Я вернусь к тебе, милая!

А потом стала заглядывать в глаза и спрашивать, как я себя чувствую, почти шепотом.

– Ну вот, – сказала я маме, – Сказочке конец, едем домой вдвоем, будем жить с тобой, мамочка, как всегда вместе. Как и все наши прекрасные, любящие женщины в семье.

– Мирочка, ты спокойна, доченька?

– Я очень спокойна, мне лекарство дали. И с собой дали, не волнуйся. Сейчас приедем, попьем чай и ляжем спать.

– Солнышко, а если я тебе скажу, ты плакать перестанешь?

– А я разве плачу?

Неожиданно почувствовала прохладу на мокрых щеках.

«Что со мной? Что это такое со мной? Опять началось. Господи, да я же не плакала уже три дня. Я же люблю маму, зачем мне плакать?»…

Три последних дня я таскалась счастливая по палате и коридору. Надо было больше двигаться и быть уверенной, что всё будет хорошо. А сейчас опять хотелось лечь и ни о чем не думать.

В груди что-то разбилось, снова пришли те слова обидные: «Что ж ты у меня неверная такая». Снова захотелось ответить: «А кто это сказал мне? Верный преданный друг? Самый верный парень, целующийся за моей спиной? Или жених, который женился на другой?»

Как хорошо было раньше. Когда не знаешь ничего. Сначала жизнь, как песенка. Игры в полицейского, в прятки, когда в одних кустах в обнимку сидишь, хихикаешь, …конфетки, мороженое, цветочки, прогулочки в темноте. Потом первый Новый год вместе, мандаринка чищенная и долька в рот вместе с глубоким поцелуем. Потом… любовь такая, что стыдно. Несмелая, но безумно приятная. А потом еще сильнее любовь взрослая – «Ты моя жена, Мила, мы скоро поженимся, из армии меня любимая жена будет ждать!» И вот Илья, какой нехороший, был против нашей свадьбы, деньги считал, первым жениться хотел. Отложить пришлось свадьбу младшему Никитушке.

Никита сказал, как настоящий мужчина: «Я вернусь к тебе, милая, и мы поженимся».

Зачем-то встала и пошла назад в больницу. Хотела, наверное, глаза Вадима Николаевича увидеть и снова почувствовать его желание меня изучить. Понравилось, что он сказал – нормальные отношения не похожи на несчастную любовь.

В общем, он понял, что я ненормальная, и распознал, что со мной. Единственный из всех смог объяснить, почему я так несчастна и одинока. Оказывается, это не любовь виновата….

Илья был такой ненавистный, обидел меня, доверчивую. Все детство ему доверяла, а он чуть не изнасиловал… Но изменилось моё отношение, сейчас я хочу его слушать и видеть. Поняла, что он думает обо мне, когда что-то делает или говорит. Мы за это время стали близкими людьми по духу.

Этот парень относится ко мне по-иному, чем Никита. Что произошло? Слова не подберу. Раньше, если в гости к Никите приходила, мы сталкивались, он замирал ненадолго и кивал «Привет!».

Я знала, сейчас он тоже обо мне думает, когда брату младшему уступает. Не о себе, а обо мне. Только разве Никита сможет ко мне вернуться? А невинность вернется? Дом наш заброшенный, возлюбленное место для встреч, … чистая любовь вернется?

Я стояла на входе, не решаясь открыть дверь, а мама за спиной. Вздохнула и открыла.

Сказала ей:

– Мам, я, кажется, забыла свои цветы. Сейчас вернусь.

И пошла обратно в палату.

С Ильёй я начала улыбаться. Всё было совсем иначе, в каких-то незначительных мелочах, взглядах, прикосновениях, дыхание у него … свежее и чистое, без запаха сигарет. У Ильи вкусное дыхание.

Или я это сама придумала, чтобы замуж выйти за первого встречного?

– Мирош, ты устала, присядь! – мама подкралась, когда я, прислонившись к стене, пыталась принять единственное правильное решение.

– Нет, мамочка, все в порядке. Цветами пусть наслаждаются те, кто остался. Им надо выздоравливать.

Я села на кушетку и уставилась на свою сумочку.

Мама села рядом и вздохнула:

– Мирочка, девочка моя. Не может Илюша приехать, в полиции он сидит. Подрались они с братом, на улице подрались при всех. Полицию кто-то вызвал, или мимо они проезжали, не знаю, дочка. Обоих забрали. Наташа мне позвонила, сказала, что Илья приедет… Наверное, никак его не выпускают. … Я знаю, плут драку начал, бессовестный. Пойдем, моя хорошая, не будем больше ждать. Сами уедем, слышишь?

Поворачиваясь к маме, я неуверенно качнула головой.

Она обняла меня за талию и машину вызвала.

Когда вышли, я вздрогнула от резкого порыва прохладного ветра. Оказалось, что небо совсем потемнело.

«Гроза ночью будет, … воздух пахнет озоном…»

Мы поехали с мамой в обнимку. Зашла я в калитку, воздух влажный, дождь уже вот-вот… Собаку свою любимую увидела, села и нежно за уши начала трепать, слезы закапали. Почувствовала холодный нос и горячий язык.

Мама меня зовёт, а я и не слышу. Еле поднялась, зашаталась и пошла на крыльцо по ступенькам.

Вот и мой дом родной, запах сена и компота из сушеных яблок.

– Доченька, иди, я котлетки тебе пожарила и рыбку с лучком, минтайчик. Иди, моя радость. Пусть там Илюша разберется и в гости к нам придет, да? Сейчас гроза пройдет, завтра утром солнышко выглянет, и мы с тобой утречком прогуляемся за молочком парным, дойдешь? Или пока тяжело? Дочка?

– Да, мама, я здесь, пойду, полежу. Окошко открою и полежу на своей кровати…

– Мирошка, я тебе другую комнатку приготовила. Мне бабушка одна сказала, очень хорошая бабулечка, что лучше тебе заново. Не надо на больное место ложиться, надо место сменить. Вот комната твоя и постелька чистенькая. Иди сюда.

Мама подвела меня к нашей гостевой комнате, где обычно тётя Нина, сестра ее ночевала, когда приезжала. Я туда красивые шторы сшила, разноцветные в нежных цветах на белом фоне, когда показывала – все такие хотели.

Я вытерла щеки и пошла мыться. На улице гремел гром, сверкали молнии, в окна бил дождь. Мама помогла мне помыть голову аккуратно, на шее пакет я держала, чтобы не замочить маленькую свою повязку.

Шампунь благоухал, я уже была чистая, розовенькая, свежая в своем платье-халатике мягком, махровом … цвета персика. Мысли были только о том, что дома я, и гроза скоро пройдет.

Я легла и достала шестое свое письмо:

«Здравствуй, Никита. Я понимаю, у тебя своя жизнь, Лия радует тебя красотой. Наверное, поэтому ты не звонишь мне и не спрашиваешь, как я себя чувствую. Второй месяц я в больнице, и мне не становится лучше. Но и хуже тоже не становится. Ты не приедешь ко мне, хотя я тебя жду изо дня в день.

В часы посещений ко мне по выходным приезжает мама, ей надо работать. Денег у нас очень мало и … все уже знают, наши одноклассники и родственники, что со мной плохо. Деньги собирают. Ко мне приезжали, но я только из окна помахала. Боялась при всех будет плохо. Теперь я не могу стоять и тебя ждать в часы посещений с шестнадцати до девятнадцати. Но я всё жду и жду.

Представляю, как ты приедешь и скажешь, что будешь со мной и проводишь меня в последний путь, мой милый Никита.

Если бы я вышла отсюда, и мы могли вернуться домой, провести хоть один день вместе, пройтись по нашим дорожкам, где мы любили гулять. Но это можно только в мечтах. Никакой операции не будет, я буду так жить, пока что-нибудь не случится. Жить в больницах. Или дома, если больницы от меня откажутся. Но гулять я так больше не смогу.

Иногда мне дают такие лекарства, чтобы я много спала. А я не хочу спать, хочу думать о тебе и мечтать.

Как вы там с твоей невестой? Ходите под ручку? Гуляете?

Я боюсь представлять, как ты обнимаешь и целуешь её, но это ведь неизбежно. Она умеет любить, и ты умеешь любить.

А я больше так не смогу.

Напишу тебе, если что-то в моей жизни изменится.

Люблю тебя, Никита, очень сильно люблю!».

Так. Хорошо. Это уже не вызывает у меня чувства скорби, только … обиду. Ладно. Теперь пятое письмо. Не буду сегодня в грозу экономить жизни! Прочитаю всё! Каждый месяц одно письмо, да. Я не заваливала тебя письмами, Никита! Я старалась не писать каждый день… хотела, но понимала – это только мне надо. А тебе – одно письмо в месяц, и все, все они вернулись непрочитанные тобой.

«Я дома! Никита, я дома!

Буду жить ради мамочки, она рядом, я люблю её, и дом свой люблю. И собаку. Как мне сегодня хорошо!

Пусть и у тебя будет все хорошо, любовь, семья, дети.

Хочу написать тебе правду – у меня детей не будет.

Мама раньше боялась, что мы с тобой случайно ребеночка в подоле принесем. Раньше она думала, что это так просто, но я знала, как страшно мне было. Я тосковала по нашей детской любви и боялась взрослой.

А сейчас она говорит моей тёте, которая в гости приехала, тихо-тихо говорит, что лучше было мне родить от тебя по малолетству. Внучка или внук у нее бы уже росли. И я воспитывала, и она. А так – врачи запретили, беременность и роды я теперь не вынесу.

Ты хотел со мной близости, а я видела в этом что-то плохое. Ты говорил, что если люди любят друг друга, и жить без любви не могут, в шестнадцать лет можно, а нам уже семнадцать, мы скоро поженимся. Взрослые узнали бы и осудили…

Я согласилась, ты стал первым мужчиной в моей жизни, единственным.

Согласилась и очень боялась. Помнишь, как я боялась? Очень сильно, Никита. Но если бы у нас получился ребенок, всё было бы по-другому. Тебя бы и в армию не забрали, и мы с тобой стали мужем и женой. Никита, скажи, тебе хотелось тогда ребеночка? Мне было очень страшно, но я всегда хотела малыша от тебя.

Удачи тебе и любви.

Целовать не имею права, ждать не буду. Я уже неполноценная, умирающая, никому не нужная, кроме своей матери».

Я знала, что боль от расставания не была бы такой сильной, если бы он вернулся один и спокойно сказал, что разлюбил. Та боль при виде его, обнимающего невесту, гордого и дерзкого… была яркой, как белый свет, ослепляющей. Я ненавидела её. Разлучницу. А Никиту своего любила еще сильней.

Молния за окном сверкнула ярким светом и через несколько секунд я услышала страшный гром, залаяла моя собака. А потом завыла и заскулила.

Я вышла из комнаты и пошла спасать моего Бандита-Любимчика. Да, у пса было два имени. Он был в детстве Бандитом, хулиганил, срывался с цепи, носился, прижав уши и радостно улыбаясь, крал вкусности, гонял соседских уток, перегрызал все веники и … Он постоянно что-то перегрызал. А потом повзрослел и стал Любимчиком. Ласково в глаза заглядывал и голову подставлял, чтобы погладили.

Погода сегодня совсем не романтичная, но я потихоньку начала успокаиваться и шептать:

Гроза за окном, гроза стой стороны окна,

Горят фонари и причудливы тени,

В маминой спальне уже была темнота, а я прокралась мимо и открыла дверь в сени, тут же включила там свет. Снова услышала, как моя собака заскулила.

Вышла на крыльцо, где меня сразу овеяло теплым грозовым дождем, мелкая взвесь и крупные капли… Свет из сеней освещает дорогу к конуре. И тут я поняла, что мою собаку кто-то гладит… какой-то человек.

А пёсик мой высунул голову из будки и поскуливает.

Человек повернулся, и я увидела светлое лицо Никиты. Раздутое какое-то лицо. Когда мы ночью встречались, я не смотрела на него. Стояла спиной, дышала в грудь, целовала в губы, но в лицо и в глаза не смотрела. А тут на меня уставились его глаза. Или не его…

Я быстро забежала и закрыла за собой дверь. Дрожащими руками повернула ключ. Меня затрясло мелкой дрожью.

Я зашептала песню, которая тут же пришла мне яснее ясного:

«Он рвется туда, где не нужен сейчас его пыл и горячая кровь.

Когда-то и песня сочилась вдали в объятьях цепей и оков.

И если уснул человек в эту ночь, так значит, крепко заперта дверь.

И если уж нужно кому-то помочь, не прошибешь этот сон, ты поверь.

Не забывай его, поплачь, но все ж люби

Не последняя ночь с валидолом в руках, ты пойми».

В дверь тихо и осторожно постучали. Я прижалась спиной и чувствовала, что могу даже упасть в обморок, но откуда-то взялись силы улыбнуться и повторить «Не забывай его, поплачь, но все ж люби…» Через несколько секунд Никита нервно застучал в двери.

«И пускай стучит, он под навесом стоит. Гроза скоро кончится».

Но Никита уже, похоже, не мог сдерживать себя:

– Мила, открывай! Я не уйду! Ты должна мне всё объяснить! Мила!

Я не отвечала, но он продолжал настойчиво стучать, проснулась мама и я увидела в коридоре её силуэт.

Она спросила только:

– Дочка? Это Илюшенька пришел?

Я покачала головой.

Никита продолжил настойчиво стучать, и крикнул из за двери:

– Я сейчас буду выбивать твою дверь ногой! Я выбью окно! Мила-а-а! Все окна! Все до одного! Я не шучу! Поговори со мной, открой!

Испугалась, что он и правда выбьет все окна, поэтому повернулась к закрытой двери и сказала:

– Никита, уходи домой, нам не о чем говорить!

– Это я буду решать!!! Слышишь меня? Я мужчина, и я буду решать! Мила, никуда не уйду, пока не услышу, что ты задумала! Открывай, или я … всё здесь… Я твою собаку уведу!

Мама медленно подошла, обняла меня и сказала мирно, успокаивающе:

– Иди спать, доченька, пусть этот хмырь там беснуется. Илью упёк, а сам улизнул. Иди спать и не волнуйся. Как ты себя чувствуешь, Мирошка?

– Собаку жалко.

– А ты его не жалей. Не жалей. Он тебя не жалел, и ты брось.

– Я про Бандита, мама. Про мою собаку.

– Да на кой он ему сдался, твой старый пёс? Это ж он языком молотит от бессилия и злобы.

Она подошла к двери и громко сказала:

– А ну пошел отседова, кобель. Иди своим кобелиным языком чеши кому другому. Мирослава тебя видеть не хочет, и знать не желает. А только тронешь дверь или окно, в полицию звоню и отцу твоему Василию Иванычу! Иди, куда шел, плут шелудивый. Не тронь мою девочку, только лучше стало он тут, как тут! Кобелиная морда! Проспись, очухайся! Завтра с тобой сама поговорю поутру!

Мамины слова рассмешили. Или, я, может, просто удивилась, что она как заправский деревенский мужик Никиту отчихвостила.

Сразу же послышались удаляющиеся шаги и я улыбнулась.

А еще через минуту в моей бывшей спальне раздался звон разбитого стекла, громкий и такой страшный, осколки на пол еще долго сыпались.

Не дожидаясь, пока Никита влезет в окно, мать схватила в сенях какие-то грабли и побежала в мою бывшую спальню незваного гостя отгонять.

А я стояла словно каменная статуя, боясь даже слово сказать. Никогда такого у нас дома не было.

Наконец, отмерла и пошла посмотреть.

Мать его гнала, но Никита не уходил.

Несколько мгновений я смотрела, как она машет в окно палкой, а потом разворачивается и просит меня принести телефон, чтобы полицию вызвать.

Мне показалось, что мир перевернуться с ног на голову, и мой ласковый Никита ворвется к нам в дом, разрушая все вокруг.

В эти секунды, я забыла обо всем на свете, кроме этого слова и крикнула: «Мне было больно, ты, Никита знал, что мне было больно!!!»

Внезапно я поняла, что гормоны дают о себе знать. Я разозлилась. Впервые за много лет я очень сильно разозлилась, как солдат на войне, когда его товарища немцы убили.

Я обняла маму и попросила её не вызывать полицию, потому, что я хочу поговорить с этим плутом.

Подошла к окну. Внизу под дождем стоял Никита, поднял на меня светлое лицо.

«Лампа в глаза»

Я взяла настольную лампу, включила и направила на него. Под ногами хрустело стекло.

Никита сделал один шаг ближе ко мне. Затем еще один, и вот он уже дотянулся и положил руки на подоконник.

Направила лампу на руки и увидела след от обручального кольца такой светленький.

Он тут же протянул ко мне эти руки и почти прикоснулся, так близко я стояла.

– Мила… – простонал он – Смотри, до чего ты меня довела! Зачем ты так?

– Как? Я разве плохо себя веду? … Бью тебе стекла? … Угрожаю увести любимую собаку? … Свадьбу пытаюсь отменить?

Дождь начал стихать, но на Никиту падали капли с веток наших яблонь. Я вдруг увидела его чуть припухшее лицо, разбитую губу и поняла, что Илья его не бил в полную силу. Так, «погладил». Но не бил, иначе он бы лежал, а не стоял бы тут передо мной.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.