О котах и людях: О маках и пижме. Книга 1

Керидвен стало неловко. Она вспомнила, что ни разу не подумала о том, как дану будет выполнять ее просьбу.

– Тогда… почему вы помогли нам? – спросила Керидвен.

У Эльфина опять сделалось такое странное, плывущее выражение, будто он держит перед собой свечу.

– Мне хотелось посмотреть, – просто сказал он.

– На что?

– На вас.

У нее, наверное, стало совсем глупое лицо, потому что Эльфин тихо засмеялся.

– Спросите вашего брата. Он теперь знает.

Керидвен оглянулась на дверь, за которой лежал Блейз. Странно, теперь она совершенно не боялась. Любая цена была оправдана.

– Я вам должна, – сказала она.

– Вы мне должны, – улыбка Эльфина погасла.

Дану вынул из кармана часы и щелкнул крышкой.

– В Срединных землях прошло двенадцать часов. Я попрошу двенадцать часов вашего времени. Как вы думаете, это будет справедливо?

– Да, – ответила Керидвен. – Наверное.

Двенадцать часов – это может быть очень мало. Или очень много.

Дану прищурился на отсвет закатного неба над крышами.

– Завтра утром должен быть хороший свет, – сказал он. – Приходите к десяти часам в «Кот и клубок». У меня остался набросок – но вы, люди… вы быстро меняетесь. Он уже неверен. Мне нужно будет его подправить.

Керидвен не поверила услышанному.

– И… это все?

Эльфин улыбнулся – такой древней, мудрой, печальной улыбкой, что у нее мороз прошел по спине.

– Это все.

– Ладно, – сказала Керидвен. – Хорошо.

Он слегка поклонился и зашагал вниз по холму. Серый сюртук быстро растворился в сумерках, но Керидвен еще долго стояла, обхватив себя за локти, и смотрела, и слушала, как, невидимые в темноте, шелестят листьями яблони, и ветер тянет дымом из печных труб.

– Благодарю вас, господин Каммингс, – сказал господин Гаттамелата, забирая перевязанный сверток. Выглядело все совершенно обычно. Ничто не напоминало о вчерашнем происшествии. Молочник уже успел с утра нажаловаться Анне, что девица О’Флаерти опять над своим малахольным братом квохчет как наседка – взяла полпинты лучших сливок, но всю душу вынула, торгуясь, – и, значит, все обошлось. Но Каммингс все-таки позволил себе спросить:

– Как все прошло вчера? Все в порядке с молодым О’Флаерти?

Господин Гаттамелата поднял на Каммингса взгляд, и Каммингс порадовался, что его гость делает это так редко.

– Я не знаю, все ли с ним в порядке, – сказал он. – Но он дома.

– Простите, – сказал Каммингс. – Это излишнее любопытство.

– Нет-нет, не извиняйтесь… – Господин Гаттамелата опустил веки. – Ваш вопрос понятен. Но я не знаю на него ответа. – Он помолчал. – Вы очень деликатный собеседник. Я всегда получал большое удовольствие от разговоров с вами.

– Вы как будто прощаетесь, – с сожалением сказал Каммингс.

– Мне, скорее всего, понадобится уехать. Лет, может быть, на двадцать. Или тридцать, сложно сказать.

– Жаль, – сказал Каммингс. – Нам с Анной будет вас не хватать.

– Мне тоже. – Гаттамелата помедлил. – Но мы… мы, дану, кого вы называете Добрым Народом, не отличаемся от фир болг по сути. Только выбором, который делаем. И иногда… приходится делать именно такой выбор.

– Вы уезжаете сегодня?

Гаттамелата не ответил. Он покачивал карандашом в воздухе и смотрел куда-то за стекло. Каммингс перевел взгляд за окно. Улицу заливал ясный утренний свет, поблескивал солнечный луч в луже, девица О’Флаерти решительно вышагивала по дороге, и ее зеленые юбки развивались, будто флаг.

– Нет, – произнес господин Гаттамелата. – Еще нет.

[1x03] ВИДЕНИЕ

– Через десять лет вы со мной сравняетесь. Через двадцать лет я и такие, как я, перестанут быть вам интересны. Через тридцать – вы врастете в эту землю, в ее скалы, в ее корни, в ее людей… – Эльфин говорил, неторопливо шагая вверх по склону, и с каждым словом и каждым шагом мир все больше скрадывали сумерки. Будто краски вымывало.

Керидвен шагала рядом, и изо всех сил старалась вести себя по-светски.

Получалось отвратительно.

То есть, пока что ей удавалось не ругаться вслух, как сапожник, но на этом успех заканчивался.

Она поплотней перехватила шаль. Бахрома на краях была уже вся измусолена, ну и черт с ней. Дану в своем сером сюртуке тоже почти слился с сумерками. Сейчас растворится, как клочок тумана, и все.

– Эк вы все подробненько расписали, – резко сказала она.

Эльфин остановился, оглядываясь на нее.

– Вам не нравится это будущее?

– Мне не нравится, когда его вот так предписывают. С высоты скольких-то там ваших тысяч лет.

Она отвернулась.

С холма открывался отличный вид на Ллангатен – горстка домов, пара перекрещенных улиц, сады, изгороди.

– Я не хотел вас обидеть, – тихо сказал Эльфин. – Мне кажется, это очень… очень много – иметь возможность принадлежать. Кому-то, чему-то…

Керидвен покосилась на него:

– На Авалоне не так?

– На Авалоне по-другому. Это наш уговор с Единым – Авалон держится не на нас. Мы не держим Авалон. Он… он отделен от нас. Человек никогда не может быть отделен от своей земли и других людей. Иначе он перестает быть человеком… или им вовсе не становится.

Керидвен фыркнула. Эльфин поднял брови.

– Вы мне не верите?

– Я верю, что вы сейчас пытаетесь из лучших побуждений заговорить мне зубы. Чтобы девочка не так расстраивалась, когда вы отчалите в свою Небывалию. А я останусь в этой дыре, где и парой слов не с кем перекинуться. Блейз… вы его видели. Замуж за какого-нибудь Брайана, и потом не спать, младенцев нянчить, пока зубы не повыпадают? В город? Нужна я там кому в городе, без роду-племени и денег. И тут вы. Вы вообще представляете, как это, когда вы тут… расхаживаете?

Эльфин отвел взгляд в сторону. Около рта у него пролегла тяжелая складка:

– Я никогда первым не подошел бы к вам, – сухо сказал он. – Это вы просили меня помочь вашему брату.

Керидвен провела рукой по лицу. Вспышка уже погасла.

– Да. Я благодарна вам. Простите. – Она обхватила себя за локти и вздохнула. – Наверное, я просто завидую.

Эльфин опустил глаза. Внизу, в сумерках, уже начинали потихоньку светиться окна.

– Я не хотел.

– Я знаю.

– Вы неправы, – тихо сказал он. – Я могу показать вам это.

Керидвен горько усмехнулась.

– Ну, попробуйте.

– Вы уверены? Вашей семье и так выпала изрядная доля… чудес. Это… нелегко.

Керидвен сжала концы шали.

– Лучше так. Что угодно лучше, чем… – она досадливо махнула рукой.

– Хорошо.

Эльфин начал стаскивать перчатки. Керидвен смотрела на него исподлобья. Ветер бросил ей на глаза прядь, выбившуюся из узла, перечеркнув Эльфина линией наискось. Керидвен раздраженно откинула волосы со лба.

Эльфин сунул перчатки в карман сюртука и вдруг шагнул к ней за спину. Керидвен замерла. Сердце у нее внезапно заколотилось. Она вдруг ощутила ладонь между локтем и ребром – не сжимающую, просто поддерживающую. Я как ложка в стакане, мелькнуло у нее.

– Не бойтесь, вы не упадете, – сказал грустноватый голос над ухом. – Просто смотрите вниз.

Прохладная ладонь легла ей на глаза.

Зрение скакнуло – будто ее подняли на фут вверх. Сумерки стали сиреневей и глубже, звезды в небе – гуще и ярче, будто оно нависло рывком, как полог – и сквозь все это, сквозь стены домов, стала проступать золотая и серебряная канитель, нити, нити, нити, тянущиеся во все стороны, переплетающиеся между собой, складывающиеся в человеческие силуэты, свитые из золотой и серебряной проволоки, проволока выходила далеко, стягивала фигуры между собой, они скользили друг от друга к друг к другу, как в танце, гладкие и блестящие, как бусины из раскаленного стекла, но все равно узнаваемые. Блейз… Анна… Каммингс… Брайан… это не может быть Брайан!

Они все были шелковые и раскаленные – даже старая карга Магда, даже пьянчужка О’Грэди – все, все, все, пламя плясало, разбрызгивая искры, выжигая глаза, крича – смотри на нас! смотри, смотри, смотри! – так, что она вскрикнула и отвернулась, пряча лицо у Эльфина на груди.

Видение оборвалось, только под веками все равно плясали огненные пятна, и глаза слезились.

Эльфин обнял ее, поддерживая.

– Видите?

Керидвен подняла голову на этот мягкий, сочувствующий голос, на это красивое, понимающее лицо, посмотрела… и разрыдалась.

– Это неправда! Это не может быть правда! Если бы это была правда, они… мы… мы не жили бы так! Этого не может быть!

– Это правда, – сказал Эльфин. – Это не вся правда, но правда.

Керидвен вцепилась ему в лацканы:

– А какая вся?

У Эльфина сделалось испуганное лицо:

– Я не… не думаю, что вам стоит это видеть.

Керидвен зло тряхнула его за воротник:

– Покажи мне! Покажи мне, если начал! Можешь потом катиться ко всем чертям, но покажи мне!

Эльфин вздохнул, и опять развернул ее лицом к домам, в этот раз обхватывая крепче.

Он опустил ладонь ей на глаза – и она закричала, беззвучно, просто чувствуя, как воздух вышибает из легких.

Это не выглядело… это никак не выглядело, картинка даже не изменилась, просто стало ясно, что вот эти золотые нити, вот этот огненный шелк – стягивает, удерживает между собой пустоту, чтобы никто не развалился, не распался на части, не начал осыпаться вниз, вниз, вниз, в бездонную бездну внутри себя, стягивает швами отдельные куски, части, фрагменты, из которых состоит каждый, удерживает лоскуты и заплатки поверх боли, поверх горя, поверх отчаяния, которым нет конца, из которых состоит каждый, каждый, каждый.

Вот теперь это была правда, правда во всей полноте, и это было настолько прекрасно, и настолько невыносимо, и настолько больно, что словами это нельзя было передать.

Ноги у нее подкосились. Эльфин осторожно опустил ее на землю.

Керидвен поняла, что сидит на траве и плачет, а он стоит на коленях рядом и сжимает ее руку.

Все это было правда, невероятно огромная, прекрасная, ужасающая, невыносимая, и ее собственная жизнь на этом фоне ничего, ничего, ничего не значила. Будто она плывет, захлебываясь, в звездном небе, огромном, прекрасном, бездонном, равнодушном, плывет, выбиваясь из сил от красоты и горечи, рядом с которыми ничего, ничего, ничего не имеет значения вообще.

– Керри… Керри, простите меня.

Керидвен попыталась утереться ладонью. Получилось плохо. Рядом с ней на коленях стоял Эльфин, и глаза у него были как плошки.

Вокруг – внутри – плескалось звездное море, затопляя ее с головой, погружая в ледяные темные сияющие воды, снаружи прикрытые летним вечером, как бумагой, разрывая легкие, выбивая изнутри воздух.

– Керри… простите, мне не следовало… я не должен был…

Она мотнула головой. Все это было неважно, неважно, неважно.

– Керри… обвенчайтесь со мной.

– Что?

У нее даже не хватило силы изумиться.

– Я не могу дать вам другое человечество, – торопливо заговорил Эльфин. – Я не могу вам дать других людей. Но я могу… – он прижался лбом к ее ладони. – …я могу быть с вами в… – он проглотил слово, – в том, что вы видите. Если вы мне позволите. Столько, сколько смогу. Если я… если я поклянусь именем Единого, по человеческому обряду, вы поверите, что я не хотел вам зла?

– Я… я верю, – сказала она.

– Вы согласны? – умоляюще спросил он.

Я схожу с ума, подумала Керидвен, глядя на его молодое, точеное лицо, белеющее в темноте. Уже сошла. Мир вывернулся наизнанку. Но она представила, как возвращается обратно, одна, в темноте, зная то, что знает, и будучи не в состоянии рассказать это – хоть кому-то, хоть как-то, запертая в немоте навсегда, навсегда, навсегда…

– Да, – сказала она. – Я согласна.

Теплые руки обхватили ее. Дышать стало легче – будто голову подняли над водой. Возле уха раздался шепот.

– Вот и хорошо. Я не причиню вам зла. Верьте мне, Керри… верьте.

[1х04] ЕПИСКОП КЕНТЕРБЕРИЙСКИЙ

Ноги Керидвен не держали, поэтому Эльфин подхватил ее на руки и понес. Мир вокруг смешался. Вокруг плескалась ночь, черная, как чернила. Керидвен подняла голову и увидела, что звезды в небе завиваются спиралью и сходятся в точку – точь-в-точь кто-то месит густой крем ложкой. Голова гудела, как пустой колокол. Эльфин усадил Керидвен в угол повозки и накинул ей что-то на ноги. Стало теплее. В темноте заржали кони.

– Откуда повозка? – спросила Керидвен.

Эльфин обернулся. На совсем мальчишеском лице сверкнула улыбка:

– Магия!

Он засвистел, и коляска тронулась. Непонятно было, правит ей кто-нибудь или нет. Вокруг, справа и слева, смазывались блестящие полосы. Керидвен показалось, будто она видит комету. Она вздрогнула и зажмурилась.

Эльфин привстал, опустил брезентовый полог над сиденьем, и сел, прижимая ее к себе. Керидвен прикрыла глаза. Так было почти… почти нормально. Эльфин был теплый, было слышно, как у него бьется сердце. Как у человека.

Потом повозка остановилась. Эльфин спрыгнул вниз и помог спуститься ей. Керидвен ощутила под ногами булыжную мостовую.

Эльфин потянул ее за руку. Впереди выросла узорная кованая ограда. Скрипнула калитка. Они очутились в саду. Внутри, в далекой глубине светились окна.

Пахло какими-то ночными цветами, резко и свежо.

– Это Авалон? – спросила Керидвен.

Эльфин тихо засмеялся.

– Это Камелот. Мы в саду возле дворца епископа Кентерберийского. Придется его побеспокоить… – он обернулся и заглянул ей в лицо. – Как ты?

Керидвен прислушалась. Было хорошо, что вокруг так темно. Так тихо. Где-то в траве скрипел сверчок и пела ночная жабка. Керидвен вдруг вспомнила сказку – про то, что в голове самой уродливой жабы прячется самый красивый драгоценный камень. Только, чтобы его достать, жабу надо убить, и пока никому не удавалось его найти – наверное, потому что убитые жабы были недостаточно уродливые… Керидвен вдруг ощутила, что мерзнет, и поплотней перехватила платок у горла.

– Более-менее…

Эльфин крепче сжал ее руку:

– Ничего не бойся. Мы почти пришли.

Внутри сада оказался не то дворец, не то замок. Они поднялись по ступеням. Эльфин легко толкнул тяжелую дверь, и она распахнулась. Они оказались внутри огромного холла.

Ох, сказала Керидвен. Эльфин засмеялся:

– Не бери в голову позолоту, она фальшивая.

К ним подбежал очень разряженный и очень встревоженный слуга:

– Кто вы такие? Что вам нужно?

– Здравствуйте. Мы к господину епископу, – любезно сообщил Эльфин.

– Он сегодня не принимает!

– О, – Эльфин улыбнулся. – Скажите, что господин Гаттамелата пришел за долгом. Уверяю вас, он нас примет.

– Но… он уже спит!

– Так разбудите, – посоветовал Эльфин. – Ах, и еще одно. – Он замер, будто прислушиваясь. – Миссис Бэрриган еще не легла. Будьте так добры, попросите ее приготовить шоколад. Ей замечательно удается горячий шоколад, а моя невеста продрогла после поездки, – и он опять улыбнулся, но на этот раз по-другому. Будто солнечный луч прошел.

– Л-ладно, – выдавил слуга.

– Спасибо. Мы будем ждать в гостиной.

Эльфин протянул руку Керидвен и повел ее по-хозяйски внутрь.

– Это твой дворец? – шепотом спросила Керидвен.

– Нет. Просто бывал тут пару раз.

В гостиной было сумрачно. Эльфин щелкнул пальцами, и все свечи вспыхнули разом – по стенам, на столиках, в многоярусной люстре. Загудел огонь в камине.

Эльфин обернулся на Керидвен, ловя ее взгляд. Это фокус… фокус для меня, растерянно подумала она. Это была такая мелочь по сравнению со всем… но Эльфину, кажется, это правда было важно. Почему?

Он усадил ее на золоченый диван – как странно сидеть, когда за спиной еще столько пустого места, кто ставит мебель посреди комнаты? – и сам сел рядом, подогнув колено. Взял ее ладони и подышал на них.

– Потому что это уникальное мгновение. Миг, который пройдет и не повторится. Ты согрелась?

Керидвен кивнула.

– Ты читаешь мысли?

Он виновато улыбнулся:

– Совсем немного.

Все эти улыбки пробегали по его лицу, как сполохи. Будто он держит перед лицом свечу, и она колеблется.

Вошел слуга с подносом, расставил чашки. Эльфин сделал короткий жест – он тут же отступил к двери. Эльфин принялся сам разливать напиток. Запахло чем-то сладким. Керидвен взяла чашку – она была такая, что страшно взяться. Керидвен отпила, хлюпнув пенкой. Слуга зыркнул на нее из угла неодобрительно. Керидвен обозлилась и хлопнула кружку на стол обратно. Блюдца зазвенели.

– Что он так смотрит? Что, обопью я его? Да пожалуйста, не надо мне ничего!

Эльфин обернулся на слугу:

– А, Флинн? Он просто тебя боится. Но продолжает выполнять свой долг, как его понимает, – он взял печеньице с блюдца и начал жевать. – По-моему, это достойно похвалы. Ах, и бискотти здесь отличные, попробуй!

Керидвен неохотно взяла печенье и откусила кусочек. Флинн у двери ощутимо выдохнул и отвел глаза. Эльфин откинулся на спинку дивана и засмеялся.

Керидвен оглянулась на слугу:

– Что это с ним?

– Это старая традиция. Съеденный в доме хлеб означает, что гость не может причинить вреда. Это было бы невежливо.

– Он принял меня за дану? – удивилась Керидвен.

Эльфин протянул руку, поправляя выбившуюся у нее прядь.

– Это очень легко сделать.

Ей захотелось обернуться и посмотреть, нет ли кого за ее спиной, потому что, конечно, он не может смотреть так на нее. Как на раскаленное стекло. Но потом она вспомнила то, что видела – там, над Ллангатеном – и поняла, что может.

– Ты всех людей так видишь? – спросила она.

Эльфин опустил ресницы, погашая взгляд. Потом кивнул.

Это ее успокоило. Это все объясняло.

Керидвен взяла еще одно печеньице и принялась разглядывать стены. Напротив висели портреты – мужчина в мундире, с алой лентой через плечо, и женщина в алом платье, с диадемой на голове. У ног ее играл мальчик.

– Кто это? – спросила Керидвен, кивая на женщину.

– Королева. И ее сын, Утер.

– Красивая, – задумчиво сказала Керидвен. – И платье вон какое…

Интересно, бывал ли Эльфин во дворце. Видел ли королеву. Наверное, видел. И лицом к лицу и… изнутри.

Интересно, а королева? Королева видит так людей? Нет, наверное. Наверное, так только монахини могут. Да и то не все…

– У такого художника кто угодно красивым будет. А что до платья… – Эльфин тихо засмеялся и скользнул по ней взглядом, как портной.

Керидвен невольно глянула вниз – не разлила ли она чего на передник и ойкнула. Вместо шерстяной юбки по коленям струился бархат, тяжелый и мягкий одновременно. Широкие рукава расходились вниз, из-под них пеной стекало кружево.

– Оно настоящее?

Эльфин покачал головой:

– Это иллюзия. Но я подумал, что тебе понравится.

Керидвен потрогала тяжелый алый бархат. Потом изогнутый подлокотник дивана. Потом разломила печенье. Странно это было – где-то внутри себя она знала, что все это состоит из пустоты, кружащей внутри себя. Настоящие – только люди. И то не полностью. Не целиком. И еще Эльфин.

– Все иллюзия… – медленно проговорила она. Печенье было сладкое. Бархат был мягкий. – Можно мне мое платье обратно?

– Да, конечно, – торопливо сказал Эльфин, и все стало, как было. – Тебе не понравилось?

Керидвен пожала плечами:

– Красивое. И вырез удобный, младенца кормить самое то. Только не мое. Лучше я буду как всегда, – она усмехнулась. – Надеюсь, твоего друга-епископа это не слишком скандализирует.

– Он мне не друг, – сказал Эльфин.

Слуга растворил дверь, и появился человек в черном.

– Господин Гаттамелата.

Эльфин встал ему навстречу и чуть поклонился:

– Господин епископ.

Керидвен тоже поднялась, не вполне понимая, как ей вести себя. Она сделала реверанс на всякий случай. Человек в черном повел в ее сторону глазами.

– Флинн сказал мне, что вы явились по поводу долга.

– Совершенно верно, – Эльфин кивнул, и все свечи кивнули за ним следом. Тень епископа сжалась и опять выросла до потолка.

– И что вы потребуете?

Эльфин улыбнулся:

– Ничего, что противоречило бы вашим обетам. – Он сделал шаг назад и взял Керидвен за руку. – Я хочу, чтобы вы обвенчали нас по человеческому обряду.

Епископ заморгал и стал похож на филина, которого вытащили из дупла.

– Я… – он повернулся и уставился на Керидвен.

Золотистое сияние от свечей растекалось по залу воском.

– Я надеюсь, девушка, вы понимаете, что делаете, – наконец, выдавил епископ.

В разные стороны от него тянулись золотые ниточки, как от марионетки. Он был хороший, только по лбу у него шел шрам, вниз, до самой шеи, сметанный золотой ниткой, и от этого казалось, что его лицо приштопано к голове, как заплатка к носку. По краям выступали красные капельки, как пот от напряжения. Керидвен стало его жалко.

– У вас такое лицо, – участливо сказала Керидвен. – Вам не больно?

Епископ побледнел. Эльфин улыбнулся.

– Исполните мою просьбу – и мы в расчете.

– Я хочу поговорить с невестой.

Эльфин нахмурился:

– Зачем?

– Это моя обязанность. Вы понимаете, что таинство действительно, только если производится в здравом уме и трезвой памяти, полностью по доброй воле?

– Разумеется.

Епископ поджал губы.

– Я должен убедиться.

Эльфин пожал плечами.

– Хорошо, – и повернулся к Керидвен. – Ты поговоришь с ним?

Керидвен кивнула.

– Мне остаться?

– Не знаю… это имеет значение?

– Я бы предпочел поговорить с невестой наедине, – сказал епископ. – Может быть, она захочет исповедаться.

– Хорошо, – сказал Эльфин.

Епископ кивнул и сделал Керидвен знак следовать за собой.

Они вышли. Епископ шел, не оглядываясь, по коридорам. Полы его одеяния шуршали. Керидвен опустила глаза и с удивлением заметила у него на ногах остроносые домашние туфли с монограммой. Ей стало смешно. Такой важный, а тапочки без подписи не находит.

Наконец, они оказались в часовне. Епископ захлопнул дверь, и торопливо спросил:

– Он вам угрожал?

– Что? – не поняла Керидвен.

– Дану. Дух. Тот, с кем вы пришли. Он вам угрожал?

– Нет.

Епископ привалился к стене, вынул платок из кармана и начал промокать лысину. Керидвен против воли бросила взгляд на тряпицу. Красных капель на ней не оставалось.

– Вам не обязательно это делать. Вам не обязательно выходить за него замуж, что бы он вам ни сказал. Иезуз-Мария! Как вас зовут?

– Керидвен.

– Керидвен, сколько вам лет?

– Двадцать.

– Двадцать! – епископ засмеялся. – Боже мой, у вас вся жизнь впереди, а у меня… Послушайте, я не задержу его надолго. Но насколько-то задержу. – Он принялся шарить по шкафам, висящим по стенам. – Вот. – Он нашел что-то вроде бус и повесил ей на шею. – Возьмите, это розарий. Это бусины из ветки того дерева, которое выросло из посоха Иосифа Аримафейского, когда он привез Грааль из Святой Земли. Пусть они вас сохранят от чар. Из часовни есть другой выход. Я останусь здесь, а вы бегите… бегите…

– Но я не хочу бежать, – сказала Керидвен.

– А! – епископ прижал руку ко рту. – Он вас… вы с ним… послушайте, дитя мое, это совершенно неважно… история знает и не такие случаи…

Керидвен краска бросилась в лицо. Она впервые подумала, что выйти замуж за Эльфина, собственно, подразумевает стать женой Эльфину, в самом библейском смысле – и от одной этой мысли все внутри моментально сладко заныло. Познать и быть познанной. Керидвен прикусила палец и засмеялась.

– Ох, господин епископ. Вот после таких доводов я точно никуда не уйду.

– Так вы не…

– Не любовники. Нет. Еще нет, – она прикусила губу.

– Но вы в него влюблены? С ума по нему сходите?

Керидвен задумалась.

– Схожу с ума… наверное.

Стоило ей закрыть глаза, и вокруг опять заколыхалось звездное море. Прекрасное, жуткое, невыносимое. Ледяной, стылый, бездонный ужас внизу, ледяные звездные сполохи вверху. Руки, держащие голову над водой. Быстрый, отчаянный шепот – «если вы позволите».

– Он… мои глаза. Мои легкие. – Керидвен вдруг вспомнила еще одно библейское выражение – «одна плоть», и сердце стукнуло. Она подняла глаза на епископа. – Знаете, мне кажется, что все уже произошло. Вы можете засвидетельствовать это. Или нет. Вообще, – задумчиво продолжила она, – это Эльфин предложил обвенчаться. Мне кажется, ему это важно.

Епископ покачал головой:

– Вы не представляете, как такие, как он, умеют обходить свои клятвы.

– Он сказал, что не причинит мне зла, – сказала Керидвен. – Я ему верю.

[1х05] ВЕНЧАНИЕ

Эльфин сидел на диване с прямой спиной. Прямо перед ним стояла непочатая чашка. При виде Керидвен и епископа он встал – будто перетек из одного положения в другое, как ртутная капля. В сером сюртуке, обхватывающем плечи и пояс, в шелковом жилете, мягко мерцающем от свечей, со своими светлыми волосами, со своими светлыми глазами он весь был похож на геральдического леопарда, только белого. Керидвен до смерти захотелось подойти и запустить пальцы ему за шиворот, туда, где из-под крахмального ворота чуть выступал шейный платок.