Погасни свет, долой навек

Была.

В последний раз, уйдя – следует говорить «сбежав»? – из дома, миссис Гамильтон забрала с собой Джеймса. Телеграммы, вопреки обыкновению, получено не было.

Напряжение все копилось, копилось, и днями вдруг Элинор начало мерещиться невесть что. Взять хотя бы тот странный след в гардеробной! Будь жива тетушка Эмилия, она непременно сказала бы, что миссис Гамильтон и Джеймса похитили феи. В какую-то минуту Элинор и сама почти поверила в подобную ерунду. Обстановка к тому располагала: коридор в полумраке, открытая дверь в спальню хозяйки – горничных в доме мистера Гамильтона не помешало бы хорошенько отругать за такую беспечность и за вечные сквозняки, что вызывали эти незакрытые двери. В самой комнате сладкий запах духов, зловещий скрип дверцы гардеробной и странный след. Воображение Элинор сыграло не в первый раз против нее, и она, перепугавшись, бросилась к мистеру Гамильтону, чтобы рассказать о следе. В точности как тетя Эмилия в худшие ее дни. Голова тетушки была полна подобных идей, полна теней и призраков, и Элинор так и не сумела разобраться, верила ли та хотя бы во что-то, или все это было только ради рекламы.

Часы на перекрестке пробили полдень, и Элинор поняла, что безнадежно опоздала. Давным-давно она должна была прийти домой с прогулки. Пусть Джеймса сейчас нет, но он ведь может вернуться в любой момент. Элинор хотела в это верить.

Едва не выронив пакет с булочками, она поспешно развернулась, подобрала подол юбки и пошла так быстро, как только позволяли приличия. Пришлось задержаться на перекрестке, пропуская несколько экипажей, а затем, конечно же, развязался шнурок на левом ботинке. Элинор терпеть не могла тратить время на застегивание пуговичек, выбирала простую, удобную обувь, но за это приходилось платить такими вот мелкими неприятностями. Пришлось присесть, хотя выглядело это не слишком изящно и не очень прилично, и завязать шнурки. Выпрямившись, Элинор вновь прижала пакет с булочками к груди (ну что с ними теперь делать? Надо было все же скормить птицам!) и собралась уже пересечь улицу. И замерла.

Шагах в десяти от нее, возле фонаря, стоял мужчина, высокий, красивый, прилично одетый – совершенно определенно джентльмен. Он поигрывал часами на цепочке, не сводя глаз с дома Гамильтонов. Лицо его, волосы с легкой сединой показались Элинор смутно знакомыми, но она никак не могла уловить, где же видела этого человека. А еще – иррационально, совершенно бессмысленно – он показался ей зловещим. Да и то правда, зачем бы приличному человеку сверлить взглядом чужой дом? Кто он? Филер? Журналист? Появилась шальная мысль, что нужно подойти к нему и спросить, но Элинор себя одернула. Это невозможно, это неприлично, и, в конце концов, на это у нее не хватит духу. Значит, решила она, нужно рассказать мистеру Гамильтону. Может быть, это его старый приятель. А может, человек, злоумышляющий что-то против семьи.

Тут Элинор вновь одернула себя. Так можно до любой ерунды додуматься, и в воображении, достаточно богатом, этот загадочный джентльмен станет любовником миссис Гамильтон или ее похитителем.

Перейдя дорогу, Элинор обернулась, намереваясь хорошенько рассмотреть и запомнить джентльмена, но под фонарем уже никого не было.

Мистера Гамильтона дома не оказалось, а делиться с кем-либо еще своими подозрениями Элинор не хотелось. Не зная, как поступить, она какое-то время переходила из комнаты в комнату, пытаясь создать хотя бы видимость работы, но все было бесполезно. Заняться ей было нечем. Дружбы с прочими обитателями дома она не завела. Горничные менялись слишком быстро и были к тому же в большинстве своем глупыми и необразованными девушками, на уме у которых лишь наряды и ухажеры самого низкого качества. С кухаркой можно было поговорить разве что о суфле и пудингах, но готовила Элинор скверно. Что касается экономки, миссис Симпсон, то к ней и подступиться было страшно. Эта властная, во всех смыслах монументальная женщина порой казалась хозяйкой в доме больше, чем миссис Гамильтон. Элинор ее побаивалась.

Редко чувствуя себя одинокой, сегодня Элинор вдруг ощутила пустоту, а еще – собственную ненужность. Зачем она, гувернантка, в доме, где нет ребенка?

Желая принести пользу хотя бы в малости, Элинор села в нижней гостиной, окна которой выходили на улицу. Если незнакомцу опять вздумается следить за домом, можно будет увидеть его и приглядеть в ответ. Чтобы как-то занять себя, Элинор взяла со столика «Oeil de sortilège»[1] – оккультизм был в числе последних увлечений миссис Гамильтон – но не сумела осилить и двух страниц. Мысли ее витали слишком далеко, да и к тому же перескакивали с предмета на предмет. Элинор и сама не заметила, как задремала, и мысли превратились, должно быть благодаря статье в журнале, в причудливые грезы. Она преследовала кого-то во снах, оседлав невиданное тонконогое чудовище, одновременно похожее и на жирафа, и на стрекозу благодаря почти прозрачным слюдяным крыльям. Темнота, сквозь которую Элинор летела во сне, стремясь к единственному пятну света, полнилась звуками, далеким гудением, шорохом и стрекотом жестких крылышек каких-то насекомых, пугающим и в то же время манящим.

Этот звук и разбудил ее, наяву оказавшись настойчивым стуком в дверь.

Было уже темно, и, бросив взгляд на изящные часы на каминной полке, Элинор обнаружила, что уже почти полночь. Элинор тряхнула головой, потерла виски, пытаясь прийти в себя. От сна в неудобной позе затекло все тело и ломило шею, которую никак не удавалось размять. Никогда прежде такого не случалось, и сейчас, сидя в темноте, Элинор ощущала некоторую неловкость. От нее и так-то немного было пользы в последние дни, а теперь еще нерадивую гувернантку на полдня сморил сон в гостиной! Горничные, еще более нерадивые, не потрудились зажечь лампы, и единственный свет, что проникал в комнату, давали уличные фонари. Их желтизну приглушали наползающий туман и густая листва под окнами, и в гостиной было очень темно. Лишь смутно проступали из темноты очертания мебели.

Элинор поднялась и осторожно, держась за мебель, дошла до двери. В коридоре лампы были приглушены, в холле горела только половина рожков в люстре, и в целом дом казался если не вымершим, то затаившимся. Горничные не торопились открыть дверь, в которую все настойчивее стучали. Элинор замешкалась ненадолго, а потом пошла к двери, надеясь, что за ней окажется миссис Гамильтон, держащая Джеймса за руку. Мальчик, конечно же, будет растрепанный, весь перемазанный шоколадом и в криво застегнутой курточке, но – живой, здоровый и совершенно счастливый пережитыми приключениями.

Элинор сдвинула засов и открыла дверь. На пороге стоял незнакомец, весь в черном с головы до ног, и тонкие белые полоски воротника и манжет лишь оттеняли антрацитовую черноту его щегольского костюма. Лицо у него было бледное, и черные очки на носу выглядели зловеще. В руках, также бледных и показавшихся Элинор костлявыми руками мертвеца, мужчина держал трость из черного дерева с причудливым набалдашником. Вид незнакомца напугал Элинор, она попыталась закрыть дверь, но мужчина, выставив трость вперед, не позволил ей это сделать.

– Скажите Грегори, что прибыл его брат.

Элинор впервые слышала, чтобы у мистера Гамильтона был брат. Впрочем, можно было, пожалуй, уловить некоторое сходство, да только мужчины все равно различались, как день и ночь. Мистер Гамильтон излучал добро и тепло, тогда как от этого зловещего гостя веяло могильным холодом. Он сделал пару шагов, бесцеремонно отодвинув Элинор, и огляделся. Глаза оставались скрыты за черными стеклами, и это рождало смутную тревогу.

– Ну же, барышня, доложите обо мне Грегори! – поторопил мужчина, продолжая оглядываться. Чтобы придать вес своим словам, он пару раз ударил тростью по полу. – Поспешите!

Не следовало пускать этого мужчину, но теперь уже ничего нельзя было исправить. Элинор поджала губы, подобрала юбку и отправилась на поиски мистера Гамильтона, досадуя, что приходится оставлять незваного гостя одного в холле. Впрочем, следующая мысль, что черный незнакомец может что-нибудь украсть, показалась Элинор донельзя нелепой. Но как знать, что он может сделать? Элинор хотелось послать кого-нибудь приглядеть за «братом», но слуги куда-то подевались, точно попрятались.

Мистер Гамильтон нашелся в своем кабинете, там, где и проводил большую часть времени с момента исчезновения супруги. Он сидел в кресле возле камина, держал в руках книгу, но написанное там едва ли интересовало его. Мистер Гамильтон бездумно глядел на огонь и лишь перелистывал механически страницы. Элинор постучала, потом кашлянула, пытаясь привлечь внимание, и наконец позвала:

– Мистер Гамильтон! Мистер Гамильтон!

Он очнулся, тряхнул головой и, обернувшись через плечо, поглядел на нее недовольно. Элинор смутилась и поспешила сделать неуклюжий реверанс.

– Простите, что побеспокоила, сэр, но там пришел человек. Он утверждает, что он ваш брат…

– Брат?.. – мистер Гамильтон нахмурился, потом по губам его скользнула слабая улыбка. Подскочив с кресла, он уронил с колен книгу и даже не обратил на это внимание. – Где он, мисс Кармайкл?

– В холле…

Мистер Гамильтон отодвинул ее в сторону, совсем как «брат» парой минут назад, и бросился бегом к лестнице. Половицы отчаянно скрипели под его ногами, нарушая мертвую тишину дома. Элинор только услышала напоследок:

– Почему так темно?! Куда все подевались?!

Подкрутив лампы в коридоре, чтобы они давали больше света, Элинор пошла к лестнице, желая убедиться, что впустила в дом действительно брата мистера Гамильтона, а не грабителя или убийцу. Перегнувшись через парапет, она глянула вниз. Мистер Гамильтон замер, не выпуская из рук перила. Его «брат» так и стоял посреди холла, оглядываясь. Потом он снял очки – без них сходство с мистером Гамильтоном стало куда больше – и изогнул губы в жутковатой улыбке.

– Грегори.

– Дамиан.

Мужчины застыли друг против друга, неподвижно, и это мало походило на встречу двух родственников. В воздухе висело напряжение, от которого мурашки бежали по коже. А потом они оба очень похожим движением вскинули головы и посмотрели наверх, на лестничную площадку, где стояла, вцепившись в перила, Элинор. По коже пробежал холодок, а еще она почувствовала себя лишней. Быстро присев в реверансе – мисс Гайер, преподававшая в Колледже Святой Маргариты хорошие манеры, называла книксен лучшим способом для девицы развеять неловкость, – Элинор поспешила в свою комнату.

Глава третья

Свет газовой люстры резал глаза. Хотелось малодушно укрыться за давно ставшими привычными темными очками, но Дамиан заставил себя прямо смотреть на брата. Грегори ничуть не изменился. Он был в точности, как Дамиан помнил. Стоял, чуть поджав губы, вздернув упрямо подбородок, спрятав руки за спиной – чтобы не видно было сжатые кулаки. Таким Грегори был десять лет назад, и двадцать лет – тоже. О чем говорить, он, кажется, не знал, а Дамиан, в свою очередь, не собирался первый начинать разговор, хотя его и глодало любопытство.

За последние двадцать лет они не перекинулись и дюжиной слов. Целая жизнь была проведена вдали друг от друга, в обиженном молчании, и сейчас нелегко было заговорить снова. В таких случаях начинают обычно с ничего не значащих слов.

– Ты приехал, – сказал Грегори.

Дамиан ухмыльнулся. Он поставил трость на подставку, бросил шляпу на столик, рядом положил очки. Держался уверенно, старался придать своим движениям вальяжную леность, хотя, пожалуй, идти сейчас без трости ему было бы нелегко. Продолжая изображать ту же уверенность и леность, Дамиан облокотился на небольшую мраморную консоль.

– Ты позвал. Мне стало любопытно. Ты сказал, тебе нужна моя помощь.

Грегори досадливо поморщился. Он, должно быть, не единожды уже пожалел, что послал то сообщение. Но менять что-либо было поздно. Сам способ – капли крови и слова, отпущенные с ветром, – говорил, что дело срочное и… необычное. С проблемами обыденными, простыми, тривиальными Грегори справился бы сам или же прибег бы к помощи полиции, докторов, юристов. Ему, однако, для чего-то потребовался брат.

– Лаура пропала, – неохотно сказал Грегори.

Дамиан вскинул брови.

– Вот как. Что ж, я тебя предупреждал. Вернее, – он поднял руку, видя, что брат собирается что-то сказать, – я мог бы тогда тебя предупредить, что Лаура – не лучший вариант. Но ты бы меня не послушался. Ты и нашу мать не послушался. Как по мне, эта женщина еще долго протянула. Десять лет, надо же! Не волнуйся, дорогой брат, ты найдешь себе кого-нибудь получше.

– Лаура забрала с собой нашего сына, – сухо сказал Грегори. – И проблема не в этом. Идем за мной.

Идти пришлось на третий этаж, в жилые помещения. Грегори легко взбежал по лестнице, а вот Дамиан, миновав два лестничных пролета, совсем выдохся. На площадке Дамиан остановился, переводя дух, и облокотился на парапет. На ум пришла миловидная девица, что открыла дверь. Всего несколько минут назад она стояла здесь и сверлила братьев Гамильтонов взглядом строгим и любопытным. Глаза у нее были какие-то странные…

– Что это за девица? – поднявшись к терпеливо дожидающемуся его Грегори, поинтересовался Дамиан, оглядывая холл сверху. Люстра была совсем рядом, и ее тусклый, сероватый свет раздражал глаза, отчего перед ними плясали мошки. Из-за этого мерещилось всякое, и словно таилось что-то в тенях.

– Деви… А, мисс Кармайкл, гувернантка Джеймса, – отмахнулся Грегори. – Идем, тебе нужно взглянуть на это.

Дамиан кивнул и пошел за братом по коридору, освещенному тем же серо-голубым газовым светом. Пламя в лампах подрагивало под неровным напором, и по стенам скользили причудливые тени. В них угадывалось что-то дурное, темное. Словно бы в доме жило нечто опасное, недоброе, и сейчас оно приглядывалось к новичку. Грегори ничего этого не замечал, но он и в детстве обладал выборочным зрением и предпочитал игнорировать все неудобное. Дамиан не мог себе позволить такую роскошь. Задержавшись на пару мгновений, он нарисовал ногтем на вычурных зеленых обоях несколько знаков, которые давно хотел испробовать. Тени отступили, дышать стало легче.

– Это здесь, – сказал ничего не замечающий Грегори.

Комната, несомненно, принадлежала женщине, и притом – совершенно лишенной вкуса. С сорочьей настойчивостью она сносила в свое убежище все, что ей казалось красивым, и в результате спальня напоминала дешевую мелочную лавку, где уродливая статуэтка танцовщицы соседствует с изящной вазой французского стекла.

– Чудовищно, – прокомментировал Дамиан, оглядываясь.

Что-то в этой комнате смущало его, но уловить причину никак не удавалось. Возможно, с толку сбивали все эти бессмысленные безделушки. Дамиана вообще легко сбивали с толку женщины, сочетающие в себе нарочитую хрупкость, расчетливость и притом, как правило, глупость. Исключение составляли ведьмы, с ними иногда удавалось поладить. Но хоть в домах ведьм и царил схожий беспорядок, все их «безделушки» все же имели особый смысл и практическое применение. А какой смысл у серебряных шкатулок, флакончиков и странных сооружений из ракушек и сухоцвета? В этой комнате быстро начинала болеть голова. Грегори, кажется, испытывал схожие чувства. Во всяком случае, двигался он неловко, точно боялся что-то разбить, испортить, да просто сдвинуть с места, нарушив особенный женский порядок.

Успешно добравшись до двери в дальнем конце комнаты, Грегори отпер ее, распахнул и поманил Дамиана.

– Это здесь. Взгляни.

Борясь со слабостью и головокружением, Дамиан добрался до двери и заглянул внутрь. Гардеробная, полная ярких нарядов, дамских безделиц, шляпных коробок и вещей, на которые мужчине постороннему смотреть не положено.

– Пол, – подсказал нетерпеливо Грегори.

Дамиан опустил взгляд. Потом медленно, цепляясь за косяк, опустился сам, сел, скрестив ноги, и подпер щеку рукой.

– Ты поэтому позвал меня?

– Я пытался связаться с матерью, – неохотно отозвался Грегори. – Но она уехала. МакБрайд не знает, куда.

– Катриона положила жизнь на бесплодные попытки вернуть меня, так или иначе, тем или иным способом, – пожал плечами Дамиан. Кончиками пальцев он провел по краю следа, ощущая странный, противоестественный жар. – Вероятно, она и сейчас занята тем же самым и может оказаться… хоть в Китае, хоть на Аляске. Когда это появилось?

– Понятия не имею, честно говоря. Горничная утверждает, что в день исчезновения Лауры оно уже было. Она считает, что кто-то опрокинул тут грелку.

– Грелку? – Дамиан, пусть это и было сейчас неуместно, рассмеялся под мрачным, неодобрительным взглядом брата. – Это такая здоровенная медная сковорода на длинной ручке?

– Бетси ничего странного в этом следе не увидела, – покачал головой Грегори. – Ни она, ни Сьюзан, ни кто-либо еще. Поэтому мне и понадобилась твоя помощь. Это не просто след от углей, оставленный нерадивой горничной.

– Это не просто след от углей, – согласился Дамиан, ведя пальцами по контуру ожога. Паркет был сложен из отличного качества дубовых досок, а древесина эта, помимо твердости и надежности, обладает еще одним свойством: она не приемлет чужеродное колдовство. На ней не так-то просто оставить свой след. – Кто обратил на это твое внимание? Только не говори, что сам бросился проверять женину гардеробную: вдруг она в шкафу спряталась!

В ответ на эту колкость Грегори нахмурился и ответил неохотно:

– Гувернантка, мисс Кармайкл.

– Эта серая мышка? – Дамиан удивленно вскинул брови, припоминая. Статная, стройная, с прямой, как палка, спиной – это отличает, кажется, всех гувернанток на свете. Равно как и скучное коричневое платье с белыми манжетами, практичная обувь и учительский пучок, от одного взгляда на который начинает ломить виски. Вот только глаза у этой серой мышки были необычные, светло-карие, цепкие и, как сейчас понял Дамиан, с золотистыми искрами. Такие, пожалуй, видят больше обычного, и мышку следует допросить хорошенько. – Расскажи мне все по порядку.

Рассказ, ради которого пришлось подниматься с пола и спускаться на этаж вниз, в кабинет Грегори, вышел долгий и сбивчивый. Дамиан устроился в кресле у растопленного камина – он всегда любил живое тепло, – закинул ногу на ногу, следя за тем, как брат подносит ко рту стакан виски, но, не отпив, вновь опускает. Такое в воспоминаниях Дамиана, тусклых, поблекших, точно плохая фотокарточка, проделывал с сигарой их отец, когда нервничал: то подносил ко рту, то убирал, то вновь закусывал желтыми зубами, но так и не зажигал. Ничего другого, кроме этой нелепой сцены с сигарой, на память не приходило.

Грегори рассказывал о своей жизни в последние десять лет, о Лауре, ее привычках и странностях, но Дамиан не прислушивался. Куда больше его интересовал сам дом. Он неплохо защищен, чувствуется рука Катрионы. Да и личная защита Грегори действует исправно: фамильный перстень мерцает знакомым теплым живым светом. Тени, увиденные в коридоре, не опаснее мошкары или крыс в подвале, они есть везде. В конце концов, тени сопровождают Гамильтонов столетиями, к ним давно уже привыкли все в семье. Едва ли эти слабые, едва различимые создания могли соблазнить или похитить полную жизни молодую женщину. В Лауре, насколько понял из сбивчивого рассказа брата Дамиан, не было ничего, способного их привлечь. Несмотря на страшные месяцы в замке, Лаура оставалась полной жизни, и странности у нее были неопасные. Любому нужно порой вырваться на волю.

– Ты слушаешь меня?! – раздраженно воскликнул Грегори, оборвав рассказ на полуслове.

Дамиан отвел взгляд от языков огня.

– Это Силы.

Грегори фыркнул.

– Ты имеешь в виду те страшные истории, которыми в детстве мать заставляла нас держаться подальше от холмов? Мы с тобой прекрасно знаем, что это – выдумки.

Дамиан покачал головой.

– Мы предполагаем, что это выдумки, Грегори. Ни ты, ни тем более я не залезали в холмы достаточно далеко, и, признаться… потом я так и не рискнул проникнуть внутрь. В любом случае Силы – выдумка не большая, чем феи или, скажем, Дьявол.

– Я не верю ни в то, ни в другое, – покачал головой Грегори.

– Твоя воля. – Дамиан пожал бы плечами, если бы не был так утомлен дорогой и этим разговором – и тем, что ощущалось в воздухе. Тревожно было. – Силы, хочешь ты того или нет, не выдумка.

– Как там говорила наша матушка? – Грегори криво ухмыльнулся. – Нечто неодушевленное, но вполне разумное?

– Genius loci, – кивнул Дамиан. – Nullus enim locus sine genio est[2]. Я столкнулся с чем-то похожим пару лет назад в Алжире. Я оказался там по просьбе одного приятеля и участвовал в поисках пятерых человек. Все они исчезли бесследно из запертой тюремной камеры, лишь на полу остались похожие следы. Поиски по всему Бону и окрестностям мало к чему привели. Найден был лишь один из пропавших, и в не самом лучшем состоянии. И все, что он мог сказать, – его товарищей забрали «особыми путями» некие Силы.

Тут Грегори промолчал, но скептическое, с ноткой презрения выражение его лица говорило само за себя.

– Да, – согласился Дамиан. – Это всего лишь удобное слово, подходящий термин. С тем же успехом он мог бы сказать, что его товарищей похитили джинны. И все же я уверен: его «Силы» и то, что этим словом называла наша мать, – это одно и то же. Меня озадачивает, даже пугает другое: как они могли пробраться сюда? Твой дом – не алжирская тюрьма, он хорошо защищен. Катриона наведывалась неоднократно, как я вижу.

Грегори удивительно знакомым образом прикусил губу. Так он всегда делал в детстве, стараясь сдержать раздражение. Грегори всегда славился своей уравновешенностью. Дамиан – тем, что с легкостью выводил брата из себя, чего не удавалось больше никому в замке. Впрочем, обычно хватало улыбки, чтобы уладить конфликт.

Сегодня улыбка не помогла. Дамиан прекрасно отдавал себе отчет: сегодня улыбка у него выходит кривая, недобрая, больше похожая на оскал или гримасу боли.

– Вот, что мы сделаем, Грегори. Я внимательно изучу дом, и в особенности – комнату Лауры, и завтра дам тебе ответ. Проводи меня наверх.

На этот раз дорога в комнату Лауры заняла, кажется, вдвое больше времени. Дамиан старался скрыть накатывающую приливными волнами слабость, делая вид, что заинтересован тенями в углах коридора, гравюрами на стенах – достаточно паршивыми, оставленными тут и там безделушками. Пару раз он сострил по поводу вкуса брата и его жены, пару раз посетовал на нерадивую прислугу, оставляющую неубранной пыль. Было уже почти три часа утра, когда они, наконец, добрались до спальни Лауры. Тут Грегори замешкался.

– Я останусь тут, – твердо сказал Дамиан. – Один. До завтрашнего вечера. Завтра я расскажу тебе все, что сумел узнать. А сейчас, брат, пожалуйста, оставь меня.

Не оглядываясь более на Грегори, Дамиан шагнул в комнату и осторожно прикрыл за собой дверь. На медный ключ, торчащий из замка, подвешена была легкомысленная бледно-желтая кисточка, и она отчего-то раздражала, нервировала, вызывала желание оторвать ее и выкинуть. Этот мертвенный оттенок желтого Дамиану никогда не нравился. Повернув ключ, Дамиан вытащил его и бросил в ящик дамского столика в кучу мелких вещиц, назначение доброй половины которых было ему неизвестно.

Обстановка женской спальни подавляла его. Что за человек была Лаура? Почему окружала себя таким количеством ненужных вещей? Что пыталась спрятать за всеми этими блестящими безделушками? Или же и в самом деле была такой глупой пустышкой и искренне любила эти ленты, перья, безвкусные фарфоровые статуэтки и серебряные коробочки?

Дамиан огляделся внимательнее, но осмотр комнаты ничего ему не дал. Украшения, дамские вещицы вроде миниатюрного бронзового зеркала, отделанного эмалями, или хрустальных флаконов с золотыми крышечками; яркая дорогая одежда – Грегори не скупился на капризы своей жены. Полдюжины книг, все сплошь дешевые слезливые романы. Чуть особняком забытый на подоконнике журнал, «Oeil de sortilege», достаточно авторитетное и потому не известное широкой публике издание, посвященное оккультизму. Дамиан пролистал его, просматривая статьи, но ничего примечательного не нашел. Этот выпуск был ему знаком, почти полностью посвящен египетским древностям, но едва ли мумии, ветхие папирусы и мистические тайны герметиков имели какое-то отношение к исчезновению Лауры и его племянника. Единственной любопытной вещью была заложенная между страниц листовка Спиритуалистического Братства, одного из множества мистических обществ, выросших в последние годы, точно плесень на корке отсыревшего хлеба. Дамиан сделал себе пометку: расспросить Грегори, как давно у Лауры появился интерес к оккультизму и что связывало ее со Спиритуалистами. Впрочем, Дамиан не сомневался, что это Братство – точно такие же шарлатаны, как и все им подобные. В мире не так-то много настоящих медиумов, магнетизеров и магов, и те, кто владеет подобными силами, предпочитают держаться особняком и не связываться с подобными обществами. Это так же постыдно, как и выступать в ярмарочном балагане.