…Экспедиция называется. Бомж. Сага жизни

– В кабинетах виднее, – бурчал изрядно подвыпивший бурмастер Петя Гандзюк – поднажать пятьдесят метров на месяц! Ручкой легко рисовать. А ты бы хоть верхонок на это подбросил. На смену не хватает…

– А что не просил, Пётр Иванович? Близко же сидел… – подначил татарин и тоже бурмастер Ахмадеев.

– А ты чо молчал?.. Или тебе, как партейному секретарю, по блату подкинут?

– Товарищи буровые мастера! А я предлагаю тост за… – Храмцов поднялся из кресла и, балансируя рюмкой в правой руке, левой поправлял галстук – за тех, кто в поле. То есть за ваших… и наших бурильщиков, которые плюс пятьдесят метров с честью выполнят! Подсуетятся, значит! Мы не можем стоять в стороне от усилий партии и правительства: для народа стараются. А верхонок под это дело… и тушёнки по ящику, и… коронки сверх нормы… я выхлопочу. Это моя забота. Но план выполнять надо: государственное задание! За срыв нас всех по головке не погладят. Правильно я говорю, товарищ Кадыров? Вот за это и выпьем.

– Правильно, Юрий Михалыч… Тушонку надо бы поднять буровикам. – не упустил своего Кадыров, тоже татарин и буровой мастер. Он степенно, двумя толстущими пальцами, оттопыривая мизинец, захватил рюмку водки и поднял её на уровень глаз.

– Да и геологам… не помешает… – под алаверды продолжил тост Сергей Кацияев, как всегда, с лёгкой иронией. Старший геолог камеральной группы, ас и автор множества проектов и отчётов, Сергей Карпович радел о своих подчинённых: неполевикам тушёнку выдавали лишь по великим праздникам. Обходились на сайре и корнишонах. Тут не мёрзнуть, в конторах-то… Не мёрзнуть, да… Но кушать хотца… – Этот водку взял почти в кулак, оторвал рюмку от стола, как сучок из древа, и мгновение высматривал с кем чокнуться. Выпил не чокаясь.

Вечёрок задался! Расслабившись накануне дня Великого Октября, компания отдельно взятой ячейки геологической отрасли входила в раж. Вспомнили о том, какие были времена в прошлом: и про спецовку, которую «внуки донашивают», и про поставки трофейной тушёнки, которую «после войны ещё недоели», и про «прежних эспедишников, достигавших людские блага через тую мать…».

Изрядно напитавшийся и хватанувший несколько рюмок за тех кто в поле, за нас с вами и за того парня, исполнив под гитару свою коронную… про сырую тяжесть сапога, Шкалик сидел в углу, наблюдая как – бочком… бочком… одна нога здесь, другая за порогом – с божнички на тонкой бичеве спустился паучок. Пучеглаз, с наглой ухмылкой на рыжей харе, виртуозно вьющийся по невидимой тетиве, словно челнок в ткацком стане, он мельтешил в глазах. Изловчился зачерпнуть толику яств с праздничного пирка. Незримый для утомлённых геологов, воровито напихал в подкожные закрома сала, сыру и чекушку, и тем же незримым путём в том же ритме возвратился на божничку.

– У-пить… твою… мизгирь ненасытный, – пробормотал Шкалик и, пошатнувшись в голове и тут же поправившись, обнаружил себя в дверном проёме – с гитарой, чекушкой в кармане и шматом сала в другом. – Что позволено Юпитеру… то позволено быку…

Вышел во двор, припрятал трофеи, поискал туалет. Случайно забрёл в дробильный цех. Познакомился со Светой Старцевой, запылённой дробильщицей угольного керна, стеснительно прячущей неистощимую доброту глаз под черными опушенными ресницами. Быстро обвыкся здесь и – попросился переночевать на Светкином топчане, в тёплом углу. Света не возражала. Была рада оказать милость гостеприимства.

– У тебя пыль веков тут, как ковер бархатный.

– Угольная… неистребимая. Погоди, сам обрастешь…

Разговорившись с нескладной «золушкой», несмело поднимающей глаза, измученной рутинной и пыльной работой, да и нелепо складывающейся жизнью, Шкалик словоохотливо рассказывал ей о поисках своего отца и щадовой матери.

– Чо ж он не заберёт её в город? – Света задала Шкалику его собственный вопрос о судьбе чужой матери, висевший на его языке ещё с Каменки. Шкалик вспомнил о проволочниках, которых порвать надо, чтобы страну спасти. Отвечать дробильщице было нечего. Кто их знает, родственников Щадовых, кто их понимает… Видать, недосуг общаться. Иные ли, обстоятельные причины.

Побренчал струнами, словно отыскивая ответ на необъяснимое.

Светка заторопилась домой, в садик за дочкой. Шкалик тщательно подмёл пол дробилки, не прибранный с эпохи палеолита, выстелил лавку новыми пробными мешочками и прикорнул до утра.

Уже на Ушаковке, в вечерних сумерках, очнувшись от дремоты, Миркин достал из бардачка недопитую бутылочку «Плиски». Хлебнул из горлышка и, переведя дух, резко обернулся к дремавшему кадровику.

– Не спи, Петя, молодость прозеваешь. Давай-ка теперь по пунктам пробежимся. Итак, Храмцов, главный инженер, геофизик этот… мегетский и Кацияев. Удалось тебе составить производственные портреты на этот персонал? Об остальных завтра доложишь. Письменно. Какие соображения по Храмцову?.. Просыпайся! Ночь впереди…

– Так это… В двух словах… По Храмцову… Выпивает. Но коллектив считает, что из всех предыдущих Юрий Михалыч наиболее организован. Решения принимает коллегиально, конфликты умеет гасить, в городе уважением пользуется. На предмет смены руководителя лишь один тракторист обмолвился. Да и тот за тринадцатую зарплату обиделся. Лишили за срыв перевозки буровой.

– Я в курсе. Храмцова в Востсибуголь запросили. Вероятно, с подачи Щадова. Надо быть готовым на его замену. Дальше?

– Поэтов… Главный инженер у них с такой фамилией… Тоже выпивает. Говорит, по производственной необходимости. Мол, очень трудно решать вопросы без… этого дела. Храмцов его хвалит. Буровые мастера на ремонты машин жаловались. Ну, не очень чтобы, но и без особых претензий. С другими производственниками, кажется, ладит. На начальника партии пока не тянет. Посоветовал Храмцову выдвинуть его на нашу грамоту по году, но с условием: показатели достойные и с выпивкой… прекращать надо.

– Хм-м… Ты сам-то веришь? Храмцову посоветовал… с выпивкой?

– Это вам решать. Геофизик Осколков на наши предложения перейти из Мегета в партию, кажется, клюнул. Но о квартире сорок раз переспросил: где она будет, да какая, да на каком этаже… Нельзя ли уточнить по вашим каналам? Я – обещал.

– Уточню. Дальше.

– Кацияев. Вот на этого женщины-камеральщицы ополчились, жалуются. Склероз у него наблюдается. К обеду забывает, о чем утром говорил. Смеются над ним. Это не хорошо, но… не в наших силах. На нём пара отчетов и два проекта по доразведке. Надо как-то усилить группу. Может, Буянова на годик в гээрпэ перевести? Хотя, недалеко ушел… В общем, доложу завтра Труханову. Пусть думает.

– Петя, Петя… Не Труханова это проблема – твоя. Кадры!.. растить надо… Или перекупать где-то. Нашел ведь этого… ипишника… Шкаратина! Может, он и усилит камеральную группу?

– Есть такая мысль. Мы его на полевую группу старшим геологом оформим. Для обкатки. Как себя покажет. Через полгода дальше двинем.

– А вот это не тебе решать. Завтра Труханову изложишь свои соображения. Ладно, подъезжаем. На посошок будешь? – протянул Тюфеичу «Плиску». – Ну, как знаешь…

Весь следующий день Шкалик оформлялся в кадровом отделе, у Волчковой. Знакомился с геологами, с рабочим местом и своими должностными обязанностями. Его приняли… старшим геологом полевой группы. В какой-то момент кадровичка Волчкова замялась, рассматривая справку из политеха и трудовую книжку. Сходила к Храмцову, затем в бухгалтерию. Геолог Шкаратин оказался без опыта и более того – без законченного вузовского образования. Студенческие и рабочие практики на руднике и поисковых партиях стажа не расширяли. Впрочем, справка поясняла, что он «окончил четыре курса ИПИ по специальности «поиски и разведка месторождений» и «может замещать должности младшего геологического персонала», наравне с выпускниками геологических техникумов. А вчерашние комментарии Петра Тимофеевича, подготовившего Волчкову к этим неожиданностям, убедили Храмцова и бухгалтера Татаринцеву «о полном соответствии и… максимальным окладом в вилке».

Волчкова и Татаринцева после обеда курили на крылечко. Руководительницы отделов, обстоятельные женщины с полнотелой конституцией тела, отличной по отдельным параграфам и формам, без горячки обсуждали вчерашние события. Особенно горячится было нечем, но о партийном бюджете радели единомышленно.

– Храмцов – храмцовым, Таня, но ты-то знаешь, что вакантной ставки геолога у нас нет. А на ставку старшего геолога этот… как его там… сразу не потянет. Зачем пишешь приказ на старшего?

– Храмцову и говори. Мне Пётр Тимофеевич прозрачно намекнул: старший и всё тут. Ежели нет у нас лишней ставки геолога. Храмцов приказ подписал? Мне зачем выговариваешь? – Волчкова терпела нагоняй Татаринцевой, попыхивала сигаретой. Татаринцева своя баба, коллега по партийной бюрократии, хоть и занозистая штучка. Но более Волчкову смутил вкрадчивый намёк вышестоящего начальника, отлитый в странную фразу: «за этого геолога я постою…». Татаринцева курила сигареты без фильтра – из принципа, или из экономии. Или от вредности, вытекающей из неё малыми дозами – скупо, по-бухгалтерски. Баланс блюла. Тлела, как та сигаретка.

– Не будешь приказ переделывать?

– Буду. Ежели прикажут.

– Ладно. У меня тоже вышестоящее начальство имеется… И каков, на твой нюх, новенький… спец… этот? Потянет… на старшего?

– Не принюхивалась. По внешнему виду – дюже напористый. Прижмёт буровичков с их кернами и хренами. Да и девахам нашим приглянется. Твоей Леночке, например…

– Или Галочке твоей… Таня, тьфу на тебя. Тебе не кажется, кумовством воняет?

– Думаешь? То-то Тюфеич ляпнул, мол, за этого я постою… Ты бы, Люба, через своих прозондировала? Ахмадеева попроси. По партийной, мол, линии… преступление!

– Что ты меня подбиваешь! Кадры – твои дела. Ты и выкручивайся. Держи меня в курсе, если что…

На том и докурили дозы.

Всех нюансов руководящих переговоров Шкалик не слышал и назначенную ставку принял, как дар случая.

Бродил по партийной территории, осматривал закутки, вплоть до гаражей. В одном обнаружил цех с геофизической каротажной станцией. Познакомился с Ротей, разнорабочим, прыщавым флегматиком, заросшим удивительно-богатой шевелюрой рыжих волос. Узнал в нем вчерашнего… Паучка. И – с Женей Константинычем, хитроглазым толстячком возраста «засорокслихуем». А позже – с Алексеем Осколковым, толстогубым доброхотом, неимоверно любопытным человеком. По профессии оказался геофизиком, закончившим родной политех. Работал в Черемховской ГРП специалистом Мегетской экспедиции – лет эдак семь.

Мужика с приметами шкаликова отца среди партийного персонала не оказалось.

В зарядной мастерской шпуровочного цеха тоже сподобился топчан. Однако, в несравнимо теплом и цивильном помещении. Здесь Шкалик с согласия расположенного одновузовца договорился-было на второй ночлег. И лишь недоуменно-настойчивым вмешательством Митрича в его судьбу, когда утряслась событийная канва от визита Миркина, о Шкалике вспомнили, как о богомдарованном коллеге, который нуждался в жилье и обустройстве быта. Его поселили в общежитии ГРП, стоявшем на задах территории, в комнате среди молодых специалистов, каждый из которых достоин собственной повести.

Так началась служба Женьки Шкаратина в Черемховской ГРП.

Глава вторая. Харанорская авантюра

«Летний день дышит югом, где-то город исчез.

За ромашковым лугом ждёт нас сказочный лес». Валерий Дмитриевский

Из дневника Митрича

Заехали в Тунгиро-Харанорскую впадину на халтуру. Обустроились по-барски! Ценят тут нашего брата, выдали на сезон апартаменты, в которых останавливаются лишь избранные. Но туалет на улице. Надо, по соображениям Синицына… или кто там решил, собственными силами выполнить геофизические объёмы по проекту – по методикам ВЭЗ и ЭП. Хозспособом!.. Ага, наконец-то, решились. Говорят, заказывать в Мегет – здорово дерут. Обойдёмся своими силами! Правда, нет в партии операторов ВЭЗ. Приборы тоже надыбать надо. Синицын ищет.

Буровики забурились. Геологи под командой Бо пропадают днями на скважинах: документируют керн. Скоро и нас вызовут на каротаж. Водовозка в посёлок ходит редко. Все настроены зарабатывать! Особенно бурилы рвут и мечут! Им повезло: разрез скважин устойчив. Нам – геологам и геофизикам, подписавшимся на халяву – предстоит пахать, как проклятым, в две смены… За себя и того парня…

Впадина, простираясь с севера, между хребтом Кукульбей, Цугольским хребтом и его отрогом, уходит на юг, до Монголии и дальше. Протяжённость по нашей территории составляет более 100 км. Ширина впадины от 15 км на юге, до более 40 км в центральной части.

Имеет несколько ответвлений: одно из них вдоль реки Борзя (Борзинская впадина); другое вдоль р. Турга (Тургинская впадина).

Степь со сквозняками, редколесьем, слегка холмистая, сухая… Берём с собой фуфайки. И это летом. Как Шкалик поет…

Говорят, чтоб остался я,

Чтоб опять не скитался я,

Чтобы восходы с закатами наблюдал из окна…

А мне б дороги далёкие

И маршруты нелёгкие,

Да и песня в дороге мне

Словно воздух нужна.

Заложение впадины относится к мезозою, дальнейшее развитие происходило в неоген и антропоген. Сложена терригенными угленосными, осадочными, базальтоидными и гранитоидными формациями верхнеюрско-нижнемелового возраста, сверху перекрытыми кайнозойскими континентальными отложениями незначительной мощности. В пределах впадины находится крупное Харанорское месторождение бурого угля. Это и есть наш объект, основная топливно-энергетическая база Забайкальского края, т.к. запасы бурого угля в месторождении значительны. Наша работа и хлеб на сезон. Пишу и – потираю ладошки: чешутся… И горжусь!

Добываемые бурые угли используются энергетическим топливом Читинской, Шерловской и Приаргунской ГЭС, плюс Дальневосточным пароходством и ЖКХ. Разработка месторождения ведётся разрезом «Харанорский» ПО «Востсибуголь».

Харанорский угольный разрез расположен вблизи посёлка Шерловая Гора, сюда ходили вчера в магазин… Книжный клондайк! Мы с Лёшей слюнями изошли… Пару зарплат оставить можно.

На разрезе разрабатываются угли бурые марки Б2.

Харанорское месторождение открыто в 1885 году.

Началось разрабатываться в 1908 году семнадцатью частными предпринимателями. Добыча угля велась подземным способом, убогонькой шахтой. В 1917 году здесь уже было двадцать восемь местных советских организаций. На месте заброшенных шахт велась открытая разработка «чёрного золота»: на базе запасов кукульбейской мульды был построен Кукульбейский разрез с производительностью 200 тысяч тонн в год. Через несколько лет такого объёма добычи ресурсов стало уже недостаточно. В период 1938—1960 годов на месторождении проведено детальное изучение, причём во время войны, в 1942 году, возобновлены эксплуатационные работы. Добыча угля изначально, c 1956 года, велась небольшим карьером. В 1967 году начата крупномасштабная добыча открытым способом. Разрабатывается верхний горизонт разреза. В 1970 году Кукульбейское предприятие закрылось, а вместо него открылся Харанорский разрез с проектной мощностью 4,5 миллионов тонн угля в год.

D 1971 году горняки Харанора первыми в Восточной Сибири смонтировали и успешно запустили в эксплуатацию роторный экскаватор ЭР-1250 Д №33.

Наша миссия здесь почётна. Едем помогать развиваться гиганту энергетики региона. Энтузиазм зашкаливает.

Да, мы те же романтики, лирики…

И трудимся не за гроши,

И геологи, и геофизики,

И видавшие виды бичи.

Лёша Болотников, Бо, как окрестили худую дылду в партии, эти стихи одобрил на четыре. На пять, мол, «метр хромает». Другие мои вирши критикует одним словом – «в корзину» … Хотя сам-то недалеко ушёл.

«Угледобывающая промышленность России относится к одной из базовых жизнеобеспечивающих отраслей промышленной индустрии, определяющей устойчивое функционирование объектов экономики. И важнейшей составляющей топливной базы СССР. Потребность в буроугольном топливе ежегодно возрастает. В Забайкальском крае, где твёрдое ископаемое топливо является основным энергоносителем, разработка месторождений угля имеет большую перспективу. Важным для промышленного освоения является Харанорское месторождение. Основная часть Харанорского угля планируется поставлять на тепло— и электростанции Читинской, Амурской областей, Хабаровского края» – пишут газеты. Лестно знать, что мы в гуще перспективного проекта. Ещё бы платили как следует… По масштабу эта стройка, как Читинский БАМ. Пока малообработанный. Впечатляет, как всесоюзная стройка.

Заехали на Харанор позавчера. Саша Хисамов привёз зачифиренного бича, профессионального геофизика – Синицын в Иркутске нашёл. Отправил в сопровождении Саши под моё начальство. Наказал в пару дней оценить его профпригодность. В случае обнаружения брака обменять на нового… кота в мешке. Хисам, стремглав сваливая в обратный путь, втюхал бесценный совет: сводить бича в баню, купить ему трусы-майку и папиросы. Деньги не выдавать до завершения съёмки. Да и не выписали на него аванс…

Сезонный – одноразовый, временный… Да-да, напоминает «резиновое изделие для…». Геофизик был так «несамостоятелен», что пересечь расстояние «Иркутск – Борзя» по Транссибирской магистрали, а затем до базы геологов на Хараноре, мог только под руководящим конвоем. Измучил в долгой дороге Хисама до нервного срыва. Передача из рук в руки «ценного специалиста», в трезвости и вменяемости, а главное, в полной боевой готовности, состоялась прямо на вокзале. Саша купил билет на обратную дорогу и уехал. Даже не прельстившись обещанной баней и послебанными удовольствиями. Геофизика зовут Сергеем Сидоровичем. Он поступил в полное моё распоряжение. По совету Хисама на вокзале купил геофизику пару трусов, комплект маек, шерстяную рубаху и десять пачек «Примы». Удивление от совета Саши – «купи и в баню» – прошло напрочь, едва учуял запах… Пахло… не геофизиком. Завтра везу на полигон. Буду пытать-испытывать…

В бараке, в комнатушке напротив нас, поселили девчонок-геофизинь и топографиню Танюшку Нарва. Хорошо-то как, девочки!»

Танюшка Нарва, атлетический образец крепкого тела и шлифованности форм, сама себе удивлялась: что произошло в природе девичьей? Та-та, прежняя, застенчивая, пуганная как кошка, прожившая детство в конуре с собачатами, утешенная, угнетённая ли прошлой жизнью, девчонка – девчонкой, куда подевалась? Растворилась или вознеслась? А эта? Та же кошка, но хитрая как рысь, вкрадчивая охотница, внезапно наполнилась счастьем и необъяснимой радостью. И распирали жаркие чувства обновлённое существо, как утренние потягушки, Словно скушала незаметно для себя скрипочку, терзаемую виртуозом-маэстро. Всего-то причин неожиданной радости – подозревала – две: дали отдельный угол в общежитии да паренёк этот странный, Шкалик, пропевший при знакомстве, почудилось, вместо» здравствуйте» – «как зовут тебя, фея?..». Не ответила, смутилась. Не выказала и робость. Ушла в свою комнату, где и захватила её волна счастья-радости, украсившая щёчки алостью, а глазки – заблестевшей слёзкой… Сквозь слёзы разглядела мышь, мелькнувшую вдоль плинтуса и кидавшуюся на стену, как суворовские штыки при взятии Исмаила. Тварь эта – сгусток серой ртути – перетекающая бесхребетно и безшумно, испуганно косила глазом на Танюшку, на гулливерку, особь человеческую с непредсказуемым поведением. Затаилась, убивица?.. И впрямь Танюшка таилась на кровати, зажав ноги руками, и долго-долго пыталась вернуться в первобытное состояние. Ан – никак… Что-то сделалось в природе девичьей. И не мышь тому причиной.

Шкалик… ласковый, как зовут близкие и родные?.. Весь день не появлялся на виду. На профиль приехал Лёша Бо. Длиннопетельный и заносчивый, болтливый… Расстроенная Танюшка мучалась неведеньем, не зная, как спросить о… исчезнувшем Шкалике. О солнечно-улыбчивом… О свалившемся на неё счастье… Так и не насмелилась. Явные потуги ухаживаний от Лёши её раздражали, но – терпела. И тон не тот, и повадка наглющая, и запах… не её.

Шкалик пах как надо.

Как уточнили в конторе, прибывший геофизик должен зваться Оператором.

– Первым делом в баньку. Так, Сидорович? Мне Виталий Синицын открыл секрет, что у вас, ВЭЗовцев, есть традиция начинать полевые работы с хорошей баньки. С помойки, так ведь? Верное наблюдение, или легенда врёт? – ловко подъехал Митрич к ценному спецу.

– Есть такое, – согласился Сергей Сидорович, прикидывая к телу размер трусов. – Разумеется, хорошая банька не помешает. Да с парком, да со шкаликом!

Оператор элегантно упал на табурет, по-тургеневски закинул ногу на ногу и увлёкся грызением ногтя.

– Шкалика я вам обещаю! Виталий Константинович сообщил по секрету, что вы, Сидорович, большой специалист по шахматам. Верно, или брешут? А у нас есть гроссмейстер. Знакомьтесь. Это Евгений Борисович. Он шахматист. Но мы его по-свойски величаем Шкаликом. У него все матчи – без поражений… После бани, чтобы отметить начало полевого сезона, обязательно проведём блицтурнир. Нет возражений? А? Да? Ну вот и ладушки.

– И можно ещё пару пивка. – Оператор снисходительно оглядел Шкалика.

– На счёт пива легенда… умалчивает. А сейчас в баньку, на полочек.

Выносить запах геофизика в атмосфере общежития – нестерпимо…

Тиха и ветрена харанорская ночь. Сиплый посвист долинного сквозняка, невидимой пятернёй цепляющийся за углы и фасады полуночных зданий, щекочущий верхушки домов и тополей, оживляет всевозможные побрякушки. Трям-бринь-дзинь-хись… – перестукиваются палочки поселкового клавесина, выдумывая несусветную партитуру бурятской ночи. Иногда ночь затихает, словно копошась в постели, готовая уснуть, или молча глазеть на звёздные чётки. Но сна нет. Сон не её счастье. Ей, ночи, назначены богами иные удовольствия. Вот она низринула на Харанор лунные блики, покачивая их, точно каравеллы морей, и заигралась… заигралась… старуха с ребячьей зыбкой… Вот отринула луну за горизонт и на мгновенье замерла: махровая чернота просочилась на запад. Э-э-й! Шалишь, глокая куздра… На востоке есть на тебя управа. Вот-вот высветлится небесная гряда ранней рани, распорет кривым ятаганом юрту тьмы. И да снизойдёт наземь… И да отверзнет новое утро…

…И лишь ветры харанорской долины похрапывают в ночи.

Роскошные здесь долины. Сухие, сивые, как грива серого Воронка бурятского чабана Жигмита. Равнодушные волны растительного одеяла из осоки, овсяницы, мытника да мятлика… да островки азиатских кустарников карагана, ильмовников, к которым привязывал своих коней Гэсэр, так и ластятся под ноги, так и цепляют полы штормовки. А то и души…

Утром Лёха Гуран, шофер каротажки [1], смуглый крепыш среднего роста и возраста, один из местных парней, нанятый на сезон, развозил десантный отряд на точки объекта. Топограф Танюшка Нарва со Шкаликом – или с Лёшей Бо —выходили первыми, Синицын с Митричем следом за ними. Оператора, с разносчиками косы Ротей и Мишаней, Лёха Гуран вёз до точки, на которой завершился вчерашний день. Внезапно почувствовал, что под ногой… нет тормозной педали. Педаль была, но отжатая ногой до предела, не тормозила. Каротажка бежала под гору. «Э-э-э! – тонко заверещал Гуран – Тормози, ёккарганай!.. – Стуча стопой по педали, он подскакивал в кресле, как на калёной сковородке. Осторожно вывернул руль, направляя машину с дороги в сторону взгорка. Каротажка, пробежав полсотни метров, уткнулась во взлобок. Лёха заглушил двигатель.

– Тормозуху долить надо, – коротко доложил обстановку сидящим в салоне пассажирам – дальше идите пёхом. – Геологи, привычные ко всему, без слов попрыгали в траву. В поле – уже на работе. Нагрузились заплечным шмотьём, разошлись по сторонам света. Оператор с Ротей сомнамбулически дремали в салоне.

Лёха, задрав кабину, торопливо заливал тормозуху.

Единственно Оператору был известен лейтмотив его действий. Только он мог приказывать и что-то менять в графике работ и в расположении профилей… А проект, как бубнит Митрич, глазом не пробежался. Всё делает на автомате! Что значит – спец несусветный…

Каждое утро, как мама – школьнику, Синицын повторял Митричу одно да потому:

– Сторожи Оператора! Глаз не спускай… – и для пущей угрозы тряс большим пальцем – У тебя главная миссия не косы таскать, а чтоб он, кровопивец наш, рюмку не надыбал. Иначе, сам понимаешь, вся халява рухнет. Особливо за Гураном следи, как за поставщиком…

– Свинья грязи найдёт – отбривал Митрич обречённо.

– Тады сам вэзы-эпы рыть будешь! – вспыливал, по обыкновению натуры, Синицын.

– А? Да? Ну и ладушки…

Каротажку Гуран, подлив тормозной жидкости и прокачав систему, завёл и доставил Оператора с Ротей на точку. Помог разгрузить приборы.

Лёха Гуран прозвание по паспорту имел другое. В кругу коллег был Алексеем, но фамилию его никто не знал и привыкли между собой называть Гураном – по этническому признаку. Он и был гуран – этакий русский бурят или монгол… забайкалец… Добродушный и улыбчивый парень, но «себе на уме». Безотказный, казалось, в работе. Все причуды Сергей Сидорыча исполнял беспрекословно. Так ему наказал Синицын, авторитет экспедиционного масштаба. Да и каротажка привязана к Оператору, словно блиндаж к пулемётчику. В салоне хранился весь его скарб: косы, прибор и запасные батареи.