Мой Ленинградский горный. Табошар урановый

«Комсомольцами пора вам стать, а быть пионерами закончен срок».

А в то время вся страна готовилась встречать

Девяностолетие со дня рождения Ильича,

И вступление наше в комсомол было приурочено к этой дате,

Как партия велела – идейно выдержанно и кстати.

И вот наступил 1960 год и 22 апреля день.

Выборг. Наш в райкоме комсомола весь почти что класс.

Какой-то кабинет. Туда то и дело открывалась дверь,

И девушка-блондинка поочередно приглашала нас.

Минут через пять дверь снова открывалась,

И бывший пионер выходил со значком комсомола на груди,

А когда передо мной пионеров уж больше не осталось,

Отворилась дверь и пригласили в кабинет меня войти.

Зашел я в кабинет и посредине встал.

Мне солнца яркий луч в глаза ударил из окна.

Дорожка красная там – через весь почти что зал

До большого Т-образного стола вела она.

За ним – члены комиссии райкома

С нагрудными значками комсомола,

А девушка, которая меня сопровождала,

Характеристику мою из школы зачитала.

Выслушав ее, вопросы задавать мне стали.

И первым был: «Когда родился Ульянов (Ленин)?»

Ну и вопрос! В этот день нас в комсомол ведь принимали!

«Сегодня! Но нет, девяносто лет назад», – нахально им ответил.

«Какую книгу ты читаешь и про что она?» —

От дамы, сидевшей с краю, был следующий вопрос.

«Максима Горького „Жизнь Клима Самгина” —

Про революционера поневоле, до которого он так и не дорос».

«А теперь ты вот что нам скажи:

Веруешь ли в Бога или кто в твоей семье,

И загробная на свете есть ли жизнь?» —

От сидящего в торце вопрос уж третий задан мне.

«Я пионер и с давним стажем,

И сей вопрос Ваш оскорбляет меня даже.

Конечно, нет, но и скрывать не буду перед вами,

Что в Бога веруют мои и бабушка, и мама».

А тот в торце ответом не совсем доволен был

И, с комиссией пошептавшись, вопрос мне вновь задал:

«Ты пионер и атеист, почему ты их не переубедил?»

А я пожал плечами и отвечать не стал.

А он вопросы задавать мне продолжал:

«Из трудов Ленина ты что-нибудь читал?

И хорошо ли знаешь комсомола ты устав?»

А я как бы оглох, вошел в ступор и молчал.

Но слова комиссии все же доходят до меня:

«Сегодня в комсомол не можем мы принять тебя,

Устав хорошенько изучив и книгу Ленина прочтя

„Материализм и эмпириокритицизм”,

Вновь приходи», – вдогон услышал я.

А стоящая на выходе из зала ребятня

Догадалась сразу, что в комсомол не принят я.

Нет на груди с портретом Ленина значка,

Да было написано и на морде это у меня.

И, окружив меня, вопросы сразу же задали:

«Когда повторно приходить и какие порученья дали?» —

«Книгу Ленина о каком-то „крититизме” чтоб я изучил,

Устав чтоб лучше почитал и через месяц приходил», —

Понурив голову, сквозь зубы им я процедил.

В сторонке у окна задумчиво стоял

Наш школьный комсомольский секретарь.

Решил его спросить про книгу, что мне задали читать,

Он комсомольский наш вожак и должен это знать.

И был его ответ такой с улыбкой мне:

«Не забивай ты этим сильно голову себе,

В райкоме эту книгу до конца никто и не читал,

А начав же читать, то на второй странице засыпал.

И задают всегда один вопрос, он стар, как мироздание:

Первично что по этой книге – бытие или сознание?

И секретарь райкома мне поручение такое дал,

Чтобы проинструктировал и правильный ответ я подсказал.

И вот какой, ты думаешь, здесь должен быть ответ?» —

Спросил меня, а я ему всего три слова:

«Конечно, дух, сознание!» – «А вот и нет,

Ответишь так, и в комсомол не примут снова».

А через месяц, прочтя комсомола тот устав

И книгу о «критицизме» из библиотеки пролистав

(Читать не стал, мозги закипят, да и ответ я знал!),

Перед комиссией в райкоме я вновь предстал.

Вначале меня вопросами по уставу погоняли,

Затем о ведущей роли партии с расспросами пристали,

А в конце вопрос тот самый мне задали.

Ответил, как учили; одобрительно кивнув, отстали.

В центре комиссии секретарь райкома встал

И, красную книжицу в руках держа, сказал:

«С сегодняшнего дня ты комсомольцем стал!»

И, вручая значок и книжицу, руку мне пожал.

4. Я – абитуриент. Общежитие

Воспоминания исчезли, и я вернулся в тот институтский зал,

Профессор Ушаков предо мной, и это он мне руку жал.

Говорил, что документы приняты и я абитуриентом стал,

И, взяв ручку, мне направление в общежитие подписал.

И в этом направлении его я адрес прочитал:

Шкиперский проток, дом номер пять.

А профессор, как его найти, мне подсказал.

Скорее в руки чемоданчик – и пошел его искать.

Спросив случайных мне прохожих

И вспомнив, что говорил мне Ушаков,

Пересек Большой проспект, затем и Средний тоже.

И за сквером вижу название той улицы и общежития дом.

Восьмиэтажным в сталинском стиле оказался он.

Почему улица так называться стала,

Учась уж в Горном институте узнал тогда.

Речка здесь когда-то небольшая протекала,

И «протоком» у местных называлась она.

Здесь шкиперов парусных судов обосновалась слобода,

Но поздней засыпана эта речка почти что вся была.

Улицей уж стала в Екатерины Великой времена

И на картах Шкиперский проток название обрела,

А в народе Шкиперкой по сей день называется она.

Дубовую, со стеклом в проемах открываю дверь:

Фойе, лестница и лифт – куда же топать мне теперь?

А справа появилась девушка-консьерж в окне:

«Мальчик, что надо здесь тебе?» – от нее вопрос ко мне.

«У меня направление в это общежитие, я – абитуриент!» —

«Не думала, что принимают в Горный институт детей».

А я, приврав с обиды: «Мне уж восемнадцать лет!» —

И, достав из кармана ордер, его под нос я сунул ей.

Женщина медленно по лестнице спускалась,

Оказалась комендантом общежития она.

«Совсем немного мест у нас осталось,

Но поищем на втором», – сказала и повела меня туда.

Поднялись с первого мы на второй этаж,

Длинный с поворотом коридор и комнат череда.

«Здесь маркшейдеры живут. Этаж весь ваш,

А вот и комната твоя», – сказала мне она.

Войдя туда, аж восемь коек в ней увидел я,

Семь застелено, и лишь одна непокрытая была.

И понял сразу: та, что не застелена, – моя.

А комендант, сказав, где взять постель, ушла.

После ее ухода эту комнату оглядел я снова.

На стоящей рядом койке плащ из болоньи лежит,

В магазинах не достать, на него тогда была мода.

Парень из блатных на этой койке, значит, спит.

А на тумбочке, что с кроватью рядом у окна стоит,

Тюбетейка среднеазиатская с позолотою лежит.

Видимо, узбек или таджик на той койке поселен,

И не только языком своим владеет, но и в русском он силен.

Привлекла еще мое внимание в комнате кровать,

Аккуратно и по-военному застелена была она.

Отслуживший в армии только мог так застилать,

А к армейцам с уважением относилась вся страна.

Далее смотрю – на стене гитара шестиструнная висит.

Интересно, кто ее хозяин: бард, композитор иль пиит?

Или может так случиться, что кто-то учится играть?

Подготовься ты тогда к экзаменам и попробуй сдать!

На этом осмотр закончил и решил: пойду-ка за постелью я.

А уж на выходе заметил, что на дальней койке кто-то спал,

Но проснулся и вдруг, ошалело головой мотая, спросил меня:

«Который час? Заспался, допоздна я с девушкой гулял».

Ответил, что уж за по́лдень часовая стрелка перешла,

Быстро встав с постели, накинул он одежду на себя.

Распахнулась дверь, и ребят ватага в комнату вошла.

Сразу шум и смех вокруг, в эту круговерть попал и я.

Их было трое, и, войдя, вначале не заметили меня.

Но, из авоськи выложив на стол хлеб, вино и колбасу,

Переглянулись между собой – и к столу был приглашен и я.

И пироги домашние достав, их также к общему столу несу.

«Познакомимся давай, – старший молвил среди нас. —

Начну с себя. Армию я отслужил, а звать Потапов Стас.

А эти – Богаткин Валентин и Боб Соловьев, их родина – Донбасс.

Олег Гзовский из Белоруссии, а, извините, как звать Вас?»

Назвал себя и что я из области, но в Ленинграде первый раз.

Нарезав хлеб и колбасу, а в стаканы разлив портвейн-вино,

Вначале за знакомство выпили его.

За то, чтобы сдали успешно все экзамены, повторено,

Затем еще, еще за что-то пили и, кажется, за День Бородино.

Столько произнесено тостов, что я со счету сбился.

На одном из них накрыл рукой пустой стакан и извинился.

А Стас Потапов говорит: «В армии ты, вижу, не служил».

Был мой заплетающийся ответ: «Никогда… так… много… я… не пил».

Не помню, как добрался я до койки и уснул,

А проснулся от солнца яркого луча, попавшего в глаза.

И хотя в желудке тошнота, а в голове какой-то гул,

С трудом, но встал, уж пиво на столе, и за ним вчерашние друзья.

Хорошо, что мама в тот момент не видела меня.

«До чего ты докатился!» – сказала бы мне она.

Спал не раздетым и на неразобранной кровати я,

А морда – страх в зеркало смотреть, помятая была.

Сбегав в туалет и себя в порядок приведя,

Позавтракать в студенческой столовой собрался я.

Затем «шпоры» написать, приехал ведь не зря.

Приличные такие были планы на сегодня у меня.

Собрался было первый пункт программы выполнять,

Голос Стаса: «Наверное, с похмелья голова болит?

Пиво – лучшее лекарство, здоровье надо поправлять.

Садись скорей за стол – стакан уж твой налит!»

Чему быть, того не миновать, и наша где не пропадала…

Пиво выпив по одному, затем второму, третьему стакану,

Чувствую, полегчало и болеть голова уж перестала.

Совсем взбодрились мы, когда Боб в руки взял гитару.

Затем счастливые и хмельные с гитарою по городу гуляли,

А если девушки красивые в компашку нашу попадали,

То белые ночи мы вместе проводили и на метро не успевали.

Мосты разведены. И возвращались мы пешком, когда их опускали.

А дверь входная заперта – в общежитии ее на ночь закрывали,

И тогда по водосточной трубе мы на второй этаж влезали,

В окно стучали, и, ворча, друзья его нам открывали.

Тихонечко в кровать – и сном молодецким засыпали.

Веселая такая жизнь почти с неделю продолжалась,

Спохватились, когда уже два дня до экзаменов осталось.

И кинулись, кто в учебку с книгой память освежать,

А кто в комнате остался и шпаргалки стал писать.

И вот тот день экзамена для нас настал.

По математике он был, а я ее неплохо знал,

Но все же учебник и тетрадь из школы полистал,

А на экзамен уж идя, тот учебник под рубаху запихал.

В аудиторию войдя, у комиссии билет экзаменационный взял,

Сел на место и те, что были в нем вопросы, изучать нача́л.

Подошел вдруг ассистент и ту книгу из-за пазухи достал.

Думал, выгонит, но почему-то этого делать он не стал.

Задачки для меня оказались легкими в билете,

Их за полчаса решил и руку сразу же поднял.

Рассказал все по нему и на допвопросы я ответил,

А тот, кто книгу у меня перед экзаменом отнял,

Сказал с ухмылкой, что на отлично я экзамен сдал.

А вернувшись в общежитие, мы там узнали,

Что в нашей комнате все экзамен этот сдали,

И необходимо это событие, конечно же, обмыть.

По рублю со всех – и в гастроном гонца послали.

Вино опять в стаканах, и скажи попробуй: «Не буду пить!»

Вновь хмельные до утра по Питеру бродили, забыв про сон.

И на Шкиперку с компанией или один я возвращался,

Когда восходящего солнца золотым сверкающим лучом

Шпиль собора Петра и Павла уж весь почти что освещался.

И вот наступил экзаменов последний день,

А перед этим, как всегда, мы ночь не спали.

Физику до утра зубрили, хотя и лень,

И толком все равно ее не понимали, но сдали.

А назавтра в институте списки уж висели

Тех, кто поступил, и средние какие баллы были.

Толпа огромная у них. Мы тоже посмотрели.

Найдя себя, в восторге, гордые, в сторонку отходили.

И еще две новости, которым мы были очень рады:

Что месяц можем отдыхать и что льготный проездной билет.

И решили, что события эти отметить срочно надо,

Но доехать бы до дома, на остальное уж денег нет.

5. Кто еще не знает, что я студент?!

Попрощавшись с однокурсниками, теперь уж новыми друзьями,

Сел в метро. И скоро вновь стою на Финляндском я вокзале.

В кассе до Лесогорска приобретя за полцены ж.-д. билет,

Пошел за кофе с пышками в буфет; поезда еще у платформы нет.

И только поставил всё это на поднос и к столу его понес,

Слышу возглас сзади: «Кого я вижу?! Моисееву привет!»

Оглянулся – Торбеев-одноклассник, и мне он задает вопрос:

«Как дела? Поступил ты в Горный институт иль, может, нет?» —

«Да, но на геологоразведочный не взяли – 18 нет лет,

А поступил на маркшейдера где учат факультет».

И сразу же встречный я ему вопрос задал:

«А в какой институт ты поступил и экзамены как сдал?»

«Поступал в университет, но по баллам не прошел.

В следующем году решил я снова поступать,

А сейчас домой. Решения другого пока что не нашел».

А я ему: «Зачем учебы год тебе терять?

Возьми справку об итогах сдачи экзаменов в университет,

Какой твой средний балл и что плохих оценок нет,

И быстренько неси твой аттестат, а также этот документ

На маркшейдерский в Горном институте факультет.

Одна абитуриентка, как и я, уже зачислена была,

Но документы свои неожиданно забрала,

И на экономический факультет их отдала.

И студенческое место вакансией вдруг стало».

Пожав руку и поблагодарив за мой совет,

Одноклассник сдал билеты, и его уж рядом нет.

И кофе здесь попив, на скамейку уж хотел присесть,

Но передумал: время есть, и посмотреть решил окрест.

Вышел из вокзала – и передо мною сразу памятник возник,

А мужик, стоявший рядом, мне с улыбкой говорит:

«Как приехал Ленин из Финляндии и влез на броневик,

Так до сих пор с него не слазит и чугунный здесь стоит».

Недолог был обход вокруг вокзала,

Поезд подошел, и на него садиться надо.

И вскоре время отправления настало,

Гудок паровоза – и вот уж позади вокзальная ограда.

Замелькали полустанки, леса, озера, дачи.

Пятница – и дачников в вагоне едет много.

Усевшись на лавке у окна, читать книгу начал:

Остановок до Лесогорска много и ехать долго.

Вот станция Белоостров промелькнула за окном,

Затем Солнечное как бы осветило весь вагон,

И вот уж Репино, и поезд замедляет ход,

А дачники лопаты в руки – и скорее из вагона вон.

Эти места моему сердцу вскоре станут дорогими,

Когда здесь буду встречаться с любимой. Но это позже.

А сейчас Зеленогорск уж позади, и скоро в Выборге мы были.

Здесь пересадка. Все – к дверям, и я на выход с чемоданом тоже.

Дождик моросил, и на платформе я стоять не стал,

А по лестнице спустился в вокзальный ожиданья зал

И там, скучая, прихода поезда до Лесогорска ждал.

Вдруг поезд из Финляндии пришел и у вокзала встал.

Финны в одежде модной вскоре появились в зале

И бесцеремонно разглядывать нас сразу стали.

И мы на них, не опуская глаз, смотрели.

Горды мы были, но как финны одеваться все хотели.

Большая группа финнов в город, видимо, собралась,

Разговаривали шумно и кого-то в зале ожидания ждали,

А другая часть из них по всему вокзалу разбрелась:

В ресторан, буфет, а двое в туалет скорее побежали.

Решил и я до отхода поезда туда сходить,

В вагонах наших обычно они всегда закрыты:

Проводник один на поезд, а кто их будет мыть?

Зашел, а туалет оказался местом покупок-сбыта.

Из баула на полу финн достал одежду-шмотку,

А два фарцовых парня – из сумки нашу водку.

«Столичная», «Московская» тогда у нас валютой были,

Испуг сперва на лицах их, но обмен свой все же совершили.

И, видимо, чтобы я доносить на них не вздумал,

Мне финн две жвачки, пахнущие мятой, в руку сунул.

Не наешься ими, но они для нас новинкой были.

Еще мгновение – и их уж нет, всех следы простыли.

Из динамика вдруг с эхом справка прозвучала,

Что на поезд до Светогорска объявлена посадка.

И сразу со всех сторон, с двух этажей вокзала

Все бросились на выход, а там уж очередь и давка.

Но через минут пятнадцать она уж рассосалась,

И мест в поезде на всех хватило, как оказалось…

Такой наш нетерпеливый и напористый народ,

Чтоб место лучшее занять – все бегом и все – вперед.

Забежал и я в вагон и на лавку сел к окну,

Передохнув, достал финнов жвачку, а теперь мою.

И, медленно обертку развернув, в рот ее кладу,

А заметив взгляд соседа-пацана, ему вторую отдаю.

В очередной раз дверь открылась в наш вагон,

И глазам не верю – в ней отец вдруг появился мой.

Помахал рукой ему – улыбкой радостной ответил он

И, в толкотне пробившись, рядышком присел со мной.

И, положив руку на плечо, тот же час меня спросил:

«Ну что, сынок, в институт, надеюсь, поступил?

Без ответа вижу – да, по твоей довольной роже».

И, засмеявшись, поцеловал меня, и я расхохотался тоже.

Под стук колес ему я рассказал, как экзамены сдавал

И что маркшейдерского факультета я студентом стал.

(Про эту специальность отец впервые от меня узнал.)

А он, что дома все здоровы и с утра уж ждут меня, сказал.

Всю дорогу, забыв про окружающих, болтали

И не заметили, как уж на нашей станции стояли.

С вещами быстренько на выход и на платформе встали.

Поезд отошел, и, перейдя ж.-д. пути, домой почти бежали,

Запыхавшись, вошли, и как героя там меня встречали.

Затем на кухне всей семьей сидели допоздна,

Мама то и дело разносолы подносила,

А отец впервые налил мне в бокал вина.

Уютно и счастливо в тот вечер в нашем доме было.

Но увидев, что часто и протяжно стал зевать,

Разобрала мама койку и отпустила тут же спать.

Давно так безмятежно долго я не спал,

А проснувшись, с полчаса еще лежал – мечтал.

Первым делом – навестить самых близких и родных,

Что студентом стал, похвастаться им надо,

Затем школьных одноклассников – друзей моих,

Увидеть ведь друг друга мы, конечно, будем рады.

И на танцплощадку Светогорского ДК обязан я сходить:

Играет джаз-оркестр на танцах там по выходным.

А после них бывают драки, где могут и тебя побить

За то, что пригласил ты девушку, которая была уже с другим.

Вначале выполнил два первых пункта я программы:

После обеда навестил родных и тетушек, и дядю.

Моему приходу и что студентом стал, они все были рады,

А позже такая же встреча была со школьными друзьями.

Выполнить и третий пункт программы никогда не забывал.

Приходили выходные, и на танцплощадку я бежал,

А между ними отцу по дому и на поле помогал.

И не заметил, как август пролетел, отъезда день настал.

Недолги сборы, стук колес, и на Финляндском я вокзале.

Теперь, на чем мне ехать и куда идти, уже без карты знаю,

И вскоре в Горном институте стою я в том же зале,

C любопытством смотрю вокруг и, о нем что знаю, вспоминаю…

6. Челобитная в Берг-коллегию

1771 год. Санкт-Петербург. Зима, за окном пуржит.

В огромном кабинете за канцелярским большим столом

В удобном кресле его хозяин расположился, сидит

И, периодически помечая что-то, челобитную читает он.

Соймонов Михаил Федорович задумался и отложил перо.

Президент Берг-коллегии3, а это был он, знал автора ее давно,

Много лет тому назад Исмаил Тасимов, а звали так его,

Рудопромышленник из Башкирии, уже писал ему письмо.

В нем на влиятельного графа Чернышева жалоба была,

Самочинно захватившего на Урале все медные рудники его.

Рассмотрев ее, Берг-коллегия Тасимову ответ-вердикт дала:

Рудники Тасимову вернуть и штраф взыскать с графа самого.

Но вельможа с решением коллегии не согласен был,

И в Сенат, где имел поддержку, обратился он.

А пока суть да дело, руду оттуда самочинно вывозил

На переплавку; медь извлекал и получал большой доход.

Императрице тогда самой пришлось вмешаться в это дело,

И при разногласии Сената свою монаршую волю проявила:

Издав указ, право на рудники Тасимова Исмаила подтвердила.

И 70 тысяч рублей взыскано с графа в пользу башкира тоже было.

Но прежде чем высочайший указ сей подписать,

Обер-прокурора Сената к себе призвала и его спросила:

«Михаил Федорович, что Вы можете по этой жалобе сказать?»

(Он с 1764 года имел честь в Сенате эту должность занимать

И следить за состояньем горных дел его обязанностью стало.)

«Самоуправство графа, – был его ответ. – Рудники надо возвращать». —

«Сему тогда и быть!» – сказала императрица и указ тот подписала.

Затем Екатерина присесть его за чайный столик пригласила,

И в продолжение этой темы она опять его спросила:

«Сударь! Для пользы рудничного дела хочу я знать,

Какие еще указы в России надобно создать,

Чтобы эта отрасль могла бы передовою стать?» —

«Матушка-государыня, проблем здесь накопилось много,

Но главная из них – специалистов не хватает, а то и вовсе нет.

От Европы мы отстали в подготовке кадров, а время требует иного.

Горных дел училище нужно России, вот моя просьба и совет».

Сенатора выслушав с вниманием, императрица молвила в ответ:

«Война с Турцией идет, и все еще не виден в ней просвет.

И набережную Невы мы одеваем в сплошной гранитный парапет.

Большие траты несем на все на это, в казне же лишних денег вовсе нет.

Но и развитие горнорудных дел в России очень важно,

И обязательно вернемся к этому вопросу через пару лет.

К сему доклад мне подготовьте, где знающие дело скажут,

Хотят училище какое. И нужна помощь государства или нет». —

«Слушаюсь, Ваше Величество! Доклад мы подготовим к сроку Вам».

Екатерина II встала – аудиенция закончена. Сенатор тоже встал

И, раскланявшись императрице, покинул он дворцовый зал.

А какое нужно горное училище, и сам тогда еще не знал.

И, вернувшись в Сенат на службу, секретарю поручение дал

Вопросы подготовить, чтобы специалистам их потом задать:

Каков училища проект и кто финансировать его бы стал?

Где лекторов набрать и там какие лекции читать?

Какое довольствие положить и много еще чего, необходимо знать.

Тщательно и всеобъемлюще подготавливались вопросы эти,

Они неоднократно изменялись, исключались, добавлялись.

В итоге все вопросы подготовлены и лежат в конверте,

И выбрать лишь, кому на них ответствовать, осталось.

А став президентом Берг-коллегии и находясь в рабочем кабинете,

Соймонов вспомнил снова тот с императрицей давний разговор,

Читая челобитную Тасимова, где подняты и им проблемы эти,

И в ней просил создания в Башкирии горного училища также он.

Михаил Федорович встал из-за стола и подошел к окну,

И, глядя на замерзшую Неву и за ней Адмиралтейскую иглу,

Решил: поручим ответствовать на те вопросы Тасимову… Ему!

А для верности ответа – задать их не только башкиру одному.

Да и участие Тасимова в составлении ранее законов свода