Механ

Возница нервно дернул поводья: «Но, пошла!». Под колесами зашуршал щебень мостовой, и заскрипели оси.

      Гришин уселся на лавку поудобней. Заведенная внутри боевая пружина ослабилась.

– Ну наконец-то… – сказал он тихо и прикрыл глаза. Вокруг стало темно, а тело, расслабившись, растеклось по жёсткой, но такой уютной деревянной лавке.

Вскоре в потрясающее безмолвное ничто начало вклиниваться назойливое жужжание тысяч голосов, цокот копыт, какие-то перебранки, ругань, писк мелюзги и злые крики возницы, который кого-то материл на линдорском. Еще противное солнце так и норовило светить именно в лицо и именно самым ярким и сильным лучом.

      Вдруг капитана, что потянуло за руку. Он тут же вынырнул из дремы, встретившись взглядом с пацаном лет двенадцати в бандане и черной футболке. Паренёк широко улыбнулся, показав выбитый зуб.

– Дяденька, орехи будете? – он вытянул руку, сплошь забитую зелеными желудями, лещиной и мышиным горохом. – За все про все одна марка или две лины. Рудяки не кон-вен-ти-рую. – сказано это всё было максимально деловым тоном и со знанием дела.

– Чего?! Мальчик, иди ты! – промямлил капитан с годичными кольцами на пол лица.

– Вы чего, продукт свежий, сегодняшней сборки. Берите, не пожалеете! – маленький барыга сунул орехи прямо под нос Гришину.

– Нат-и-и-и-н! –зажужжал зычный женский голос из-за собранных вокруг повозок.

– На, отцепись, – механ закопошился, разбудив спящую Диану, достал из кармана три монеты, сунул пацану, не забрав орехи.

– Зачем мне рудяки!.. – парень насупился и хотел устроить скандал, но вдруг его взгляд зацепился за Диану. Он засиял глазами и вот-вот готовился раскрыть рот и что-то сказать, как из-за ближайшей крытой брички вылетела раскрасневшаяся тетка, схватила паренька за ухо и утянула того за повозки с криком «Натин, вот ты где. Быстро домой!»

      Гришин проводил парочку взглядом и, не оборачиваясь, сказал Диане:

– Пацан приперся, вроде узнал тебя.

– Меня? Может обознался?

– Ладно, проехали, – Гришин поднялся, наклонился к вознице. Тот сидел с лицом недовольной лягушки, разве что не квакал.

– Где мы?

– Спуск на Мостовую. Снова затык. Караван с Радоницы приехал. Беженцы. – брюзгливо проговорил он, указывая на орду загруженных чем попало повозок.

– И не объехать, да? – вокруг экипажа тоже все было забито, там с трудом мог протиснуться человек.

– Держи. – капитан дал купюру с мужиком в мундире, на ней витиеватым шрифтом была отпечатана цифра пятьдесят. У возницы глаза на лоб полезли, а рот остался полуоткрытым.

– Это твои чаевые. До скорого – хлопнул ошалевшего мужика по плечу и нырнул обратно.

– Живей вылезай, пешком пойдем, – капитан вышел, подхватил Диану. Посадил ту на шею, потопал к тротуару, – головушкой светлой смотри, не зацепись. Понатыкали свои калечья… – механ кое-как протиснулся сквозь ряд наставленных вдоль дороги телег и повозок.

      Вскоре капитан вышел на мощеный неширокий тротуар. «Хоть бы на СБ не налететь, – он покосился на часы, – Десять часов – самое время.»

В это время по городу начинали ходить патрули военполиции. Встречаться сними даже во внеслужебное время – страшный геморрой. Сейчас же. Гришину грозил как минимум поход в комендатуру. Бонусом туда шла милая беседа сначала с комендантом, а затем и со своим командиром. Ни с тем, ни с другим капитан встречаться не хотел.

– Осталось сотню метров пройти. Увидишь голубое здание – скажи. Оно тут одно такое.

      Когда Гришин повернул за угол и вышел на широкий проспект, окруженный каменными высотками, с маячившей на горизонте линии реки подул влажный ветер, слегка отдающий рыбой.

      Спустя еще пару десятков метров, стала прорастать громада поднятого моста. А по улицам разнеся гул тяжелой машины. Городовые стали свистеть и останавливать поток.

– Вон, смотри, на той стороне. – за вереницей телег, грузов и экипажей, мелькнуло бледно-голубое здание.

– Вижу. Осталось подождать пока поток остановиться.

Глядя на громадину моста, капитан краем глаза заметил двоих в серой армейской форме. Черные повязки, дубинки и кирпичные морды. Говорили только об одном.

Матерок вылетел из уст капитана сам собой. Он свистнул Диане, чтоб та держалась покрепче, а сам под дружную брань всех возниц, поскакал по дороге. Люди стали сбиваться в кучи еще чуть-чуть и по дороге былобы не пройти.

Каким то чудом не потеряв обе ноги под колесами, он кое-как добрался до тротуара. Затем, не сбавляя темпа, пошел к дому, иногда косясь на патруль.

Капитана они заметили. Даже кто из них крикнул механу, что-то вдогонку. Но поток стал еще плотней, и пройти без повреждений стало невозможно.

– Все, Диан, слезай, почти пришли. – капитан отошел в сторону от мельтешащих прохожих, осторожно снял девочку с плеч.

– Господин механ – вы крутой. – сказала она, коснувшись земли.

– К чему это ты? – Гришин прищурился.

Она будто специально ждала такого вопроса, затараторив со страшной силой:

– Как возницу развели! И как от «углов» свалили. Это же круто. Я тоже так хочу. Никогда не думала, что механы такие классные. И как пустую ту тоже! Бам! И на запчасти…, – она, разгорячённая долгой речью, затихла, смотря на Гришина, как на героя из книжек.

– Такая работа, солнце, – он уселся на ступеньку магазинчика. – Так, а теперь слушай. В клинике будет такой дядька, похож на яблоко в фартуке с очками. Это господин Бергамотов, мой хороший знакомый. Он врач. Все расскажешь и покажешь. – он ткнул в ногу. – Поняла? Он еще благотворитель, твоим племенем занимается. Так что не сегодня, завтра будешь в теплой постельке. Где-нибудь на Саду, либо тут на Горках.

– Меня… В приют? – Диана сразу как-то сникла. Опустила голову.

– Да, приют. Не могу я тебя все время под мышкой носить.

– Угу…

– Все, не надо нюнить. Там помоют, накормят и, повезет, научат чему. Пошли. – Гришин распрямился и потянулся.

– Лапу давай, – он протянул железную руку. Девчонка ухватилась и потопала вслед за механом.

      Крепкая дверь, сотни раз покрашенная в один тот же цвет – светло-голубой, местами переходящий в белый. За ней светлая площадка с выходом на лестницу.

      У здания было два входа: один основной – там располагались конторы и адвокатура (первый, второй этажи) и запасной с выходом только на третий этаж. «Вот же забрался, и надо было на третий забираться» – механ громыхал сапогами по гладким камням, Диана снова вольготно болталась под мышкой.

И наконец она – обитая кожей дверь с табличкой «Клиника медицинских услуг В. В. Бергамотова»

– Господин Гришин!

– Ну что еще? – капитан потянулся к ручке.

– А вы же можете меня не отдавать в приют, а… – на этих словах она замялась, почему-то раскраснелась тихо и пропищала – …удочерить?

Дверь плавно распахнулась, пуская на лестницу летний зной – все-таки хорошо жить под крышей.

Вопрос эхом заходил по лестничной клетке, вибрируя в голове у механа, словно камертон. Гришин как оглушённый застыл в проходе с вытянутой рукой…

Глава 2 "Железный Дом"

Глава 2 «Железный Дом»

Структурно безопасность города делят на три управления:

Первое – занимается уголовными

и административными преступлениями,

в просторечии их зовут «углы»,

второе работает над всеми делами,

связанными с «пустыми» их кличут «механами» и третье

контролирует деятельность всех остальных.

Из путеводителя Г. Шлиндемана «Das Polis».

I

– Слав, у тебя посетители, – сказал Фармуляров, мельком взглянув на дверь. В голосе прозвучала легкая насмешка, словно визиты были редкостью.

– Посетители? Телефон звонил? – отозвался пухлый мужчина, поправляя фартук и толкая круглые очки на переносице.

– Нет, не звонил. Должен был?– У меня только по записи… – он почесал курчавую голову. – Входите!

Дверь медленно открылась. В проёме стоял невысокий человек с серым лицом, не запоминающейся внешностью. Единственным, что выделялось, были огромные тёмные мешки под глазами. Он осторожно переступил порог, держа под мышкой девочку лет десяти, которая вяло, пыталась вырваться.

– Ну? Ты не ответил, – требовательно проговорила девочка.

– Диан, такие вещи сразу не говорят… – на лице механа отразилось странное замешательство, словно ему только что наступили на ногу, но он так и не понял, кто это сделал.

– Ты сдашь меня! – в её голосе звучала обида.

– Цыц! Ты будешь там столько, сколько нужно.

– Гхм. Капитан Гришин, я вам не мешаю? – невысокий человек повернулся к врачу.

Механ вымученно улыбнулся и тяжело вздохнул:

– Привет, Тёма. День добрый, Вячеслав Вольфыч.

– Добрый… – Бергамотов застыл, уставившись на девочку и капитана. В кабинете витал стойкий запах марганцовки и спирта. В углу за ширмой виднелось кресло, а вокруг него лежали несобранные медицинские инструменты.

– Это, кстати, вам, – Гришин слегка приподнял девочку, покачав её, словно пытаясь привлечь внимание врача.

– Я не пойду! – девочка надулась, как воробей под дождём.

– Твоё мнение меня не интересует, – в голосе Гришина зазвучали стальные нотки.

– Что с ней случилось? – рассеянно спросил Бергамотов, перебирая резиновые перчатки.

– Диффузия, – произнёс капитан с холодным спокойствием, словно речь шла о простуде.

Бергамотов мгновенно изменился в лице, его словно током ударило. Врач торопливо бросился к ширме, за которой стояло высокое кресло.

– Вот чёрт, тащите её быстрее! – пробормотал он, ныряя за занавеску, и вскоре зазвенели инструменты. – Звонить было не судьба? – голос его гудел из-за шторы. – Чёрт, где она? Ага, вот! Могли бы предупредить…

– Или почтовую крысу отправить? – хмыкнул Гришин. – На Горках ведь нет шайтан-будок, вы же знаете.

– Вы не только через Горки шли. На Мостовой их полно! – бросил Бергамотов, выглядывая из-за шторы.

Он отодвинул её, открывая кафельный закуток с высоким креслом. Рядом гудела малоразмерная морозилка, словно трансформатор.

– Так, скальпель, марля, кровь… Кровь, кровь, кровь… Точно, в морозилке! – он метнулся к морозилке. – Группу помнишь?

– Первая с плюсиком, – пробормотала Диана.

– Слав, первая положительная, – добавил Гришин.

– О! Спасибо. Ага, вот она. Неси её на кресло.

Диана недовольно закрутилась, пытаясь сползти вниз.

– Не надо. Я сама пойду, – буркнула она.

– Да, пожалуйста, – капитан отпустил её, и она шлёпнулась на пол, отряхнулась и, повернувшись к Гришину, показала ему язык. – Бе!

– Хватит уже! – хмуро бросил капитан и пошёл в сторону Фармулярова, который в этот момент сидел за столом, аккуратно держа чашку чая. От него пахло вишнёвыми духами, словно он был не суровым механом, а актёром, пришедшим к гримёру.

– Ничего себе, я думал, ты уже в участке, – произнёс Фармуляров, покачивая чашку в руке. – Что случилось?

Капитан вздохнул и с усталым видом опустился на стул: – С чего б начать-то… Скажу так, на один геморрой у нас с тобой стало больше – проговорил он.

– Снова беспризорные учудили?

– Если бы… Пустая беспризорных у Горок попугала. Одну я убил, но вон видишь, – он махнул на ширму, – подружек девочки вторая пустая разогнала. Надо проверит там вокруг все. Не хватало нам еще мертвых детей.

– А Рыбоконь тебе одобрит эту самодеятельность, про дом на Молодежном он до сих пор припоминает.

– Как-нибудь выкручусь, – Гришин скривился – Кто если не мы – в конце концов.

– Вы, господин капитан, попридержите коней. Может по нормальному все сделаем, а не как всегда?

– Да успокойся, там работы на час-другой. Все осмотрим и пойдем дальше в участок с бумагами воевать.

– Ну-ну, знаю я тебя с прошлого раза один механ в госпитале киснет, а другой получил строгач и теперь в не милости страшной.

– Все-все не бухти.

– Гриш, если честно, тебе от этой кутерьмы какой резон? – Фармуляров скрючил лицо, как лимона.

– Предчувствие у меня не хорошее, что-то там, в трущобах не чисто. Да и девка эта странная.

– У тебя хваленная механская интуиция проснулась?

– Может и проснулась

Фармуляров покивал, покивал, затем подошел к ширме, потрепал ее.

– Вы закончили?

– Почти – из-за нее вышел Бергамотов. По его пухлому лицу гроздьями скатывались капельки пота. Он сел на стул и скатертью стал обтирать их. – Ох, Господь, ну и нервы господа офицеры. – поохав и поахав Вячеслав Вольфыч обратился к механу – Капитан Гришин, в следующий раз – предупреждайте, пожалуйста. Еще раз вас прошу. – он погрозил пальцем.

– Все так плохо? Я же вовремя пришел.

– Вовремя. Но понимаете, не вы ж один этих детей, проклятых, тащите. Долбанные беженцы. Рожают, бросают, потом возись с ними. А материал штука такая. Импортная. Вон из Мирграда приходится брать. Я хоть и заранее все закупаю, но в этот раз партию на границе остановили. Пришлось брать в запасах, да и сами понимаете – он снял очки. Протер их – девочка она не самая обычная.

Внутри кабинета вдруг повисла неловкая тишина. Гришин поднял взгляд на доктора: – Она без души, так ведь? – Гришин внимательно посмотрел на Бергамотова, ожидая ответа.

Доктор на мгновение замер, словно обдумывал свои слова. Он снял очки и протёр их медленной, задумчивой рукой.

–Если говорить в ваших терминах то да. Я бы сказал, что у девочки есть, скажем «особенности сопротивления»

– И какие у вас прогнозы?

– Сейчас все в принципе нормально, но сами понимаете – она ребенок растет быстро, гормоны, не могу дать прогноз даже на месяц вперед.

Дальше ни Бергамотову, ни Гришину рассуждать не хотелось. Механ заглянул за ширму, где Диан уже начала ворочаться в кресле.

– Все закончилось! – закричали она.

– Я пойду. – Бергамотов отошел, а все зашевелись, будто пытаясь восполнить ту паузу.

Гришин оперся на кулак и как под гипнозом уставился на часы. Полдвенадцатого.

– Развод в двенадцать, плюс-минус десять пятнадцать минут, на все про все. И дойти еще надо.

– Скоро пойдешь?

– Угу. Хочу убедиться, что с сопелькой все хорошо и пойду, наверно к Рыбкину на поклон – капитан потянулся и встал. На него как раз вышла Диана. Розовощекая и с ваткой под локтем. Бергамотов видимо остался убирать материалы.

– Ты куда? – буркнула она. – Уходишь?

– Как видишь. Смотри господина следователя. Мне не обижай. Все бывай – он наклонился и потрепал девочку по голове, затем потопал к выходу. На пороге Гришин остановился и поднял палец вверх.

– Тём. Черкани мне тогда адрес, где она будет.

Фармуляров махнул ему – Иди уже.

По лестнице загрохотали сапоги.

II

Добираться до отдела, было той еще задачкой. Он стоял на окраине, где город плавно переходил в пригород. Монолитные многоэтажки менялись на кривые черные домишки с небольшими огородами и малыми двориками. А народа на улице приуменьшалось, либо он менялся на более компактных – кур или собак.

Хоть от Мостовой топать было недалеко, со временем Гришин прогадал. Под конец пришлось пробежаться по пыльным улицам и потревожить пару уличных псов.

Когда механ подбегал к коробке КПП. В участке уже вовсю били барабаны.

«Только начали» – подумал он, пролетая вертушку. Дальше шла гравийная дорожка

На фасаде прямо над крыльцом трепыхалась длинная прямоугольная парусина с нарисованным от руки кроваво-красным девизом:

«Кто – если не мы!»

Оказавшись пред великаном фасада, капитан вбежал по белым сбитым ступенькам. И что есть силы, потянул тяжеленую входную дверь. Плита двери заскрипела, и Гришин кое-как протиснулся в помещение.

Приемная представляла узкое пространство с рядом железных стульев, привинченных к полу. Над ними возвышались разномастные стенды, которые вызывали своими плоскими нарисованными мордами у любого военного приступ тошноты. А напротив было стекло дежурки и предлагавшееся к этому стеклу лицо заспанного дежурного, который сидел, подпирая подбородок, белобрысый, остроносый мужчина в берете. Он спал, тихонько похрапывая и сопя левой ноздрей. Капитан подскочил к стеклу и пробарабанил мелодию:

– Айн-Цвай, подъём! Спящая красавица, разве можно так? – с усмешкой произнёс он.

Дежурный лениво приоткрыл один глаз:

– Не надоело? – Он широко зевнул и потянулся, даже не пытаясь скрыть усталость. – Рыбоконь на разводе. А ты всё вовремя, как часы.

– Открывай, давай, не тяни! – бросил Гришин.

Задвижка щёлкнула, и Айн-Цвай, снова зевая, вышел из дежурки.

– Завидуй молча, – усмехнулся он, плюхнувшись на стул. – Это тебе не с пустыми в обнимку спать. Чай будешь?

– После сдачи оружия, – коротко бросил Гришин.

– Да куда спешить? Всё равно без команды тебя не пустят, – буркнул Айн-Цвай. – Пока Рыбоконь не прикажет, принимать ничего не буду. И винтовку свою опять сломал, небось?

– Пустая чуть не переломила её вместе со мной, – ухмыльнулся капитан, положив оружие на стол.

– Лучше бы переломила, мне меньше работы, – проворчал дежурный, откладывая бумаги. – Всё вы как дети: ломаете, а чинить мне.

– Не ворчи, починишь – и забудешь, – усмехнулся Гришин.

Айн-Цвай взял винтовку, осмотрел её и сдвинул брови:

– Оружие после вас не доживает. Ладно, завтра сделаю.

– Сегодня никак? – приподнял бровь Гришин.

– Нет. Домой иду. Оставь ее на столах на втором. Я заберу посмотрю – Он подмигнул и отдал винтовку обратно. – Только аккуратно, Гриша, аккуратно.

Капитан махнул ему уже из-за стекла и заторопился по лестнице. Он залетел на второй этаж, затем по коридору к самой ближней двери, открыл ее ключом. Подпрыгнул к рядам массивных столов. Нагнулся к выдвижным ящикам, достал повязку, сумку и, бросив рваную в один из них, вслед за этим достал оттуда уже целую хоть и несколько потрёпанную. Затолкал в ее в карман. Разогнулся пнул ногой ящик, дверь, вылетел в коридор, спустился по лестнице, стал дожидаться сменщика, крутясь у дежурки.

      Спустя минут пять, из-за тяжёлой двери тонкой струйкой повалил народ. По одному, по два, иногда по три человека. Гришину нужен был рыжий, усатый мужик с сержантскими погонами.

– О-хо-хо! Вы гляньте-ка, какие люди и без охраны. – в дверях выросло рыжее чудовище повадками и запахом похожее на кабана. – Значит, это вас сегодня меняем-с. – он, перекатываясь с ноги на ногу подкатил к капитану, обнял того в три охвата и крепко сжал.

– Горячий пусти… Ты меня раздавишь… А! – Механ покраснел, будто бурак и затрусил в воздухе ногами.

– Ладно тебе. Не сильно ведь. – он также резко отпустил, как и обнял. Капитан шлепнулся на пол, под смешки Айн-цвая, – Ты что десна сушишь? – вместо поворота головы он повернулся всем корпусом к дежурке.

– Настроение у меня хорошее! – Молотов развалился на стуле и в открытую хохотал.

– Во демоница!

– Не говори, совсем прапор от рук отбился.

– Я его обязательно накажу. Но потом.

– Потом-потом, господин сержант. Катитесь уже. И капитана своего не забудьте.

– Пошли отсюда, пускай сам с собой разговаривает.

Смена наряда происходила в кабинете начальника, но перед тем, как зайти туда. Сменщики шли в комнату подготовки наряда, доводя свои дела до конца. Они писали рапорта, отдавали вещи вроде планшета и прочее. Все действие проходило в низенькой, серенькой, коробке без окон, по недоразумению названой комнатой среди серых парт, серых табуретов и серых бесцветных плакатов со статьями Устава караульной службы. Под гудящей лампой дневного света. Свет замигал и отключился на пару секунд.

– Да твою… – Гришин сделал небольшую помарку, на фоне текста она ничем не выделялась и ее можно было вполне оставить, – Горячий дай пожалуйста, лист. – Он скомкал лист и бросил в стену.

– Напортачил?

– Есть такое.

III

– Думаешь, выкинет что-то? – Гришин искоса посмотрел на напарника.

Горячий только пожал плечами, давая понять, что не знает. В коридоре у кабинета снова не работал свет. Вечно перегорала лампочка, либо вообще выбивало свет на всем этаже. Капитан трагически вздохнул и дернул ручку. Дверь натужно скрипнула, и они вошли в наполненный светом кабинет.

Полковник сидел за небольшим столом и посасывал коньяк. По кабинету гулял характерный древесный запашек. Он отставил стакан и внимательно посмотрел на зашедших офицеров. Мужиком он был достаточно крупным, хоть и не походил на полковников из анекдотов, кабинетная работа дела свое.

– О! Я только о тебе Гриш вспоминал, – он начал шебуршать в тумбе под столом – и не только собственно я. Глянько.

Офицеры склонились над столом. В бумаге говорилось о скорых проверках участка и особое внимание в ней уделялось собственно капитану Гришуну, с небрежной пометкой «в связи с ненадежностью».

– Поздравляю господин капитан-с

– Так Горячий давай без твоих шуточек. Дело серьезное, сюда придет третий отдел и сам Опортуньев, так что Гриш аккуратно. – он потер руки и продолжил – Ладненько вернемся к нашим баранам, давай рапорт.

«Настоящим докладываю, что во время выполнения…так Общежитие, найдена…ага, прошу провести под руководством след. л-т. Фармулярова проверку…

Полковник вдруг замолк и бросил взгляд на Гришина. Его лицо медленно наливалось краской, словно он вот-вот закипит. Быстро вскипать было одной из особенностей Рыбоконя – как человек и начальник он был неплохим, но контролировать себя не умел совершенно.

– Ты серьёзно, Гришин? Ты меня за дурака держишь? – рявкнул полковник, голосом, который мог пробить стену.

– Сергей Саныч… – Горячий попытался что-то сказать, но Рыбоконь резко оборвал его.

– Какая в задницу проверка? Ты две недели от участка дальше, чем на сто метров не отходишь!

Капитан скрестил руки и вздохнул:

– Началось… Я что, первогодка? Мне просто нужно проверить пару мест у общежития.

– Ты мне про Молодёжный то же самое говорил, – полковник махнул рукой в сторону окна, – и где теперь Крахмалов? Уже месяц в госпитале, а дом разнесён в щепки.

– Работа у нас такая господин полковник и в ней иногда бывают сопутствующие потери.

– Потери, блин. – он протянул рапорт обратно – Переписывай. Никаких проверок, никаких вылазок. Пустые от тебя никуда не денутся.

– Нет, господин полковник, идти надо как можно скорей. Пустые часто перемещаются, через две недели там никого не будет.

Полковник с трудом сдерживал гнев. На виске у него вздулась вена, и он с усилием проговорил, словно обращаясь к ребёнку: – Капитан Гришин, услышьте меня еще раз. Вы не отходите от участка на ближайшие сто метров, в течение двух недель. Вам все ясно.

– Мне всё понятно, – в голосе капитана звучало упрямство. – Скажу еще раз, в Горках завелись пустые. Они кошмарят тамошний народ с неполный месяц. У меня семь изувеченных трупа и неизвестно сколько еще в подворотнях лежит. Если не пойти сейчас, будет поздно.

Полковник ударил кулаком по столу.

– Хватит!

Горячий инстинктивно отошёл в сторону, мысленно готовясь к тому, что сейчас начнётся.

Между Гришиным и Рыбоконем всегда были, как Горячий любил говорить, «различия в подходе». И почти каждый диалог по рабочим и не очень моментам, скатывался в обоюдное покрывания всеми известными фигурами речи. И это диалог не стал исключением.

– Разрешите…, – Горячий решил не лезть в чужую ссору. Вмешиваться было бесполезно: и полковник, и капитан считали себя умнее другого и уступать не собирались. Слишком велик был риск самому попасть под горячую руку.

– Горячий, свободен. Займись нарядом.

Он быстро вышел, слыша за дверью крики, но ничего нового. Если вычленить все ругательства, смысл сводился к следующему: Гришин – мудак, не выполняет приказы, если продолжит в том же духе – отправится на «губу». Рыбоконю плевать на беженцев и маргиналов, люди умирают каждый день, и это не забота механов. Ну и проверка понятное дело. Гришинские аргументы были следующие – зачем тогда механы нужны, Рыбоконь просто прикрывает свою задницу, капитан вертел на одном месте и третий отдел и лично Опортуньева и конечно полковник мудак. Всё вышеописанное мусолилось в течение минут пятнадцати и наконец, когда оба спикера выдохлись. Гришин взмыленный и злой вылетел из кабинета. Дверь за ним оглушительно хлопнула, словно ставя жирную точку в этом бесполезном споре.

– Мудак

Через минуту механы стояли в канцелярии, и скидывали с себя одежду. Гришин кинул плащ на стол и плюхнулся на стул с недовольной мордой.

Горячий сразу по приходу развалился в кресле и стал хлестать из припрятанной в тумбе огромной кружки цикорий.

– Накричались?

– Горячий иди, знаешь куда! Тоже мне, самый умный нашелся.

– Не сказал бы, самый умный – он задумчиво потер подбородок – Я просто не пойму, что вы вечно с ним поделить не можете?