Правда и ложь. Трактат второй

– Привет, Дэн, – она поздоровалась первой. Без особого энтузиазма… но и без неприязни (причину ее дурного настроения я узнал чуть позже и, забегая вперед, скажу – с появлением хлыща на иномарке она связана не была. Как, впрочем, и моим появлением).

– Привет, любимая, – обняв Настю за плечи, я запечатлел демонстративно смачный поцелуй на ее разрумянившейся щечке, вручил ей астры (конечно, цветы она взяла) и только после этого сделал вид, что заметил стушевавшегося мажора.

– Добрый день, – бодро сказал я хлыщу (хотя веселого тут, на мой взгляд, было мало), – Мы вроде знакомы… Георгий, правильно?

Хлыщ с кислым видом кивнул.

– Лучше Егор.

– Отлично,– одобрил я прилипалу, – И что же вам, Егор, опять нужно от моей девушки?

– Прекрати, Дэн, – негромко сказала Настя и обратилась к Егору. – Очень жаль, но, боюсь, ни на этой неделе, ни на следующей ваш досуг я скрасить не смогу.

Меня бросило в жар: она действительно скрашивала досуг (что кроется за этими сравнительно невинными словечками, я не хотел и думать) богатенького ничтожества?

Я непроизвольно шагнул вперед… но тут на сцене появился (или, выражаясь в духе фантастических романов, материализовался) еще один персонаж. Настолько похожий на молодого актера Старыгина, что мне в первый момент даже захотелось протереть глаза.

И этот "Старыгин", по-старыгински очаровательно улыбнувшись, исключительно вежливо поинтересовался:

– Господа, какие-то проблемы?

Только в этот момент до меня дошло – парень (высокий, спортивный, облаченный в строгий темный костюм) является ни кем иным, как телохранителем глистообразного мажора. Ни больше, ни меньше.

И по взгляду, которым наградил меня этот красавчик, я, разумеется, понял – тут лезть в драку бессмысленно (да и насколько Настасья не любит, по ее выражению, "размахивания кулаками", я тоже отлично знал).

Поэтому ответил: "Но проблем", а следом за мной и Настя, улыбнувшись не слишком искренне, сказала: "Да, все в порядке".

И лишь по лицу мажора, охраняемого профессиональным секьюрити, было видно, что в порядке далеко не все…

…Денек был ясным, солнечным, одним из тех редких осенних дней, когда всё вокруг – и дома, и прохожие, и деревья в сквере с позолоченными кронами, и не успевшая пожухнуть зеленая трава, и запоздалые цветы на клумбах… наконец, глубокое синее небо кажется особенно ярким… и, я бы сказал - обреченно красивым.

Мы с Настей, не сговариваясь, выбрали на бульваре скамью. Она первой на нее присела, я примостился рядом. Мне показалось, она избегает моего взгляда.

Настя смотрела на астры. На чудесные фиолетовые, ярко-розовые, белые и бледно-розовые цветы, которые моя бабуля любовно выращивала своими руками в палисаднике перед домом.

– Интересно, – начал я, не желая выглядеть параноиком-ревнивцем в глазах любимой девушки, но будучи не в силах сдержать прорывающуюся наружу если не желчь, то, по меньшей мере, досаду, – Почему этот хлыщ не может оставить тебя в покое?

Она бросила на меня короткий (и, увы, не слишком теплый) взгляд.

А потом сказала… нет, совсем не то, что я ожидал услышать.

– Тебя только это волнует? – глухо спросила Настя.

И лишь в этот момент я осознал, что сегодня она не такая, как обычно. Более бледная, что ли? Бледная и слегка осунувшаяся. С еле заметными полукружьями под глазами.

Я осторожно коснулся ее руки.

– Что случилось?

Отложив букет астр на скамью, она полезла в сумочку и (кто бы сомневался?) извлекла оттуда неизменные Vogue с зажигалкой.

И только после пары коротких затяжек неохотно сказала:

– Папе ночью опять было плохо с сердцем. Пришлось вызывать "неотложку".

Разумеется, после таких слов устраивать своей девушке сцену ревности мог только махровый эгоист и вообще бесчувственный тип (вроде Клэгга-"Калибана" из "Коллекционера" Дж. Фаулза).

Посему я лишь тихонько сжал ее запястье. Левое. (В правой руке Настя держала сигарету).

– Всё серьезно?

Она неопределенно пожала плечами.

– Вообще-то, доктор настаивал на госпитализации…

– А твой папа?

Опять короткий взляд в мою сторону. И после паузы:

– Это ужасно, Дэн. Если что-то случится…

Ох, черт. Она, кажется, была готова расплакаться.

Я обнял Настю за плечи, привлек к себе.

– Что бы ни случилось, я с тобой. И никогда тебя не оставлю. Слышишь? Никогда не оставлю.

Она отбросила сигарету, раздавив окурок носком туфельки, и что-то пробормотала со слабой улыбкой.

По-английски.

Позднее (много позже) до меня дошло, что она все-таки сказала.

Она сказала: никогда не говори никогда. Но тогда я этого просто не понял.

* * *

И снова банкир, его отпрыск… и их проблемы

– Все в порядке, босс, – отрапортовал Лебедев без обычного энтузиазма (и, как померещилось Горицкому, без обычной уверенности). Но не успел он уточнить, что все-таки случилось, начальник охраны удрученно добавил, – Вот только Егор…

– Что Егор? – внутри словно оборвалась туго натянутая струна. Опять Егор. Снова Егор… Черт, ну, почему он, отец, не отправил единственного сына в Штаты? В Гарвард или хотя бы Йель… Какого рожна согласился с его вздорным желанием жить именно на родине?

– Выпил, – убито закончил Лебедев.

– Где этот… – Горицкий нетерпеливо прищелкнул пальцами, – Арамис, мать его?

– Сидорчук? – корректно уточнил начальник охраны, – Он-то как раз ни в чем не виноват. Исправно доставил Геру до дома, хотя тот настаивал на поездке то ли в бар, то ли в клуб…

– Где же он тогда выпил? – вяло поинтересовался банкир, хотя, пришло ему в голову, какая разница, где? Важен результат…

– Дома, – Лебедев негромко (словно в некотором замешательстве) прочистил горло, – Позаимствовал виски из вашего бара.

Горицкий тяжело вздохнул и стал подниматься по парадной лестнице на второй этаж своего особняка. Направляясь, разумеется, к комнате единственного сына.

…Картина. представшая его взору, являлась – что уж там? – весьма удручающей. Егор ничком лежал на постели (в щеголеватом костюме), и издаваемые им всхлипы явственно сигнализировали о том, что юноша переживает. Может, переживает сильно.

Ну, а причина его переживаний дерзко смотрела на президента "Бета-банка" с отпечатанных на принтере снимков, разбросанных по ковру.

"Когда Герка успел ее сфотографировать?" – мимоходом удивился Станислав Георгиевич – Настя меньше всего походила на тщеславную девицу, обожающую позировать фотографу (и впоследствии щедро, на потеху разного рода "Свидригайловым", выкладывающую свои снимки в сеть).

Да и по фотографиям (ракурсу, освещении, наконец, лицу самой "модели") было понятно, что снимали дочь профессора без ее ведома. Получается, Егор "щелкал" ее исподтишка. Посредством смартфона.

Ох, уж эта хитрая техника…

Станислав Георгиевич опустился на край сыновнего ложа и тихонько тронул Геру за плечо.

– Хватит киснуть. Хватит распускать нюни. (Егор приподнял раскрасневшееся лицо, обдав отца запахом первоклассного виски. "Лучшее пил, стервец, – отметил Станислав Георгиевич,– С голубой этикеткой…") Что снова произошло?

Сын шмыгнул носом и сел на постели (при этом, морщась, сжал ладонями виски).

– Попроси, чтобы принесли чего-нибудь попить… Башка трещит…

– Ладно, – с обреченностью приговоренного тащить крест на свою Голгофу Станислав Георгиевич вышел из комнаты сына, чтобы вернуться обратно уже со стаканом воды, где были растворены пара таблеток "Алка-Зельцера". Проследил за тем, чтобы Егор добросовестно выпил антипохмельный препарат, и лишь после этого повторил вопрос:

– Так что все-таки произшло?

Хотя вопрос, скорее, являлся риторическим. Просто дикой киске надоело разыгрывать кошечку домашнюю, и она выпустила когти (чего, собственно, и следовало ожидать).

Необъезженная лошадка в очередной раз сбросила Герку с седла… а напоследок наверняка и лягнула копытом. Весьма ощутимо.

Вот такие образы пронеслись у банкира в голове до того, как он услышал голос сына, в котором обреченность смешалась с отчаянием.

– Я ей не нужен.

Горицкий со вздохом подошел к арочному окну (английский парк веселил глаз буйством осенних красок – ярко-зеленой, ярко-желтой, ярко-красной… и различными оттенками палевого).

– Она тебе это прямо сказала?

Егор скривился, похоже, опять намереваясь пустить нескупую мужскую слезу.

– Какая разница? Я ей предложил пойти на вернисаж, а она ответила, что не сможет. Ни на этой неделе, ни на следующей. Да тут еще этот Иван-дурак подвалил! – с нехарактерной злостью и горячностью добавил сын банкира, – С букетом каких-то паршивых астр…

– И они ушли вместе, – спокойно закончил Горицкий тираду своего отпрыска, – Ну, и какого ответа ты на сей раз от меня ждешь?

Егор слегка смутился (во всяком случае, Станиславу Георгиевичу так показалось). Меньше всего ему сейчас хотелось читать сыну очередную нотацию (да еще вдобавок этаким снисходительно-покровительственным тоном), но…

что в таком случае он еще мог ему сказать?

Кроме того, что любой (да-да, любой! Каково бы ни было его общественное положение и независимо от размера банковского счета) человек попросту не может иметь в этой жизни абсолютно все, чего пожелает.

Дай бог, чтобы имел хоть треть…

– А как насчет несчастного случая, отец?

Горицкий озадаченно посмотрел на сына. Не нравился ему Геркин взгляд, ох, не нравился… и эти вкрадчиво-подленькие интонации, которых он раньше в голосе Егора не улавливал, ему тоже очень не нравились.

– Ты что имеешь в виду? – осторожно спросил банкир.

Гера растянул в слабой улыбке свои тонкие губы. "Довольно ехидной улыбке", – снова машинально отметил Горицкий, попросту отказываясь верить в то, что имел в виду его единокровный сынуля…

и тем не менее, в глубине души уже отлично зная, на что тот исключительно прозрачно ему намекает.

В следующую секунду все его самые дурные предчувствия подтвердились. И даже более того, окрепли.

– Да брось, па, – небрежно бросил единственный (обожаемый и лелеемый) отпрыск, – Ладно, мать была пьяницей и вообще… путалась с кем попало. Я вовсе не собираюсь тебя осуждать. И бывший глава "Бета-банка" тоже был далеко не сахар…

Станиславу Георгиевичу внезапно перестало хватать кислорода. Так резко перестало… что ноги сделались ватными. Посему он (определенно, "на автопилоте") добравшись до кресла, осторожно в него опустился и дернул узел галстука с целью его ослабить.

"Дожил… – стучало в мозгу, – Собственный сын считает хладнокровным убийцей…"

В какое-то мгновение ему отчаянно захотелось проснуться. И благополучно забыть привидевшийся кошмар.

– Твоя мать… – сдавленно произнес Станислав Геогиевич, – Да, ты прав, она были дрянь. И пила, это тоже верно. Однако, за руль я ее пьяной не сажал! И никаких аварий не подстраивал! – непроизвольно он возвысил голос почти до крика (лицо Егора слегка побледнело, в глазах метнулся испуг), – Что же касается моего предшественника, он, видишь ли, корчил из себя Жака Кусто. В пятьдесят шесть лет активно занимался подводным плаванием. И если его кто-то и утопил, так собственная дурь! Больше никто!

– Пап… пап, успокойся, – на сей раз улыбка Егора выглядела весьма жалкой, – Я просто пошутил…

Горицкий прикрыл глаза, мобилизуя внутренние резервы для того, чтобы не сорваться. Чтобы вульгарно не отхлестасть паршивца по его прыщавой морде (а напоследок и врезать в солнечное сплетение. Для профилактики).

"Да и поздно, – подумал Станислав Георгиевич, ощущая прилив тошнотворной апатии, – Раньше, куда как раньше следовало заниматься его воспитанием… а не спихивать это сугубо личное дело на посторонних…"

Которых, конечно же, интересовали лишь его деньги и ничего больше.

Вот и результат – платного обучения, платных нянек и гувернеров… а заодно воздействия масс-медиа (как же без него?) на неокрепшую юношескую психику…

– Значит, желаешь, чтобы я теперь организовал "несчастный случай" со смертельным исходом и бойфренду твоей пассии? – донельзя желчно спросил банкир (точнее… финансист был временно отодвинут на задний план. А на передний вышел человек. Просто человек. Далеко не идеальный и не святой, но все же четко различающий грань между вещами относительно допустимыми и диким криминальным беспределом. Ту грань, которой в сознании его сына, похоже, вовсе не существовало).

Егор покраснел уже до оттенка вареной свеклы. Отвел глаза.

– Я вовсе не…

– Нет уж, имей смелость признаться – ты именно это имел в виду, – жестко сказал Горицкий, – И даже если я отыщу исполнителей – будем называть вещи своими именами, этого преступления… даже если закрою глаза на то, что мальчишка ровным счетом ни в чем не виноват, а напротив – будь он дерьмом, вряд ли дочь профессора Воронцова, известного своей принципиальностью, ответила ему взаимностью… Что дальше? – вкрадчиво спросил Станислав Георгиевич, – Или ты считаешь, этот парень – единственное препятствие, стоящее у тебя на пути? Не будет его, девочка немедленно падет в твои объятия? – он даже нашел в себе силы негромко рассмеяться, – Боюсь, ты путаешь дешевые сериалы для дебилов с реальной жизнью, Георгий. Сильно путаешь.

– По-твоему, она никогда не будет со мной? – глухо спросил Егор.

Горицкий едва не ответил утвердительно…

но неожиданно (будто в мозгу сам собой повернулся невидимый переключатель) увидел перед собой не избалованного барчука, чье практически любое желание исполнялось беспрекословно с самого раннего детства, а несчастного, некрасивого мальчишку. Мальчишку, слишком рано лишившегося матери (и, учитывая личность Лерки, пожалуй, по-настоящему материнской любви и не знающего). Мальчишку, чей отец обычно был слишком занят, чтобы уделять ему достаточно внимания. Мальчишку, на которого девушки всегда смотрели бы свысока (не только симпатичные – самые обычные девушки), если б не его, Горицкого, деньги…

Мальчишку, для которого Настя Воронцова – дерзкая, свободная, раскованная, чертовски обольстительная, – являлась воплощением мечты. Вопрощением всего того, чего он, богатенький сын влиятельного папеньки, как ни прискорбно, лишен изначально…

и вряд ли когда-нибудь будет иметь (независимо от размеров банковского счета).

– Забудь ты ее, – устало произнес Станислав Георгиевич,– Или, в крайнем случае, сублимируй свои эмоции. Ты же неплохо рисуешь? Вот и рисуй. Рисуй, пиши стихи… найди еще какое-нибудь хобби. Да хоть скалолазанием занимайся! Или фигурным катанием. Не зацикливайся на какой-то смазливой кукле. Не способна она тебя понять, так и черт с ней. Лет через десять-пятнадцать она наверняка превратится в неряшливую толстуху с выводком золотушных детей и мужем-неудачником. Вот тогда ты свои переживания заново и переосмыслишь… Жизнь-то не кончается, Егор. Только начинается…

Гера слабо улыбнулся.

– Так ты поэтому и не женился больше, пап? Чтобы не стать мужем неряшливой толстухи и отцом выводка золотушных детей?

Горицкий, встав с кресла, пересел к сыну на кровать и приобнял его за узкие плечи.

– Вот именно, Егор. Вот именно.

А внутренний голос между тем подсказал еще один вариант ответа (который банкир, впрочем, не стал озвучивать).

Какой вариант?

Да элементарно простой.

"Я больше не женился потому, что не встретил ни одной, хотя бы отдаленно напоминающей дочь профессора Воронцова.

С ее дерзким взглядом. Лучистыми глазами. Хулиганистой улыбкой.

И сказочной косой до пояса."

Той, кого невозможно вообразить неряшливой толстухой и женой неудачника.

* * *

Глава 3.

Лерка

Нет, речь пойдет вовсе не о безвременно погибшей супруге господина Горицкого. К слову, имена этих женщин (этих особ) схожи лишь в сокращенном варианте. В действительности же непутевую мать Егора звали Валерией, а нашу нынешнюю героиню Калерией (хоть сама она, безусловно, предпочитала короткое Лера).

Отец Калерии, подобно значительной части "пролетариата", незаслуженно романтизированного Марксом, Энгельсом и иже с ними, мягко говоря, выпивал.

А если выражаться более точно, пил. Регулярно. Пристастие к "зеленому змию" в конечном итоге его и сгубило. Первым, самым ярким детским впечатлением Леры было воспоминание о том, как сильно папу рвало. Причем, чем-то темно-вишневым, а уж потом и алым. Страшно побледневшая мама кричала на кого-то в телефонную трубку, торопя приехать быстрее, однако прибывшая бригада "скорой" помочь отцу уже не могла (хоть поначалу и пыталась).

Словом, пятилетняя Калерия стала наполовину сиротой. И вместе с мамой, продавщицей продовольственного магазина, через год переехала на другую квартиру (где раньше проживала бабушка). Квартиру с высокими потолками, находящуюся в старинном красивом доме, который мать называла "сталинкой".

А их соседями по лестничной площадке, в числе прочих, стали профессор Воронцов с дочерью. По мнению шестилетней Калерии, "прохессор" был древним стариком. Однако, ее мама, судя по всему, думала иначе. Уже на второй неделе после переезда (наведя подробные справки о семейном положении соседа), она решила нанести ему визит. С этой целью испекла целое блюдо пирожков – с яйцом, капустой и даже ливером, – и, принарядив дочь, направилась к Воронцовым в гости.

Как показалось Лере, "прохессор" (или врач? Мать как-то назвала его доктором) был несколько ошарашен данным визитом, однако, любезно пригласил новоявленных соседок в свою квартиру, и там-то Калерия наконец увидела ту, кого впоследствии… да что уж там? Попросту возненавидела

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.