Тарзан и Сашка

Ответа не последовало.

– Ну вот что, дорогая моя, после урока пойдем к директору.

Класс глядел на Сашку, как на пойманную бабочку. Сейчас ее проткнут булавкой и поместят под стекло в энтомологическом музее в качестве нового экспоната. Но бабочке, казалось, было все равно. Она не испугалась, не стушевалась, не съежилась, не побледнела, а только раздула крылья носа и угрожающе сузила глаза в ответ на ехидную гримасу Сивушкина.

Урок протекал скучно и нервно. Всем хотелось дождаться перемены, чтобы поглядеть, как поведут к директору «психопатку и истеричку» Коровину – эту меткую характеристику дала новенькой Лиза Лебедева.

Галина Васильевна обратила внимание на несобранность класса и наказала двух «твердых хорошистов» не менее «твердыми» тройками. Ни от кого не укрылось, что она не в духе.

Прозвенел звонок, но ни один ученик не шелохнулся. Сева Лазарев полез было за бутербродом и тотчас отдернул руку, испугавшись хруста целлофана. Все ждали.

Галина Васильевна, склонившись над столом, что-то писала, на секунду оторвалась, глянула поверх очков:

– Коровина, где ты там прячешься? Пойдем.

Громко захлопнула журнал, словно поймала залетевшую в него муху. Встала.

– Коровина, ты слышишь меня?

– Я никуда не пойду.

– Что? Что ты сказала?

В гневе Галина Васильевна умела менять голос до неузнаваемости – делать его то глухим и низким, то резким и высоким, то пронзительным и пульсирующим, как звук бормашины. Когда ее неподвижный взгляд останавливался на ученике, а голос, вибрируя, попадал в нужный регистр, самые отъявленные хулиганы бледнели и у них пропадала охота пререкаться. Школьники знали об этой особенности строгой учительницы и боялись доводить ее. Вот и сейчас от Галины Васильевны точно повеяло стужей, так что сидящие поблизости девочки невольно ощутили озноб. Сашка сидела намного дальше от учительницы и, вероятно, поэтому ничего не чувствовала.

– Я никуда не пойду, – повторила она твердо.

Это было неслыханно! Тишина в классе съежилась и забилась в угол. Все напряглись – как в фильме, когда герой оказывается на волоске от гибели и мало кто верит в его спасение. Галине Васильевне никто не сочувствовал, но в разворачивающейся драме все были на ее стороне, ведь новенькая – чужак, существо непонятное, инопланетное, враждебное.

Тоскливо прозвенел звонок.

Учительница побагровела, но по-прежнему сдержанно, не повышая голоса, сказала:

– Хорошо, Коровина, не хочешь идти к директору, он придет к тебе сам. Но пеняй на себя… Кто дежурный? – обратилась она к классу.

Как по команде разом вскочили близняшки Медведевы – в их сходстве было что-то мистическое.

– Мы дежурные.

– Отвечаете за дисциплину. Всем сидеть тихо. С мест не вставать.

Галина Васильевна вышла, заперев дверь на ключ…

Через три двора от дома деда Матвея у баптиста Егорова жила собака Манька – рыжая, с белой подпалиной, вечно дрожащая сука. Однажды соседские мальчишки перебили ей заднюю лапу. Манька так жалобно скулила на всю округу, так надрывно плакала, что у Сашки от переживания поднялась температура. Девочка физически ощущала чужую боль, и теперь ей казалось, что Манька – это она. Ее окружают злые, бессердечные люди и наслаждаются ее страданиями. Ей хотелось поскорее убежать от них куда-нибудь подальше, спрятаться, забиться в глубокую щель, чтобы ее никто не нашел.

Класс сначала молча смотрел на новенькую, потом зашуршал, задвигался – всем стало еще интересней.

Сашка сгребла портфель, подошла к столу Галины Васильевны, взяла стул и с его помощью взобралась на подоконник.

Окно было закрыто на два шпингалета.

Верхний подался легко – выскочил с глухим стуком из металлической скобы. Нижний не тронулся, хотя Сашка тянула его изо всех сил.

– Коровина! Ты что, с ума сошла! – в один голос вскрикнули Медведевы.

– Боже мой! Это какой-то боевик! Дикий Запад! – заверещала Лебедева, всплескивая руками.

Класс закипел.

Сашка, не оборачиваясь, все тянула и тянула проклятый шпингалет, так что побелели суставы пальцев.

– Это что она задумала?

– Ненормальная!

– Вот ей будет! Вот будет!

Чей-то знакомый голос выделился среди прочих:

– Надо связать ее и передать Галине Васильевне! Хватайте ее! Хватайте!

Сашка обернула перекошенное от ярости лицо и крикнула:

– Кто сунется – получит в пятак! Так и знайте!

Угроза возымела действие. Все помнили, как легко она расправилась с Сивушкиным, никто не сдвинулся с места.

Наконец шпингалет, щелкнув, вылетел из паза. Сашка дернула оконную раму – и та радостно зазвенела. В открывшийся проем хлынул холодный влажный воздух.

Сашка с каким-то отчаянным ликованием в последний раз взглянула на одноклассников, высунула язык и люто выматерилась. Ее темные волосы вспушил и разметал ветер, а выражение стало диким, разбойничьим.

– Уголовница! – крикнула Лебедева, но Сашка не услышала ее. Она прыгнула в окно и быстро побежала. Казалось, что если она взмахнет руками, если хорошенько оттолкнется от земли, то непременно полетит, и там, среди туч, где мелькал лоскуток чистого неба, растворится навсегда.

3

В учительскую вошел мужчина – квадратная челюсть, скошенный лоб, взгляд исподлобья, во рту золотая фикса. Типичный уголовник. Учителя переглянулись. Странно! Здесь не оптовый склад, не продуктовая лавка, не цех по пошиву ширпотреба, здесь нечем поживиться. Уж не собирается ли криминал облагать данью общеобразовательную школу?

Мужчина с фиксой поднес ко рту волосатый кулак и густо кашлянул, прочищая горло. Потом заговорил неожиданно тихим, неуверенным баском:

– Я это…учителя хотел бы повидать…Вызывали.

– А вы, позвольте узнать, кто? – поинтересовалась Янина Павловна, завуч по воспитательной работе, молодая эффектная дама, в темно-бордовом брючном костюме.

– Я Солохин…Дядя Саши Коровиной из четвертого «А».

– Ах, Коро-о-о-виной! – протянула Янина Павловна, вскидывая темные брови и, обратившись к кому-то из учителей, сказала:

– Галина Васильевна. Это по поводу вашей… анфан террибль.

* * *

Классная руководительница говорила быстро, увлеченно и красиво, точно нанизывала слова-фонарики на длинную гирлянду, подобную той, что украшают улицы, витрины магазинов и входы в супермаркеты в новогодние дни. От красочного многоцветия не оторвать глаз. И слушать учительницу было также завораживающе интересно. Если бы она работала в суде адвокатом, подумал Тарзан, то все прокурорские наветы разбивала бы в пух и прах. Жаль, не оказалось ее на месте того плешивого баклана, что десять лет тому назад не смог скостить ему срок.

– Не мне вам говорить, Иван Матвеевич, в какое трудное время мы живем. Все мы, но особенно дети, невольные заложники экономического эксперимента, который, быть может, принесет плоды в виде всеобщего материального блага, но не заполнит пропасти в духовном развитии. Мне кажется, мы теряем слишком много, чтобы после не считать себя ущербными и больными…

Чем дольше слушал Тарзан Галину Васильевну, тем больше испытывал дискомфорт. С одной стороны, его впечатляло красноречие учительницы, которое в устах миловидной женщины приобретало необычную остроту. С другой стороны, ему ужасно не нравились ее очки. Они придавали Галине Васильевне слишком узнаваемую, карикатурную внешность «училки». Хотелось их немедленно сорвать и выкинуть в окошко.

– Дети восприимчивы, Иван Матвеевич, они как губка впитывают и плохое, и хорошее. Но больше, все-таки, плохое, ведь его так много, и оно расползается повсюду. Мы, взрослые, должны уберечь детей от бесконечного зла…

«Да, это верно, – думал Тарзан. – От бесконечного зла».

От этой мысли он даже разволновался. Удивительно – оказывается, он был еще способен что-то переживать.

Тарзан готов был слушать Галину Васильевну беспрерывно, но она спешила на урок. Они простились, договорившись, что встречаться теперь будут часто.

Он проводил учительницу взглядом. Она шла по коридору, прижимая к груди журнал, как чью-то спасенную от вселенского зла детскую душу.

Тарзан вышел из школы. Сыпал дождь. Небо раскисшей паклей лежало на крышах. Тарзану хотелось помочь всем детям на земле, особенно Сашке. Он чувствовал приятное возбуждение, как после стакана первача. Но с чего начать? В чем на самом деле состоит эта помощь? Он не знал. Было куда проще, если бы племяннице угрожало, говоря протокольным, ментовским языком, конкретное лицо или группа лиц. Тогда действия были бы понятны и очевидны. Но представить абстрактное зло, которое покушается на ребенка, было трудно. Неужели весь пыл учительницы из-за обычной детской потасовки и нескольких двоек? Нет, здесь какой-то подвох, какая-то недомолвка.

* * *

Сашка стояла у школьных ворот, возле каменного столба, из которого торчали прутья ржавой ограды. На девочке был вязаный берет и кургузое пальтишко мышиного цвета. Подняв на Тарзана озябшее лицо, она почуяла неладное, втянула голову, сгорбилась и молча пошла рядом.

Накануне вечером, когда дед Матвей уже сопел в кровати, Сашка, немного повертевшись возле Тарзана, как бы между делом спросила:

– Дядь Вань, а ты в школу не сходишь?

– Это еще зачем?

– Учительница вызывает.

– Что, набедокурила?

– Вот еще, – фыркнула Сашка. – Они сами…сами… – в глазах блеснули упрямые слезы.

Теперь она боялась спрашивать. Почему молчит? Почему не ругается? А, все равно! Пусть делают со мной, что хотят! Пусть даже из школы выгоняют! Не люблю я их никого! Не люблю!..

Впереди была лужа. Сашка собралась ее перепрыгнуть, но поскользнулась и едва не плюхнулась в воду. Тарзан подхватил её, пронес по воздуху и опустил на землю. Потом нагнулся и заглянул в глаза.

– Ты, кнопка, бабочку-то слушай, слушай. Правильная она. Фуфло гнать не станет.

– Галину Васильевну, что ли?.. Да ну ее к лешему! – отмахнулась Сашка, искренне негодуя, но тут же спохватилась, прикусила язык – дядька глядел сурово.

Прошла минута, другая. Тарзан вдруг улыбнулся, блеснув золотой фиксой, выпрямился и взял Сашку за руку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.