Клинок Смерти. Осколки

– Тебе Силантий Максимович женится надобно, а, то так в казённой одёжке до старости проходишь. Революция закончилась, пора бы хозяйством обзаводиться. Дом построить, жену молодую привести, чтобы хозяйством руководила. Али девок мало у нас, красивых?

– Так время придёт, женюсь, – ответил, смутившись Силантий, – подожду, пока молодёжь подрастёт. Они грамотнее нас будут, и хозяйство по-умному вести начнут.

Силантий посмотрел через плечо на Прасковью и сказал:

– Выжду, пока Прасковья вырастет, и сватов к ней зашлю.

Девочка Прасковья засмущалась по-детски, прыснула смехом.

Степанида не унималась:

– Пока она вырастет, ты Медведев весь мхом порастёшь. Нужен ты ей будешь.

Силантий улыбнулся белозубой улыбкой, посмотрел на Прасковью, залившуюся краской от смущения и тепло, спросил девочку, как бы шутя:

– Как я тебе Прасковья, в женихи подойду, когда вырастешь?

Прасковья задорно рассмеялась, подначиваемая подружками и ответила, как взрослая:

– Вырасту, там посмотрим.

Андрон толкнул Тимошу локтем и проговорил, дыша ему в лицо самогоном:

– Нажми на клавиши, покажи себя.

И полилась самогонка рекою под весёлую музыку гармошки.

Эпизод 2

1920 год. Лето.

Лето жаркое продолжало парить. Хоть и лес прохладу нёс, но деревья валить не сладко было. Ладно, свалишь, а ещё надо сучья обрубить, хлысты сложить, навести порядок, всё это артели Силантия давалось нелегко. Леспромхоз ещё не утвердили в районе зачинать и на должность бригадира ещё Силантия не поставили, надо было ждать. Силантий так, шабашил с бригадой своей, для пользы государства и себя не забыть. Копейку, конечно, имели они, но размаха не было. В бригаде у него помощником был Лёнька по прозвищу Борода, из-за длинной косматой бороды, что носил для солидности, да ещё двое лесорубов.

Степанида тоже к ним пристроилась, кухарила и ей заработок хоть какой, но перепадал.

Солнышко уже к полудню катилось и Силантий, повалив очередную сосну, вздохнул глубоко.

Степанида готовила обед на костре и зычно окликнула мужиков:

– Эй, работники, пора обедать!

Всё шабаш на сегодня, – сказал устало Силантий и сев на срубленную сосну, вытирая рукой, пот со лба, добавил: – Идём все обедать.

Мужики не заставили себя упрашивать, и пошли к костру, а Борода присел рядом с Силантием, почесал бороду и задал вопрос Силантию:

– Ты чего уселся бригадир? Пойдём обедать.

– Сейчас, передохну, – ответил устало Силантий.

– Знатная у нас артель собралась, верно, бригадир? – лизался Борода.

– Да, бригада крепкая, – согласился Силантий.

– Нам бы в бригаду ещё человек пять, и работа шустрее пошла бы. Как думаешь, бригадир? – не унимался Борода.

– Я пока никак не думаю. Леспромхоз организуют, утвердят, что бригада нужна тогда, и думать, будем, народ набирать, а пока мы артель. Сам понимаешь, за нами никого нет. Не тот масштаб Борода, – с сожалением в голосе ответил Силантий.

Степанида разливала в миски похлёбку, посмотрев в сторону Силантия, позвала его:

– Силантий Максимович, пожалуйте отобедать!

Борода скосил взгляд на Степаниду и с усмешкой продолжил:

– Степанида на тебя глаз положила. Так и нарывается за сучок юбкой зацепиться.

Силантий смутился и добро, но настоятельно спросил:

– Не пойму, тебе-то какая забота? Иди, поешь, что сиднем, сидишь?

– Да я чего, – ответил весело Борода, – я так для разговора. Смотри, женит она тебя на себе. Баба огонь. Грудь, два бидона молока. Нырнешь, не выплывешь. Пойдём обедать Силантий Максимович.

– Ты иди, я подойду сейчас, – ответил Силантий.

Борода пошёл к костру, а Силантий вдохнул запах сосен и, хотел было уже идти обедать, как вдруг из кустов вышла шустрой походкой девочка Прасковья. В руках держала она лукошко полное всяких разных ягод. Она присела на сосну рядом с Силантием.

Силантию нравилась смуглая девчонка, с бойким характером и весёлым нравом. Только вот он понять не мог, как при черных, как смоль волосах её глаза были голубыми, как небо. Силантий относился к ней добро, как к ребёнку десятилетнему, который совал свой нос с детским любопытством, куда ни попади.

Силантий улыбнулся ей, потом сделал строгое лицо и суровым тоном спросил:

– Ты, что тут делаешь Прасковья?

Прасковья бутоном алой розы собрала свои губы, насупилась, но потом лицо её изменилось резко и она деловито, по-хозяйски ответила:

– По ягоды пришла в лес. Вот сколько, много набрала.

Силантий сменил тон и говорил уже добро и шутливо:– Не боязно одной ходить по лесу? – Он, сделав пальцы козюлькой и, бодая ими Прасковью в бок, продолжил: – Смотри, волк заест.

Прасковья рассмеялась колокольчиком, черпанула ягоды ладонью из корзины и сыпанула их Силантию в ладонь, ответив с детской радостью, с какой-то, как показалось Силантию уверенностью в голосе:

– Мне не боязно, я дочь цыгана и в лесу я всем зверям сказала, что жених у меня медведь

Прасковья залилась краской на щеках, вскочила и побежала через кустарник, весело смеясь и смех её, ещё долго отдавался колокольчиком памяти в ушах Силантия.

***

Глава 4

Эпизод 1

1920 год. Лето.

Сашка Казбеков, высокого роста под два метра, крепкого телосложения парень, с красивым лицом в свои двадцать лет был хорошо сложен фигурой и удивлял крепким мужским характером. Ему, от природы данной проникать в суть вещей, нравилось читать книжки, постигать разные навыки, помогающие его жизненной необходимости. Казбеков отучился на машиниста в Смоленске, работал в депо и сегодня, при первых лучах солнца, пассажирский состав, который он вёл впервые, самостоятельно, стучал колёсами на стыках рельс. Вести состав ему доверили по причине нехватки машинистов, но, несмотря на молодость свою он производил впечатление уверенного человека, да и работал всегда помощником исправно, без нареканий.

Кочегаром к нему поставили Мишку его одногодка. Мишка с почтением относился к Александру и даже радовался, что начал водить с ним дружбу и звал дружка Казбек.

Революция многим дала права и возможности попытать в жизни свою удачу, и Казбек вёл свой первый состав с затаённой радостью. Первые два вагона были пассажирские. Ехал в нём разномастный народ, а вот за ними были прицеплены два вагона телятника с военными. Из телятника доносилась музыка гармони и весёлый ор красноармейцев.

Железная дорога на участке леса катила под уклон, да ещё поворот на этом месте крутой был. За поворотом стрелка отводила рельсы на запасной путь в тупик, с надобностью для ремонта паровозов при случае поломки в пути.

Казбек, как звали его товарищи, обратился к кочегару Мишке:

– Скорость сбавляем. Спуск крутой, да ещё на повороте. Участок опасной дороги. Ты Миша не топи пока.

– Будет сделано Александр Николаевич. Не волнуйтесь, – ответил худенького телосложения помощник.

– Ты Миша не подкачай. Это мой первый самостоятельный рейс. Машинист приболел. Меня, как замену определили. Сказали, справишься, доверим составы водить.

– Да, фарт, дело такое, коль машинист приболел главное тут посуетиться вовремя, – вставил слово Мишка.

– Угомонись, Мишаня, – одёрнул его Казбек и сбросил скорость паровоза, приближаясь к повороту.

– Да, всё нормалёк, Казбек, – не унимался Мишка.

***

Из ближайшего кустарника к паровозу выбежали пять человек налётчиков с оружием в руках. Все одеты они были кто, во что горазды, кроме одного, Прохора, атамана шайки. Прохор в хромовых сапогах в кителе красного командира, с двумя портупеями и кобурой на ремне бежал чуть в стороне от всей своей банды и по ходу отдавал команды своим подельникам:

– Соловей, на паровоз! Остальные на вагоны!

Это были налётчики, что в двадцатые годы являлось нормой для страны и всяческими путями искоренялось действиями организации ЧКа. Разнузданное время тормошило сознание людей. Кто-то выносил для себя пути к новой жизни честной работой, а кому-то становление новой жизни с её трудностями грело руки.

Прохор и Соловей добежав до состава, забрались на паровоз, а Филин толстый бандит, Факел, поджарый, крепкий с дерзким по характеру Груздем барышником влезли по вагону на крышу и перебежками добирались до прицепленных телятников в конце состава с красноармейцами.

Соловей, осторожно прошёл по платформе паровоза к входу кабины машиниста и навёл ствол обреза на Казбека. Прохор с другой стороны кабины уже держал на прицеле нагана кочегара Мишку.

Казбек хладнокровно оглядел Прохора с Соловьём и продолжал внимательно вести состав.

Соловья удивило, что машинист так дерзко осмотрел их и не придал никакого значения их появлению и он, сделав на лице грозную мину, скомандовал Казбеку:

– На стрелке состав пойдёт в тупик. Доедешь до ломаной берёзы, состав остановишь. Держи под парами. Как, скажем, поедешь до конца тупика. Понял?

Казбек со своих двадцати лет и недюжинной физической силы ответил ему нагло, без страха:

– А, если не понял, то что, бегом побежишь?

Прохор выстрелил из нагана в Мишку. Парень присел на пол, держась рукой за грудь, даже не вскрикнул, завалился на бок.

– Ты что же творишь, дядя? – бросил словами дерзко Казбек.

– Повторить? – спросил Прохор.

На что Казбек скрипнул зубами, но не повёл даже бровью, а спокойно ответил, затаив напряжённость внутри себя:

– Не затрудняйся, понял.

Прохор доброжелательно улыбнулся, показал наганом Казбеку на Мишку:

– Подтащи его к выходу.

Казбек одной рукой взял труп Мишки за шиворот и подтащил к проёму.

Соловей ногой спихнул Мишкин труп с паровоза. Прохор зашёл в угольный отсек, забрался на кучу угля и, смотря вперёд, бросил словами Соловью:

– Давай, шуруй к вагонам, помоги ребятам.

Соловей перебрался наверх угольного отсека и по крыше вагона побежал в конец состава.

***

Тем временем налётчики отцепили два вагона с солдатами от состава и первая часть поезда начала отделяться от отцепленных вагонов. Факел с Груздем и Филином стояли у двери пассажирского вагона, и Факел скомандовал на правах старшего:

– Груздь пошёл в вагон, Филин, давай за ним.

Налётчики вломились через заднюю дверь в пассажирский вагон. Соловей стоял с другой стороны двух вагонов на случай побега пассажиров. Работали они тихо.

Пассажиры отдавали всё имущество безропотно. Налётчики стрельнули всего пару раз и то в военных, которые попытались оказать сопротивление. Далее Филин, Факел и Груздь перешли к следующему вагону и Соловей тоже, открыл дверь и вошёл в вагон с другой стороны.

***

На стрелке после поворота стоял ещё один подельник налётчиков по кличке Солдат, одетый в красноармейскую форму и ждал подхода состава. Прохор, завидев Солдата, помахал ему рукой. Солдат перевёл стрелку пути в сторону тупика. Поезд свернул в лес и после, как прошёл стрелку начал затормаживать. Солдат пропустил паровоз с двумя вагонами и, вернув стрелку в прежнее положение, побежал за ними, чтобы принять участие в грабеже.

***

Паровоз стоял под парами в лесу. Прохор держал на прицеле Казбека. Тому было неприятно от того, что сорвался первый в его жизни самостоятельный выезд, в котором он чувствовал себя созревшим для самостоятельных действий человеком, Мишку жалел и искренне с досадой произнёс:

– Надо же так попасть. Первый раз иду сам машинистом и вляпался. Мишку не сберёг.

Прохор рассмеялся, ответил добродушно Казбеку, с чувством превосходства в создавшемся положении:

– Не переживай парень. Всё идёт, как по маслу. У тебя теперь одна дорога, если жить хочешь, только с нами.

Огоньки злобы блеснули в глазах Казбека, и он в наглом тоне ответил:

– Лучше пристрели меня.

– Вижу я, в глазах твоих страха нет. Потому, что тебе терять нечего, – ответил Прохор. – Стрелять тебя не буду. Тебя, твои же в распыл пустят.

– С какого перепуга? – дерзил Казбек.

– Время сейчас суровое. Не поверят тебе красные, что жив, остался после встречи со мной. Расстреляют, как врага народа и изменника Родины.

Казбек ответил ёрничая:

– Что ты говоришь? Куда деваться работяге?

– Пойдём со мной. Мне, такой, как ты нужен. Смелый и сильный, – проговорил Прохор. Казбек молчал.

На крышу угольного вагона забирался Факел с мешком в руке. За ним залезли с мешками Соловей и Груздь.

– Всё атаман. Дело сделали. В основном деньги и цацки, ну и немного оружия, – довёл Соловей.

– А, где Солдат с Филином? – спросил сурово Прохор.

– Паровоз отцепляют от вагона, – встрял Груздь.

Немного погодя Солдат и Филин запрыгнули друг за другом на подножку паровоза.

– Закончили Прохор, – сообщил Филин.

В тон ему отчеканил солдат:

– Всё в ажуре.

Прохор кивнул Казбеку, проговорив: – Трогай машинист

Паровоз, набирая ход, ушёл по запасному пути вглубь леса.

Эпизод 2

1920 год. Лето.

И пошёл Казбек по кривой дорожке по воле случая. Понимал он, что в это суровое время веры нет никому. То, что он попал к Прохору в банду, это его не печалило. Печалило его то, что Прохор был прав, не поверили бы Казбеку в депо, что он после налёта, живым остался, вот так просто, потому, что Прохор отморозком слыл и никого после грабежа в живых не оставлял. Податься Казбеку было некуда. Родителей своих он не знал и рос в приюте, поэтому Советская власть ему была дорога, но выбор был сделан. Видно было не судьба ему остаться машинистом.

***

Ночь была по времени, темень такая хоть « глаз коли». Первым крался вдоль вагонов на станции Филин, за ним шёл с полным спокойствием Прохор, а Казбек замыкал группу. Станция была большая на территории Смоленска, путей много, вагонов не считано. На станции Красные силы склады оборудовали. На складах тех хранилось всё, кроме боеприпасов. Склады ютились между станционных строений и забитых вагонами путей. Вдоль складов по периметру пандус и всего два фонаря, с одной стороны и с другой. Охраняли склады посменно, круглые сутки и обязательно по два часовых. Расходились часовые от одного фонаря в разные стороны и сходились с другой стороны у другого фонаря.

Налётчик Соловей крался к складам сбоку от группы Прохора. Он добрался до пандуса и, прижавшись к его стенке, сидел на корточках около входной лестницы.

Филин остановился у конца вагона и осторожно выглянул, оценивая ситуацию, Соловья видел хорошо. Так, как с этой стороны часовые разошлись, Филин поднял камешек и бросил в сторону подельника. Соловей обернулся, увидел, что Филин стоит на углу вагонов и, привстав, помахал ему рукой. Вагоны находились недалеко, но место было голимое перед складами и не предсказуемо было, когда выйдут часовые с разных сторон. Все ждали.

И вот, наконец, часовые вышли из-за углов склада и с разных сторон подошли к центральным воротам склада под фонарь. Вдоль стены стояла тара в штабелях, лежали балки. Оба часовых с винтовками на плечах разговаривали без опаски. Один был молодой, с юмором и судя по разговору дерзкий по фамилии Ляхов. На вид лет двадцать, а второй по имени Пантелей, седой в годах. Оба они стояли на краю пандуса и смотрели на небо в сторону вагонов, где затаился Прохор с подельниками.

Соловей прокрался по лестнице и засел за тарой рядом с Часовыми, достал из-за голенища сапога нож, затаился.

– Давай Пантелей по цигарке выкурим, до смены ещё полчаса. У меня уже скулы сводит, как курить охота, – не вытерпел молодой Ляхов.

– Ляхов, ты знаешь, на посту курить не положено, – строго ответил Пантелей и присел на ящик около двери склада, под фонарём.

– Пантелей, у нас, что тут на складах, снаряды что ли? Продовольствие да амуниция, кому мы вреда принесём?

– Ляхов, дело не в снарядах. Когда куришь, отвлекаешься, про службу забываешь. А враг он не дремлет, крадётся под покровом ночи. Так вот дым глаза заест, и не успеешь ойкнуть, как вообще курить никогда не будешь, – стращал Пантелей.

– Ладно тебе Пантелей страху то нагонять. Давай покурим, ну хоть одну на двоих. Ты первый кури, а я от тебя дым отгонять буду, чтобы глаза не заел, – шутил Ляхов и засмеялся громко, раскатисто от собственной шутки.

Пантелей посмотрел на него и, достав кисет с улыбкой, проговорил:

– Не можешь ты Ляхов без подковырок своих.

Пантелей достал бумагу, насыпал табака из кисета и стал аккуратно скручивать «козью ножку».

Ляхов потёр ладони рук и радостно произнёс:

– По разику тянуть будем, ты, я, ты, я.

Пантелей ухмыльнулся, прикурил самокрутку, глубоко затягиваясь горьким дымом, а Ляхов поднял с пандуса метлу и начал шуткою разгонять вокруг Пантелея дым

Пантелей протянул Ляхову самокрутку, со словами назидания:

– Буде тебе Ляхов шутковать, раздухарился. Давай, по-быстрому, потянем цигарку и по сторонам разбежимся.

Ляхов затянулся цигаркой и, выпуская сизый дым, сказал:

– Знатный табак. Небось, у заведующего складом выклянчил?

А, налётчик по прозвищу Солдат в этот момент вышел из-за угла склада с противоположной стороны от места, где затаился Соловей и, изображая пьяную походку, бормоча себе слова какой-то песни, шел прямо к часовым под фонарь.

Ляхов обернулся на звук шагов, отдал самокрутку Пантелею, снял с плеча винтовку, направил её стволом на Солдата и зычно окликнул его:

– Стой! Ты кто такой!? Стой тебе говорю!

– Солдат продолжал идти на Ляхова, пока не упёрся грудью в его ствол и Красноармеец, передёрнув затвор, угрожающе спросил:

– Ты, что сюда припёрся дядя?

Солдат скорчил гримасу нетерпения и ответил:

– Мужики, самовар у меня вскипел, приспичило по нужде, зашёл отлить и заплутал. Темень кругом, вот и вышел на ваш фонарь.

Пантелей затушил цигарку, положил окурок в карман шинели, снял винтовку с плеча и передёрнул затвор. Ляхов не трусливым был, задиристый и продолжил в том же духе:

– Заплутал он. Здесь охраняемый объект, а не нужник. Ты, что мне тут комедию ломаешь, морда бандитская. Давай-ка, руки-то подними и лицом к стене становись.

Тут Соловей, крадучись как кошка вылез из-за ящиков, подскочил к Пантелею со спины, завел нож под его кадык и резанул лезвием. Пантелей с хрипом горла завалился на пандус. Ляхов обернулся на шум, а Солдат ударил его по голове рукояткой нагана. Ляхов обмяк, выронил винтовку, встал на колени, обхватив руками голову.

Филин увидев, что путь свободен, спокойно сказал Прохору:

– Можно идти.

Прохор, вздохнув, ответил ему:

– Ну и что стоим? Пошли.

Филин быстро побежал к пандусу, запрыгнул ловко на него, а Прохор в сопровождении Казбека спокойно дошёл до лестницы, поднялся не спеша на пандус и остановился напротив Ляхова. Соловей держал нож у горла Ляхова и, смеясь, сказал ему:

– Ну, что, доигрался хрен на скрипке?

Прохор, сочувственно, глядя на Ляхова, глумился над ним:

– Ляхов. Тебя же товарищ твой предупредил, что курить на посту нельзя. Под покровом ночи враг крадётся. Вот, что теперь нам с тобою делать? Спровоцировал ты нас на тёмное дело.

Соловей добавил:

– Ну, как, сердобольный ты наш, без ружьишка тяжко, голосок пропал?

Прохор засмеялся, а Ляхов, сплюнув слюну под ноги Прохору, ответил:

– Ты чего подумал, что я перед тобой на коленях елозить буду, сволота бандитская?

– У, у, у, идейный значит. Ясно, – проговорил Прохор.

Солдат ломом сдёрнул навесной замок с петли двери, распахнул её настежь, вошёл в склад, посветил себе спичкой, нашёл при входе керосиновую лампу и зажёг фитиль.

Прохор посмотрел укоризненно на Ляхова и проговорил Казбеку:

– Вот тебе и пример Саша, а ты против крайних мер противоборствующих сторон. Оставь в живых такого свидетеля, заложит в ЧКа всех с потрохами. Пойдём, посмотрим, что у нас там, в закромах Родины хранится.

Прохор зашёл на склад, Казбек шёл следом. Налётчик Факел подогнал телегу, запряжённую серой лошадкой к пандусу, запрыгнул на него, поднял с пандуса метлу, разбил ей фонарь и пошёл на склад.

Соловей перерезал горло Ляхову со словами:

– Одной сволочью красной меньше.

***

Глава 5

Эпизод 1

1920год. Осень.

Осень золотая «бабьим летом» тёпло грело лучами солнышка лицо Ульяны. Она с улыбкой счастья прогуливалась за городом в роще среди деревьев, шла по рыжей листве, придерживая руками низ живота, бережно укутавши полами пальто с меховым воротом своё счастье, которое жило в её утробе. Она чувствовала, что под сердцем своим носила сына, продолжением своего рода от знатной крови генерала Шатрова.

Она берегла своё счастье, с генералом не встречалась, потому, что не было больше надобности в этом. Всё что она задумала, свершилось и тяги к мужскому полу, она не испытывала. Ну, кровь такая у неё была Бурятская, миссию свою выполнила для продолжения своего рода и ни что её сердце больше не трогало.

Подаренные украшения от Шатрова берегла и носила с собой всегда в дамской сумочке, только подвеску одевала на грудь. Ульяна присела на поваленное дерево и, жмурясь котиком, ласкала свои мысли будущим ребёнка.

***

Шатров тосковал по Ульяне и даже не знал, что она от него забеременела. Найти её он не мог, да и времени у него мало было, так как в это время Красная армия начала давить всей силой своей на город, но сильная любовь у него к ней была, разыскал он всё-таки Ульяну и приехал на автомобиле к ней со своим шофёром в рощу.

Автомобиль остановился у края рощи. Шатров приказал шофёру: – Жди здесь, – и смешно, для его возраста и звания потрусил к Ульяне. Остановившись перед ней, перевёл дух и, тяжело дыша, произнёс: – Здравствуйте Ульяна.

– Здравствуйте Григорий Петрович. Рада видеть вас в добром здравии, – ответила Ульяна, прикрыв руками свой живот, стараясь скрыть своё счастье от взгляда генерала.

Шатров продолжил разговор с трепетом в голосе, с волнением в сердце, с надеждою на взаимность и продолжения отношений, желанием листа последнего на берёзе жгучей осени остаться на ветвях:

– Извините Ульяна, что нарушаю ваше одиночество, но вы вот уже продолжительное время избегаете меня. Что могло стать причиной вашего недовольства, в чём я провинился?

Как после знойного дня, покойною ночной прохладой лилась её речь, с грустью, но в то, же время лукаво:

– Ни в чём вы не провинились. Я испытываю к вам тёплые чувства, но у вас своя судьба. Нас вместе будет связывать лишь память. Так на роду написано.

Ульяна встала с поваленного дерева наклонилась, как-то неуклюже подняла с земли прутик лозы и начала играться, теребя им на кусте лоскуты остатков лиственного платья прошедшего лета. Шатров заметил в ней какие-то изменения, но не мог понять ясность и добро, но уверенно говорил ей:

– Ульяна, дорогая, верить надо только в свои силы. Я уже не молод и мне дороги каждые минуты нашего совместного пребывания. Не мучьте меня.

Ульяна приложила свою руку к груди Шатрова, посмотрев в его глаза глубоко и, определила его будущее:

– Послушайте меня Григорий, фамилия ваша не прервётся. Через много лет, на чужбине вы пересмотрите свои жизненные принципы, которые будут идти вразрез с вашим дворянским происхождением.

– Ульяна, милая моя, – возразил генерал, – я свою честь не запятнаю и не променяю ни на какие земные блага.

– Ваша честь Григорий Петрович не пострадает, просто у вас изменится мировоззрение, – твердила Ульяна.

– Ульяна, вы ещё так молоды и у вас большое воображение, – возразил генерал.

– Григорий, у меня дар ясновиденья, который перешёл ко мне от моей бабушки, – убеждала его Ульяна.

– Это всё предрассудки, – улыбаясь, говорил Шатров, – я присягал Родине и погоны офицера царской армии, буду носить, пока бьётся моё сердце.

– Вы хороший и порядочный офицер Григорий Петрович, но Родину можно любить с любыми погонами, – уверенно произнесла Ульяна.

– Прошу вас правильно понять меня Ульяна. Я связан обстоятельствами и не могу вам сейчас предложить официальных отношений. Нынешняя обстановка накалена до предела. В рядах солдат происходит смута, – беспокоился генерал.

Ульяна откинула полы своего пальто, приложила свою руку к своему животу и с благодарностью погибающей верной собаки у ног хозяина произнесла:

– Я благодарна вам Григорий Петрович за те мгновения счастья, которые я испытала с вами. Вы останетесь глубокой памятью во мне, как продолжатель моего рода.

Шатров смотрел на её живот, уже приметный подтверждением беременности и с радостью ребёнка от конфеты произнёс с удивлением:

– Это мне!? Вы хотите сказать, что беременны от меня?

– Пусть вас это не тревожит. Я прошу вас сохранить наши отношения в тайне, – гарью сожжённого моста ответила Ульяна.

Шатров загрустил, засунул руки в карманы шинели и нахохлившимся воробьём, с грустью, обидой мальчика, произнёс: