Тёмная история. Чело-вечность

Всё, хватит, довольно. Я решительно поднялся на ноги.

«А ничего ты подружку себе нашёл, подходящую».

Я поёжился и поглядел на зловеще чернеющую воду. Да, он был там.

«Снова ты?»

«Где спасибо?» – в ответ резонно заметил двойник, криво ухмыльнувшись.

«Оно тебе нужно?» – парировал я.

«Ну-у, – протянул он, небрежно зачёсывая назад длинные белые волосы. – Не очень-то. Мне нужно чтоб башка твоя глупая на шее оставалась. А ни то мы оба её лишимся».

Такое заявление мне очень сильно не понравилось.

«Тебе, может, она и без надобности: всё равно не пользуешься, – продолжил доппельгангер. – А мне вот сгодится».

Я приоткрыл было рот, дабы дать этому наглецу отповедь. Но он меня опередил: «Ладно, иди отсюда давай. Девка всё правильно сказала. А я не прощаюсь». И он обворожительно улыбнулся напоследок частоколом острых клыков. Надо заметить, с такими-то вводными вышло у него весьма недурно. Аж зависть брала. Я вот со своей улыбкой выглядел жутко и нелепо. А двойник.. вполне органично и естественно.

Выдохнув, я задумался. Только куда мне идти? Скитаться по улицам, на удачу надеясь избежать неприятных встреч? Едва ли это хорошая идея. Поразмыслив, я всё же решил навестить Мигеля, потому как больше идти мне, по правде сказать, было некуда. И настроение было до того скверным, что не передать.

Мой ученик в такой-то поздний час спал, хотя я б не удивился и застав его бодрствующим с очередным многотомным чтивом в руках. Я бесшумно опустился в кресло у дивана, сидя в котором Михаил частенько любил прочесть на сон грядущий парочку-другую глубокомысленно-туманных глав из какой-нибудь древней книжицы по алхимии или мироустройству: более муторного способа передачи данных и не придумаешь. Был бы я вынужден оперировать подобным инструментом, так, наверное, с ума бы сошёл.

Лёлик, свернувшийся у спящего в ногах большим чёрным клубком, сонно приподнял голову и посмотрел на меня посверкивающими впотьмах глазищами. Я приложил палец к губам, и чертёнок, зевнув во всю пасть, спокойно улёгся обратно. Почему-то клыки у него были парными. И рога никуда не делись. Ну а в мягкой кошачьей шубе в этот-то неуютный сезон явно теплее.

Сидя неподвижно, я боролся с соблазном подсмотреть сны спящего мага, хотя б краешком глаза. Каково вообще видеть сны? Но на корню пресекши малодушное поползновенье, я сдержался, понимая, сколь личная это территория. Сейчас во всех красках я сам чувствовал себя одним из заблудших духов, тех, что, привязавшись к материи, никак не могут покинуть этот бренный мир и бесцельно скитаются меж живыми, жадно следя за каждым их шагом, бесцеремонно вторгаясь в миры людских сновидений, подпитывая свою слабеющую эфирную плоть за чужой счёт, дабы продлить собственное никчёмное существование. А по пятам ползёт чернильным облаком Цербер…

«Явился, не запылился. То-то я смотрю холодком снизу потянуло. Дай, думаю, проверю».

Я поглядел на вентиляционную решётку над дверью. Сеня говорил очень тихо, едва двигая губами в густой бороде, но я и так прекрасно его слышал.

«А то этот вон чай отожрал харю на дармовых харчах, а толку от него всё одно никакого, сплошь расходы! Знамо дело! Как есть добротный хряк!»

Лёлик встрепенулся, недовольно поглядев на домового. Накал страстей между этими двумя явно спал, потому перебранка была нужна чисто для проформы, чтоб соблюсти заведённый ритуал.

«А ты давненько не захаживал», – обратился вслед за тем ко мне Сеня.

Я собирался сказать, что у меня были дела, но разве можно так бессовестно врать? Дел у меня не было никаких. Только ситуации и проблемы. Потому я скромно промолчал.

«Чаго, надолго на этот раз?» Всё так же молча я пожал плечами. «Неразговорчив ты что-то, эвон диво-то какое, – озабоченно приглаживая шесть, пробормотал Домовой. – Видать, беда какая приключилась?»

Я глубоко вздохнул. Можно ли назвать семь пятниц на неделе бедой? А ведь это был мой обычный распорядок.

«А как там твои.. хм.. хозяева?» – участливо спросил я собеседника, указав взглядом на белёный потолок и невзначай меняя тему.

«Да как-как, – пробухтел хатник. – Дрессироваю их, а то ишь распустились! Только свару затеют – рраз! И кран сорвало. Али свет потух. Пока выясняют в чём суть да дело, так и позабудут, пошто бранились. Нашёл-таки управу на неуёмных, али я не домовой?» В голосе Сени проступила гордость.

Я улыбнулся, кивнув: «И то дело». И вдруг еле слышно обратился к Лёлику: «Послушай.. тот ворон.. ты знаешь, откуда он?»

Котяра поднял голову, пристально поглядев на меня, и зрачки его до предела расширились, а хвост нервно задёргался из стороны в сторону.

«Ты лучше скажи, а то ведь я сам узнаю», – я говорил спокойно, но всё равно прозвучало это немного угрожающе, хотя и не желал такого эффекта.

Нехотя чертёнок просипел: «Фамильяр это. И послал его кто-то очень тёмный. Не пытай, я больше всё равно ничего ведать не ведаю, и не имею такого желанья».

Я задумался. Фамильяр. Хорошего мало. И всё равно ничего толком не понятно. Почему Мигель мне об этом не рассказывал? Повисла тишина. Тему я затронул похоже ещё ту.

Уйдя в себя, поскольку мои собеседники голоса больше не подавали, я слушал, как с лёгким шорохом ползёт по циферблату часов секундная стрелка, как проезжают за окном редкие в этот час машины. Слушал мерное дыхание спящего, слегка завидуя самой его способности дышать. Внимательно и сосредоточенно я всматривался в черты человеческого лица: не такие правильные, как мои, они вместе с тем таили в себе что-то непостижимое. Да и сама физическая оболочка в противовес моей собственной была совершенно иной – уязвимой, преходящей, подверженной постоянным изменениям и нарушениям структуры. Человек мог пораниться, мог почувствовать боль. А я даже не представлял, каково это. Ни один материал на Земле не способен был оставить на моей коже ни царапины, не говоря уж о том, чтобы нанести серьёзное увечье или отсечь какую-либо конечность, пускай и мизинец.

К слову, моё собственное лицо, да и всё моё тело и впрямь было безукоризненным, лишённым любых дефектов: ни шрамов, ни асимметрии, ни пигментации. Нерушимыми, непогрешимыми, чему позавидовал бы и самый прочный гранит. Он знал, как ваять безукоризненные формы. А знал ли Он, что такое жизнь?.. Нас по крайней мере Он этому не обучил. Ох, Создатель… а прожил ли Ты сам хоть одну минуту из отведённой Тебе Вечности?

Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, говорите? Вот ерунда! Может, я что-то в семантике этого выраженья и не понимаю, да только, поспорить могу, тот же самый Юпитер многое б отдал за возможность мирно щипать травку на лугу в солнечный денёк, наслаждаясь ароматом полевых цветов и тёплым ветерком. И никакие слепни и оводы не испортили б ему этого дивного блаженства. Блаженства неведенья. Тащить же на своих плечах тяжесть целого мира.. незавидная доля. А ведь Архангелы были заняты именно этим. Все без исключенья. Демиург сотворил, а вы держите, не упадите. И не дай-то боже выдать хоть жестом, хоть словом даже и самую завалящую тайну подноготной мирозданья…

Ну.. среди нас тоже такое не поощрялось. Поэтому и существовали Они, Хранители: Создатель своими отмычками направо и налево не разбрасывался, пускай даже и сломанными. Вдруг да попадут не в те руки? Беды не миновать.

Вот что интересно, а сбегал ли хоть один из нас прежде, поправ безропотное послушанье? Что-то не припомню. Но, вероятно, сбои в выверенной до распоследней шестерёнки системе всё же бывали, – промелькнула в моей голове неприятная догадка. – Ну или предусмотрительно просчитывались и гипотетически предполагались. Архангелу-то и не знать наперёд?

Он, может, и знал. А я вот нет. Долго мне ещё ждать конца?.. Неопределённость, точно пудовая гиря, которую я теперь повсюду таскал с собой, меня здорово обременяла.

Мигель повернулся во сне, и я испуганно замер, подумав, что он проснётся. Моё присутствие в такой-то час могло его элементарно испугать – открываешь ты глаза, а тут такое… Хотя.. вряд ли: молодой маг был не робкого десятка. Навьих навидался и в профиль, и в фас. И уж кого-кого, а меня он не опасался точно. Ни моя своеобразная наружность с явным душком потусторонщины, ни те скрытые от человеческих глаз вещи, что я позволял ему видеть, его не смущали. Он и сам, без моего, видел предостаточно. Но хотел большего. Жаль только, что с проводником он ошибся: тот ещё Иван Сусанин.. легко заведёт в чащобу да в бурелом, дай дороги… Сам вот заблудился в трёх соснах… ещё и за собой вести кого-то удумал…

А, тем временем, Солнце нехотя взбиралось на небосклон. Благо в это время года ему приходилось не шибко и утруждаться. Дымчато-серое небо прояснилось, и первый луч, скользнув меж оконных рам огненным лезвием, озарил моё меловое лицо. Я медленно протянул ладонь к этому утреннему вестнику. Моя мертвенно-белая кожа от его робких касаний тотчас сделалась посверкивающей, а затем и вовсе сияющей, безусильно изобличив нематериальную природу моего естества. Я ненароком подумал, что, если людей лепили из глины, тот нас, судя по всему, отливали из серебра.

Заворожённый, я любовался изумительным зрелищем, следя, как дробятся и отражаются в моих длинных когтях сверкающие нити, к собственному стыду, даже и не заметив, что Мигель теперь и действительно проснулся, и сейчас это он наблюдает за мной, а не наоборот. Пожалуй, мне стало немного неловко: ведь я собирался уйти ещё до рассвета, чтоб не застать его пробуждения.

Застигнутый врасплох, я ждал неизбежных расспросов о том, что я тут делаю, непрошенный и во внеурочное время, но их, тем мне менее, не последовало. Он просто молча смотрел на меня, так, как, пожалуй, наблюдают за восходом всё того же Солнца, созерцая удивительное природное явление и только. В таком ракурсе я для него, очевидно, не был личностью. Скорее, событием. Я прекратил легкомысленно играться с бликами, послушными моим пальцам, и благообразно сложил руки на коленях. Всё моё менторское красноречие, на которое я уповал, отчего-то предательски меня покинуло. Я мог прочесть и мысли, и чувства, и даже наброски едва зарождающихся фраз, но не хотел. Да и пообещал ведь. Ну.. это даже забавно, когда знаешь.. не всё и сразу, оставляя себе возможность удивляться.

«Что-то случилось?» – тихо спросил наконец Мигель.

С места в карьер. Чем-то я себя всё-таки выдал. Я понуро опустил голову.

«Знаешь, ничего такого…»

Как же неуклюже я врал, самому делалось тошно.

«Тут просто.. мёртвая девушка… – Я немного нервно провёл когтями по щеке. – А ещё.. некромант…»

Ну вот и выложил почти всё почти сразу. Мой ученик отвёл глаза и задумался. Пояснений он от меня не потребовал, и это настораживало.

«Вы хотите ей помочь?» – запросто догадался он. Кто из нас двоих вообще читает мысли?

«Хотел бы, – выдохнул я. – Но не знаю, как. Боюсь, сделать ещё хуже».

Собеседник кивнул. «Я вас понимаю, – продолжил он вполголоса. – И правда не стоит. Просто поверьте. Вы не знаете, что это за люди. Лучше вам и не знать».

«А ты знаешь?» – спросил я в лоб, и мне самому стало неловко от собственной бестактности.

«Да, – спокойно и печально отозвался Михаил. – Знаю, и очень хорошо. Поэтому и отговариваю вас».

Я, не мигая, смотрел на него. Вот уж и действительно: два имени – две жизни.

Глава

XXI

. Останки.

Я, признаться, выжидал, когда мой собеседник отвернётся или отвлечётся хотя бы на миг, чтобы мне между дел ускользнуть. Уйти хотелось прямо сейчас. Но я желал соблюсти приличия. Будто нарочно, зная о таком моём пристрастии, Михаил не спускал с меня глаз, своим вниманием делая моё присутствие чересчур материальным. Вероятно, он думал, что без пригляда я наживу себе проблем. И, в общем и целом, был прав.

Сложившаяся глупая ситуация меня отчего-то развеселила, и я волей-неволей рассмеялся, представив всё это дело со стороны. Эмоции.. как всегда некстати. Мигель вздрогнул, чуть уловимо дёрнув плечами от моего холодного приглушённого смеха, будто он напомнил ему о чём-то тяжёлом и грустном. Смех, по правде сказать, воспроизводить было не так уж и просто, но я старался, хотя выходило у меня, невзирая на все старания, мрачновато. Однако я над этим усердно работал.

Видимо, осознав, что переубедить меня всё равно не получится, и что если уж я твёрдо решил разжиться неприятностями, то всенепременно ими разживусь, молодой маг опустил глаза. В следующий за тем миг меня в комнате уже не было. Лишь потоки золотистого света сверкающим расплавом хлынули сквозь полупрозрачный тюль, стирая след моего недавнего присутствия, будто предрассветный сон, минуту назад вполне осмысленный и вещественный, но вот спонтанно превратившийся в полнейшую сумятицу и легчайшую пыль.

…

Надо сказать, я и вправду первое время пытался найти Ленор. Но отчего-то не мог. Как будто её и даже её следы накрывал чёрный колпак, не давая мне видеть детали. А потом.. скитаясь недалеко от местечка, где мы последний раз беседовали с покойницей, я случайно наткнулся на Кусю.

Хотя формально уже наступила зима, снега всё не было. Только изредка с неба падали мокрые хлопья, тотчас обращаясь чавкающей грязью. В такой вот грязи и лежала лярва в темном закутке подворотни у того самого ночного клуба, о котором говорила мне девушка. Раньше я сюда почему-то не забредал, но именно сегодня заглянул ненароком. Точнее, нашёл я не Кусю, а то, что от неё осталось: высохшая пустая оболочка. Тем не менее я всё же узнал малоприятное созданье, и внутри у меня похолодело. Лярва не просто умерла от голода: она была выжжена изнутри. Пускай сложно было питать тёплые чувства к паразиту, но к паразиту с таким умильным именем… Зачем вообще люди всем подряд раздают имена? Отчего-то не к месту меня это разозлило. На самом же деле я был глубоко опечален и обеспокоен: без своей питомицы чем теперь живёт Ленор? Живёт ли? Или некромант скормил её Церберу?

То, что здесь не обошлось без магии, и слепому было ясно. Без особых трудов угадывалась и причина: покойница промолчала, хотя знала обо мне. За это, так думается, её и наказали, выведав впоследствии правду.

Я опустился на поребрик возле останков паразита. Тонкие материи тлеют быстрее органики. День-другой, и от Куси вообще ничего не останется. В каком-то смысле я «успел».

Я прикрыл лицо холодными ладонями. Мне не хотелось становится причиной чьих-то неприятностей, но я неуклонно ею становился, что не могло не огорчать. Не добрались бы до Мигеля, а то не ровен час… От этой мысли я содрогнулся. Впрочем, в отличии от Ленор, он вполне способен себя защитить. И вообще соваться к нему без спросу – себе дороже. На губах невольно появилась улыбка: я вспомнил как вообще встретил его.

Глава

XXII

. Свои правила.

Первое время скитался я по этой грешной земле точно контуженный. Как же здесь было шумно! Невообразимо! Этот нескончаемый информационный гул ужасно утомлял и не давал толком сосредоточиться. От него, мнилось, нигде не было спасенья. Но скоро я научился контролировать собственное восприятие, для чего мне пришлось выставить обострённую чувствительность на минимальную отметку, всё равно что старательно заткнуть уши ватой. Такая радикальная мера, надо сказать, и действительно здорово помогла: сознание стало мало-мальски проясняться.

Казалось, будто это всё было вчера… И что я в принципе недалеко ушёл от отправной точки и не слишком-то преуспел.

А тогда.. тогда я знал, но не понимал, вот так до абсурдности странно: представьте синклит слепцов, описывавших друг другу слона с разных сторон, едва ли угадывая общую картину – примерно этим бездарным занятием и был перегружен мой разум. Увы, не находилось никого, кто мог бы обстоятельно объяснить мне ситуацию в целом. И вообще того, кто стал бы объяснять в принципе: всем здесь было не до меня, и у каждого первого забот полон рот. Так что приходилось справляться собственными силами.

В конечном итоге я пришёл к заключению, что для толковой систематизации мне всенепременно необходим.. хм.. человек, хотя прежде я избегал общения с людьми напрямую: слишком много в них было.. противоречий и пугающих неопределённостей. Зачастую они сами себя-то не понимали, а тут ещё я свалился бы как снег на голову со своими зачем и почему. Словом, налаживать контакт с аборигенами я не решался до последнего. А случилось это совершенно внезапно. Можно даже сказать, случайно. Какое смешное слово.

…

Поднявшись, я направился прочь от останков питомицы Ленор. Мне хотелось забыться. Недалёкое прошлое оказалось отличным вариантом, так как далёкое резало буквально по живому.

…

Застыв на месте у выбоины заиндевешего тротуара, пригретый приятным воспоминанием, я ласково улыбнулся старой искорёженной временем липе, чьи узловатые ветви причудливо посеребрил мороз. Надо же.. какое волшебство. А ведь это всего лишь вода в её кристаллической форме. Откуда в ней красота? Когда она появилась, как закралась туда, меж каких кластеров притаилась невзначай?

..Михаил шёл в гордом одиночестве по улицам погружённого в дремоту города. На его плече был старый портфель на широком ремне. На ногах – остроносые с затейливой вышивкой туфли. Длинные чёрные пряди бесцеремонно трепал холодный осенний ветер. Он почему-то лишь изредка собирал волосы в хвост, хотя так, пожалуй, было бы практичнее. Впрочем, когда уж эта самая практичность и бытовая сноровка его волновали? Не от мира сего. Вроде бы так говорят про людей со странностями.

Подняв воротник потёртого плаща, так, что видны были только сверкающие в рассеянном свете глаза, мой покамест будущий протеже пребывал глубоко в дебрях собственных размышлений. Он думал о разном, как по масштабу, так и по значимости. План будущей лекции и магические формулы невозмутимо соседствовали друг с другом. Мёртвые языки миролюбиво уживались с повседневной речью. Сонные лица студентов в аудитории с утреца и жуткие морды бесов глубокой ночью едва ли выводили его на эмоции. Что за диво!

Однако, что именно меня заинтересовало в первую очередь, я толком так и разобрал: сила, которой от него тянуло за версту, или спокойствие, граничащее с апатичностью? Мне казалось, вот уж он-то, вот этот вот видавший виды человек, точно не бросится от меня наутёк с воплями ужаса. Мне не хотелось, осознанно идя на контакт, изображать кого-то – маски – вещь, пускай и удобная, но ненадёжная. Потому мне весьма и весьма импонировали качества, которые я наблюдал в замкнутом молодом маге, а параллельно тем подающим большие надежды аспиранте, угрюмо бредущем по стремительно пустеющим улицам.

..Когда Михаил наконец свернул с освещённого проспекта в густую как смола тень аллеи крошечного центрального парка, я, собравшись с духом, незримо последовал за ним. Я был предельно осторожен, и ни из-за какого куста выскакивать не собирался. Я вообще не знал, как он отреагирует на меня, явись я пред очи без прикрас. Однако надеялся, что с расчётом не прогадал.

Несмотря на то, что я старался не привлекать внимания, Мигель всё же ощутил в тягучей осенней промозглости легчайший потусторонний холодок.

Настороженно оглядевшись, притом перебирая в уме варианты заклятий и формул защиты, то и дело вспыхивающих узорной вязью по сторонам от него, молодой маг чуть замедлил шаг – он уже догадался, что его сопровождает кто-то непрошенный. Недовольно нахмурив свои угольно-чёрные брови, Михаил пристально всматривался в густую осеннюю тьму, ощущая, да, но не в силах увидеть или понять, что я такое. Потому он сосредоточился на универсальной методике, которую про себя называл просто «вазра» (как потом он расшифровал мне «вам здесь не рады»).

Один ночью в чьём-то потустороннем сопровождении и не запаниковал. Его уверенность в себе и мастерски продуманная оборона, выстроенная так быстро, прямо-таки удивляли. Видно, он вдоволь практиковался. Значит, было где и на ком.

На этом месте воспоминание неприятно кольнуло меня, закравшись за шиворот скользкой, как подтаявшая льдинка, догадкой. Почему только я раньше об этом не подумал? Вероятно, потому, что мне не было и дела. Да, знает, умеет, может. Где-то же он всему этому научился, справлялся ведь и без такого-то светила древней мудрости, как я? Самоучка? Едва ли. По малолетству разве что. А потом.. так просто не сыщешь и не заполучишь всех этих сигилл и печатей: ни в одной из библиотек такое, насколько я видел, не хранят. И в университетах не преподают. Нет, кто-то явно посвятил его.. преподал основы подлинного колдовства, рабочего, действенного. И этот кто-то – не я.

Я тряхнул головой. Всё лежало на виду, да только видеть мне не хотелось.

Вздохнув, я снова принялся проматывать кинохронику собственной памяти.

..Обезопасив себя тонкой вязью заклятий, искорками мерцавшей вкруг него, молодой маг решительно приказал: «Яви себя, дух!»

По идее, приложенная к этому требованию магическая формула любого бы вынудила чин чином представиться. Но не меня, конечно. Несмотря на то, я решил вести себя прилично, не нарушая чужих правил, и осторожно вышел из-за ствола толстого старого дуба. Только вот представиться подобающим образом я не мог и при всём желании. Поэтому, когда Михаил всё так же ровно потребовал: «Назови своё имя», я немного смутился. И попросту, не моргая, посмотрел на него. Нет, он-то всё сделал верно: в таком ключе духи не могут лгать и всегда называют свои подлинные имена. А вызнав, с кем имеешь дело, легче продумать тактику и обрести контроль.

Напряжённо разглядывая моё лицо, Мигель ждал. В конце концов, я проговорил, как-то угловато пожав плечами: «У меня нет имени. И не было. Никогда». В первый и, думалось мне, в последний раз тогда в лице молодого мага проступила едва уловимая растерянность: всего на какой-то там миг складка меж нахмуренных бровей распрямилась, отчего глаза, завсегда беспристрастные, приобрели немного наивное, почти детское выражение. Вероятно, подобных случаев в его практике доселе не бывало.

«Очень интересно». – Вновь став требовательным и собранным, Мигель скрестил руки на груди. А во взгляде его сверкнул лёд. «Как прикажешь тогда к тебе обращаться?»

«Как.. тебе будет удобно».

Я посмотрел куда-то в сторону. На что я вообще рассчитывал? Что меня встретят хлебом-солью? Наверное, надо бы извиниться за причинённое беспокойство и убираться по-хорошему с глаз долой, – подумалось мне. Очень уж глупая сложилась ситуация.

Внезапно смягчившись, Михаил усмехнулся.

«Впервые вижу такое… такого… – выдохнул он, внимательно изучая меня. – Ты вообще, что и откуда, позволь узнать?»

Я задумчиво посмотрел наверх. Там было темно и хмуро, и красивого, подсвеченного неоном транспаранта «это чистая правда» не висело отнюдь. Странно, что он вообще мне поверил, изумлённо проследив за моим взглядом.

Слово за слово, мы разговорились. Точнее, Михаил меня разговорил. Очень тактично, очень аккуратно. В общем, как он это умел. Признаюсь, сперва тяжеловато было поддерживать беседу людским манером – это ужасно ограниченный инструмент, но я быстро освоился и тут уж меня было не остановить. По началу, конечно, молодой маг проверял меня, задавая вопросы с подвохом, испытывая исподтишка и не давая поблажек. Я не упорствовал, приняв это как должное. Пусть. А потом…

В общем, я даже и не заметил, в какой именно момент Мигель стал обращаться ко мне на «вы». Вероятно, что-то такое во мне углядел, что счёл подобное обращенье заслуженным. Не смотря на сие благоволенье, болтали мы легко и непринуждённо, а главное, подолгу. Правда, говорил, в основном я. Хотя изначально задумывалось иначе. Чего уж. В перерывах даже шутили. Он – весьма сдержанно, но всегда уместно, а я зачастую и не смешно, и не кстати. Юмор – отдельная область со своими правилами. Кое-как я это уяснил. И ситуация стала налаживаться, хотя моей сильной стороной это, увы, так и не стало. Ничего, меня осторожно поправляли. Мне терпеливо объясняли. А я… Я всё-всё помнил. Иногда от этих воспоминаний становилось неловко, а иногда они согревали и заставляли улыбнуться. Наверное, так и должно быть, когда память.. живая, а не просто затянутый паутиной архив упорядоченных до скуки смертной сведений. Да, такой памяти у меня ещё не было. Она сделалась до того ценной, что я б ни за какие коврижки не пожелал с нею расстаться. Кажется, я стал потихоньку понимать мертвецов – ведь меж живых их удерживала, если не колдовская привязка, то именно память.

Глава

XXIII

. Франкенштейн.

Постепенно дурные предчувствия касаемо незавидной судьбы Ленор притупились. Через денёк-другой отпустило. Решив не искушать судьбу, я много времени стал проводить на крышах в компании чаек и голубей: те, несмотря на свою птичью болтливость, вряд ли б могли обо мне что-либо кому-либо разболтать. Да и люди нечасто сюда заглядывали. Даже даровитые маги. Особенно если речь шла о новостройках.