой. За витриной пестрели и уютно грелись на солнце самые разные цветы. Никогда в жизни не бывал в цветочном магазине. Я неловко переступил порог.

В нос тут же ударил густой цветочный запах, и я внимательно оглядел все аккуратно расставленные вазы. Я совершенно не разбирался в цветах, не представлял, какие лучше взять, и бродил по магазинчику в раздумьях.

Добрая на вид продавщица лет сорока, в темно-синем фартуке, собирала какой-то букет – видимо, на заказ. Она только изредка на меня поглядывала и ничего не говорила.

Я-то думал, она сразу же спросит, что я ищу, как это часто бывает в магазинах одежды. Я бы тогда сказал, что иду в больницу навестить подругу. Но теперь растерялся, как поступить, и цапнул первый попавшийся симпатичный розовый цветок в горшке. На табличке было написано, что это ангелония.

Немного удивился, как дорого она стоит, но все равно прошел на кассу. Женщина отложила букет и улыбнулась мне:

– Вы так тщательно выбирали. Подарок девушке?

– Нет, я иду в больницу, хотел вот с цветами.

– Ох! Тогда советую выбрать что-нибудь другое, – покачала головой женщина, глядя на горшок с ангелонией, который я поставил у кассы. – Цветы в горшке пускают корни в землю, и дарить такие человеку, который лежит в больнице, считается плохой приметой.

– Вот как…

Что ж, придется найти другие.

Пока я мучился с выбором, женщина вышла из-за прилавка и спросила:

– Знаете, а как вам вот эти?

Она указала на вазу с яркими цветами. Там стояли и оранжевые, и розовые, и желтые – сплошная красота.

– Хорошие.

– Это герберы, в больницу советую взять их.

– Давайте.

– Хорошо! Сколько вам?

– Гм, четыре?.. Нет, постойте.

Четыре – несчастливое число[12], поэтому я передумал. Но три – как-то маловато, а брать целый букет – и много, и дорого.

– Пять, пожалуйста, – попросил я, растопырив для наглядности пальцы.

– Хорошо, пять. А какого цвета?

– Давайте розовые.

Это, конечно, стереотип, что все девочки любят розовое, но я решил действовать наверняка.

– На языке цветов[13] розовые герберы значат «возвышенная красота». Замечательно подходят для того, чтобы подарить любимому человеку.

– Знаете, наверное, розовые все-таки не надо.

Неужели нельзя о таком сразу предупреждать? Меня всего покоробило.

– Какие же тогда?

– Объясните, пожалуйста, значения других цветов.

– Так… Красные герберы – «тайно пылающая любовь», оранжевые – «дух приключений» или «стойкость». Желтые – «бесконечная любовь». Белые – «надежда» или «благочестие».

– Ого.

Красных и желтых, значит, не надо. Методом исключения остаются оранжевые и белые. Мне нравилось, что белые символизируют надежду, но чисто-белый букет для визита в больницу – это как-то уныло[14].

Пока я ломал голову, продавщица добавила:

– А в целом на языке цветов герберы означают «надежду» и «движение вперед».

– Тогда можно по одному каждого цвета?

Остаток расстояния до больницы я прошел пешком. Вот не думал, что это такая сложная задача – купить цветы. Я преисполнился восхищением к тем, кто регулярно дарит букеты родным и вкладывает в них столько души. А вот уже и вход в больницу.

До лифта вел бежевый линолеум, начищенный до безупречной чистоты, и вскоре я уже поднимался на четвертый этаж. Прошел мимо сестринского поста к зоне отдыха. Харуны не нашел.

Значит, она в палате. Я развернулся и миновал пост в обратном направлении. Постучался. Но девушка не ответила ни через десять, ни через двадцать секунд. Постучался снова и, чуть не проваливаясь под землю от неловкости, приоткрыл дверь.

Харуна лежала в койке. Я уже собрался уходить, но решил хотя бы цветы оставить, и зашел в палату. Она даже не посапывала во сне.

Казалось, что белоснежной кожи ни разу не касался солнечный свет, и девушка под одеялом – хотя как бы с такими сравнениями не накаркать – казалась мертвой. На тумбочке все так же громоздилась стопка альбомов.

На раковине стояла пустая ваза. Я набрал туда воды и опустил в вазу все пять гербер. Поставил ее на столик и присел на табуретку рядом с койкой. Харуна крепко спала, и я открыл один из альбомов.

Нашел море, которое она начала в мой прошлый визит. Голубое небо, белые облака и изумрудная вода. На ней прекрасно переданы белые барашки волн. В желтоватый песок воткнут радужный зонт, а под ним – два белых стула.

Как же она все-таки красиво рисует. Я бы этот лист с удовольствием вырвал и повесил у себя в комнате. А на следующем она уже успела нарисовать еще что-то.

Я решил добавить что-нибудь от себя, пока она не проснулась. Огляделся по сторонам в поисках вдохновения. И после недолгих раздумий решил, что изображу герберы, которые сам же и принес. Вот и карандаши тут же, на тумбочке. Минут через пятнадцать уже закончил. Сойдет – баллов на 78.

Обычно я не рисовал цветными карандашами, но мне неожиданно понравилось. Даже похвалил себя, что неплохо получилось. И тут Харуна проснулась.

– Акито-кун?..

Она села, протирая глаза.

– Ох, прости. Ты спала, и я собирался уходить.

– Да ничего. Надо же, ты и правда пришел. Спасибо. Рисовал?

– Ага. Прости, что взял альбом без спроса.

Я вернул его хозяйке.

– Цветы? А ты хорошо рисуешь.

– Разве?

В сравнении с ее работами мои – детские каракули. Сначала она рассмотрела рисунок, а потом заметила, что на столике стоит букет.

– Какие красивые. Это ты принес?

– Ну да. Герберы. На языке цветов они значат «надежда» или «движение вперед», – поделился я знанием, которое сам только что получил от продавщицы в магазине.

– Правда? Надежда… – прошелестела Харуна, взяв в руку оранжевую герберу.

Я сразу встревожился, что выбрал не те цветы. Если так подумать, то как раз надежды у Харуны нет. Зря я решил вложить такое значение в букет для человека, которому осталось жить всего несколько месяцев. У меня самого ситуация не лучше, и если бы мне подарили цветы, выражающие надежду, я бы их выкинул. Может быть, даже цинично растоптал. Я боялся узнать, с каким выражением она глядит на подарок.

– Спасибо. Я люблю цветы, и мне очень приятно.

Я все же осмелился поднять глаза. Харуна улыбалась. Впрочем, к ней вскоре вернулось прежнее безучастное и грустноватое выражение.

Похоже, я зря переживал. Вздохнул с облегчением.

– Кстати, знаешь такого Такаду? Вы вместе учились в средней школе. Теперь он мой одноклассник.

– Такада? – Харуна задумалась, сосредоточив взгляд на потолке. – Нет, не помню. А ты, получается, мой ровесник? Я думала, я старше!

Вот это да! Я тоже решил, что я ее старше.

– Сам удивился. Думал, что наоборот.

От такого заявления Харуна надулась.

– А Миуру-сан знаешь? Аяка Миура-сан. Она учится со мной в другой параллели, но мне сказали, что вы раньше дружили.

Харуна вытаращилась на меня с удивлением. Чуть что-то не сказала, но тут же плотно сжала губы.

– Так знаешь ее? – уточнил я, когда пауза затянулась.

– Угу. Знаю.

– Это ведь она вторая девочка на рисунке? – спросил я, но Харуна снова промолчала. Отвела взгляд и явно о чем-то задумалась. Наверное, не стоит ее расспрашивать на эту тему, поэтому я решил увести разговор в другое русло. Однако тут дверь отворилась.

В палату вошла медсестра лет сорока – сорока пяти. Видимо, проведать пациентку. Я тут же отошел к стене, чтобы не мешать.

– Надо же! Друг?

– Угу. Пришел навестить. Акито-кун.

– Ого. К тебе редко заходят друзья.

– Угу.

Медсестра быстро проверила капельницу и настроила оборудование. Я с восхищением смотрел за уверенными движениями.

– Если вдруг что, зови! – велела сестра и ушла.

Я заметил, что она держалась с Харуной очень по-свойски. Видимо, девушка и правда тут очень давно.

– Это моя мама, – объяснила Харуна немного смущенно.

Ах вот оно что! Наверное, хорошо оказаться в больнице, где работают родственники.

– Да? А ведь и правда вы похожи.

– Нам это часто говорят. Акито-кун, получается, ты тоже любишь рисовать? – С этими словами девушка перевернула страницу.

– Ну да, вроде того. В средней школе ходил в худкружок. И в старшей продолжил.

– А. И в университет тоже пойдешь учиться на художника?

Меня много кто об этом спрашивал. Эри, Сёта, друзья из кружка.

С тех пор как мне объявили, сколько осталось жить, я уже привык всех обманывать:

– Ага. Собираюсь.

– Здо́рово. Работа мечты?

– Пожалуй. Хорошо, если получится.

– Да.

На самом деле я ничего такого не думал. Про художника даже в голову не приходило. А в художественный вуз я не собирался, даже когда еще не знал о болезни. Просто рисовал, потому что нравилось. Собирался отучиться, как все нормальные люди, и устроиться в какую-нибудь приличную компанию. А теперь об этом можно и не думать.

Харуна взялась за цветные карандаши.

Я хотел спросить, что случилось с ее единственной подругой, Миурой, но передумал и засобирался домой. Солнце уже садилось. Если сейчас не поеду, мама опять начнет звонить и писать.

– Я еще приду.

– Ага. Прости, что все проспала. Буду ждать. И спасибо за цветы. – Харуна рассмеялась, сложив брови неловким домиком, и махнула рукой на прощание.

Я тоже махнул и закрыл за собой дверь.

* * *

На следующий день во время уроков я опять вспомнил про сайт, где мне написали самый интересный ответ, что надо встретиться с тем, о ком часто вспоминаю. Я-то, может, и встречусь, а для Харуны это непозволительная роскошь. Она бы и рада, но никуда не может выбраться. Ей остается только ждать, что человек придет сам.

В принципе, я понимал, почему она хочет поскорее умереть.

Она с детства заперта в больнице и не может ходить куда захочет. Наверное, ей в палате лишь чуть лучше, чем в тюрьме. Она провела там большую часть жизни, а теперь ей отмерили последний срок. Мне даже представить сложно, как это тяжело.

Я тоже догуливаю последние дни, но я хотя бы свободен. И в этом между нами огромная разница.

Если она часто кого-то вспоминает, то я приведу к ней этого человека. Наверное, ей покажется, что я лезу не в свое дело, но ведь имеет же она право увидеть того, о ком думает.

Об этом я и размышлял весь день до самого конца занятий.

После уроков отправился прямиком к классу «Д».

Если кого Харуна и хочет видеть, то наверняка вот эту вздорную красотку. Понятия не имею, что там между ними произошло, но я собираюсь уговорить ее сходить к старой подруге. Наверняка согласится.

Как раз, когда я добрался до нужного кабинета, Миура выходила из класса еще с тремя девчонками. Они обсуждали, не пойти ли им в караоке[15].

Тут Миура увидела меня и остановилась.

– Как тебя там… Хаясака? Что-то нужно?

– Надо поговорить про Харуну, – объяснил я, и девушка раздраженно вздохнула.

– Девчонки, вы идите, я догоню, – попросила она у подруг, и те с хитрыми улыбками послушались, напоследок наградив меня многозначительными взглядами. – И что там с Харуной? – устало спросила Миура, теребя пряди. Привычка у нее, видимо, такая.

– Может, сходишь ее проведать?

– В больницу? Зачем?

– В смысле? Вы же подруги. Она хочет с тобой повидаться.

– Она так и сказала?..

– Не говорила, но наверняка хочет.

– А может, и не хочет.

На это мне не нашлось что возразить. Харуна и правда ни словом не обмолвилась, что скучает по Миуре. Я сам за нее решил.

– Ладно, схожу как-нибудь. Все, доволен? Тогда пока.

Но я поймал ее за руку, прежде чем она ушла.

– Как-нибудь – это когда?

– Да чего тебе надо! Как-нибудь.

– Ты разве не знаешь? Харуна…

Но я не договорил «скоро умрет». Наверное, Миура и правда не знает.

– Что? Есть что сказать – говори прямо, – процедила она, стряхивая мою руку.

– Ничего… – Я умолк под ее грозным взглядом.

– Ничего? Тогда пока.

Миура закинула сумку на плечо и умчалась.

Нельзя без спроса рассказывать, что Харуне осталось всего полгода. Мне кажется, такое человек должен рассказывать о себе сам.

После школы я опять поехал на автобусе не в ту сторону. Подумал, не заглянуть ли в цветочный, но, наверное, за день герберы не завяли, так что не надо.

Я проехал мимо и вышел у больницы.

Сегодня Харуна нашлась не в палате, а в комнате отдыха. Она запаслась карандашами и рисовала – хрупкая, как будто готовая растаять в воздухе. Я подкрался со спины и подсмотрел, что там такое.

Две девочки в ярких юкатах[16] и с бенгальскими огнями в руках[17]. Наверное, маленькие Харуна и Миура. Может, она рисовала, чтобы не забывать далекие дни.

– Акито-кун?

Харуна обернулась, заметив, что за спиной кто-то стоит.

– Время появилось, вот решил заглянуть, – объяснил я, присаживаясь напротив.

– Да? Спасибо. – Девушка тепло улыбнулась и закрыла альбом.

– Как себя чувствуешь?

– Сегодня хорошо.

– Здорово.

Сегодня она в самом деле немного порозовела.

– Ты каждую свободную минуту рисуешь?

– Больше все равно заняться нечем. Что-то тут людно стало. Пойдем в палату?

Как раз тут пришли четыре шумных девчонки, на вид класса примерно из восьмого. Одна из них – в желтой пижаме. Видимо, ее-то и положили в больницу, и к ней в гости наведались три подружки. Все три – в одинаковых спортивных костюмах. Я думаю, они занимаются в одной секции.

Мы освободили кресла и ушли в палату. Нам вслед летел звонкий смех. Мне подумалось, что Харуна сбежала вовсе не от шума, а от зависти к той девочке в желтой пижаме. Харуна казалась такой одинокой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

В Японии учебный год начинается в апреле, так что весенние каникулы обозначают границу между классами.

2

Японская школа делится на девять обязательных классов (начальная и средняя школа) и три дополнительных (старшая школа). Таким образом, всего насчитывается двенадцать классов.

3

Один из видов гадания. В храмах, святилищах или даже просто в автоматах на улице заготавливаются бумажки с предсказаниями, степень удачливости которых ранжируется от «великой неудачи» до «великой удачи». Хорошее предсказание принято забирать с собой, плохое – привязывать в специальных местах рядом с местом гадания, чтобы оградиться от плохой судьбы. Предсказание вытягивается наугад.

4

Имя Харуны содержит иероглиф «хару» – «весна». В свою очередь, первый иероглиф фамилии – «сакура». Этот цветок в японской культуре ассоциируется с мимолетностью жизни, которая увядает так же быстро, как облетают прекрасные весенние цветы.

5

Лето по-японски – нацу.

6

Зима по-японски – фую.

7

В японском языке принята система суффиксов, которые добавляются к именам, чтобы выразить отношение к собеседнику; – сан – вежливый суффикс, использующийся в самых нейтральных ситуациях.

8

Японский просветитель и агроном XIX в. Отличался огромной тягой к знаниям, поэтому его статуи раньше часто служили украшением школьных дворов.

9

Мягкий резиновый ластик, позволяющий корректировать рисунок, не повреждая бумагу и не смазывая нанесенный на нее слой графита.