Босс мафии. Одержимость

– Ну, что, выяснил я, мои люди твоего мужа не убивали, – говорю спокойно, дабы болтливую Лилиану утешить.

– Ага, а завтра Новый год, – усмехнулась, не веря.

Нет, ну, дерзкая, конечно. Походу, и не страшно ей. В такой комнатёнке все ссаться начинают, а эта уверенная. Пора пугнуть, посмотрим, что заговорит.

– Ну, смотри, бизнес сейчас у кого – не у меня.

– А может, ты продал его, чтобы снова потом нового хозяина убить и снова получить.

Нормальная версия, однако.

– Не, мы так не делали. Если отжал бизнес, под собой и оставляю. А сейчас он где? У другого человека.

– У кого? – глаза Лилианы злым огоньком загорелись, будто сейчас встанет и пойдёт к тому человеку.

Получается, я должен сказать ей, что мой кровный брат, без моего на то позволения, шлёпнул её мужа.

– Понимаешь, Лили…

– Не называй меня так! – говорит злобно.

– Понимаешь, Лили, – повторяю громче, – бизнес твоего мужа сейчас в руках нового босса и это не я.

– Скажи его имя? – начала с пола вставать, боже ты мой, корячится на этих каблучках.

– Это неважно, а вот меня больше интересует, что ты искала в моём кабинете?

– Что искала, того не нашла, – гордо голову вскинула.

– Если говорить не хочешь…

– Не хочу!

– Значит, придётся заставить, Лёха, заходи!

-–

Открывается дверь и входит Лёха.

Из одежды на нём только брюки военные и берцы. Тело жилистое, загорелые, бугры мышц и татуировки, не те, что красивые, а такие, как у зеков в тюрьме, размазанные синими пятнами, какие-то уркаганские знаки. В руках у Лёхи две пары наручников.

Интересно, для чего две пары?

Смотрит недвузначно, сейчас, наверное, будет выбивать из меня правду. Только вот каким способом? Вид этого Лёхи в данный момент, даже пострашнее, чем тот Шило с ножичком. В голове моей быстро прикинулось кто страшнее и, прижавшись к стене спиной ногами и руками, я быстро заговорила:

– Не знаю я кто! Пришли какие-то уроды в мою квартиру. Один Шилом представился, другие не представились. Сказали, чтобы следила за тобой и им всё рассказывала. А если не буду, убьют меня и мою семью. Это всё.

Лёха обернулся на Фёдора, тот кивнул и этот, обнажённый по пояс Лёха, повернулся и вышел.

Да, умеют они правду выбивать только одним видом.

Но сейчас я уже стала немного мозгами ворочать и понимать, что этот в тюрьме был, а на хрена ему там, в тюрьме мебельный бизнес?

Глава 7

– Значит, имя не скажешь? – требовательно смотрю на Фёдора.

– Ну, зачем это тебе, хочешь, чтобы действительно шлёпнули?

– Хочу посмотреть на убийцу своего мужа. А потом сделать так, чтобы его арестовали и посадили.

Фёдор вздохнул, дверь открыл.

– Пошли, – говорит.

Мы вышли из тёмной коморки, вернулись в кабинет. Фёдор остановился посередине, будто что-то забыл и вспоминает:

– Сейчас, домой отвезу тебя.

– Не надо, спасибо, и так много уже сделал, – сказала с сарказмом, стоя у двери.

– Обиделась?

– На что? – посмотрела гордо.

– Зато мы выяснили, кто есть кто. И от этого уже будем плясать.

– Знаешь, Фёдор, это ты уже сам пляши, без меня. Я отказываюсь. К тебе всё равно кого-то пришлют. Они сказали, тебе сейчас всё равно, кого трахать.

– Так и сказали? – удивился как будто.

– Да, – я повернулась, – я могу идти?

Он кивнул, я вышла и толкнула дверь. Она захлопнулась, разорвав наши отношения навсегда.

Всё. Это конец.

Можно идти домой и ждать убийц.

-–

Вот, кажется, не мое собачье дело, а обидно. За нее обидно.

Раньше как, совсем в истории не вникал. Быстро, тихо, отжимали бизнеса. Когда по заказу, когда себе. Кого почикали помню, конечно. Есть грех.

В тюряге все замолить пытался. Помню, на третий год священника сменили, пришел на место отца Романа отец Елисей. Как-то слово за слово ненавязчиво так, в споре, донес он до меня некоторую неправильность моих жизненных суждений. Я долго упирался, доказывал его неправоту и особо не лез в ту церковь, что там делать грешнику. Но тихо, не нахрапом Елисей на многое мне тогда глаза открыл. Понял я это, только когда сказали – помер он. От чего, я так точно и не узнал. Вроде была у него какая-то застарелая нелеченая болячка. Но суть в том, что пошёл я, помолиться. Встал, помню перед образом и дал себе обещание – ни одной живой души не тронуть больше. Тогда я, как бы со стороны это понял, не в личном порядке, а вообще.

А тут, получается, как ни крути, дело не только Лилианы, оно и меня теперь касается. Потому чувствую, она только что вышла из кабинета, а я уже хочу, чтобы вернулась. Что за хрень, будто зависимость какая.

Сел за стол, достал сигарету, подкурил.

Несколько раз затянулся, а в мозгу работа кипит. Это что значит, получается, миллион дал, квартирку отстегнул, а теперь бойцов подсылает, чтобы мою бабу стращать. Они-то не знают, что баба – моя. Я ж её неофициально, во всеуслышание своей назначил. Походу думают, что она просто шлюха, которую я ебу.

Но Лилиана не шлюха. Нет, не шлюха… мотнул отрицательно головой, вспомнив, в каких шортиках она только что от меня ушла. Просто вкуса нет, это да. Малышка слегка перегибает с одёвкой То в одну, то в другую сторону. Удивляет своими образами разносторонними. То словно монашка нарядится, то вылитая шлюха. Как хочешь, так и понимай, кто она на самом деле. Придётся к хорошему вкусу приучать. А что, мне не лень, и времени до хрена. Но разговор сейчас не о том.

В дверь Лёха заглянул.

– Ну чё, едем?

– Едем, – я затушил бычок в пепельнице и встал с места.

– Он, наверное, не ждёт нас.

– Ты, если что, осторожнее там будь, смотри в оба.

– Обижаешь, босс.

Лёха – бывший десантник, морской пехотинец. Он как никто знает военную науку и если что, может справиться с тремя-четырьмя налётчиками. Ну, и я пару-тройку уложу, если, конечно, они не со стволами, а с ножичками. Мы парни не из серливых. Только кто сейчас с пером ходит? Эта романтика прошлая. Сейчас без ствола ты никто.

Идти в дом Платона второй раз не хочется, а надо. Прояснить малёха, что за цирк он тут устраивает. Кажется, решили, что он босс, я ни при делах. Подозреваю, не верит мне окончательно, думает, замышлять против него стану. Ссыкливый идиот.

Оно мне и на хер не всралось. Что я дебил, соваться к нему, с его до зубов вооруженными гориллами. Один Толян среди них, чего стоит.

Но идти придётся.

Сели с Лёхой в мой пикап. Поехали.

У дома Платона вышли, ждём, когда же нас заметят. Пять минут прошло, пока охранник вышел.

– По какому вопросу?

– По личному, – охренел я о такой церемонности.

– Вам назначено?

– Ты чё, охуел, давай пиздуй к боссу, скажи, брат пришел, поговорить хочет.

Тот недовольно скривился на меня и посмотрел, прямо скажем слегка невежливо, да даже и не слегка.

– Да, было время, – вздохнул Лёха, почти мне на ухо, – раньше он бы себе такого не позволил.

– Тихо. Мы люди цивильные, нам на их взгляды наплевать. Только прошу тебя, держи себя в руках.

– Само собой.

Ворота начали открываться. Въехали мы во двор. На крыльце никто не встречает. Вышли из машины. Поднялись по ступенькам. Входим в дом. Тихо, как в могиле. Прошли до гостиной. Платошка у окна стоит. Обернулся, как вошли.

– А, Федя, я тебя ждал.

– Интересно, а чего это ты меня ждал?

– Я же тебя знаю, ты спокойно жить не можешь, нормальная жизнь не для тебя, – палец в рот засунул, в зубах ковыряет. Манеры.

– С чего ты это взял? А я вот как раз нормально пожить хочу, так ты же не даёшь, всё каких-то уродов подсылаешь.

Он усмехнулся:

– Рассказала всё-таки.

– Ну, так под страхом смерти любой расскажет, пугнуть пришлось. Неужели ты думал, я вот так и буду, как дурачок, тебе на слово поверив, работать. У меня тоже не слишком большое к тебе доверие имеется.

– Тут мы с тобой солидарны, – он посмотрел на Лёху, который стоит всё это время чуть сзади, – можем мы поговорить откровенно, без свидетелей.

Лёха повернулся, открыл дверь и вышел.

Платон подошел к барной стойке, поставил два стакана, плеснул в них буквально на дно.

– Хочу поговорить с тобой как брат с братом.

– Ну, давай, – я подошел к стойке и сел на стул.

Платон взял бокал, выпил всё одним глотком.

– Э-э-э, – дернул головой, – хорошая штука, – указал на бутылку.

Я потянулся, взял бокал, ну, что, можно и выпить глоток, для связки слов. Хлопнул, в горло влил, проглотил обжигающий напиток, даже не скривился.

– Я, Федя, вот что думаю, – всё ещё кривится Платон, – ты ведь недолго будешь жить вот так, честно. Скоро начнёшь озираться, по сторонам смотреть. Жадность-то в тебе не померла ещё, желание власти, желание держать город в страхе, ну, как раньше, – улыбнулся он, моё прошлое вспоминая за меня.

В ответ я только мотнул головой.

– Ошибаешься. Завязал я. А тюрьме ещё решил – баста. Не нужно мне это. Если бы ты хоть раз меня проведал, а не свои подачки присылал, понял бы, другой я теперь человек, братишка.

– А я вот не верю тебе, – ухмыльнулся он.

– Ну, это уже твоя личная паранойя. Сам с ней и живи, а меня не трогай и Лилиану не трогай.

– Стриптизёршу, что ли?

– Именно её. Чижову Лилиану, мужа которой ты шлёпнул и мебельный бизнес отжал.

– Так это у неё… – он удивлённо приподнял брови, – ну, извини, работа у меня такая, отжимать, забирать и управлять.

– Да я же не против, работай, только ко мне не лезь. Тогда я не буду лезть к тебе.

– О как? – насмешливо губой дёрнул.

– А что ты думал, я под твоими камерами буду жить? Чтобы ты каждый мой шаг записывал в блокнотик.

Платон вздохнул.

– Ну, что поделать, не верю я тебе, Федя, ну, не верю.

– Чего не шлёпнуть тогда? Вот большую проблему и решишь.

– Не могу. Брат ты. Совесть не позволяет.

– Совесть? – удивлённо приподнял я брови.

– Да, она, сука, только в этом случае и не позволяет. Понимаешь. Любого могу отдать приказ завалить, а тебя не могу.

– Спасибо за такое откровенное признание. Только ты, Платон, от меня тоже признание получи, раз уже у нас братский, можно сказать, разговор вышел. Я живу нормальной жизнью. Вышел из тюрьмы. Мне проблемы с законом ни к чему. Хочешь верь, хочешь не верь, но это правда.

– Я-то тебе верю, но… не знаю, короче. Ладно, скажу бойцам, чтобы не трогали твою кралю.

– Вот это спасибо, – глянул на него, он сидит, улыбается.

И что-то улыбка его расплываться стала в оскал какой-то волчий.

Я моргнул, открываю глаза, теперь ещё хуже. Два Платона.

– Что за… херня? – ладонью по лицу провел и смотрю… ладони две, – сука.

– Давай, Федя, увидимся, может ещё, – говорит Платон, встаёт и исчезает.

Я на стойке поник как-то. Гулко в голове отдаются чьи-то шаги. И совершенно четко ощущаю укол в шею, ну, а за ним темнота. Только почувствовал, как грузно свалился на пол. Глаза приоткрыл в щёлки, стоит надо мной человек. Не Платон… и улыбается. Зубы белые, белые, а лицо вроде незнакомое… Что ещё за хуйня?

Глава 8

Резко сел на бетонном полу, схватился за голову. В мозгу, словно чугунным рельсом по черепу, железный, непрекращающийся звон.

– Бля, – прохрипел.

Разлепил тяжелые веки и… ничего не увидел.

Мрак. Вот реально, такой жопы я совсем не ожидал. С трудом выровнял кривую мыслей. Потянул шею, вытянул вперёд руку. Кажется, знаю где я. В этот подвал я сам не раз и не два должников забрасывал. А теперь тут я, собственной персоной, и сдается, кинули меня сюда не для того, чтобы выпить со мной ещё раз.

– Сука, – тряхнул головой, разгоняя наваждение от какой-то херни, попавшей мне в кровь.

Во мраке ничего, кроме безумной пляски демонов, ожидающих меня на пороге ада. Чую, будет мне страшный и неминуемый, совсем скоро. Упёрся рукой в пол, попытался встать, но не могу поднять собственное тело. Отшатнулся с места и влип во что-то… мягкое.

Рукой лапнул, остановился. Замер выжидательно. Человек. Рядом со мной лежит человек.

– Эй, Лёха, – толкнул в спину лежащего. Тело шатнулось. Явно человек без чувств и что-то подсказывает, что это всё-таки Лёха.

Пальцами полапал по спине, по голове, нащупал лицо. Толкнул, шлёпнул ладонью, приводя в чувство и… почувствовал что-то мокрое, липкое.

– Лёха, бля, что с тобой? Вот сука, – тронул шею, не могу нащупать пульс или нет ничего.

Переместил пальцы в другое место, тоже нет пульса. Приподнялся, но снова качнулся на место. Встать не могу, а надо. Руки уже все в крови. Запах. Густой, сладковатый запах смерти бьёт в нос, отрезвляя и заставляя, шатаясь, раз за разом пытаться встать.

Я не серливый, но вся эта лабуда что-то не очень мне понравилась, и внутри защекотало стойкое чувство опасности, нависшей надо мной, как никогда ещё не нависала.

– Мать твою, вот это передряга.

Бывали когда-то моменты, закипал адреналин, но чтобы вот так вспрыснулось, это впервые. Дернулся сильнее, поднял окровавленную руку, нащупал стену, уперся и начал вставать. Вот они где девяносто пять не пригодились. Что угодно могу поднять, себя не могу. Пальцы скользят по крашеной стене, упор нечёткий, не удерживает тело.

С трудом и не с первой попытки удалось встать на ноги. Держусь за стену, ногой уперся в тело человека. Понять бы, Лёха или нет.

Если братец меня с трупом закрыл, значит, решил избавиться. Всё уже. И поделать же ничего не могу. Не пойму только, нахрена кололи, можно было сразу и туда. Тут явно какой-то замысел.

Глаза пытаются привыкнуть к темноте, но это невозможно. Как можно привыкнуть к кромешному, не пропускающему мраку. Уперся в стену ладонями, стою, вытряхивая из головы насильно затолканную туда дурь.

Вроде светлеет в мозгах, да не светлеет в подвале. Минут пять прошло, стало ещё лучше. Не от осознания, что нахожусь в чёртовом подвале с трупом, вероятнее всего, Лёхи, а от дряни вроде голова начала очищаться, руки заработали, ноги крепче встали.

Вспоминаю, как выглядела эта комната, когда я в неё когда-то, хуй знает когда, входил.

Квадратная, с грязным бетонным полом. Три на четыре где-то. Протянул руку в сторону по стене. Нет угла. Сделал шаг в сторону, уперся ладонью в стену сбоку. Если мы под этой стеной, значит дверь где-то сзади.

Пока оторваться от стены не решаюсь, чтоб не рухнуть тут снова. Постоял немного и пошел по периметру, упираясь в шершавую поверхность руками. По-любому на дверь наткнусь. Несколько шагов, ещё несколько, и стена закончилась. Проём дверной. Пальцами уперся в холодную сталь двери.

И только уперся, тихий скрип подсказал, что дверь не закрыта. Я замер, прислушиваясь. Как так? Свалили нас сюда, как мешки, и дверь не закрыли?

Может, подумали, что я тоже труп?

Да нет, трупы в подвале прятать, такое себе. Их в лес закапывать возят или на озеро с привязанным камнем в ногах. Наверное, наоборот подумали, что Лёха не помер и его сюда ко мне живого, а он, видно, уже в подвале смертушку принял. Не повезло Лёхе сегодня. Ну, Платошка, у меня за всё получит.

Толкнул дверь сильнее, она поддалась и появилась полоска тусклого света. Сразу стало легче глазам, темнота хоть и не полностью, но рассеялась. Я обернулся на человека у стены. Лёха. Конечно. Глаза открыты, на горле сбоку небольшое круглое отверстие запеклось, потемнело уже. На полу лужа крови.

На хрена они его? За что, бля? Понятно за что – за верность мне.

Иду дальше, дверь сильнее толкнул, проскрипела и затихла. А там тишина. Точно вымерли все. Может, и правда вымерли?

Пришёл, как можно тише ступая, по узкому коридору. Подошел к двери, ведущей наверх. Если она закрыта, то понятно, почему дверь в подвал не закрыли. Положил ладонь, осторожно надавил… тоже поддалась.

Что за хрень? Все двери открыты. Неужели думали, что я жмур?

Нелогично что-то.

Сделал два шага по ступенькам, коридор, по нему стараюсь идти тихо. Какой-то звук нарушил тишину. Разговор. Только не в реале… телек. Кто-то спокойно смотрит телек, пока я в подвале валяюсь рядом с Лёхой с проколотым горлом.

Иду ещё тише, двигаюсь, как тигр, огромный, но бесшумный. Убью любого, попадись только кто на пути. Дошел до края стены, прижался всем телом. Затих.

Пару секунд передыха, в голове ещё не совсем в порядке. Выдохнул, повернулся, выглядываю осторожно.

И что я вижу, на полу лежит человек, повернул ко мне голову, а на лице застыла маска смерти… Платон!

-–

Бросился к брату.

– Бля, сука! Какого хрена! – хотел тронуть, помочь, встать, не верю, что он мертв… но резко остановился, обернулся, сквозь голоса в телевизоре новый звук – вой полицейской сирены.

Выкатив глаза, не веря в происходящее, обвёл взглядом комнату. Будто хочу увидеть, что где-то тут притаился убийца, смотрит на меня и тихо усмехается, радуясь, в какую глубокую жопу он меня засунул.

Безупречная, продуманная, идеальная подстава.

Человек, все это сделавший, – гений, каких поискать. Прямо чувствую занесённый над моей тупой головой меч хитрого убийцы. Только меня убивать он не намерен был. Зачем? Если можно навесить на меня всех собак, всё, что можно. И если меня заметут, тогда с зоны уже никакой свободы век не видать, даже из-за прутьев решётки.

Очень умно.

Так умно, что от страха быть пойманным у меня не то что подмышки, спина и жопа вспотели. Как загнанный зверь метнулся к лестнице.

Память подбрасывает единственное правильное в этой ситуации решение. Только вот хер поймёшь, тут за эти годы все поменялось, от моих задумок мало чего осталось.

Было дело, сделал когда-то тайный ящик, схрон, для всякой незаконной херни. Если он ещё есть, то может быть мне сегодня… повезёт. Не стал раньше времени предвидеть удачу, рано загадывать, можно спугнуть. Стремительными, метровыми шагами иду наверх.

В доме никого. Оставили, свалили, чтобы мне одному сольная ария досталась.

Что ж, суки, посмотрим!

У меня уже выбора никакого: либо в ящик, либо на зону до конца своих дней. Так все обставлено, чтоб не выбрался я уже никогда.

Подхожу к спальне, когда-то своей, теперь хрен знает, что за комната. Толкнул дверь. Так и есть – спальня. И кровать та же. Слегка сменили интерьер, но не сильно. Даже вспомнились некоторые моменты, но сейчас не до них. Животный инстинкт добычи толкает прятаться.

Я упал на пол, на пузе полез под кровать. И мне уже похер, знает кто-то про шкаф или нет. Хочу спрятаться, даже если это будет последнее, что я сделаю, перед тем как навсегда потеряю свободу.

Шарюсь под кроватью, а в висках пульсирует звук сирен.

– Где она, сука?

Паника начинает овладевать впервые за много лет. Животная паника загнанной в угол жертвы. Ещё соображаю, нельзя трогать окровавленными руками, но под кроватью уже не до того. Похер. Приходится водить ладонями по полу, в поисках рычага.

Понимаю, именно эти движения выдадут меня, стоит кому-то пришедшему заглянуть под кровать. Но мне уже на все насрать, лишь бы свалиться в потайной ящик и возможно спастись. Это единственная, последняя возможность. Другой просто нет.

Слышу стуки, шаги разбежавшихся по дому людей.

– Полиция, выходите, подняв руки! – выкрикивает кто-то ещё внизу, и я понимаю, что у меня всего несколько чертовых секунд, начинаю в отчаянии бить по полу и… автоматическая крышка открывается, и я проваливаюсь в подпол, под кроватью.

Движение. Ставлю крышку на место, закрываю щеколду.

Замер, не дышу в ящике длиной в человеческий рост и шириной в метр. Как под себя делал. Видно, не зря. Я тогда мужикам хорошо заплатил за секретность. Даже Машка не знала про этот шкаф. Если бы узнала, что спит над схроном с калашами и всякой хернёй, не сильно была бы довольна.

А мне тогда не до сантиментов было. В опасность игрался и мне даже в кайф было мнить себя оружейным бароном. Вернее, Графом. Тогда мне такое погоняло дали. Типа Романов, давай царем будешь, а я типа нет, Граф – хорошо звучит.

И сейчас лежу, херов Граф, слышу как ходят легавые подо мной и надо мной.

Замер. Найдут – найдут.

Ну, а нет, тогда я, сука, найду того, кто весь этот замес устроил. Найду и печень вырву, за Лёху, ну, и за брата. И хоть он говнюком был, но он – брат мне.

Глава 9

Домой вернулась и чтобы отключиться, не думать об этих событиях, занялась уборкой. Я когда сильно нервничаю, начинаю убирать.

Думала, отвлекусь, куда там. В голове засело и никакими способами оттуда не вытянешь. Честно сказать, струхнула я. Испугалась. Федора испугалась. Голоса и этого жёсткого взгляда, совершенно чужого.

Я-то за эти дни решила – мой он человек. Ошиблась. Даже если Илью не Фёдор убил, с ним мне тоже водиться не стоит. Вон, какие бандиты им интересуются, не простые люди. В их мире всё предсказуемо опасно. Пострелять, ножичками помахать. Не хочется однажды стать жертвой их криминальных разборок. Мне о ребёнке нужно думать, а не о мужиках.

В комнате пропылесосила, полезла пыль протирать на люстре. Встала на табуретку, ажурные цветочки стеклянные протираю и дальше рассуждаю.

Всё, потрахались и разбежались. Забыли. Фёдор в свою сторону, я – в свою. Ещё бы работу поменять совсем, хорошо было бы. Достало уже ноги перед уродами раздвигать. Эх… если бы. Может, сходить в ДК, попробовать хоть на неполную неделю танцы преподавать.

А деньги где брать? Там, с тех танцев, копейки, только на квартплату и хватит.

Вздохнула. Никак не получается разрулить свою жизнь, чтоб легко пошла, непринуждённо, беспроблемно. Вечно какие-то крутые в ней повороты. Тишины хочу. Спокойствия. А уж будет человек, хорошо. Не будет – ну, и не надо. Одной нелегко, но всё же полегче, чем с мужиками и их проблемами.

Нет, все забыла. Оставила. Придут эти уроды, скажу – он меня выгнал, не понравилась.

И тут же взгляд Фёдора вспомнила – раздевающий. Эх.

– Лиля! – хриплый голос Николаевича потревожил мысли.

Я спрыгнула с табуретки. Пошла в комнату к свёкру.

– Ну? Чего орёте?

Смотрю, за грудь держится, пальцы в кулак сжал и как будто надавить пытается.

– Ты это… вызывай… наверное, скорую… что-то плохо мне…

– Вы чего это, Николаич? Что? Сердце? – кинулась к тумбочке за таблетками.

– Лиля, дай нитроглицерин, таблетку.

Нашла, дала ему, он быстро ее в рот и снова за грудь держится. Я к телефону, трясущимися пальцами набрала номер.

– Алло, скорая? Тополёвая двадцать три, квартира пять! Человеку плохо! Наверное, сердце! Скорее, пожалуйста!

Десять минут бегаю по квартире, все время подбегаю к Николаевичу. То воды несу, то полотенце мокрое на голову, то ещё что.

Набрала малого, сказала, чтоб домой быстро бежал.

– Держитесь, Николаич, сейчас будет лучше, – уговариваю свёкра.

Вернулся Егор.

– Где ты лазаешь, деду плохо, скорая сейчас приедет. Иди, внизу подожди, доктора проводишь.

Егор вышел, как всегда недовольный, что гулянку ему прервали.

Приехала скорая, врач, невысокий, молодой мужчина, посмотрел, медсестра сделала укол. Успокоили немного, но всё-таки решили Николаевича в больницу забрать, под наблюдение.

Я манатки собрала, села с ними в машину, ехать в больницу. Малого на хозяйстве оставила.

Доехали быстро. Скорая остановилась, я выскочила. Свекра на каталку переместили и повезли. Мне сказали зайти с другого входа. Остановилась, смотрю в след удаляющейся каталке.

Страшно. Чего это он вдруг? Не хочется, чтобы Николаевич помер, родной ведь человек.

Пока стою, ещё одна скорая подъехала. Двери открылись, врач ловко выпрыгнул и говорит кому-то, кто в машине остался:

– Подожди, тут у них нормальная столовка. Тебе сколько пирожков? Этому-то всё равно уже, а мне работать ещё до вечера.

Он отошел. А я только на секунду голову повернула, на одну долю секунды и… увидела знакомое лицо. Вернее… мертвое лицо, мертвого человека.

Тот самый – Лёха.

Трудно не узнать. Кажется, лицо его мне теперь в кошмарах будет сниться.

И вот он, этот самый человек, лежит в машине скорой помощи, абсолютно мертвый. Цвет лица, запекшаяся на шее кровь, стеклянный взгляд, мутные глаза мертвеца.

Обалдевшая, смотрю на него, не могу пошевелиться.

– Ну, что же вы, пойдёмте оформлять дедушку, – выкрикнул кто-то и я, вздрогнув, вспомнила, зачем здесь нахожусь.

Поспешила за медсестрой в приемный покой. Там уже, не торопясь, рассказала доктору всю подноготную болезни Николаевича. Даже забыла про увиденный мной только что труп мужчины.

Меня провели в палату. Я села на стул у кровати свёкра, грустно смотрю на него. Только сейчас, в другой обстановке, заметила, как он постарел. Когда-то сильный, волевой, властный мужчина, теперь почти старик, больной и немощный. Рядом аппарат, в вене игла капельницы. Одно не поменялось, выражение его лица, как всегда, сердитое. Вечно мной недоволен.