Полная версия
– И вы пообещали даме достать предмет бесплатно?
– Нет, – покачал головой Пасквале. – Я человек бизнеса. Мы договорились о пяти миллионах долларов. Она не торговалась. Но эта вещица… Весьма необычная, и я не знаю, почему, но с тех пор, как она оказалась у меня, начали происходить странные вещи… мне кажется, тут замешано нечто, выходящее за пределы обычного понимания.
Я снова удивился:
– Сеньор Пасквале, в вашем мире «чистота» – понятие относительное.
Он прервал меня, сдвинув брови:
– Я говорю не о своих делах. Понимаете, недвижимость, алкоголь, наркотики, проституция, оружие – вот, где я мастер. Но это… нечто совершенно другое, Андерсон. С тем предметом связано что-то, чего я не могу понять. Ясно одно: обычному человеку оно не нужно, и, возможно, это не для нашего мира. И женщина… она странная и… очень опасная.
Пасквале неспешно открыл ящик стола и извлек небольшой сверток. Развернув его, он аккуратно положил передо мной золотистый диск, напоминающий «шайбу».
– Глядите, попробуйте сами разобраться, – предложил он.
Я взял странный предмет в руки. На удивление, он был почти невесомым, хотя, судя по размерам, должен был тянуть на добрых полкило. Это явно был не чистый металл, хотя на золото был похож. Какой-то особый сплав? По поверхности шли вычурные узоры – или надписи? Трудно сказать, я таких символов не встречал прежде. На торцах были видны узкие пазы и едва заметные детали, намекающие на механическую конструкцию.
– Нажмите сюда, на выпуклость, – указал Пасквале.
Я осторожно надавил на небольшую пластину, и из пазов с тихим щелчком выдвинулись захваты. Это явно было сложное устройство, но вот каково его назначение – догадаться было невозможно. Я поднял взгляд на мафиози.
– Понятия не имею, что это, – покачал он головой. – Но чувствую, что вляпался во что-то серьёзное. Меня не пугают ни Пентагон, ни ЦРУ, а вот она… – Он на мгновение замолчал, опустив взгляд на фотографии со сценами жестокого убийства. – Она внушает страх.
– И что же она может вам сделать?
– Она явно подозревала, что я могу забрать эту вещь себе. Думаю, именно она и убила беднягу Хамерсона, не доверяя ни мне, ни его лояльности, – он мрачно кивнул на снимки. – А тот передал вещицу мне почтой. Деньги получил заранее, я всегда плачу вперёд – никто ещё не пытался обмануть меня, потому что знает: сделка, начавшись, должна быть завершена.
– То есть, вы не убивали Хамерсона? – уточнил я.
Сеньор Пасквале нахмурился, закурил, его движения выдавали напряжение.
– Нет, не я. У меня не было причин. Но теперь, выходит, я втянут во что-то большее, чем просто кража. За этой вещью уже охотятся многие, в том числе элитные спецотряды Центра, – он бросил на меня холодный взгляд, – это такие люди, что мой персонал рядом с ними и рядом не стоял, а также дама-заказчица и кто-то ещё, не менее опасный. Меня подставили.
– И что вы собираетесь делать? – спросил я.
Пасквале откинулся на спинку кресла, глядя мне прямо в глаза:
– Знаю, вы – человек честный, значит, вам можно доверять. Я хочу передать эту вещь на хранение вам.
– Что? – у меня глаза полезли на лоб.
– Пока эта штука у вас, это своего рода гарантия, что меня не тронут. Вечером у меня встреча на пирсе с этой дамой. Если хотите – приходите, только наблюдайте издалека.
Я задумался: предложение Пасквале было опасным. Но разве я не ввязался в это дело, когда начал копать в сторону мафии и Хамерсона? Быть хранителем доказательства, которое хотят заполучить все стороны конфликта, – это риск. Но журналистское чутьё подсказывало, что это шанс. Волнение подстегнуло моё решение, и я ответил:
– Ок. Я забираю эту штуку.
– Прекрасно. Держите её при себе, пока не разберусь с этой скользкой историей.
Я аккуратно спрятал диск в нагрудный карман куртки и под пронизывающим взглядом охранников покинул резиденцию. Уходя, я будто услышал где-то карканье ворона, и передёрнул плечами от дурного предчувствия.
Вечером, заняв укромное место на пирсе, я приготовил камеру, стараясь не упустить ни одного мгновения. Скоро стало ясно, что затея куда серьёзнее, чем можно было предположить: мне открылась картина, от которой в груди похолодело – на месте встречи я насчитал больше трёх десятков тел.
Когда кровавая разборка на пирсе закончилась, я осторожно выбрался из укрытия. Дрожащими руками, оглядываясь, я поспешил к своему старенькому «форду», припаркованному за холмом, и рванул обратно в город. Голова была забита образами того, что только что произошло. Женщина – одна – за считаные минуты уложила больше тридцати боевиков, отлично вооружённых и натренированных, включая самого главаря нью-йоркской мафии, будто он был просто фигурой, которую можно убрать с доски. Это было немыслимо: даже мне, журналисту, известны пределы, за которые не стоит заходить. Но эта женщина, похоже, о них и не знала.
Добравшись до окраин города, я свернул в тёмный переулок и остановился. В салоне машины включил приглушённый свет, вынул из кармана странный диск и стал его внимательно рассматривать. Эта «шайба» оказалась причиной кровавой резни. Центр археологических артефактов так бережно её хранил, что Хамерсону пришлось похитить её под большим риском. Что же за сила стояла за всем этим? И какова её цель? Подумав, я решил начать с основ и просто попытаться прочитать надписи. Они напоминали то ли стрелки, то ли иероглифы, причудливые символы, не схожие ни с китайскими, ни с японскими и даже ни с арабскими. Передо мной был неизвестный шрифт.
Тут в голову пришла мысль о Георгии Павлюшкине – русском лингвисте, живущем неподалёку, в трёх кварталах от меня. Он приехал в Америку ещё в начале девяностых, когда его пригласили работать в университете для изучения древних цивилизаций. Наше знакомство состоялось несколько лет назад, когда я помог его сыну избежать обвинений в наркоторговле, сфабрикованных нечистыми на руку офицерами. Так я смог спасти парня, а в тюрьму отправились полицейские. Георгий с тех пор стал моим хорошим другом, приглашая на праздники, знакомя с русскими традициями – Старый Новый год, День Советской Армии. Это было странно, непривычно, но весело и интересно.
Я набрал его номер. Георгий ответил после третьего гудка:
– Алло, слушаю.
– Георгий, привет. Это Майкл. Срочное дело…
Он, кажется, посмотрел на часы, ведь было уже за полночь. Но русский друг знал: если я звоню в такое время, причина наверняка серьёзная.
– Заезжай, жду.
Минут через тридцать я был у его дома, всё время поглядывая в зеркала. Никто, вроде, не следил, но какое-то тревожное чувство преследовало меня, будто кто-то наблюдает из-за облаков или, может, даже с самой Луны. Когда перед глазами возник знакомый многоэтажный дом, я почувствовал облегчение, будто обретя укрытие. Быстро выйдя из машины, я направился к подъезду, по сторонам не переставая поглядывать на редких прохожих.
– Заходи, заходи, – встретил меня Георгий, открывая дверь.
Он был, как обычно, в спортивном костюме, лохматый и, судя по всему, слегка заинтригованный. Георгий Павлюшкин – человек среднего роста, крепкий и с вьющимися рыжеватыми волосами. Лицо с густыми бровями и серьёзным взглядом делало его похожим на настоящего мыслителя. Его голубые глаза смотрели на мир как бы с вызовом, но в этот момент выражали неподдельное любопытство.
Впервые я заявился к нему ночью. Павлюшкин жил один, в просторной четырёхкомнатной квартире, каждая стена была заставлена полками с книгами по истории, географии, лингвистике и религии. Его сын спал в своей комнате и, судя по лёгкому храпу, видел десятый сон. В кабинете Георгия горел свет компьютера – вероятно, он работал, так что мой визит не был таким уж нарушением спокойствия.
– Будешь кофе? – предложил он.
– Не откажусь, – ответил я, присаживаясь на стул.
Пока Георгий включал кофеварку, я внимательно разглядывал атласы на стенах. Получив от него чашку капучино и печенье, сделал небольшой глоток и наконец заговорил:
– Мне нужна твоя помощь.
– Чем могу помочь? – ответил он, подаваясь вперёд. Павлюшкин всегда чувствовал себя должником из-за истории с сыном, хотя я никогда не напоминал ему об этом, считая, что лишь исполнял долг журналиста.
– Мне нужно расшифровать эту надпись, – сказал я и протянул Георгию странную «шайбу». Он удивлённо принял предмет, покрутил его в руках, словно прикидывая вес.
– Гм, легкая какая-то… Из чего сделана? – нахмурился он.
– Без понятия. Сможешь определить, на каком языке написан текст?
Георгий надел очки, вгляделся в странные знаки и задумчиво произнёс:
– Похоже на клинопись… Может быть, шумерская графика… Ладно, сейчас всё выясним.
Он взял с полки портативный сканер, провёл по тексту синим лучом, потом вернулся к своему компьютеру и загрузил отсканированное изображение в графическую программу. На экране медленно появлялись чёткие контуры знаков, выглядевшие ещё более загадочно.
– Ну? Что-нибудь выяснилось? – нетерпеливо спросил я.
– Подожди, подожди, – усмехнулся Павлюшкин. – Сейчас отправлю изображение в наш университетский Центр, где есть полная база лингвистических данных. Программа сравнит знаки с десятками тысяч известных и исчезнувших языков.
Он щёлкнул по клавишам, и файл отправился на сервер. Мы сидели в тишине, ожидая результата. Прошло всего три минуты, но время тянулось мучительно долго.
– Может, это просто чьи-то каракули, а мы тут пытаемся дешифровать? – предположил я, ощутив, что теряю терпение.
– Не торопись, – Георгий поднял руку, останавливая меня. И вдруг в тишине раздался короткий сигнал – программа завершила анализ. На экране высветилось: «Аккадский язык».
– Аккадский? – я почувствовал себя ещё более озадаченным.
Георгий откинулся в кресле, явно довольный тем, что теперь он в своей стихии, и начал объяснять, словно я был его студентом.
– Аккадский язык, или ассиро-вавилонский, – один из древнейших языков семитской группы. На нём говорили в Междуречье, вавилоняне и ассирийцы. В этом регионе язык использовали с 25 века до нашей эры до первого века нашей, пока он не был вытеснен арамейским. Письменность у них словесно-слоговая, клинопись, позаимствованная у шумеров. Так что мои догадки о шумерах были верны.
– Но могли ли они в ту эпоху создавать такие изящные предметы? – я снова взял в руки «шайбу», которая казалась чересчур тонкой и искусно сделанной для такой древности.
– Так, а теперь послушаем, что означает надпись, – сказал Георгий и кликнул мышкой. Из динамиков донёсся механический голос: «Бахта вильля кульнэй нажи, ая этля квилья пердеса…»
– И что это значит? – я, разумеется, ничего не понял.
Георгий пожал плечами и потер переносицу, задумавшись.
– Погоди… На ресурсе есть кибер-переводчик. Сейчас подставлю текст – должно появиться на английском, хотя, конечно, перевод может быть стилистически некорректным, – пояснил он, пробежавшись по клавиатуре. На экране появилась строка перевода: «Женщина, давшая начало человечеству. Хранительница ключа Эдема».
– Ну и что это значит? – пробормотал я, всё ещё пытаясь сложить кусочки в единое целое.
Павлюшкин вдруг стал серьёзным, встал и, пройдясь по комнате, развернулся ко мне.
– Эту фразу я где-то слышал… Да, точно, на арамейском.
Он подошёл к книжному стеллажу, нашёл массивный энциклопедический словарь и пролистал страницы. Наконец нашёл, что искал, и вслух прочёл транскрипцию: «Энниим крох ми амо менд лебо басимо хауха кзин упарадис.»
– Эта фраза упоминается в апокрифах…
– Апокрифах? – переспросил я, не совсем понимая, о чём речь.
– Апокрифы – это позднеиудейские и раннехристианские произведения, которые не включены в Библию. По сути, это религиозные тексты, не признанные церковью, но содержащие важные события и фигуры для верующих. Апокрифы иногда подтверждают то, что есть в Библии, иногда ей противоречат, а порой дополняют. Некоторые из этих рукописей были на арамейском. В одном из них, я припоминаю, говорится о женщине, ответственной за появление человечества, которой было поручено важное задание архангелом Михаилом…
– Но о какой женщине может идти речь? И что за задание?
Георгий остолбенело посмотрел на меня, и я почувствовал, что он пытается связать нечто важное.
– Майкл, ты какой религии придерживаешься?
– Я? Я – атеист! – ответил я, недоуменно приподняв брови.
– Ага, иначе бы ты знал, что женщину, давшую начало всему человечеству, зовут Ева. Она была женой Адама. Они были первыми людьми и теми, кого согнали с Небес! Наверняка, именно о ней идет речь здесь, – и он ткнул пальцем на «шайбу» в моей руке. – Какое дело – я не знаю. Но с неё начинается история человечества!
Я вздохнул, осознавая, что всё стало гораздо сложнее. Эта штука имела прямое отношение к библейской истории, и речь действительно шла о Еве. Это уже не просто криминальное дело, а нечто с оттенком археологии и религии. Я не был сторонником церковных легенд, но неясно было другое: какой ключ Ева хранила и для чего, если взглянуть на древнюю легенду всерьез? Почему об этом указано в этой «шайбе»? Похоже, это имело огромное значение для тех, кто организовал похищение из Центра археологических артефактов и совершил убийства ради этого. Нужна была информация о том, что это за учреждение и как им попала «шайба».
И тут Георгий, как бы невзначай, спросил:
– Слушай, откуда у тебя эта штука?
– Это не моя, – честно и в то же время уходя от ответа, сказал я, пряча артефакт в карман. – Но «шайба» такая ценная, что за неё уже лишились жизни некоторые люди…
– Да? – брови у Павлюшкина взметнулись вверх. – Ну… ясно.
Я встал со стула и попрощался:
– Ладно, Георгий, спасибо. До встречи!
Друг проводил меня до машины, а потом вернулся к себе, судя по всему, тоже озадаченный текстом. Я завёл мотор и несколько минут сидел в салоне, обдумывая ситуацию. За сутки произошло столько событий, и я оказался по уши в этом. Не знал, чем всё это кончится, но явно не хорошим. Три десятка трупов вместе с главой нью-йоркской мафии – это уже не игрушки! Перед глазами до сих пор стояла схватка, когда неизвестная женщина без труда расправилась с опытными уголовниками! Ничего подобного не видел даже в фильмах-боевиках. А странная смерть сотрудника Центра… Всё же нужно больше узнать об этом учреждении.
Я включил передачу и тронулся с места. В свете фар что-то быстро проскользнуло – какая-то крупная птица. Я недоуменно покрутил головой: что здесь делает сова? В течение получаса я петлял по улицам шумного города, который ещё не знал о сенсационном происшествии на пирсе. Можно было бы поехать в редакцию и выложить фотоснимки – редактор, без сомнений, плясал бы от радости, опубликовав их на первой странице! Но инстинкт самосохранения подсказывал мне, что лучше не высовываться и не показывать, что стал свидетелем кровавой драмы. Неизвестно, чем мне это обернётся. Пусть никто пока не знает о моём соучастии. «Шайба» в кармане напоминала мне о краткости жизни любого человека на грешной земле. Впрочем, о чём это я? Два года назад я играл в прятки со смертью, участвуя в боевых операциях в Афганистане; на моих глазах погибали товарищи, которым не удалось обмануть Старуху с косой.
Я вернулся в свою квартиру, и часы на стене показали три часа ночи. Ноги гудели, нервы были на пределе. Закрыв за собой дверь, я повесил куртку, снял туфли и первым делом ополоснулся в душе. Вода освежила меня, хотя покой так и не пришёл. Налил немного тоника с джином – чтобы расслабиться, и плюхнулся спать прямо на диван. Я жил один уже много лет, и потому привычка распоряжаться собой как вздумается стала естественной; ни перед кем не было обязанностей… уже не было; поэтому распорядок дня всегда был хаотичным. Лишь мельком взглянув на фотографию бывшей семьи в рамке, я закрыл глаза и заснул.
Квартира холостяка была небольшой, но уютной. На стенах висели картины с пейзажами и абстракцией, которые я сам выбирал по настроению. Стол, заваленный газетами, оставался лишь с намёком на прежние увлечения – журналистика и расследования. Кухня была простой, но с хорошей техникой, и единственным украшением её служила ваза с изолированными цветами, которые быстро завяли, но стояли там из-за моей привычки не выбрасывать ненужное. В углу был диван, на котором я часто засыпал, а в шкафу скапливались вещи, которые я не носил, но не решался выбросить. Все эти мелочи говорили о жизни, которая однажды была полной, но теперь оставалась лишь напоминанием о том, как всё изменилось.
Разбудил меня, как всегда, будильник. Стрелки показывали семь утра, и первый свет дня пробивался сквозь жалюзи, создавая полосы света на полу. Утро в Бруклине было особенным – тихим, но полным ожидания. Из окна доносился звук проезжающих машин, вдалеке слышались голоса детей, которые собирались в школу. Воздух был свежим, с легким запахом утреннего кофе и влажной листвы. Я потянулся и выдал слабый вздох, осознавая, что новый день вновь принесет свои трудности и неожиданности.
Бруклин в это время года был живым, с яркими красками осени, где желтые и оранжевые листья падали с деревьев на тротуары. Узкие улочки были полны людей, и небольшие кафе наполнялись ароматами свежей выпечки. На каждом углу можно было увидеть художников и музыкантов, вносящих в атмосферу особую ноту креативности. Бруклин всегда славился своим духом свободы и разнообразием, и, несмотря на его порой мрачную репутацию, его уголки были полны жизни.
Город гудел с новой силой. Я включил телевизор и сразу нарвался на телерепортаж о трупах на пирсе. Камера показывала полицейских в защитной форме, оцепивших место происшествия. Заместитель мэра Нью-Йорка и шериф, окруженные толпой журналистов, яростно переговаривались между собой. Их лица были напряженными, и все они прекрасно знали Пасквале, главе мафии, чье имя звучало на каждом углу города. По небу кружили вертолеты, их лопасти создавали звук, похожий на гудение роя пчел, а собаки-ищейки рыскали в кустах, следуя за запахами, как будто почуяли что-то большее, чем просто улицы Бруклина. Атмосфера была напряженной и тревожной, и я ощущал, что что-то глобальное уже произошло.
Я почему-то побеспокоился: не оставил ли каких-нибудь следов своего пребывания там? Женщина-репортер сообщала, что главарь мафии был убит острым предметом, из груди вырвано сердце, и что остальных боевиков тоже протыкали как шампуром для шашлыка. Врачи-криминалисты пока не сделали выводы о том, что это было за холодное оружие, однако и так было ясно, что никто не выжил. Эфир кипел от сообщений и телефонных звонков в студию, экраны заполнились изображениями жутких последствий ночного насилия.
Я, не спуская глаз с экрана, быстро пожарил себе яичницу, позавтракав без какого-либо аппетита, после чего спустился вниз. Садясь в машину, я заметил, что оставленная мной сумка перевернута, словно кто-то её потрошил. Нет, там ничего ценного не было, но всё равно – кто-то проник в салон и обыскал. «Так, значит, меня выследили, у кого-то я на заметке», – мрачно подумал я. Хотя, может, это я сам на себя страх нагоняю? Просто вчера опрокинул сумку, а теперь свои нервы дергаю, как напряжённые струны.
До редакции «Нью-Йорк Таймс» доехал быстро. Это здание располагалось в сердце Манхэттена, высокое и величественное, с характерным кирпичным фасадом и большими окнами, откуда открывался прекрасный вид на город. Издание славилось своими расследованиями и качественной журналистикой, а редакция была центром новостей, где на каждом шагу встречались репортёры, редакторы и фотографы, спешащие к новым историям. Атмосфера здесь была напряженной, как в муравейнике, с непрерывным шумом клавиатур и обсуждений.
Там уже кипела работа. Меня встретил замредактора Рональд Крэйг, который, брюзжа, орал, что в мире прессы нужно быть порасторопнее, ведь телевизионщики уже ведут репортажи с места события, о котором я, вероятно, не подозреваю. Мне пришлось делать ехидное лицо:
– Это событие в Тунисе, где опять революция? Или о очередной вулканической активности в Тихом океане? Может, репортаж наших коллег с русского Севера, где упал метеорит?
Замредактора выпучил глаза:
– Не-ет, ты точно идиот! Весь Нью-Йорк гудит как улей о том, что произошло ночью, а ты даже не в курсе! Почему я решил, что ведущий криминальной хроники это ты?
– Потому что я и есть ведущий криминальной хроники, – спокойно парировал я. – Если вы о трупах на пирсе, то я об этом знаю и у меня куча фотографий с той ночи! – и я помахал перед его носом своим Nikon3200. – Так что примите успокоительное, сэр, и дайте мне завершить работу.
Естественно, Крэйг, с его небрежной стрижкой и постоянно нахмуренным лбом, смягчился, сразу подобрел. В его глазах на мгновение мелькнуло одобрение, и он дал мне дорогу, прокричав в спину:
– Самые лучшие фото – мне на стол!
– Хорошо, хорошо, – пробурчал я и сел за свой стол, полностью заваленный бумагами и фотографиями. Мой компьютер уже был включен, экран мерцал яркими цветами ожидающих файлов. Я открыл программу для редактирования изображений, где необходимо было подогнать фотографии под формат газетной полосы. Интерфейс был знакомым: панели инструментов, кисти, фильтры, которые обещали сделать снимки более выразительными. Я знал, что правильная обработка может значительно повысить шансы на публикацию.
Однако в голову лезли всякие мысли, и я не мог сосредоточиться. Все из головы не выходила та женщина, которая лихо расправилась с бандитами. Уж со мной время долго не потратит – дать отпор я вряд ли смогу. Но с другой стороны, я уже ляпнул о фотографиях замредактору, и теперь нельзя было пятиться, как рак назад, мол, все это шутка, ничего не знаю. «Ладно, скину ему несколько фотографий без каких-либо комментариев, а там видно будет», – решил я, быстро выбрав несколько картинок, на которых мафиози Пасквале беседует с женщиной в красном. Я распечатал их на цветном принтере и передал мимо проходившей коллеге Розалии.
Розалия, с короткой стрижкой и яркой одеждой, была известна своим остроумием и умением находить информацию. Она всегда выглядела уверенной, и у нее был тот редкий талант, что позволяло ей легко общаться с любым человеком.
– Розалия, если пройдешь мимо Крэйга, то закинь ему эти фотки, хорошо?
Она не отказала мне в просьбе, захватила бумаги и с легким кивком направилась к кабинету замредактора. Я же стал думать, как бы найти информатора, который мог бы рассказать о Центре археологических артефактов и какое отношение он имеет к Пентагону. Кроме того, мне хотелось узнать, что из себя представляет «шайба». Надпись была расшифрована, но ничего не проясняло.
Обратившись к коллеге Гарри, который специализировался на политической информации, я спросил:
– Слушай, дружище, ты что-нибудь слышал о Центре археологических артефактов?
Гарри, не отрываясь от экрана – он читал последние новости из Белого Дома, – ответил:
– Погугли… В Интернете много чего есть…
– Там почти ничего нет…
Тут Гарри оторвался от экрана и удивленно посмотрел на меня:
– Ничего нет? Странно… Хотя подожди-ка, есть у меня кое-что… – Он стал рыться в своих файлах, а когда нашел нужное, мне сообщил: – Полгода назад я готовил материал о Эрике Ферензеере, лидере группы антиглобалистов. Он со своими ребятами хотел митинговать возле этого Центра, но его быстро скрутила военная полиция. Судья навешала штраф за противоправные действия, но парень не остановился, обещал продолжить акции протеста. Уж у него точно есть какие-то сведения об этом заведении. Дать адресок?
– Ох, буду тебе благодарен! – воскликнул я. Гарри переписал мне телефон, и через минуту я уже набирал номер. Трубку на другом конце подняли после третьего сигнала.
– Я слушаю, – послышался хриплый мужской голос. Не молодой. Человеку, скорее всего, за сорок. Акцент явно германский, из чего я сделал вывод, что герр Ферензеер приехал из Европы. Он говорил медленно, с некоторой настороженностью, словно тщательно подбирал слова.
– Меня зовут Майкл Андерсон, журналист из «Нью-Йорк Таймс». Можно с вами встретиться и поговорить?
– О чем?
– О Центре археологических артефактов. Мой коллега сказал, что только вы обладаете необходимыми сведениями об этом странном заведении.
– Да, это так. Встретимся через час в баре… – Эрик продиктовал адрес. Он был мне незнаком, однако по Гуглу-карте быстро нашёл это место. Распечатав адрес и схему проезда, я забежал к замредактору, который ошарашенно рассматривал фотографии и требовал ясности. Я сказал, что скоро приеду.
– Ты куда? – чуть не взвизгнул он. – Это же сенсация! Эти фотографии пойдут сейчас на первую полосу! Нужны твои комментарии!
– Напишите: «Без комментариев!» И не давайте моего авторства фотографий. Те, кто убил Пасквале, могут не шутить и со свидетелями! – произнёс я серьёзным голосом, и тут замредактор понял, что действительно лучше хранить в тайне моё пассивное участие в происшедшем.
