Ремонт Земли. Трансатлантическая история экологической реставрации

Подобно тому как пришедший на смену философии Просвещения романтизм столкнул Homo sapiens с пьедестала и подверг сомнению его способность ответственно распоряжаться природными системами, постромантические мыслители пошли еще дальше и оспорили саму мысль о том, что человеческое вмешательство всегда идет этим системам на пользу. Если Бюффон считал, что просвещенный человек всегда благоприятно влияет на природу, а Марш затем уточнил, что он может навредить ей, к XX веку некоторые натуралисты начали говорить о том, что сама природа лучше распоряжается землей, чем человек. Для этой растущей группы энтузиастов дикая, нетронутая природа стала мерилом нормального, здорового состояния земли. На основе этого убеждения в благотворности дикой природы возник третий вид реставрации, который мы обозначим как репаративную натурализацию. О. Леопольд является, наверное, самым известным пропонентом репаративной натурализации, которую еще можно назвать ревайлдингом – процессом восстановления поврежденных диких экосистем. Сегодня этот вид реставрации наиболее популярен, но далек от того, чтобы полностью заменить собой два остальных. Если для Бюффона «культура» являлась главным фактором спасения природы, а для Марша – ее главной угрозой, для Леопольда «натура» – главный фактор спасения. Каждый из этих деятелей работал в рамках парадигмы, установленной его предшественниками, при этом добавляя в нее новые элементы. Одна из задач главы 6 состоит в том, чтобы провести различие между тремя точками зрения, показав при этом, как их смешение может привести к недоразумениям на этапе планировки, непосредственно в процессе реставрационных работ.

Последней задачей книги является намерение выявить и показать читателю те тесные связи, которые существуют между движением в пользу охраны дикой природы и ревайлдинг-движением. Дикая природа – это объект, а ревайлдинг – процесс, который на нее направлен. Оба движения появились благодаря чувству восхищения неким идеалом (реальным или мифологизированным) нетронутой дикой природы. Вряд ли можно назвать совпадением то, что Леопольд стал одним из членов-основателей появившегося в 1935 году Общества дикой природы, будучи при этом одним из ведущих сторонников реставрации диких земель. В 1934 году Леопольд в должности председателя дендрария Висконсинского университета утверждал: его главной задачей в этой роли было «воссоздать… образец исконного Висконсина, того, как выглядел округ Дейн, когда наши предки прибыли сюда в 1740-х годах». Позже он писал в «Альманахе Сэнд Каунти», что «первым правилом умелого ремесленника является сохранение всех составных частей» [Jordan 1983]. Таким образом, для Леопольда умелым реставратором является тот, кто выявляет, сохраняет и собирает элементы экосистем прошлого. Советуя землеустроителям «думать, как гора», Леопольд тем самым предлагает им обращаться с землей так, как с ней обращалась бы природа в отсутствие людей. Леопольд считал, что и защита дикой природы, и реставрация поврежденных экосистем являются частями одного процесса по способствованию самоорганизации безлюдной природы. История реставрации может как помочь разобраться в наших представлениях о деградации окружающей среды, так и внести ясность в представления о дикой природе.

Как предостерегает нас историк окружающей среды У. Кронон, дикая природа не приемлет человека, а мы, поклоняясь ей, пренебрегаем близкими нам повседневными очеловеченными ландшафтами [Cronon 1995]. Когда активисты лоббируют сохранение дикой природы или работают над ее восстановлением, они в конечном счете больше доверяют природе, чем людям. Я считаю, что и Леопольд, и Марш придерживались типично американских взглядов на природопользование. Через 70 лет после того, как Марш призвал американцев скептически относиться к тому, как человек обходится с Землей, Леопольд сказал им доверять тому, как ей распоряжается сама природа. В то же время по другую сторону Атлантического океана итальянцы придерживались совершенно иного взгляда на мир, сохраняя веру в благоприятное влияние человека на окружающую среду. Таким образом, предостережения Кронона относятся скорее к американцам, чем к тем, кто сохраняет уверенность в способности человечества ответственно распоряжаться природой. Впоследствии мы увидим, что история реставрации предоставляет прекрасную возможность для изучения идей дикой природы, бытующих вне американского контекста.

В конечном счете может показаться, что реставраторы Сикстинской капеллы восстанавливали исключительно «культуру», а реставраторы дикой местности воссоздают только «натуру». На самом деле и в капелле, и в диком лесу «натура и культура» переплетаются в гораздо большей степени, чем может показаться на первый взгляд. Неважно, мыслим ли мы, как Бюффон, Марш или Леопольд. Любой реставратор имеет дело и с «натурой», и с «культурой». Но его взгляд на их роли в процессе реставрации зависит от того, к кому он себя относит – садовникам-культиваторам, восстановителям или натурализаторам.

Когда в 1960-х годах руководитель Сьерра-клуба Д. Брауэр боролся с беспорядочным массовым строительством гидроплотин, которым занималось Бюро мелиорации США, он использовал Сикстинскую капеллу в качестве метафоры Большого каньона. С точки зрения Брауэра, уничтожение природного наследия являлось еще бо́льшим преступлением, чем уничтожение цивилизационного наследия. Когда сторонники строительства плотины в Большом каньоне аргументировали свою точку зрения тем, что туристам станет сподручнее исследовать каньон на лодках, Брауэр ответил на это полностраничным объявлением в The New York Times. Оно гласило: «Может, и Сикстинскую капеллу следует затопить, чтобы туристы смогли лучше разглядеть ее своды?» Этими словами Брауэр фактически повторил аргументы Дж. Мьюира, который двумя поколениями ранее боролся со строительством плотины в каньоне Хетч-Хетчи Йосемитской долины. «Перегородить Хетч-Хетчи – святилище, которому нет равных среди воздвигнутых человеком! С тем же успехом мы можем затопить все церкви и соборы, превратив их в водохранилища», – сокрушался Мьюир. Сравнивая дикие каньоны и долины с человеческими святынями, эти активисты тем самым пытались открыть глаза на наши самые сокровенные представления о мире природы. Мьюир указал на то, что дикая природа может обогатить человеческий дух. Брауэр же напомнил, что творения природы могут соперничать с творениями человечества или превосходить их. В обоих случаях на кону стояло сохранение не просто каньона, а природной святыни2.

Реставраторы и сегодня восстанавливают каньоны как природные святыни. В 1960-х годах на реке Колорадо, чуть выше по течению от Большого каньона, была построена дамба Глен-Каньон. Сейчас она удерживает более 200 миль глубоких вод в окружении высоких стен речного канала. Все больше любителей природы оплакивают погребенную под ними великолепную природную святыню. В 1996 году члены Сьерра-клуба единогласно и настоятельно потребовали демонтировать дамбу и осушить водохранилище [Brower 1997]. Однако, прежде чем обрушить ковши экскаваторов на Глен-Каньон, стоит обратить внимание на дискуссию вокруг реставрации Сикстинской капеллы. На сегодняшний день дно каньона покрыто толстым слоем черного ила, а его склоны окружены сплошным кольцом осадочных отложений. В этой ситуации вопрос демонтажа дамбы становится неразрывно связан с философией и целеполаганием экологической реставрации. Как и в случае с шедевром Микеланджело, возникают вопросы: можно ли в полной мере восстановить этот каньон, нужно ли это в принципе. В отличие от ситуации с Сикстинской капеллой мы можем задуматься, насколько природа способна сама по себе оживить Глен-Каньон и вновь наполнить его пением соловьев, смыть со дна грязный ил, очистить его склоны и заставить их вновь расцвести пенстемоном, гилией и цветами тополя.

Глава первая

Два мира Джорджа Марша

Одним октябрьским утром 1856 года на ярмарке штата Нью-Гэмпшир перед делегацией от города Конкорд собралась толпа, чтобы послушать приглашенного спикера. Достопочтенный Джордж Перкинс Марш, бывший конгрессмен из Вермонта, намеревался рассказать о некоторых заграничных сельскохозяйственных практиках, особенно о тех из них, которые было бы неплохо перенять жителям Новой Англии. Марш совсем недавно вернулся в Америку после почти пяти лет дипломатической миссии в Турции и Греции, успев посетить множество стран Европы и Средиземноморья. Он путешествовал по Альпам на повозках, пересек Босфор на каике, посетил Египет верхом на верблюде. «Англия не занимает заметного места в моих набросках», – так он начал свою речь. Поскольку характеристика почв и основных посевных культур, а также политические и религиозные институты в США и Англии довольно схожи, в обеих странах объекты и процессы сельскохозяйственного труда, по сути, одинаковы. Возможно, американцам и было чему поучиться у британских землепользователей, но Марш считал, что будет любопытнее обратить внимание на страны, чьи сельскохозяйственные культуры, способы обработки почвы, привычки сельской жизни, климат и земля больше всего не похожи. В поисках столь разительных отличий в способах хозяйствования необходимо было перенестись на юг Европы, ближе к Средиземному морю.

Именно резкий контраст между реалиями Новой Англии и Южной Европы делал их сравнение наиболее информативным. Иные культурные традиции, растительный мир и рельеф местности означали, что жители Новой Англии и Средиземноморья совершенно по-разному подходили к проблемам сельского хозяйства. Марш обратил внимание, например, на широкое распространение во Франции и в Италии многолетних культур, таких как виноград или яблони. В Вермонте и Нью-Гэмпшире же основой сельского хозяйства были однолетники – кукуруза и картофель. По его словам, хотя такие предпочтения во многом объяснялись климатом, традиции также играли немаловажную роль. Далее Марш описывал хитрый способ быстрой сушки сена, которым пользовались итальянские крестьяне: они выкладывали свежескошенную траву на крутых горных склонах, удерживая ее установленными по периметру вертикальными шестами. Кроме того, они знали способ заставить снег таять быстрее ранней весной – разбрасывали поверх него небольшое количество чернозема. Итальянцы придавали бо́льшую ценность определенным материалам, таким как древесина для растопки и навоз, и строили свои жилища так, чтобы тех не могли коснуться наводнения, оползни и прочие бедствия, которых американцы не привыкли бояться.

Для американца, путешествующего по южным регионам Европы, по словам Марша, самым поразительным будет полное отсутствие чего-либо напоминающего американское представление о лесе, поскольку европейцы уделяли гораздо больше внимания обновлению и сохранению лесов: «Сотни акров ежегодно засаживается дубами, соснами, лиственницами и прочими древесными породами» [Marsh 1856]. Марш хотел заставить своих слушателей задаться вопросом, почему европейцы, а не американцы первыми начали сохранять и восстанавливать свои леса.

В этой ранней экологической речи, произнесенной за восемь лет до выхода в свет книги «Человек и природа», Марш уже поднимал вопрос о способности человека, во-первых, наносить ущерб Земле, во-вторых, начать восстанавливать ее. Предвосхищая главы «Леса́», «Во́ды» и «Пески», Марш описывал, как на некогда густо покрытых лесами горных склонах Европы бурные потоки воды вызвали обширную деградацию почвы и обнажение горных пород. Во многих местах уже представлялось «невозможным вылечить причиненное зло и остановить будущие разрушения». И все же Марш оставлял место надежде. В дополнение к приведенным им примерам лесовосстановления Марш также описал работы по осушению болот, которые ему довелось посетить неподалеку от Флоренции. С XVIII века там трудились итальянские инженеры, которым в результате удалось рекультивировать обширные территории, «вернув им плодородие и благоприятные свойства». Здесь, в верховьях реки Арно, в Валь-ди-Кьяна, паводковый поток удалось отвести в низменные районы, чтобы занести туда целебный для земли ил. Марш высоко оценивал эти начинания итальянцев. «Предприятия, описываемые мною, есть одни из самых замечательных триумфов человечества над природой. Они представляют особый интерес, поскольку демонстрируют собой тот редкий случай, когда почва, которую человек когда-то использовал, истощал и наконец забросил, была бы возвращена под его власть». По мнению Марша, реставрация представляет собой процесс восстановления продуктивности, стабильности и эстетической ценности деградированных земель, в результате которого они снова могут приносить пользу людям. Хотя Марш стремился восстанавливать культивированные земли, а реставраторы будущего будут отдавать предпочтение естественным ландшафтам, их объединяет одна цель – восстановление земель, поврежденных человеком. Все современные реставраторы, которые стремятся вернуть природу в определенное состояние, существовавшее до разрушительного вмешательства человека, по сути, действуют в рамках парадигмы, заданной в свое время Маршем [Ibid.].

Окрещенный своим биографом Д. Лоуэнталем пророком консервации, Марш до сих пор упоминается в инновационных природоохранных проектах по всему миру, начиная с России, Индии, Австралии и кончая Соединенными Штатами Америки и Западной Европой. Тем не менее некоторые ученые утверждают, что Марша нельзя назвать основоположником нового консервационистского взгляда на защиту окружающей среды. Согласно им, он всего лишь синтезировал и популяризировал уже существовавшие до него убеждения. Исследователь Р. Джудд, к примеру, указывает на то, как в начале XIX века консервационистская этика получила развитие в среде обычных жителей Новой Англии. Р. Гроув же утверждает, что еще в XVII веке заселявшие тропические острова (например, Маврикий) европейские колонисты отдавали себе отчет в том, что их присутствие нарушало экологический баланс. Однако более важным, чем поиски пророков и апостолов консервации, является понимание основных изменений в природоохранной мысли, которые происходили в этот период. Каким было главное послание Марша (и не столь важно, было ли оно действительно первопроходческим или в чем-то вторичным), которое перевернуло человеческие представления о природопользовании? Чем взгляд Марша на место человека в природе существенно отличался от общепринятых идей до него [Lowenthal 1958; Judd 1997; Grove 1995]? В поисках ответов на эти вопросы можно сделать вывод, что философия Марша включает в себя три основных предположения:

1) человеческое вмешательство в природные системы может привести как к положительным, так и к разрушительным результатам;

2) способности природы к самовосстановлению поврежденных человеком систем ограничены;

3) люди могут вредить природе, даже когда уверены, что улучшают ее. Как мы видим из утверждений Гроува и Джудда, первые два взгляда существовали задолго до Марша. Однако мысль о том, что даже человек, действующий разумно и предусмотрительно, все равно способен нанести ущерб окружающей среде, представляется революционной для того времени. Идея непреднамеренной деградации окружающей среды человеком резонирует с восприятием дикой, нетронутой природы как в целом благодатной, которое получило распространение в Новом Свете во второй половине XIX века. Только после того, как люди пришли к представлению о том, что свободная от людей земля имеет свои преимущества, мог появиться такой мыслитель, как Марш, утверждающий, что человек часто не обращает внимания на наносимый им ущерб. В странах Европы, в которых побывал Марш, местные не видели ничего хорошего в земле, свободной от человека. Марш подвергнул сомнению их убежденность в том, что рациональный человек всегда действует на благо земле.

Позитивное и негативное влияние человека на землю

Постоянно предостерегая людей от пагубного воздействия на землю, Марш в то же время упорно проповедовал репарационный потенциал человечества. С каждой новой статьей или выступлением Марш все громче заявлял об угрозе деградации окружающей среды, а затем возлагал все бо́льшую надежду на ее восстановление. Через год после своего выступления на ярмарке в Нью-Гэмпшире Марш был назначен комиссаром по рыболовству штата Вермонт. Перед ним встала непростая задача по восстановлению опустошенных рыбохозяйственных водоемов региона. Будучи в юности заядлым рыбаком, проведшим немало времени у ручьев неподалеку от семейной фермы в вермонтском местечке Вудсток, Марш не мог не заинтересоваться исчезновением рыбы в водоемах родного штата. Сокращение численности сухопутных видов, таких как олень или заяц, легко объяснялось чрезмерным промыслом или недостатком прокорма, а вот падение вылова рыбы по тем временам было объяснить труднее. Примитивные решения вроде запрета на рыбную ловлю в установленных местах в определенные времена года мало чем помогали в восстановлении популяции рыбы. Тут требовалось нечто большее, чем простейшая консервация.

В своем официальном отчете Марш предположил, что резкие антропогенные изменения на суше, такие как обширная расчистка или вспашка сельскохозяйственных угодий, могли нанести вред не только сухопутным формам жизни, но и подводным обитателям. Сбрасываемые в воду вредные отходы жизнедеятельности близлежащих деревень, неестественный водоток в подвергшихся вырубке лесах, отвод воды из рек в каналы – все это Марш отнес к факторам, негативно влияющим на водные экосистемы. Будучи проницательным наблюдателем естественной истории, Марш подчеркивал зависимость между растениями и животными, осадками и почвой. Определив таким способом причины деградации, Марш выразил надежду на реставрацию водной среды:

В случае с наземными животными нам приходится принимать природу в том искалеченном состоянии, в которое привел ее человеческий прогресс. Но мы все еще можем что-то сделать, чтобы восстановить хотя бы долю того изобилия, которое в более примитивном состоянии обеспечивало водное царство [Marsh 1857].

Илл. 1. Улучшение Земли. Джордж Перкинс Марш (Agriculture, Labourage, Encyclopédie ou dictionnaire raisonné des sciences, des arts et des métiers, Paris, 1751–1772)

Точный анализ причин «рыбного кризиса» в Новой Англии открыл возможности для успешной реставрации. Тут Марш учел европейский опыт. В Старом Свете разведение рыбы уходит корнями во времена Древнего Рима, а трудолюбивые средневековые монахи сделали из него целую науку. Американцам, заинтересованным в разведении лосося или форели, считал Марш, необходимо было присмотреться к европейским странам, где с бо́льшим успехом разводили рыбу. Их практики, соответствующим образом адаптированные к американским климатическим и природным условиям, могли бы иметь успех и в Соединенных Штатах Америки. Он надеялся, что в ближайшем времени в Америке будут приняты законы «о восстановлении первозданного изобилия общественных водоемов». Однако, рассуждая о возвращении водоемам былого изобилия, в конце своего рапорта Марш подчеркивает и техническую сложность широкомасштабной реставрации популяций рыбы. По его словам, такая реставрация была неосуществима на тот момент, хотя и возможна в теории [Ibid.].

Как лингвист и филолог, знавший более 10 языков, Марш любил размышлять о значении слов. Возможно, наиболее неоднозначным он считал improvement («улучшение»), которое часто подчеркивал или заключал в кавычки. Тем самым он хотел донести до читателя мысль, что вмешательство человека в естественные процессы (даже с лучшими намерениями) часто приносит больше вреда, чем пользы. Хотя в целом Марш был согласен с гуманистами эпохи Возрождения в том, что человек должен в полной мере пользоваться дарами природы, он подчеркивал, что попытки улучшить окружающий мир могут ему навредить. Так, во времена Марша существовали improvement societies (общества по благоустройству), состоявшие из садоводов и фермеров, которые искали способы увеличить свои урожаи. Кроме того, в европейских странах и их колониях были распространены так называемые общества акклиматизации, которые импортировали ценные экзотические виды и пытались адаптировать их к местным условиям. Марш скептически относился к деятельности подобных «благоустроителей» и «акклиматизаторов» и считал, что она приводит к уменьшению урожаев и деградации земли. В крахе рыбных промыслов Новой Англии Марш также видел провальный результат человеческой деятельности по улучшению окружающей среды. Вырубка лесов, запруживание ручьев и широкомасштабная обработка почвы хотя и обеспечивали некоторую выгоду, в значительной степени поспособствовали вымиранию рыбы: «Достаточно сказать, что человеческие улучшения привели к почти полному изменению тех условий, в которых привыкли жить рыбы». Даже инициативы, казавшиеся на первый взгляд однозначно полезными, в результате могли навредить. Например, создание искусственных резервуаров для разведения рыбы иногда приводило к затоплению плодородных земель. Такие необдуманные «улучшения» влекут за собой не восстановление, а, скорее, накладывание одной деградации на другую. В разговоре с одним из своих коллег Марш говорил, что написал книгу «Человек и природа» в первую очередь для того, чтобы продемонстрировать «вред, который приносят так называемые улучшения и чрезмерная культивация» [Ibid.].

Мы видим, что Марш разделял улучшения на мнимые и настоящие. Хотя ученый всю жизнь считал, что человеческий прогресс невозможен без вмешательства в природу, он также скептически относился к далекоидущим и непредвиденным результатам этого вмешательства. Так, Марш положительно отзывался о строительстве туннелей через Альпы и ввозе полезных экзотических растений для внедрения в сельское хозяйство. Однако он демонстрировал и то, как подобные проекты могут навредить экосистемам, внедряя инвазивные виды или приводя к иссушению ручьев вследствие отвода почвенных вод. Его целью было заставить своих читателей и слушателей научиться проводить черту между настоящими и так называемыми улучшениями. В первых таилась надежда на восстановление окружающей среды.

Послание Марша об улучшении в конечном счете являлось призывом бережно относиться к миру природы. Когда Марш писал о том, что «улучшение» почвы человеком приводит к ее повреждению, он на самом деле предлагал сформировать более глубокое понимание последствий человеческого воздействия на землю. Когда он оспаривал отчет о землепользовании в Америке, в котором залежные поля и вырубленные леса были названы улучшенными землями, то призывал к лучшему пониманию позитивного и негативного воздействия человечества на природные системы [Marsh 1864].

Представив убедительные доказательства способности человека как совершенствовать, так и разрушать, Марш тем самым только укрепил древнебиблейские и ренессансные убеждения в том, что человек по своей сути отделен от природы. Р. Уильямс писал: «Прежде чем задасться любым вопросом о методах и об этике вмешательства в природу и управления ею, необходимо сперва отделить ее от человека». Таким образом, природопользователи, на которых оказал влияние Марш, стали еще сильнее отдалять себя от природы, когда оценивали свое воздействие на нее или искали соответствующие меры по ее восстановлению.

Само название книги Марша изначально стало объектом спора с издателем. Марш настаивал на названии «Человек – возмутитель гармонии природы», в то время как издатель предлагал более лаконичное и нейтральное «Человек и Земля», на что Марш ответил так: «Мне бесконечно чуждо убеждение, что человек есть часть природы и его действия управляются ею. Задача моей книги – утвердить прямо противоположное мнение и проиллюстрировать доктрину о том, что человек… есть свободный моральный субъект, действующий независимо от природы». Марш и его последователи стремились отдалиться от мира природы и возвыситься над ним [Williams 1980; Lowenthal 1864].

Медлительность естественного восстановления

Марш возлагал большие надежды на реставрацию природы человеком, поскольку считал, что сама она обладает крайне ограниченными способностями к самовосстановлению. Он писал, что естественные восстановительные процессы «могут в обычных условиях занимать не годы и десятилетия, а века. Человек не может просто покинуть Новый Свет, бежать на какой-то другой (еще не обнаруженный) материк и там дожидаться, пока естественным путем снова расцветет брошенный Эдем». С точки зрения Марша, человеческие силы отличались от сил природы и качеством, и степенью воздействия. И дровосек, и бобр валят деревья, но только человек создает необратимые изменения в экосистеме, в то время как бобр всегда дает лесу восстановиться. Естественные восстановительные процессы бессильны перед интенсивной деятельностью человека. Марш рассматривал реставрацию как акт компенсации за неспособность природы возместить ущерб, причиненный человеком.

Он считал, что природа не способна легко справиться с вредом, который причиняет человек, однако обычно может залечить повреждения, нанесенные самой себе. В качестве примера Марш указывал на то, как быстро возрождаются леса после природных пожаров. Столь велики восстановительные силы природы, отмечал он, что всего через 25 лет после катастрофического лесного пожара 1825 года в Мирамиши (Канада) на месте пожарищ вновь возвышались величественные деревья. При этом он приводит бесчисленные примеры антропогенных изменений лесов, в результате которых они утратили бо́льшую часть своей естественной регенеративной способности. Марш считал, что в сравнении с разрушениями лесов из-за естественных причин антропогенная дефорестация отличается кратно бо́льшим масштабом изменений и последующей потребностью в реставрации. Как свободный моральный субъект, действующий независимо от природы, человек обладает уникальной способностью трансформировать и разрушать землю, а также несет особую ответственность за ее восстановление [Marsh 1864].