Тёмная история. Чело-вечность

В этот момент деревья в парке тревожно зашелестели и застонали. Белыми змеями по сторонам от нас поползла позёмка. Стало заметно темнее.

Михаил поднялся на ноги и протянул ко мне ладонь со словами: «Я сам отдам её жнецу». Вот так без лишних реверансов. Я послушно раскрыл лодочку рук, в которой держал то, что осталось от Ленор. Бурые и чёрные нити больно резанули по глазам.

«Я.. просто хотел помочь», – прошептал я клубочку, который, казалось, судорожно сжался, когда его коснулись пальцы молодого мага. Но противиться я не стал. Как и оглядываться. Михаил молча ушёл куда-то мне за спину. Водная рябь, в которую я вперил неподвижный взор, на миг заиграла радужными бликами. Не понимая, что и зачем творю, я потянулся к этому манящему свету, окунув пальцы в холодную воду. И в пылающую радугу заодно.

…

Мне почудилось, будто передо мной раскинулась переливчатая арка, сотканная из льнущих друг к другу разноцветных лент, плавно перетекающих цвет в цвет. Искрящихся. Сияющих. Как завороженный я сделал шаг, потом ещё один и внезапно осознал, на какой невообразимой высоте нахожусь. Внизу что-то гудело и выло. Только я перегнулся через край поглядеть, что там, как меня обдало нестерпимым жаром. Я невольно отшатнулся. Мост в аккурат под моими стопами вдруг стал крошиться и пошёл крупными трещинами. Я же не мог сдвинуться с места, как прикованный. А потому через мгновение рухнул вниз, туда, где с рёвом и воем бушевал огонь.

Внезапно на моём беспомощно вскинутом запястье сомкнулись чьи-то пальцы. И я встретился взглядом с Михаилом. Почти беззвучно он прошептал: «Держитесь», – и аккуратно потянул меня наверх, пока я не ухватился свободной рукой за край моста, который тотчас от моего касанья обратился в стеклянную пыль. Тогда молодой маг вдруг вытянул откуда-то из-за пазухи тонкую серебристую нить, и, с усилием опираясь на локоть, обмотал мою руку, которую до этого держал, а потом и вторую. Что было после.. не помню. Но пришёл в себя я всё в том же парке.

Глава

XXVII

. Антакарана.

На силу проморгавшись, так, чтоб окружающая картинка, наконец, стала чёткой, я огляделся. Я лежал на сникшей траве, порядком уже припорошённый снегом, который валил крупными хлопьями из закромов отяжелевшего неба. Мир от края до края заволокла густая ночная мгла, без остатка заполонив каждый уголок и расселину, затопив, подобно водам библейского потопа, мельчайший островок солнечного света до самого горизонта.

Ещё раз на всякий случай сомкнув и разомкнув веки, я поднялся. В паре шагов от меня лежало неподвижное тело, так же присыпанное снегом. На негнущихся ногах я подошёл к нему. Мигель… Боже, что я наделал.

Лес вокруг, склонившееся к земле разнотравье, ресницы молодого мага, плечи, волосы – всё заботливо накрыл собою белый саван. Глаза Михаила были распахнуты, однако взгляд казался тусклым и отрешённым. Я судорожно выдохнул: он ещё жив! Жив! Не мешкая, я подхватил бездыханное тело, вырвав из хищного снежного плена. Несмотря на все признаки переохлажденья, кисти его рук оказались сильно обожжены.

Господи, да я чуть не убил Михаила самым натуральным образом, – не без содроганья понял вдруг я, – не специально, конечно, и, тем не менее, вся ответственность за случившееся лежала на мне целиком и полностью.

Так, – нужно отнести его домой. Согреть и.. побыстрее.

Не рассуждая долее, я со своей ношей нырнул в червоточину. Как ещё мне было успеть.. сохранить это хрупкое, живое?… Серебристая нить… Антакарана. Та самая, благодаря которой он вытащил меня, рискуя при том собой. Пока она не оборвалась, не ускользнула за предел, есть шанс всё исправить.

Только я кое-чего не учёл: во-первых, излишней обитаемости Нави, во-вторых, что собрался пронести ни кого-то, а сильного мага, притом без сознания. Такая добыча.. кто же откажется? Переход, который по обыкновенью не занимает и мига, вдруг растянулся, пространство стало вязким, липким, дрожащим, как студень, словом, Навь взялась за нас всерьёз. Если я ей не был нужен и даром, то Мигель очень даже. Мне самому вдруг захотелось выругаться как пьяный матрос: как можно было так постыдно просчитаться! Не сложить в уме два и два!

Мигом взяв нас в кольцо, но не решаясь вот так сразу напасть, вокруг собрались какие-то совсем непотребные твари, которых видеть мне покамест не доводилось: злые, голодные, неспособные притом вырваться из западни и запертые меж мирами. Я замер, крепче прижав к груди неподвижное тело. Ну уж нет. Вдруг я почувствовал, как внутри меня что-то всколыхнулось, какая-то чудовищная непонятная сила. И тут-то я понял одно: если воспользуюсь ей, обратного пути не будет. Что-то изменится. Возможно даже, всё.

Среди груды хлама и мусора, невообразимых нагромождений предметов и оскаленных морд я внезапно заприметил надтреснутое зеркало, лежащее боком возле обратившегося в труху шкафа, напрочь изъеденного древоточцем. А в нём…

«Не трогай, это на Новый Год», – как всегда ехидно проговорил двойник, запросто угадав направление моих мыслей.

Я так посмотрел на него, что он, похоже, догадался, что мне не до шуток.

«Она тебя просто сожрёт: ам, и всё», – равнодушно предупредил он, но в его развязном обращении отчётливо чувствовалась напряжённость.

«Что тогда?!»

Не знаю, зачем я спрашивал его. Он-то мне явно добра не желал. Впрочем, кто его знает.

Мои собственные способности были сильно ограничены ещё и тем, что на руках у меня был человек, а запястья до сих пор опоясывала тонкая серебристая нить. Потому я не мог просто разогнать эту свору по одному мановенью: последствия могли быть печальными – эта с волосок ниточка от любого неосторожного движенья грозила запросто оборваться, хотя вот только что выдержала нас двоих и жар огненной реки заодно.

Доппельгангер тем временем упредительно ткнул пальцем куда-то мне за спину. И я кожей ощутил чьё-то присутствие. А после медленно обернулся. Пускай здесь хватало Навьих, решавших, кто первым рискнёт наброситься на нас, этот к ним не относился. Высокий худощавый силуэт неторопливо, будто бы даже снисходительно приподнял руку, и ни с того, ни с сего монстры и химеры, строившие на нас далеко идущие планы, в ужасе кинулись прочь, с визгом, шипеньем и хрюканьем, а я в свой черёд, не мешкая, изо всех сил рванул в Явь, чувствуя, как ослабла хватка тёмного пространства. Кто уж нас так выручил.. спасибо ему, конечно, но раскланиваться сейчас, рассыпаясь в благодарностях, времени не было категорически.

Глава

XXVIII

. Инструмент.

Я сидел на полу рядом, осторожно распутывая тончайшую нить на запястьях, и смотрел на Михаила, непроизвольно изучая его в томительном ожиданье. Чёрные брови, длинные ресницы, слегка опаленные жаром. Черты лица моего ученика были, скорее, аристократичными, нежели мужественными, нос прямой, без малейшей горбинки, красиво очерченные скулы, заострённый подбородок. Ладони у него были узкие, пальцы тонкие, в аккурат для магических пассов или сложных музыкальных этюдов, кожа светлая с лёгким синеватым флёром. Вместе с тем, как я про себя отметил, его и моя бледность разнились между собой невероятно: его бледность имела едва уловимые градации, которые угадывались и в тонких бескровных губах Мигеля, и во впалых щеках, и в каждой малейшей чёрточке лица, осеняя трепетным дыханием жизни всё его существо. Ну а моя бледность в свой черёд была белоснежностью мрамора – безжизненной и холодной. Неужели я всё-таки мёртвый и Ленор оказалась права?.. Бывают ли ангелы.. мёртвыми?

Лёлик испуганно сновал рядом и по собачьей привычке скорбно подвывал. Доводилось ли кому-либо видеть воющего и скулящего вовсе не по-кошачьи кота? Меня, впрочем, едва ли это удивляло. Сеня же неразборчиво причитал из вентиляции, что-то про кормильца и «на кого нас покинул», всё в таком духе. Словом, атмосфера царила гнетущая. Как на похоронах или поминках. Стола с кутьёй разве что не хватало.

Наконец недвижные прежде ресницы дрогнули – моими недюжинными стараниями Михаил таки пришёл в себя. Я нервно выдохнул. Получилось. Никогда раньше не исцелял людей. Печати ломал. Снимал заклятья-привязки. Всё не то. Ну хоть управился. За окном едва брезжил тусклый зимний рассвет, растёкшийся алым заревом по линии горизонта. Руки Мигеля почти зажили, ничем не выдавая страшных ожогов, которые на них были. Вот на руки-то он в первую очередь и посмотрел, едва заметно нахмурившись, будто пытался припомнить произошедшее и то, каким таким чудесным образом он в конечном итоге очутился здесь. Меня Михаил не видел: мне было совестно показываться ему на глаза. Но я, тем не менее, наблюдал, оценивая эффект своей терапии. Дебют как-никак.

Молодой маг неуверенно поднялся под восторженные окрики хатника и радостные похрюкивания чертёнка, ластящегося к ногам. Прошёлся по квартире и вновь возвратился в комнату, присев на краешек дивана. К нему тотчас же из-за вентиляционной решётки снизошёл домовой, дабы выразить свой восторг чудесному воскрешенью.

«Батюшки! А мы то ужо.. да как же энто… Ой, чудо, чудо чудесное!»

Я же внезапно заметил тот самый шкаф с зеркалом: изнанка порой до того странно искажает обыденные предметы. На миг мне почудилось, что отражение насмешливо ухмыльнулось, иронично отсалютовав, но я решил сделать вид, будто бы этого не заметил вовсе. Ну его.

Мигель в свой черёд сидел неподвижно и смотрел в никуда, не обращая внимания на взволнованных домочадцев, словно спал наяву, а потом вдруг закрыл лицо руками. Остро чувствуя себя виноватым, я не выдержал и сбежал.

…

..Я бродил по хмурому городу, утопая в нём, как в трясине, и ничуть не опасался того, что на меня обратят внимание, безалаберно положившись на старанья еле живого защитного алгоритма. Так или иначе, лучший способ затаиться – держаться всегда на виду, открыто и откровенно, не ведя и бровью. И потому я следовал этой простой прописной истине. И, надо сказать, пока что она меня не подводила.

Изматывающее чувство вины остервенело грызло мне нутро, но что с этим делать, я не знал.

Вот так блуждая по заснеженным улицам и адским кругам своего разума, я вдруг до крайности отчётливо представил себе собственное будущее, которое тотчас же взглянуло на меня отовсюду, расплывшись в безобразной ухмылке. Потратить всё сознательное время, работая на Творца без сна и устали, и в итоге за свои сверхчеловеческие старанья не удостоиться даже и малой благодарности с Его стороны. Потому что рабочий инструмент не благодарят, а когда он выходит из строя, запросто выбрасывают, сколько бы гениальных шедевров он не помог сотворить сжимавшей его некогда длани. Можно сказать, я был кистью, мечтающей стать самим художником. Резцом в руках великого скульптора, высекающим бездыханные статуи, и я истово жаждал украсть хоть кусочек Его таланта, присвоив себе. Желанье нелепое и неосуществимое, с этим не поспоришь.

Сотворивший нас не дал нам никакого иного шанса, не удосужился разделить с нами вышеупомянутое подобие, а уж про образ.. я и вообще молчу. Когда такие, как я, становились Ему не нужны, нам было завещано только одно – безжалостное, безликое Ни-что. Вместо награды за верное служенье. И, увы, как бы крамольно это не прозвучало из моих уст, в такой вот участи я давно уж не видел ни прелести, ни благодати. Полагаю, в отличие от меня, Его-то, обрекшего нас, муки совести не посещали – её у Него не было отродясь. У меня, однако, тоже, но вот тем не менее случилось обзавестись. И теперь я искренне не понимал, куда деваться от своего нечаянного приобретенья.

Глава

XXIX

. Йоль.

Не знаю, с какой это стати, но меня стали навязчиво посещать мысли о покинутом мире, как отправной точке всех моих мытарств. Мысли, которые я искренне не любил за их очевидную бредовость: судорожно, безотчётно я грезил возвращением к стенам Цитадели, ревностно охранявшей свою непостижимую тайну. Притом до ужаса боялся, и этот вот суеверный страх подавлял на корню зерно всякой решимости, только-только намеревавшейся проклюнуться робким ростком. Что именно меня так пугало? Вероятно, грядущая встреча с Ними – непогрешимыми Стражами, а если сказать точнее, так безрадостный итог, который всенепременно ждал меня, попадись я Им в руки. Как будто без Них меня ожидало что-то другое в конце-то концов? Не утилизировали сразу? И так счастливая оказия! Видимо, хотели понять тип поломки, и исключить подобные сбои в дальнейшем. И всё равно стоило мне только представить Их, как делалось не по себе. Ну чего уж, глубинные страхи завсегда иррациональны, а самые сокровенные желания нелогичны.

И почему только всё, что было для меня прежде бытовой насущностью, вдруг переменилось, обернувшись ночным кошмаром? Главным образом, конечно, изменился я сам. А уж воззрения и обстоятельства под стать подтянулись после, как круги от брошенного в воду камня. День ото дня я продолжал становиться кем-то другим, учась у людей всему подряд, учась обстоятельно и прилежно, пускай отличником я, увы, не был.

Основным моим желанием, как нетрудно сообразить, стала настойчивая и невразумительная жажда бытия, в том виде, в каком она присуща и людям: пускай в невыносимом одиночестве блуждающего разума, в непрекращающихся пытках концлагерей, в изощрённых ужасах и тяготах земной жизни, падениях и увечьях, подвалах, тюрьмах и тесных клетках многоквартирных домов. Ни ради чего-то, а во что бы то ни стало. Вопреки. Всегда. В такую-то вот коварную ловушку инстинкта самосохранения я заманил самого себя, и теперь с неподдельным ужасом любовался результатом собственных же рьяных стараний. Я хотел жить, пускай живым меня назвать было сложно, и моя бытность, в общем-то, не имела особого смысла. Но она нравилась мне. И вместе с тем тяготила меня. Не свихнуться бы меж этих двух полюсов.

…

Вечер выдался по-декабрьски мрачным и грязным. Ветреным, пробирающим. Ледяной дождь со снегом вкупе комфорта ему явно не добавляли. Неуютно было настолько, что все, кто мог, бежали прочь в теплые объятья кофеен и пекарен, в прогретые центральным отопленьем квартиры, на край на вокзалы и в плохо освещённые парадные, в вонючие коридоры коммуналок, куда угодно, лишь бы с улиц долой. В общем, туда, где жизнь становилась чуточку лучше. Где пахло ванилью и свежей выпечкой, где висели гирлянды и мурчали коты. Где ждали Нового Года, вот-вот. Ну или хотя бы не было настырных ледяных хлопьев, без продыху валящих с обрюзгшего неба и набивающихся за шиворот, до невозможности скользких тротуаров и внезапно глубоких луж. Ничего, ещё немного и всё переменится. Да уж, люди горазды были ваять себе все эти чарующие иллюзии. Ну сейчас, с понедельника, с нового листочка нового же календаря… Увы. Жизнь оставалась жизнью. Хоть с мишурой и ёлками, хоть без.

Я сидел, прислонившись спиной к стальной решётке, затягивавшей автобусную остановку. Только с обратной её стороны: ехать я покамест никуда не собирался. Какая-то сердобольная женщина, проходя мимо, даже кинула мне пару завалявшихся в кармане монет, вероятно, приняв за бездомного.

Ну, спасибо, – саркастически поблагодарил я морок, и задумчиво принялся разглядывать штампованные кружки металла. – Удружил. Накинул личину максимально жалкую и неприметную. Впрочем, была в этом какая-то горькая правда. Дома у меня ныне и действительно не было. Вот тебе мелочишка, хоть на глаза клади. Однако туда меня не пустили бы тоже, невзирая на наличие заветных монеток, а ведь их номинал Харону был не так уж и важен.

Вечер постепенно сменился ещё более негостеприимной ночью. И город полностью и окончательно обезлюдел. На остановке я остался совсем один. Транспорт уже не ходил. Но спустя какое-то время я заметил, что, оказывается, не так уж я и одинок. Затрудняюсь сказать, откуда он взялся. Моя рассеянность, конечно, била все рекорды, но не до такой же степени. Шагов я не слышал, хотя наверняка различил бы чавканье ботинок по грязи в этой-то промозглой тишине. Однако первое, что я уловил так это запах. Сигаретный дым.

Я недоумённо принюхался и с любопытством оглянулся, чуть приподнявшись от земли: на скамейке ожидания сидел человек в укороченном полупальто с накинутым на голову капюшоном и курил. Как мне виделось, немного нервно. По спине пробежал колючий холодок. Казалось бы, ну что в сигаретном дыму может быть такого? Ан нет…

Удивительно, что он меня не заметил, – зябко съёжившись, раздумывал я над очередной ловушкой судьбы, в которую издевательски угодил. – Видно, и без моего светлейшества забот по окончании года у него невпроворот. До чего же не нравились мне подобные совпаденья, точно носом тебя тычут, а во что и зачем – объяснить не соизволяют. Неприятно.

Надо бы потихоньку отсюда… Но додумать я не успел: человек уже стоял рядом, внимательно глядя на меня сверху вниз. До чего бесшумно он двигался! В аккурат как тень. Хоть бы за бродягу принял, я уже совсем и не возражал, не до изысков: как бы отыгрывая желанную роль, я неуверенно подкинул монетки на ладони. Да не тут-то было.

«Угу», – выдохнув клубы едкого дыма, мрачно процедил мужчина сквозь зубы. Хотя, скорее, это был даже парень. Молодой, поразительно правильные черты лица, на редкость красивые, пускай в красивости людской я соображал плохо. Но сейчас мне казалось, это именно тот случай, – не к месту приценился я. Что ещё мне оставалось? Такой и в Навь за тобой нырнёт, чего зазря энергию тратить? А глаза.. чёрные впотьмах, хотя на самом деле, судя по блеклым фонарным отсветам, тёмно-синие. У людей такие разве бывают? – моргнул я недоумённо. – Видимо, да. Так как передо мной стоял именно человек. Правда, не совсем обычный. Густой душный флёр смерти окутывал его почище сигаретного дыма. Некромант.

«А я-то думал да гадал, что за паскудина такая мне под самый под Йоль всю отчётность портит?» – разглядывая меня ровно так же, как я его, проговорил мужчина хмуро, но с явным сарказмом.

Не знаю, как уж он это выведал, по каким фотороботам или описаньям: сейчас то было делом десятым. А перво-наперво стоило скрыться с этих вот самых глаз долой – и никто не пострадал бы. Но сперва хоть на ноги встать. А то как-то непрезентабельно выходит: сижу в грязи и в тряпочку помалкиваю.

Я попытался медленно отползти в сторонку.

«А ну сидеть, не рыпаться!» – тут же рявкнул мужчина. Будто я – собака, а он отдаёт мне команду. Обидно. Но я послушно замер. Мне не хотелось конфликтов, я ведь мог ненароком и навредить, чего ни в коем разе не хотел. Некромант, тем временем, небрежно затушив окурок о стальной каркас остановки и кинув то, что осталось, в чёрный от копоти снег, присел возле меня на корточки.

«Вот это да-а, вот это тварь, – протянул он насмешливо. – Это я Мастеру на Новый Год заверну, удивлю старика».

Видимо, предвкушая триумф, парень хохотнул, и добавил с издёвкой: «Чё уши-то прижал, а? Не хрен было мне учебный план срывать, и так цейтнот на цейтноте, бля, а тут ещё всякие мертвяков мне изводят! – Мужчина неторопливо поправил волосы под капюшоном. – Двух!» – потряс он мне вслед за тем двумя пальцами перед самым носом, как бы давая шанс оценить масштаб нанесённого ущерба и раскаяться. Но я только отрешённо пожал плечами. Каким бы я ни был наивным, но тут понял вполне и сразу: вести душеспасительные беседы бессмысленно. Вместо одобрительного кивка подзатыльник разве что схлопочешь. В лучшем случае.

«Давай, на ноги станоо-вись!» – скомандовал некромант и поднялся. Я тоже встал, ничего дельного так и не придумав.

«Ща, гадёныш, начнётся у тебя веселенькая жизнь, ага», – потирая руки, усмехнулся он.

«Уже», – тихо пробормотал я себе под нос.

«Ох, ты, каков шутник! – мужчина развязно хлопнул себя по бокам. – Посмотрим, как через недельку-другую шутки шутить будешь».

Я вспомнил Ленор, и её ироничное предупрежденье про печать на лбу. И как-то сделалось даже немножко не по себе. Нет, я, конечно, не она. Но и люди порой вовсю удивляли. Особенно маги. Особенно если их много. А ты один. И ни в чём толком не разобрался.

Глава

XXX

. Побег.

«Хера се! – мужчина присвистнул, оценив наконец мой рост.. во весь рост. – Да у нас тут не иначе баскетболист намечается!» Настроение у него, в отличие от меня, было приподнятое. Я же понуро глядел под ноги. Видя это, некромант продолжил: «Ну ничё, скоро взбодришься, ага», – и совершенно по-свойски похлопал меня по плечу.

Стоит заметить, меня он нисколечко не боялся, ни капельки не уважал, и жалеть бы и ни подумал даже, хотя знать не знал, что я вообще за зверь. Ну хтонь и хтонь. Экзотическая. Разницы ему, в целом, не было никакой, и аккуратно доискиваться до правды, как это делал Мигель, он наверняка не стал бы.

Мой блуждающий взор упал на едва поблескивавшую в рассеянном фонарном свете лужу, разделявшую нас с некромантом, в которой я с удивлением обнаружил своего двойника. Тот красноречиво развёл руками и хлопнул себя по лбу, как бы говоря: уже битый час достучаться до тебя, недоумка, не могу. Отражение было нечётким, однако всё делалось ясно и так. Затем доппельгангер изобразил двумя пальцами как бы перебирающего ногами человека. Я недовольно выдохнул. Ценнейший совет, сам бы не догадался. А после произошло странное. Некромант, собиравшийся размашисто шагнуть ко мне, вдруг по пояс провалился в грязевое месиво, зло выругавшись по дороге.

От неожиданности выронив монетки, которые тотчас провалились куда-то в черноту под ногами, я успел заметить только выглядывавшие из комьев талого снега длинные когти на тонких пальцах, вцепившихся в полы пальто мужчины. На созерцание, впрочем, не ушло и секунды: в следующий же миг я рванул с места, как ошпаренный, под угрозы и забористую ругань, доносившуюся вслед. По первое число досталось всем, даже отцу и матушке, которых у меня не было отродясь. А по спине наряду с тем неприятно стеганули крючья заклятий. Добротные, да, но не зацепили, и то хорошо: ну не знал человек ни моего устройства, ни моих слабостей.

Полагаю, жест доппельгангера означал, что следовало именно бежать. Не через Навь – вероятно, там меня уже ждали. Спасибо, что предупредил, хотя я и так сообразил уже. На ходу с невольным содроганьем я подумал ещё и о том, как это он умудрился выбраться в мир? Тот, второй? Раньше ему подобные выверты даже и в Навьем царстве-государстве не удавались, что делало его не более чем настырной галлюцинацией, не способной повлиять на реальное положенье вещей. Вон только советами своими непрошенными. Да издёвками. Теперь же его присутствие стало вполне материально, судя по тому, что он только что вытворил. Надо держать ухо востро: с такими-то друзьями враги не нужны.

Наконец, забившись в неприметную тёмную подворотню, первым делом я резким движеньем сломал печать на плече, которой меня как бы между прочим беззастенчиво наградил некромант. Держалась на мне она неважно, но всё равно метка заметная. Вот и ищите теперь. Но спокойнее всё одно не стало.

…

Минуло меньше недели после моего «феноменального» побега. Всё это время я бессистемно, безо всякой благой цели, скитался в индустриальных лабиринтах. Заброшенные дома и заводы, окраины и свалки. Соваться куда-то, помимо этого, я пока что опасался – свежо ещё было воспоминание. И озвученные некромантом перспективы не воодушевляли. Интересно, он вообще выбрался? Меня в меньшей степени волновала его судьба, но зато занимала судьба собственная: полагаю, с рук бы мне все мои сомнительные достижения не сошли. Двойник на глаза не показывался, и спросить у него самолично я не мог, да по правде и не пытался: не буди лихо, пока тихо.

Временами шёл снег. Когда приключалось такое, я внимательно следил за плавно вальсирующими хлопьями, просчитывая в уме их траектории, или, поймав крошечное кристальное чудо в ладонь, в которой оно не таяло, рассматривал затейливую многогранную структуру. Закономерности, согласно которым капля воды приобрела ту или иную форму, не были для меня тайной за семью печатями – я всё прекрасно видел и понимал, но, несмотря на то, научился кое-чему свыше: различать в снежинках, близоруко щурясь, их невесомую непонятную красоту.

Глава

XXXI

. Падальщики.

Однажды бродя меж цехами заброшенного завода и рассеянно наблюдая, как на свежевыпавшем снегу исчезают оставленные миг назад следы, я ненароком уловил в прозрачном морозном воздухе кое-что тревожное. Я сразу не сообразил, что это – запах или ощущение? А, решив разобраться получше, направился в сторону выщербленной постройки из красного кирпича.

Неприметно сбоку, в аккурат за покорёженными листами профнастила, располагались разбитые ступени, уходящие вниз – там, вероятно, находился подвал. Тяжёлая металлическая дверь была чуть приоткрыта, и внутрь уже успело намести снега. Спускаясь вниз, я подумал «наверное, не стоит», который раз за свою короткую земную жизнь и, конечно же, сделал наоборот: пожалуй, была в этом даже какая-то прелесть. Развлечь себя тут мне было решительно нечем, поэтому спонтанные исследования всего подряд были единственной отдушиной моего нескладного бытия.