Ярость

Шон Кортни был ярым приверженцем своей подготовительной школы для мальчиков Западной[3] провинции, или школы Мокрых Щенков, как ее называли. Быстрый и сильный, он лишний раз пронес мяч за голевую черту в игре в регби против школьной команды Рондебоша, лично добыв победу, в то время как его отец и двое младших братьев следили за игрой с боковой линии поля, подбадривая криками юного игрока.

Когда прозвучал финальный свисток, Шаса задержался лишь настолько, чтобы поздравить сына, с усилием сдерживаясь, чтобы не обнять вспотевшего ухмыляющегося подростка с пятнами от травы на белых шортах и ободранным коленом. Такое проявление чувств на глазах сверстников Шона могло унизить мальчика. Вместо этого они просто пожали друг другу руки.

– Хорошая игра, приятель. Я тобой горжусь, – сказал Шаса. – Извини за выходные, но я все исправлю.

Хотя Шаса искренне выражал сыну сожаление за то, что вынужден отсутствовать в выходные, но по дороге к аэродрому в Янгсфилде ощущал небывалый подъем духа. Дикки, его механик, уже вывел самолет из ангара на бетонированную площадку.

Шаса вышел из «ягуара» и остановился, сунув руки в карманы, с сигаретой в углу рта, с восхищением глядя на элегантную машину. Это был военный бомбардировщик «Москит DH98». Шаса купил его на одной из распродаж Королевского воздушного флота на аэродроме Биггин-Хилл и полностью отремонтировал с помощью опытных мастеров фирмы «Де Хэвиленд». Он даже заставил их переклеить все фанерные конструкции новейшим эпоксидным клеем «Аралдит». Изначальный «Родукс» показал свою ненадежность в условиях тропиков. Избавленный от вооружения и всех военных приспособлений, «москит» тем не менее выглядел грозно. Даже компания Кортни не могла бы себе позволить новый гражданский реактивный самолет, но этот был следующим в ряду наилучших.

Прекрасная машина присела на площадке, как сокол, который вот-вот взмахнет крыльями; сдвоенные моторы «роллс-ройс-мерлин» были готовы ожить и унести ее в синеву неба. Голубой был ее цветом, небесно-голубой и серебристый; самолет сиял на ярком солнце Кейптауна, а на фюзеляже, где некогда красовался символ Королевских воздушных сил, теперь находился логотип компании Кортни – стилизованный серебряный алмаз с первыми буквами названия компании.

– Как левый индуктор? – требовательно спросил Шаса у механика, который не спеша подошел к нему.

Маленький мужчина в замасленном комбинезоне возмутился.

– Да уж стучит, как швейная машинка! – ответил он.

Дикки любил этот самолет даже сильнее, чем Шаса, и любое несовершенство, пусть даже едва заметное, глубоко ранило его. Когда Шаса сообщал о чем-то подобном, механик воспринимал это тяжело.

Он помог Шасе уложить портфель, сумку с вещами и чехол с ружьем в бомбовый отсек, превращенный в багажник.

– Баки полны, – сообщил он и отошел в сторону с видом превосходства, когда Шаса настоял на том, чтобы самому все осмотреть, а затем с деловым видом и сам обошел самолет.

– В порядке, – наконец согласился Шаса и не удержался от того, чтобы погладить крыло, словно это была рука прелестной женщины.

Шаса поднялся на высоту одиннадцать тысяч футов, включил подачу кислорода и выровнялся, усмехаясь в старую военную кислородную маску. Он положил самолет на курс, внимательно следя за температурой выхлопных газов и оборотами двигателя, а потом откинулся назад, наслаждаясь полетом.

«Наслаждение» было слишком слабым словом для того, что он ощущал. Полет вызвал ликование духа и жар в крови. Под ним проплывал бесконечный желтовато-коричневый, как лев, континент, омываемый миллионом солнц и обожженный жаркими, пахнущими травами пустынными ветрами, его древняя шкура лопалась, морщилась и разрывалась ущельями, каньонами и пересохшими руслами рек. Только здесь, высоко над ней, Шаса по-настоящему осознавал, как близко ему все это, как глубока его любовь к этой земле. Но эта земля была также суровой и жестокой, она рождала суровых людей, черных и белых, и Шаса знал, что он тоже один из них. Здесь нет места слабакам, подумал он, здесь может процветать только сильный.

Возможно, дело было в чистом кислороде, которым он дышал, усиленном экстазом полета, но здесь, наверху, его мышление становилось более четким и отточенным. Стоявшие перед Шасой проблемы прояснялись, неопределенность исчезала, и часы проносились так же стремительно, как чудесная машина пронзала небесную синеву; когда Шаса приземлился в Йоханнесбурге, он точно знал, что необходимо сделать. Дэвид Абрахамс уже ждал его, такой же тощий и долговязый, как всегда, но он начал слегка лысеть и носил теперь очки в золотой оправе, которые придавали ему постоянно удивленный вид.

Шаса спрыгнул с крыла «москита», и они радостно обнялись. Они были ближе, чем братья. Потом Дэвид похлопал по крылу самолета.

– Когда же я смогу снова полететь? – задумчиво произнес он.

Дэвид получил крест «За летные боевые заслуги», воюя в Западной пустыне, и планку к нему в Италии. Он сбил девять вражеских машин и закончил войну в качестве командира авиакрыла, в то время как Шаса остался командиром эскадрильи, потеряв глаз в Абиссинии и отправившись после этого домой.

– Он слишком хорош для тебя, – заявил Шаса, перенося свой багаж на заднее сиденье «кадиллака» Дэвида.

Пока Дэвид выводил машину за ворота аэродрома, они обменялись семейными новостями. Дэвид был женат на Матильде Джанин, младшей сестре Тары Кортни, так что Дэвид и Шаса породнились. Шаса похвастался успехами Шона и Изабеллы, не упоминая о двоих других сыновьях, а потом они наконец перешли к настоящей причине их встречи.

По порядку важности первым шло решение относительно возможного участия в новом проекте на Серебряной реке в Оранжевом Свободном государстве. Потом – проблемы на химической фабрике компании на побережье в Натале. Местные активисты подняли шум из-за отравления морского дна и рифов там, где фабрика сбрасывала в море промышленные отходы. И наконец, имелась безумная навязчивая идея Дэвида, с которой Шасе никак не удавалось справиться: Дэвид полагал, что они должны потратить чуть больше четверти миллиона фунтов на один из огромных новых электрических калькуляторов.

– Янки провели все расчеты для атомной бомбы на таком оборудовании, – убеждал друга Дэвид. – И они называют такие машины компьютерами, а не калькуляторами, – поправил он Шасу.

– Да ладно, Дэви, разве мы собираемся что-то взорвать? – возражал Шаса. – Я же не создаю атомную бомбу!

– У англо-американцев есть такая машина. Это запах будущего, Шаса! Нам лучше не отставать.

– Это запах четверти миллиона фунтов, старина, – напомнил Шаса. – И именно тогда, когда нам нужен каждый пенни для Серебряной реки.

– Если бы у нас имелся такой компьютер для анализа геологических проб с Серебряной реки, мы бы уже сэкономили на стоимости разработок и были куда более уверены, принимая окончательное решение, чем сейчас.

– Да разве машина может быть лучше человеческого мозга?

– Давай просто пойдем и посмотрим на нее, – уговаривал его Дэвид. – В университете как раз установили IBM-701. Я устроил для тебя демонстрацию сегодня днем.

– Ладно, Дэви, – сдался Шаса. – Я посмотрю, но это не значит, что я ее куплю.

Главному администратору полуподвального этажа инженерного факультета было не больше двадцати шести лет.

– Они тут все дети, – пояснил Дэвид. – Это наука молодых.

Администратор пожала Шасе руку, затем сняла очки в роговой оправе. И вдруг Шаса понял, что в нем проснулся интерес к компьютерам. У администратора были чистые ярко-зеленые глаза, а волосы цвета дикого меда, собранного с цветов мимозы. На ней был обтягивающий зеленый свитер из ангорской шерсти и клетчатая юбка, открывавшая гладкие загорелые лодыжки. И сразу стало очевидно, что она настоящий эксперт: на вопросы Шасы она отвечала без малейших колебаний, говоря с дразнящей южной протяжностью.

– Мэрили получила степень магистра электротехники в Массачусетском технологическом институте, – тихонько сообщил Дэвид, и к первоначальному интересу Шасы прибавилось уважение.

– Но эта штука чертовски огромная! – возразил он. – Весь этаж занимает! Она же размером с дом на четыре спальни!

– Охлаждение, – пояснила Мэрили. – Выделение тепла гигантское. Большая часть всего объема здесь приходится на устройства для отведения тепла.

– Чем вы занимаетесь в данный момент?

– Обрабатываем археологические материалы профессора Дарта, из пещер Стеркфонтейна. Мы сопоставляем примерно двести тысяч его наблюдений с более чем миллионом из других частей Восточной Африки.

– Сколько времени на это понадобится?

– Мы запустили программу двадцать минут назад, а закончим перед концом рабочего дня в пять часов.

– Это через пятнадцать минут, – усмехнулся Шаса. – Да вы меня разыгрываете!

– Я бы не возражала, – задумчиво пробормотала она, и, когда она улыбнулась, ее рот стал широким, влажным и желанным для поцелуя.

– Говорите, вы заканчиваете в пять? – спросил Шаса. – А когда начинаете?

– В восемь утра.

– И машина бездействует всю ночь?

Мэрили бросила взгляд вдоль полуподвала. Дэвид стоял в другом его конце, наблюдая, как машина что-то печатает, и гудение компьютера заглушало их голоса.

– Совершенно верно. Она бездельничает всю ночь. Как и я.

Мэрили явно была из тех леди, которые точно знают, чего хотят и как этого добиться. Она посмотрела на Шасу прямо, вызывающе.

– Это недопустимо. – Шаса серьезно покачал головой. – Мама научила меня вот чему: «Не растрачивай ничего впустую – ни в чем не будешь нуждаться». Я знаю одно местечко, оно называется «Звездная пыль». Оркестр там невероятный. Держу пари, что смогу танцевать с вами до тех пор, пока вы не взмолитесь о пощаде.

– Пари принимается, – серьезно согласилась Мэрили. – А вы не смошенничаете?

– Непременно, – ответил Шаса. И, увидев возвращающегося к ним Дэвида, без паузы продолжил деловым тоном: – Во сколько она обходится в месяц?

– В целом, включая страховку и износ, немного меньше четырех тысяч фунтов, – сообщила Мэрили с таким же деловым выражением лица.

Когда они попрощались и пожали друг другу руку, девушка вложила в ладонь Шасы карточку.

– Мой адрес, – чуть слышно сказала она.

– Значит, в восемь? – спросил он.

– Буду ждать.

В «кадиллаке» Шаса закурил сигарету и выпустил безупречное кольцо дыма, беззвучно разбившееся о лобовое стекло.

– Ладно, Дэви, завтра утром первым делом свяжись с деканом инженерного факультета. Предложи арендовать это чудище на все время с пяти вечера до восьми утра следующего дня, а также на выходные. Предложи ему четыре тысячи в месяц и подчеркни, что сам он будет пользоваться машиной бесплатно. Мы возьмем на себя все его расходы в связи с работой компьютера.

Дэвид повернулся к нему с изумленным видом и чуть не въехал на тротуар, но тут же спохватился и резко вывернул руль.

«Почему я сам до этого не додумался?» – задался он вопросом, снова справляясь с машиной.

– Тебе придется вставать пораньше. – Шаса усмехнулся. – Когда мы разберемся, сколько времени понадобится нам самим для работы с этой махиной, мы сможем передавать излишнее время в субаренду компаниям, которые не являются нашими конкурентами и не имеют компьютера, но подумывают о его покупке. Таким образом, для нас самих аренда станет бесплатной, а когда IBM поработает над дизайном и сделает эту чертову штуковину поменьше, мы купим собственную.

– Чертов ты тип! – Дэвид благоговейно покачал головой. А потом его осенило. – Я включу юную Мэрили в наши платежные ведомости…

– Нет, – резко возразил Шаса. – Найди кого-нибудь другого.

Дэвид снова посмотрел на него, и его энтузиазм угас. Он слишком хорошо знал своего родственничка.

– Значит, ты не примешь приглашение Мэтти на ужин сегодня? – мрачно спросил он.

– Не сегодня, – подтвердил Шаса. – Передай ей мою любовь и извинения.

– Будь поосторожнее. Это маленький городок, а ты человек заметный, – предостерег Дэвид, высаживая Шасу у отеля «Карлтон», где компания снимала постоянный номер. – Думаешь, завтра ты будешь в состоянии работать?

– В восемь утра, – ответил Шаса. – Ровно!

По обоюдному согласию в танцевальном соревновании была объявлена ничья, и Шаса с Мэрили вскоре после полуночи вернулись в его номер в «Карлтоне».

Тело девушки было молодым, гладким и упругим, и как раз перед тем, как заснуть, разбросав медовые волосы по груди Шасы, она пробормотала:

– Ну, пожалуй, это единственное, чего не может сделать моя IBM-701.

На следующее утро Шаса явился в контору компании Кортни на пятнадцать минут раньше Дэвида. Ему нравилось держать всех в узде. Помещения конторы занимали весь третий этаж здания «Стандард» на Комиссионер-стрит. Хотя Шаса владел собственной недвижимостью на углу Диагональной улицы, напротив фондовой биржи и совсем рядом с главным офисом Англо-Американской корпорации, он еще не удосужился заняться там обустройством; все свободные деньги компании, похоже, всегда оказывались нужны для рудника, расширения или каких-то других прибыльных инициатив.

Молодая кровь в совете директоров компании была разумно уравновешена несколькими седыми головами. Доктор Твентимен-Джонс по-прежнему оставался здесь, все в таком же старомодном черном пиджаке из альпаки и при узком галстуке, и все так же скрывал свою привязанность к Шасе за скорбным выражением лица. Он руководил самым первым проектом на руднике Ха’ани для Сантэн в начале двадцатых годов и был одним из трех наиболее опытных и одаренных консультантов по добыче полезных ископаемых в Южной Африке, а значит, и во всем мире.

Отец Дэвида Абрахам Абрахамс, продолжавший руководить юридическим отделом, сидел рядом со своим сыном, светлый и веселый, как маленький серебряный воробей. Перед ним на столе громоздились папки, но ему редко приходилось сверяться с ними. Вместе с полудюжиной новичков, которых Сантэн и Шаса выбрали совместно, это была сбалансированная и функциональная команда.

– Давайте прежде всего поговорим о химической фабрике Кортни на Чака-Бей, – призвал собрание к порядку Шаса. – Сколько там серьезных возражений против нас, Эйб?

– Мы сбрасываем в море горячую серную кислоту от одиннадцати до шестнадцати тонн в день в концентрации одна к десяти тысячам, – деловито ответил Эйб Абрахамс. – Я попросил независимого морского биолога сделать заключение для нас. – Он постучал пальцем по документу. – Это нехорошо. Мы изменили pH на пять миль вдоль береговой линии.

– Вы же не обнародовали это заключение? – резко спросил Шаса.

– А ты как думаешь? – покачал головой Эйб.

– Хорошо. Дэвид. Во сколько нам обойдется модификация производственного процесса, чтобы избавляться от кислотных отходов каким-либо иным способом?

– Есть два варианта, – сообщил Дэвид. – Самый простой и дешевый – собирать ее в танкеры, но тогда нам придется искать место для захоронения. Идеальное решение – переработка кислоты.

– Цена?

– Сто тысяч фунтов в год за танкеры – и почти в три раза больше на другой вариант.

– Годовая прибыль сойдет на нет, – подытожил Шаса. – Неприемлемо. А кто такая эта Пирсон, которая возглавляет протесты? Можем ли мы с ней договориться?

Эйб покачал головой:

– Мы уже пытались. Она держит под пятой весь комитет. Без нее они просто развалятся.

– Каково ее положение?

– Ее муж владеет местной пекарней.

– Купите ее, – велел Шаса. – Если не захочет продавать, объясните, что мы откроем другую пекарню и будем ее субсидировать. Я хочу, чтобы эта Пирсон исчезла еще вчера. Есть вопросы? – Он оглядел сидевших за столом.

Все делали пометки, никто на него не смотрел, и Шасе захотелось поинтересоваться у них: «Ладно, джентльмены, вы готовы потратить триста тысяч фунтов, чтобы обеспечить убежищем лобстеров и морских ежей в заливе Чаки?»

Но вместо этого он кивнул:

– Вопросов нет. Хорошо, теперь перейдем к главному. Серебряная река.

Все заерзали на своих местах и одновременно нервно выдохнули.

– Джентльмены, мы все прочитали и изучили геологический отчет доктора Твентимен-Джонса, основанный на бурении тех участков. Это великолепная работа, и мне незачем вам говорить, что это наилучшее мнение, какое только вы можете получить с Харли-стрит. А теперь я хочу услышать мнение каждого из вас как руководителей подразделений. Можем мы начать с тебя, Руперт?

Руперт Хорн был самым молодым членом правления. Как казначей и главный бухгалтер, он обеспечивал финансовую поддержку проектов.

– Если мы упустим эту возможность, нам придется списать два целых три десятых миллиона, которые мы потратили на исследования за последние восемнадцать месяцев. Если мы используем эту возможность, это будет означать начальные вложения в четыре миллиона сразу.

– Мы можем покрыть это из резервных средств, – перебил его Шаса.

– Мы держим четыре и три десятых миллиона в резервном фонде, – согласился Руперт Хорн. – Сейчас они вложены в «Эском» под семь процентов, но если мы используем эти деньги, то окажемся в крайне уязвимом положении.

Менеджеры один за другим, в порядке старшинства, излагали взгляды в соответствии со своими подразделениями, а в конце Дэвид свел все воедино:

– В общем, похоже на то, что у нас остается двадцать шесть дней на принятие решения и четыре миллиона, если мы за это возьмемся. Это приведет к тому, что мы останемся без гроша в кармане и перед лицом расходов в три миллиона фунтов на разработку только главной шахты, плюс еще пять миллионов на фабрику, проценты и текущие расходы, чтобы добраться до фазы получения продукции, а это четыре года с настоящего момента, в пятьдесят шестом году.

Дэвид умолк, и все пристально наблюдали, как Шаса достал сигарету и легонько постучал ею по крышке золотого портсигара.

Шаса выглядел крайне сосредоточенным. Он лучше, чем кто-либо из них, знал, что решение может уничтожить компанию или вознести ее на новый высокий уровень, и никто не сделает выбор вместо него. Он стоял один на вершине командования.

– Мы знаем, что там есть золото, – заговорил он наконец. – Богатая жила. Если мы доберемся до нее, она будет работать пятьдесят лет. Однако золото держится на тридцати пяти долларах за унцию. Американцы застолбили цену и грозятся вечно ее удерживать. Тридцать пять долларов за унцию – и это обойдется от двадцати до двадцати пяти за унцию на то, чтобы докопаться до него и поднять на поверхность. Небольшая прибыль, джентльмены, слишком небольшая.

Он закурил, и все вздохнули и расслабились, испытывая одновременно разочарование и облегчение. Да, все могло обернуться и победой, и поражением. Им этого уже не узнать. Но Шаса еще не закончил. Он выпустил кольцо дыма вдоль стола и продолжил:

– Однако я не думаю, что американцам удастся долго удерживать цену на золото. Их ненависть к нему эмоциональна, она не основана на экономической реальности. Я знаю, просто чую, что недалек тот день, когда мы увидим золото по шестьдесят долларов, а однажды, раньше, чем любой из нас думает, оно будет стоить сто пятьдесят долларов, а то и двести!

Все задвигались на стульях, недоверчиво уставившись на него, а Твентимен-Джонс выглядел так, словно готов разрыдаться перед лицом такого безумного оптимизма, но Шаса не обратил на него внимания и заговорил с Эйбом Абрахамсом:

– Эйб, в полдень восемнадцатого числа следующего месяца, за двенадцать часов до истечения срока действия предложения, вы вручите чек на четыре миллиона владельцам земли на Серебряной реке и приобретете ее от имени компании, которая будет создана. – Шаса повернулся к Дэвиду. – В то же время мы откроем подписку на акции стоимостью в один фунт на фондовых биржах в Йоханнесбурге и Лондоне. На десять миллионов акций по одному фунту – на золотые прииски на Серебряной реке. Вы с доктором Твентимен-Джонсом сегодня же начнете составлять проспекты. Компания Кортни зарегистрирует собственность на имя новой компании в обмен на акции на пять миллионов, переведенных на нее. Мы также будем отвечать за управление и развитие.

Шаса быстро и лаконично объяснил структуру, финансирование и управление новой компании, и не раз все закаленные управленцы отрывались от своих блокнотов и откровенно изумлялись некоторым необычным и ловким ходам, которые он добавлял к общей схеме.

– Я что-нибудь упустил из виду? – спросил наконец Шаса и, когда все покачали головами, усмехнулся.

Дэвиду это напомнило фильм, на который они с Мэтти водили детей в прошлую субботу, «Морской ястреб», хотя повязка на глазу придавала Шасе еще большее сходство с пиратом, чем было у Эррола Флинна, игравшего главную роль.

– Основательница нашей компании, мадам Сантэн де Тири-Кортни-Малкомс, никогда не одобряла употребление спиртного в совете директоров. Однако…

Все так же ухмыляясь, Шаса кивнул Дэвиду, который подошел к главной двери зала заседаний и открыл ее, и секретарь вкатил внутрь столик на колесах, уставленный позвякивавшими бокалами и зелеными бутылками «Дом Периньон» в серебряных ведерках со льдом.

– Старые обычаи уступают место новым, – объявил Шаса и с осторожным хлопком откупорил первую бутылку.

Шаса сбросил обороты моторов «роллс-ройс», и «москит» нырнул вниз сквозь полосы редких перистых облаков, а навстречу ему устремились бесконечные золотые равнины возвышенности. На западе Шаса уже различал толпящиеся здания шахтерского города Велком, центра золотых приисков Оранжевого Свободного государства. Основанный всего несколько лет назад, когда Англо-Американская корпорация начала открывать эти месторождения, он уже стал образцовым городом с населением более ста тысяч человек.

Шаса расстегнул кислородную маску, позволив ей висеть на груди, когда наклонился вперед и всмотрелся сквозь ветровое стекло перед голубым носом «москита».

Он заметил крошечную стальную башню буровой установки, почти затерявшуюся в необъятности пыльной равнины, и, используя ее как ориентир, проследил за паутиной изгородей, что окружали фермерские земли у Серебряной реки – одиннадцать тысяч акров, по большей части голые, необработанные. Просто изумляло, что геологи крупных добывающих компаний просмотрели этот маленький карман, но ведь никто не мог предположить, что рудная жила даст подобное ответвление, – точнее сказать, никто, кроме доктора Твентимен-Джонса и Шасы Кортни.

Однако жила пряталась тут под землей, на глубине, что равнялась высоте, на которой летел сейчас «москит». Казалось невозможным, чтобы кто-то из людей сумел зарыться так глубоко, но Шаса уже видел в воображении надшахтные копры у Серебряной реки, возвышающиеся на две сотни футов над унылой равниной, и шахты, уходящие на милю и более в недра земли, к подземной реке драгоценного металла.

– А янки не сумеют вечно держаться за свое – им придется отпустить цены на золото, – сказал себе Шаса.

Он положил самолет на крыло, и на приборном щитке мягко повернулась стрелка гирокомпаса. Шаса выровнял машину, и теперь она пошла точно на 125 градусов.

– Пятнадцать минут при таком ветре, – проворчал Шаса, поглядывая на крупномасштабную карту, лежавшую у него на коленях, и прекрасное расположение духа не покидало его остаток полета, пока он наконец не увидел прямо впереди темную прямую линию дыма, что поднималась в воздух. Внизу зажгли дымовой маяк, чтобы указать ему нужное место.

Перед одиноким ангаром из оцинкованного железа в конце посадочной полосы стояла «Дакота». На большом самолете красовались знаки Воздушных сил. Сама полоса представляла собой укатанную желтую глину, гладкую и твердую, и «москит» сел на нее почти без толчка. Шасе понадобились бесконечные тренировки, чтобы научиться вот так оценивать дистанцию после того, как он потерял глаз.

Шаса отодвинул назад фонарь кабины и медленно подрулил к ангару. Там он уже видел зеленый «форд» рядом с мачтой ветроуказателя и одинокую фигуру в шортах и рубашке цвета хаки; человек стоял рядом с дымником, уперев руки в бока, и наблюдал, как Шаса останавливается и глушит моторы. Потом, когда Шаса спрыгнул на землю, он шагнул вперед и протянул правую руку, но выражение его лица, серьезное и сдержанное, никак не вязалось с приветственным жестом.

– Добрый день, министр. – Шаса тоже не улыбнулся, и их рукопожатие было крепким, но кратким.

Затем, когда Шаса пристально посмотрел в светлые глаза Манфреда де ла Рея, у него возникло странное ощущение дежавю, как будто он уже смотрел в эти самые глаза прежде, в каких-то отчаянных обстоятельствах. Ему даже пришлось слегка встряхнуть головой, чтобы избавиться от этого чувства.

– Я рад за нас обоих, что вы сумели приехать. Могу я вам помочь с багажом? – спросил Манфред де ла Рей.

– Не беспокойтесь. Я сам справлюсь.

Шаса вернулся к самолету, чтобы закрыть его и забрать багаж из бомбового отсека, а Манфред тем временем загасил дымник.

– Вы прихватили свою винтовку, – заметил Манфред. – Что это?

– Семимиллиметровый «ремингтон-магнум». – Шаса забросил вещи в кузов грузовика и сел на пассажирское место «форда».