Королевская тайна

Тот улыбнулся:

– Ужасно напыщенный тип, не правда ли?

– Вы действительно подписали договор?

– Разумеется, нет. Очевидно, Эббот подделал мою подпись. Чертов прохвост!

Я уже догадывался, к чему ведет Горвин, и такой оборот дела меня совсем не устраивал.

– Согласен, довольно странная история, но при чем же здесь я?

Я выдержал паузу, но мой собеседник молчал.

– Вы уверены, что не имеете к этому никакого отношения?

– Абсолютно. Ради всего святого, сэр, за кого вы меня принимаете? – В его голосе прозвучало негодование, но это еще ничего не значило: Горвин был умелым притворщиком. – Я бы не дал Эбботу и фартинга, не говоря уже о том, чтобы становиться его поручителем, когда он задолжал четыреста фунтов.

– А что, если этот Джонсон подделал не только вашу подпись, но и весь документ? – Однако я тут же ответил на собственный вопрос: – Нет, с его стороны это было бы очень глупо. Как вам кажется, до него уже дошла весть о кончине Эббота?

– Об этом я не думал. Может быть, и нет. – Горвин внимательно наблюдал за мной, оценивая мою реакцию. – Единственное, что мне известно наверняка: это письмо пришло сегодня утром. Я показал его лорду Арлингтону, и он посоветовал мне отправить к Джонсону вас.

– С какой стати? – Я сердито поглядел на Горвина. А впрочем, я ожидал чего-то подобного и возмущался больше для порядка. – Почему меня?

– Его светлость полагает, что вы с Эбботом были близкими друзьями.

– Если так, то лорда Арлингтона самым возмутительным образом ввели в заблуждение.

И похоже, виной тому не кто иной, как Горвин.

– Марвуд, вы же сами знаете: когда его светлости что-то втемяшится в голову, его не переубедить. К тому же в Уайтхолле нет никого, кто знал бы Эббота лучше, чем вы. Дело-то пустяковое. Единственное, что от вас требуется, – это сказать Джонсону, что подпись не моя, да и в любом случае Эббот мертв, так что долг он вернет, когда рак на горе свистнет. А если этот человек и дальше будет причинять нам беспокойство, предъявим ему какое-нибудь обвинение. Но, между нами говоря, милорд предпочел бы обойтись без крайних мер, чтобы не доставлять огорчения вдове Эббота. Вернее, чтобы не огорчать леди Арлингтон: в былые времена этих двух женщин связывала дружба, и ее светлость до сих пор испытывает теплые чувства к бедной госпоже Эббот.

Тут мальчик-слуга принес нам эль, и мы прервали разговор. Я не хотел тратить время на визит в «Синий куст» и малоприятную беседу с каким-то проходимцем, добывающим средства на пропитание хитростью и подлогом. Злоключения Эббота меня не касаются. К тому же мне совсем не понравилось, что лорд Арлингтон считает меня своим мальчишкой на побегушках, однако нечего было и надеяться его разубедить. Разумеется, господин Уильямсон будет недоволен, но перечить начальнику не осмелится.

– Кто такой этот Джонсон?

– Понятия не имею. – Как и любой человек, спихнувший неприятную обязанность на другого, Горвин сразу повеселел. – Магистр искусств – подумать только!

– Как бы то ни было, Джонсон игрок, причем играет он по-крупному.

– Нам это даже на руку, Марвуд. Посудите сами. Если Джонсон авантюрист, он наверняка понимает, как опасно для него переходить дорогу влиятельному человеку вроде лорда Арлингтона. Да и остальные ловкачи из «Синего куста» не скажут Джонсону спасибо за то, что по его милости их притон попал в поле зрения властей.

Нам подали обед. На мой вкус, говяжий фарш пересолили, а фасоль оказалась жесткой и волокнистой. Я отодвинул тарелку, почти не притронувшись к еде.

Горвин вздохнул:

– Марвуд, вовсе незачем делать из мухи слона.

Я пристально смотрел на него, пока он не отвел взгляд. Я был почти уверен, что Горвин ничего от меня не скрывает, хотя судить наверняка было трудно. Вот она, главная сложность выживания в Уайтхолле. Хорошо относиться к человеку – это одно, а доверять ему – совсем другое.

* * *

На первый взгляд переулок Блю-Буш ничем не отличался от других. Дорога, ведущая к таверне, была чисто выметена, сор убран, а само здание выглядело ухоженным. На первом этаже располагались лавки вполне респектабельного вида. Во время своего предыдущего визита я пришел сюда с компанией других клерков – будучи в подпитии, все как один готовы были забавы ради выбрасывать деньги на ветер.

Я шагнул через порог. Коридор вел прямиком в большую гостиную. Я специально пришел пораньше, однако в комнате уже горели свечи, а в камине вовсю пылал огонь.

В дверях я замер в нерешительности. Ко мне подошел высокий мужчина с огромным животом, обтянутым передником, и осведомился, что я буду пить. Заметив на моей щеке шрамы, он склонил голову набок, чтобы рассмотреть их повнимательнее.

– Я к господину Джонсону, – сообщил я.

Прищурившись, толстяк оглядел меня с головы до ног, будто покупатель, оценивающий лошадь на ярмарке.

– К господину Джонсону, ваша милость? – Я уловил в его речи легкий ирландский акцент. – По делу или с дружеским визитом?

– По делу. Он ждет меня.

– Как вас представить, сэр?

– Мое имя ему ни о чем не скажет. Но дело касается господина Эббота.

Повисла пауза. У моего собеседника было одно из тех гладких, с правильными чертами лиц, которые создают обманчивое впечатление добродушия.

– Вот как?

Похоже, новость о кончине Эббота еще не дошла до «Синего куста».

– Возможно, вы знакомы с этим джентльменом?

Мужчина неопределенно покачал головой: его ответ вполне можно было истолковать и как положительный, и как отрицательный. Жестом подозвав мальчика, он наклонился и что-то шепнул ему на ухо. Паренек вприпрыжку кинулся вверх по лестнице.

– Ежели хотите отдохнуть, присаживайтесь, – предложил толстяк, указывая на скамью у стены. – А коли не желаете сидеть, можете и постоять. Как вам будет угодно.

Он отошел на несколько шагов, показывая, что не намерен вступать со мной в разговор, но при этом давая понять, что глаз с меня не спускает. Прислонившись к обшитой деревянными панелями стене, ирландец принялся ногтем ковырять между зубами.

Потолок в гостиной был низкий. Комнату целиком заполнял дым, идущий и от камина, и от трубок гостей. Посетители по двое, по трое сидели за длинным столом. Все пили. Несколько человек читали газеты или беседовали, но большинство играли в кости и карты. В основном ставки были скромными: на столе лежали горки серебряных и медных монет, лишь кое-где поблескивало золото. Видимо, игра, приносившая заведению основной доход, шла этажом выше.

Мальчик с громким топотом сбежал вниз по ступенькам и направился к мужчине в переднике. Я сделал вид, будто их разговор ничуть меня не интересует. Наконец швейцар, или что там за должность занимал толстяк в этом заведении, подошел ко мне и сказал, что мальчик отведет меня наверх, к господину Джонсону.

– В другой раз приходите к нам отдохнуть, ваша милость, – неожиданно доброжелательным тоном прибавил он, обводя широким жестом игроков, склонившихся кто над картами, кто над костями. – Приятно проведете время. Ручаюсь вам, у нас в заведении все по-честному, никакого мухлежа. Я своими глазами видел, как некоторые джентльмены за одну ночь выигрывали целое состояние.

Я не ответил. Мальчик провел меня наверх, в сумрачный коридор со множеством закрытых дверей. Паренек постучал в одну из них, и чей-то голос изнутри велел нам заходить.

Я очутился в узкой, плохо освещенной комнате с единственным окном в дальней стене. Какой-то мужчина встал с кресла и отвесил мне поклон. Он был маленького роста, а из-за сгорбленных плеч, на которых словно бы лежал невидимый груз, казался еще ниже. Его шея была вытянута вперед, а голова опущена. Мужчина был одет в камзол из бордовой ткани, закапанной воском.

– К вашим услугам, сэр, – произнес он высоким тоненьким голоском. – Я Джонсон. С кем имею честь?

– Джеймс Марвуд, – представился я. – Меня прислали из канцелярии лорда Арлингтона.

– Прекрасно. Как поживает его светлость?

– Не знаю. Я пришел по поводу господина Эббота.

– Проходите, сэр, давайте присядем. Желаете вина?

Я ответил отказом. Мы расположились у камина за столом, вокруг которого стояли четыре стула. Джонсон отодвинул в сторону ящичек с костями и две колоды карт.

– Господин Горвин показал мне письмо, которое вы ему отправили, – вполголоса начал я. – Речь в нем шла о господине Эбботе.

– Действительно, – подтвердил Джонсон: он говорил так же тихо, как и я. – Господин Эббот задолжал мне, а господин Горвин – его поручитель. Даже не сомневаюсь, что он прислал вас, чтобы вы заплатили долг от его имени.

Джонсон подался вперед и окинул меня цепким взглядом. Кажется, пытался сообразить, принес ли я деньги. Четыреста фунтов – сумма крупная, и носить ее с собой незаметно трудновато, ведь золотые монеты весят немало.

Теперь лицо Джонсона оказалось в круге света, падающего от свечи. Мне в первый раз представился шанс рассмотреть этого человека как следует. Редкие седые волосы спадали до плеч. На щеках тут и там проступали сосуды и красновато-лиловые пятна примерно того же оттенка, что и камзол Джонсона. Судя по щетине, он давно не брился. Глаза у него оказались большие, блестящие и влажные: они напомнили мне выброшенных на берег морских моллюсков, еще шевелящихся в лужице воды.

– В своем письме вы утверждаете, что господин Эббот должен вам денег…

– Господь свидетель, сэр, так оно и есть – четыреста дв…

– И господин Эббот должен был расплатиться с вами до конца месяца…

– Если быть точным, до полуночи понедельника, сэр.

– А господин Горвин выступил поручителем и подписал соответствующий договор.

Джонсон достал из кармана лист бумаги и разложил его на столе между нами. Он придерживал документ рукой, однако бо́льшую часть текста я разобрал, в том числе и дополнение внизу, под которым стояла подпись «Дадли Горвин». Рядом расписались два свидетеля, одного из которых звали Томас Коннолли.

– Как видите, сэр, документ составлен и подписан должным образом, к тому же при свидетелях. Одного из них вы наверняка видели внизу – это Томас, наш швейцар. А второй джентльмен – постоянный посетитель, любитель раскинуть кости.

– Нет, это не подпись господина Горвина, – возразил я. – К тому же дополнение написано не его рукой. Видите ли, мне прекрасно знаком почерк этого человека: он мой сослуживец. – Я показал Джонсону бумагу, которую дал мне Горвин. – Вот как на самом деле выглядит его подпись.

– Однако вы должны признать, сэр, что подпись под дополнением очень похожа на ваш образец. – Джонсон потянулся ко мне и с доверительным видом положил руку на предплечье. – А если вам кажется, что вы заметили мелкие отличия, тому может быть много причин. Возможно, господин Горвин подписывал документ при свечах, или ночь была холодной и его рука дрогнула, или же перо нуждалось в очинке, так что ничего удивительного…

– Господин Эббот мертв, – объявил я, повышая голос.

Джонсон уставился на меня во все глаза. Я готов был поклясться, что новость его оглушила.

– Неужели вы не слышали? Господин Эббот скончался на прошлой неделе, не оставив ничего, кроме долгов. Не станете же вы требовать деньги с покойника, так что покончим на этом.

– Вы лжете, – слабым голосом выговорил Джонсон, и его пальцы выпустили мою руку. – То есть… Простите, сэр, у меня и в мыслях нет ставить под сомнение вашу честность. Уверен, вы просто ошиблись. Когда я в последний раз видел господина Эббота, он…

– Если не верите мне – сходите к нему на квартиру. Эббот жил в доме под вывеской с изображением арапчонка возле Темпл-Бар. Или, если так для вас будет убедительнее, спросите кого угодно в Уайтхолле. Болезнь сразила Эббота внезапно и унесла его жизнь всего за пару дней.

– Господи Боже! – воскликнул Джонсон: от неожиданности в нем вдруг проснулась набожность. – Воистину, ни один человек не ведает, когда за ним придет ангел смерти.

Теперь Джонсон обливался потом. Он вытащил из кармана платок – бордовый, под цвет камзола, с удивительно изящной кружевной каймой, но довольно грязный и потрепанный. Джонсон вытер лицо, скомкал платок и сжал его в кулаке так крепко, что аж костяшки пальцев побелели. Откинувшись на спинку кресла, он глубоко вздохнул. И снова надел прежнюю личину, будто старый удобный плащ.

– Даже если то, что вы говорите, правда, сэр, я имею право претендовать на долю имущества господина Эббота, – изрек Джонсон. – Хоть что-то же после него осталось. Может, мы с вами договоримся? Подумайте, сэр, что будет, если мы не сумеем прийти к соглашению: я человек бедный, но в крайнем случае отправлюсь в суд. И не могу дать гарантию, что дело не приобретет скандальный оттенок, когда я поведаю судье о слабостях бедного господина Эббота. Репутации его светлости будет нанесен урон. Лорд Арлингтон…

– Ни на что вы претендовать не можете, – перебил я. – И если вам не нужны неприятности, вы бросите свой поддельный договор в огонь. То, что подпись ненастоящая, легко доказать, и тогда вам будет грозить обвинение в подлоге. Господин Горвин сам обратится к властям и даст против вас показания. Лорд Арлингтон его полностью поддержит, а там и до ордера на ваш арест недалеко. И знаете, чем закончится вся эта история? Виселицей.

Тут Джонсон затараторил на огромной скорости, то пытаясь оправдаться, то перекладывая вину на Эббота, или на Горвина, или на кого угодно, кроме себя самого, то утверждая, что якобы написал Горвину по ошибке. Ирония заключалась в том, что я подозревал: Джонсон ни в чем не виноват – во всяком случае, в этой ситуации он чист. Откуда ему было знать почерк Горвина? Он, скорее всего, даже и не слышал о моем сослуживце. А подлог почти наверняка на совести самого Эббота.

– Короче говоря, сэр, больше тут обсуждать нечего, – заключил я, прерывая поток слов и вставая с кресла. – Вряд ли возникнет повод для нашей новой встречи.

Для порядка Джонсон начал было возражать, но быстро сдался. Открыв дверь, он покинул комнату первым. Мы с ним шли по коридору к лестнице, как вдруг открылась еще одна дверь.

– Господин Вульф, слышали новость о несчастном господине Эбботе? – промолвил Джонсон тонким, дрожащим голосом. Казалось, язык плохо ему подчинялся. – Он мертв. Этот джентльмен говорит, скончался от внезапной болезни.

– Да что вы! Неужели? Упокой Господь его душу, – отозвался мужчина густым басом.

Он произносил слова отрывисто, без всякого выражения, отчего они напоминали звуки ударов молотка по камню.

Я уже спускался по лестнице, но тут обернулся. Вульф как раз поворачивался, намереваясь вернуться в комнату. Прежде чем Джонсон загородил его от меня, я успел мельком рассмотреть профиль постояльца. И узнал мужчину с вытянутым лошадиным лицом: мы встретили его и Фэншоу в Театре герцога Йоркского. В памяти тут же всплыла еще одна картина: возле Новой биржи я видел Эббота в компании с высоким джентльменом. Внезапно я понял, что это один и тот же человек. Голландец ван Рибик. Но почему тогда Джонсон назвал его Вульфом?

Я сошел вниз по ступенькам, Джонсон следовал за мной по пятам. Я не стал бы утверждать наверняка, но, похоже, моего лица ван Рибик не разглядел. Ирландец стоял у подножия лестницы, не сводя с нас глаз.

– Пожалуйста, передайте господину Горвину, что произошло досадное недоразумение, – сказал мне Джонсон на первом этаже. – Пусть выбросит из головы эту неприятную историю. Всему виной безрассудство Эббота. – Он вдруг вздохнул. – Но, как говорится, de mortuis nil nisi bonum[4]. Бедняга. Все мы грешны, сэр.

Я быстро принял решение. И, схватив Джонсона за рукав, прошипел ему на ухо:

– Встретимся завтра в полдень у Темпл-Бар. Никому не говорите. – Джонсон устремил на меня взгляд вспугнутого зайца. К счастью, у него хватило ума промолчать. – Пообедаем вместе. Обещаю достойное вознаграждение.

Я отвернулся. Швейцар тем временем вышел вперед и теперь стоял гораздо ближе к нам.

– Уже уходите, ваша милость? – произнес ирландец, демонстративно разглядывая мое лицо и запоминая каждую его черту до мельчайших подробностей. – Очень жаль, сэр. Зато теперь вы знаете, куда идти, когда придет охота раскинуть кости. Вам здесь всегда рады.

Глава 16

Подавляющее большинство людей – во всяком случае, подавляющее большинство мужчин – считало, что вдове, особенно если она недурна собой и обладает кое-какими средствами, непременно требуется новый супруг. Только муж способен стать для бедной женщины защитой и опорой, как велит Господь, а также взять на себя бремя управления ее имуществом, ну и, конечно же, в уединении спальни дарить ей те радости, для получения которых никак не обойтись без мужчины.

Со дня смерти господина Хэксби прошло два года, и за это время Кэтрин привыкла отбиваться от непрошеных знаков мужского внимания. В первые несколько месяцев Бреннан явно лелеял тщетные надежды занять место своего покойного начальника. Однако Кэт дала чертежнику понять, что любые его попытки обречены на провал, и теперь они по большей части спокойно трудились бок о бок. Бреннан нашел выход своим нежным и пылким чувствам, обретя утешение в объятиях пышнотелой большеглазой дочки кондитера из переулка Святого Мартина.

Единственным мужчиной, в обществе которого Кэт чувствовала себя непринужденно, был Джеймс Марвуд: вместе они пережили так много и препирались так часто, что для нее он был все равно как брат, которого ей не дал Господь. Марвуд нередко испытывал терпение Кэтрин, но, по крайней мере, он ни разу не пытался ухаживать за ней и не учил ее, как вести дела.

Однако теперь Кэт боялась, что их дружбе пришел конец. Она еще могла мириться с его пристрастием к низкопробным комедиям, но то, как Марвуд, совершенно не стесняясь ее, буквально пожирал взглядом торговку апельсинами, было совершенно неприемлемо. И если бы это был единичный случай! Во время спектакля он глаз не сводил со сцены, на которой бесстыжая вертихвостка Мег Даунт, игравшая роль Арианы, строила глазки всем джентльменам. У себя на квартире на Вер-стрит Мег Даунт принимала многочисленных гостей, и все они были мужского пола. Захаживал к ней и Джеймс Марвуд.

Кэтрин рассудила, что, как и все представители мужского пола, он раб не подчиняющегося рассудку отростка между ног. Однако ничуть не меньше ее смутила грубость, с которой Марвуд общался с господином Фэншоу и его спутником. Неужели Марвуд не понимает, что Фэншоу – ее клиент, а значит, Кэт должна расположить его к себе, чтобы удержать свое дело на плаву?

Когда накануне ван Рибик нанес ей визит в чертежное бюро, Кэтрин оказалась застигнута врасплох. Единственное, что она знала об этом голландце, – он хороший друг господина Фэншоу и явно человек влиятельный. До этого она встречалась с ним две недели назад за обедом в доме господина Фэншоу, в тот самый день, когда на Слотер-стрит привезли льва. Тогда ван Рибик был к ней очень внимателен.

Кэт не видела ни одной причины подозревать голландца в дурных намерениях, даже напротив. Да и глупо отказываться от возможности побывать на камерном концерте месье Грабю. К тому же приятно было осознавать, что она не зависит от Марвуда и может найти себе другого мужчину-сопровождающего.

В среду вечером ван Рибик приехал за Кэтрин в наемном экипаже. В карету он ее усадил с такими церемониями, будто его почтила вниманием сама Мадам, а не скромная вдова архитектора, едва сводящая концы с концами.

– Думаю, на концерт придет наш друг, господин Фэншоу, – обратился к ней ван Рибик, повысив голос, чтобы заглушить уличный шум. – Не сомневаюсь, вам будет приятно его видеть.

После этого ее спутник погрузился в молчание. За всю дорогу оба не проронили ни слова. Сначала они ехали на восток, к Ладгейт-хилл, затем продолжили путь вдоль стены Сити. За Мурфилдсом рядом с Брод-стрит располагался бывший монастырь Остин-Фрайерс: эту часть Сити пламя Великого пожара обошло стороной. Старую церковь, принадлежавшую монастырю, более века назад передали в дар голландцам, проживающим в Лондоне, и с тех пор многие из них селились поблизости.

Наемный экипаж остановился к югу от церкви, возле освещенных ворот, поверх которых Кэт заметила большое эркерное окно, сильно выступавшее вперед. Вечер выдался облачным, и различить хотя бы очертания дома за воротами было трудно, но, должно быть, здание отличалось немалыми размерами. На улице собралась стайка мальчишек с факелами, и от их огней у Кэт перед глазами запрыгали цветные пятна.

Ван Рибик взял ее под руку и провел через ворота к боковой двери дома. Она была открыта, и мягкое сияние свечей заливало крыльцо. Низко поклонившись, дворецкий приветствовал ван Рибика, обратившись к нему по имени. Лакей помог гостям снять верхнюю одежду. Снова взяв Кэт под руку, ван Рибик стал подниматься с ней по широкой, но невысокой лестнице.

Гул голосов раздавался все громче. Послышались неприятные визгливые звуки: похоже, музыкант настраивал скрипку. Наверху слуга распахнул перед ван Рибиком и Кэтрин дверь, но объявлять об их прибытии не стал, лишь с поклоном отошел в сторону.

Помещение, где они очутились, было так велико, что, несмотря на присутствие двух или трех десятков человек, совсем не выглядело многолюдным. Музыканты готовились к выступлению в ярко освещенной дальней части зала. Ван Рибик подошел вместе со своей дамой к хозяину дома, торговцу средних лет по фамилии Алинк. По-английски он разговаривал так хорошо, будто этот язык был для него родным.

– Я вырос в Лондоне, мадам, – объяснил голландец. – У моего отца здесь было свое дело, а теперь оно перешло ко мне.

Алинк познакомил Кэт с женой, особой массивного телосложения, чьи глаза почти заплыли жиром. Ослепительно улыбнувшись, эта женщина продемонстрировала ряд таких безупречных, идеально ровных зубов, что не оставалось сомнений: они изготовлены из слоновой кости.

– Мы очень рады вас видеть. Пойдемте, госпожа Хэксби, сядете подле меня.

По-английски хозяйка говорила почти так же бегло, как и супруг, но ее голландский акцент был намного заметнее. Она представила Кэт группе женщин, сидевших в стороне от мужчин возле камина.

– Эта леди – гостья ван Рибика и большая любительница музыки, – сообщила им госпожа Алинк, из вежливости обращаясь к присутствующим на понятном Кэтрин английском.

Эта новость вызвала оживленный шепот и шелест юбок. Несколько дам принялись оглядываться на джентльмена, о котором шла речь. Ван Рибик стоял среди мрачных, строго одетых мужчин и вполголоса беседовал с хозяином. Он был не только выше, но и моложе большинства присутствующих, однако все взирали на него с уважением.

– Давно вы знакомы с господином ван Рибиком? – осведомилась госпожа Алинк.

– Нет, – ответила Кэт. – А вы давно его знаете?

– Много лет, – произнесла хозяйка дома, не сводя глаз с ван Рибика. – В Амстердаме его семья хорошо известна. Они в родстве с самим великим пенсионарием.

– В самом деле, мадам? Я не знала.

Теперь Кэт стало ясно, почему мужчины намного старше ван Рибика оказывают ему такое почтение. Великий пенсионарий Ян де Витт – важнейшая политическая фигура в Голландской республике.

Месье Грабю дал сигнал, что готов начать выступление. Пока слушатели занимали места, дверь открылась, и к собравшимся присоединился запоздавший гость. Это был господин Фэншоу. Он отвесил госпоже Алинк неловкий поклон.

– Простите, мадам. Я задержался самым непозволительным образом! – После быстрого подъема по лестнице он запыхался, и речь его звучала прерывисто. – Лорд Эшли никак меня не отпускал. Госпожа Хэксби, и вы здесь! – Фэншоу склонился к руке Кэтрин. – Какой приятный сюрприз!

– Господин ван Рибик оказал мне большую любезность, пригласив на этот концерт.

– Ах вот как. Мы с вами не виделись с того самого дня, как доставили моего льва.

– Надеюсь, зверь уже привык к новому дому?

– Вполне, однако его здоровье оставляет желать лучшего. Я держу льва на конюшне и хожу к нему каждый день. Я дал ему имя Калибан, он ведь тоже дикое чудовище, которое надлежит укротить.

Концерт превзошел все ожидания Кэт. Месье Грабю ни секунды не стоял на месте. Это был худой жилистый человек с желтоватым цветом лица и удивительно длинными большими пальцами рук, загибавшимися назад. Он не только дирижировал музыкантами, но и к тому же играл первую скрипку. Певцов было четверо: две женщины, тенор и бас. Грабю представил на суд публики несколько собственных произведений, с легкостью адаптируя их под размеры дома, значительно уступавшего королевскому дворцу, и принимая во внимания численность аудитории.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.