Сердце Андромеды, или Чёрный цветок

– Что это значит? – спросил я, ошеломлённый, чувствуя, что мне самому впору ложиться в психушку.

– А это значит, что завтра я уезжаю.

– Завтра?

– Да. Сначала в Москву, а потом… В общем, путь не близкий. До Лхасы…

– До чего? – повторил я в каком-то отупении.

– Есть такой город в Тибетском районе Китая. Но сперва надо добраться до Непала. Авиарейсом из Дели или из Стамбула до Катманду. А оттуда разными путями – автобусом либо на машине через тибетское плато.

Рэм улыбнулся моему глупому виду. Я действительно сидел, как мешком огретый, и не знал, что говорить и думать.

– Валер, а у тебя пожрать есть? А то с утра во рту ни маковой росинки.

Я встрепенулся – ну конечно же! Побежал на кухню. Потом мы ели, пили (я смотался за пивом), вспоминали школу, курьёзы из детства, смеялись, когда было смешно, грустили, когда было грустно. Больше он не рассказывал ни о профессоре, ни о поездке. А я не спрашивал. Мы ясно сознавали, что это наша последняя встреча перед большой разлукой, перед чем-то неотвратимым. На меня волнами накатывал страх, я старался его подавить. Полночи мы болтали о всяком разном. Встали поздно и весь следующий день провели вдвоём.

У меня не было свободной минуты, чтобы как следует поразмыслить над тем, что услышал. Я видел друга, заряженного верой, готового идти с этой верой на край земли, чувствовал его одержимость и невольно проникался ею. Я уже верил и не верил в таинственные порталы, в перемещения в пространстве, в полёты на расстояния в миллионы световых лет. А ночью мне приснился профессор Анатолий Ефремович, с большой лобной проплешиной, в очках и почему-то в медицинском халате, который принялся объяснять мне действие энергетического лифта, связывающего разные миры, но этого я уже не запомнил.

Вечером пошёл провожать Рэма на вокзал. У меня было такое ощущение, будто веду друга на казнь, и это последние мгновения, когда вижу его живым. За пять минут до отхода поезда, когда проводница позвала пассажиров в вагон, Рэм обнял меня и сказал:

– Мы ещё увидимся, Валерка! Я это знаю наверняка.

Часть II. Моулей

1

Было холодно и сухо. Ветер дул порывами, взметая колючую снежную пыль. Дышать становилось всё труднее.

Рэм шёл в хвосте группы вслед за Даримой, которая приглядывала за женщиной из Самары. Ещё накануне в посёлке та почувствовала себя плохо. Потеры – носильщики с поклажей – и большая часть паломников ушли вперёд. В мутной дали чёрными точками выделялись человеческие фигуры. Вскоре они исчезли и появились, только когда Рэм достиг вершины перевала. Рядом, поражая торжественной красотой и величавой мощью, стоял заснеженный Кайлас.

Руководитель группы Дмитрий предупредил, чтобы никто не запаниковал: «Если отстанете – не беда, всех будем ждать за перевалом». Дмитрий организовывал туры и сопровождал паломников на Тибет не первый год, и Рэму повезло с ним познакомиться. В одиночку такие путешествия не совершают. Справки, паспорта, визы, или, как их называют, пермиты, снаряжение, начиная с трекинговых палок и кончая таблетками от желудочного расстройства, тысячи мелочей, без которых не обойтись, если собираешься отправиться в Тибет, – всё это необходимо и важно, и нужен человек, который об этом позаботится.

Теперь Рэм был крепко привязан к группе, только с ней имел право передвигаться между населёнными пунктами и кордонами. Но это ничего. Когда наступит время, он придумает, как избавиться от опеки и незаметно уйти. А пока надо ждать и терпеть. Терпеть много. Бесконечное число храмов и монастырей, священных озёр и пещер, гор и реликвий с древними мантрами – везде паломнику нужно побывать, приложиться к святыне, совершить кору – ритуальный обход, послушать сутры, помедитировать, переключиться на внутреннее созерцание, чтобы достичь умиротворения и слияния с окружающим миром, с его древней историей и культурой.

Рэм не стремился ни к умиротворению, ни к слиянию. Умиротвориться – значит успокоиться, забыть, вычеркнуть из памяти то, что мешает достижению внутренней гармонии. Нет, не затем он летел на край света, чтобы всё забыть. Не затем продал дом и потратил всё, что выручил, так что на обратную дорогу не осталось ни копейки. Обратно он не вернётся. Не вернётся в ту пропасть, из которой еле выбрался. Если ничего не получится, лучше замёрзнет на вершине горы. Другого исхода нет.

Что он знал о Кайласе? Только то, что рассказывал профессор и то немногое, что успел нахватать из разных источников за несколько месяцев. Европейцы называли гору Кайлас, китайцы – Гандисышань, религия бон – Юндрунг Гуцег, тибетцы – Канг Ринпоче, что означало «Драгоценная снежная гора». Буддисты почитали её как обитель Будды, сложив о ней множество мифов. Быть может, один из них, что привёл Рэма к Кайласу, в итоге обернётся красивой сказкой, за которой ничего нет. Пустота. Всю дорогу от Москвы до Катманду, потом до Лхасы и на микроавтобусах за тысячу километров до Дарчена Рэм старался не думать о том, зачем едет. Это было не сложно: аэропорты, стойки регистрации, досмотры багажа, первые приступы горной болезни, привыкание к климату, знакомства с людьми – занимали всё время.

Дмитрий – бывалый путешественник и альпинист, высокий, атлетичный, с твёрдым рукопожатием. Дарима – гид, переводчица из местных, круглолицая, со смородинными глазами. Наталья, дама за тридцать, из Хабаровска, взявшая шефство над Рэмом, может потому, что он держался особняком и редко улыбался, а может потому, что пару раз помог с вещами и она придумала себе, что это имеет значение. Наталью мутило, донимали головные боли; три дня промучившись в Лхасе, она так и не смогла привыкнуть к высокогорью и в конце концов улетела домой.

Дмитрий несколько раз пытался поговорить с Рэмом о буддизме, о высших аспектах медитации, при которой человек становится проводником космической энергии и у него как будто бы открывается темечко на голове. Услышав о космосе, Рэм заинтересовался, но, когда понял, что для достижения совершенства и полного растворения в учении уйдут годы, дал понять, чтобы его оставили в покое. Дмитрий не настаивал – пусть человека сам в себе разберётся, а Тибет поможет.

Дорога до Кайласа показалась монотонной и бесконечной: долины, перевалы, долины, перевалы… Иногда асфальт, но больше грунтовка. На склонах холмов паслись яки. На остановках одно и то же: местные просили деньги или вещи взамен изношенных, туристы-паломники спешили посетить достопримечательности и поделиться впечатлениями. Перед сном, у костра, возле палаток, руководитель или гид обязательно рассказывали что-нибудь жуткое, например о том, что поблизости захоронена коленка или ключица Демона, и всё в том же духе.

И снова долины, перевалы, долины, перевалы… Ещё одну ночь группа провела в палатках возле озера Манасаровар. Отсюда уже был виден пирамидальный Кайлас. Рэму не спалось. Он стоял под огромным чёрным небом, с лучистыми звёздами и иссиня-жёлтой луной, и всё вместе: луна, звёзды, Гурла Мандата – гора с трудно выговариваемым названием, два озера, одно с живой, другое с мёртвой водой – производили странное впечатление. Впервые за время пребывания в Тибете, куда паломники ехали, в основном, в поисках самих себя, Рэм почувствовал покой, силу и уверенность. Вокруг стыла тишина, настороженная и упругая, так что стук сердца отскакивал от неё, как резиновый мячик, и звучал громко, словно башенные часы.

Ночное впечатление испортил Дарчен, появившийся на рассвете. Грязный посёлок с такой же грязной, обшарпанной общагой, совсем не то, что хотелось увидеть в преддверии священного для паломников места. Но Рэма, готового ко всему, это не сильно огорчило. Раздражали только очередные задержки: ещё одна гомпа – достопримечательность, обойтись без которой, ну, просто невозможно. Правда, здесь ждал сюрприз: впервые Кайлас предстал во всём своём великолепии. Рэм стоял в окружении чортенов – каменных молитв, сложенных паломниками, побывавшими на Тибете в разное время, – и как завороженный смотрел на гору. Ощущение неразгаданной древней тайны, заключённой в лоне сверкающего Кайласа, овладело им.

Ещё одна ночь, теперь уж точно последняя, в бедном гестхаузе прошла бессонной. Рэм лежал на матрасе, заложив руку за голову, и смотрел в окно под потолком. Одна за другой гасли звёзды, светало, а уснуть так и не получилось, хотя на душе было спокойно как никогда. Только Рэм погрузился в сон, как тут же раздались голоса. Пора вставать. Первый день коры.

Паломники шли, растянувшись змеистой цепочкой. Собирались на привалах, отдыхали, пили тибетский чай с солью и ячьим маслом. Незаметно оторваться от группы было проще простого. Но сегодня рано. Кайлас приближался и надо было сократить расстояние до минимума, а значит, уходить следовало завтра.

Заночевали в монастыре Дрирапхук гомпе. На этот раз Рэм заснул сразу, хотя была опасность проспать, а включать будильник остерёгся. Но сработал свой, внутренний будильник. В нужный час, как по сигналу, Рэм открыл глаза и почувствовал лёгкость и готовность к действию. Никем не замеченный, он вышел из гомпы и, опираясь на лыжные палки, двинулся к горе. Идти было не сложно: дорога как будто шла не вверх, а вниз по склону. Но вскоре погода испортилась, подул верховой ветер, и тотчас окрестности затянуло тяжёлым молочно-серым туманом.

Дорогу преградила отвесная скала. Рэм повернул на север. Снежная пыль, клубясь и меняя направление, хлестала в лицо. Всё чаще приходилось останавливаться, чтобы собраться с силами и восстановить дыхание. Но вот скала раздвинулась, открыв проход в виде многоступенчатой лесенки. Рэм полез вверх, цепляясь за обледеневшие камни, пока не выбрался на довольно пологий участок. Теперь идти приходилось наугад – всё застилала дымящийся снежный полог.

Можно было не открывать глаза, всё равно сквозь очки ничего не видно. Было странное ощущение – словно кто-то невидимый толкал в разные стороны, ставил подножки, вис на спине и норовил сбить с ног. Но нужно было идти, невзирая ни на что, – в этом заключался смысл игры в преодоление.

Рэм упал, с трудом поднялся, снова упал; поздно обнаружил, что потерял лыжную палку. Через каждые десять шагов, падая, хватал снег губами, стараясь заглушить пылающий в груди жар. Сначала он отсчитывал десять шагов, чтобы упасть и отдохнуть. Потом восемь. Потом пять. На пятом понесло вниз. Всё время вниз. Пальцы скользили по ледяной корке, оставляя борозды…

Однажды в детстве на снежной горке из-под Рэма выскочили сани, и он летел, скатываясь и вращаясь как юла, беспомощный и напуганный; и видел только снег и искры на отполированной поверхности льда. Теперь он испытал ту же беспомощность, но вместо солнечного света, завывала метель и окутывала серая муть. И будто засасывала невидимая воронка. Пролетев несколько метров, с хрустом пробив ледяной наст, Рэм упал с трёхметровой высоты в глубокий сугроб…

И ничего не увидел. Сумеречный свет не опускался ниже отверстия, за которым хозяйничала мгла. Рэм ощупал лобный фонарик – к счастью, он не разбился. Включил… Пещера имела форму бутылки. Её горлышко оканчивалось единственным узким выходом, который он пробил своим весом. Рэм скинул рюкзак и, вглядываясь в темноту, осторожно двинулся вдоль стены, ощупывая её неровную тёмно-бурую поверхность. Через несколько шагов упёрся в колодец – полутораметровое круглое отверстие в полу. Оно было обрамлено идеально подогнанными камнями, с высеченными на них рисунками. Резец художника запечатлел разные моменты охоты: доисторические животные – мамонты, леопарды, горные козлы, летящие в них стрелы и копья, а вокруг звёзды с длинными зигзагообразными лучами. Всю стену над колодцем покрывали загадочные надписи. Рэм подумал, что проводник Дмитрий, пожалуй, смог бы их прочесть – он неплохо разбирался в мантрических знаках. Но теперь это не имело значения.

– Вот и всё, – сказал Рэм вслух, опускаясь на землю, – добрался-таки до конечной точки.

Подтвердить, что это именно то место, которое искал, было некому. Но идти дальше тоже было некуда, а выбраться из ямы без посторонней помощи он не мог.

Рэм не чувствовал ни страха, ни сожаления, напротив, было так легко и покойно, будто вернулся домой – сейчас в окно постучит Валерка и позовёт гулять. От накопившейся усталости слипались глаза. Рэм привалился к стене и мгновенно уснул.

Когда проснулся, лобный фонарик едва тлел – сели батарейки. Ого! Сколько же прошло времени? Залез в рюкзак и достал запасные. Фонарик снова вспыхнул.

Ну всё! Пора! Пора! Нет смысла ждать. Пока ещё есть силы. Рэм заглянул в себя, проверяя, как доктор, всё ли ладно, всё ли работает. Дыхание и сердцебиение были ровные, поджилки не тряслись. Очень хотелось есть, но он не стал, вспомнив, что бывалые солдаты никогда не едят перед боем. Выпил воду, всю до капли, отшвырнул пластиковую бутылку и подошёл к колодцу.

Камешек, который Рэм предварительно бросил в него, не издал ни звука, как он ни вслушивался. «Ну и хорошо, так и должно быть», – сказал себе, хотя не мог объяснить, почему «так и должно быть». Потом осторожно перевалился через край и повис на руках. Луч фонарика безнадёжно рыскал в неподвижной ледяной мгле.

Рэм глубоко вздохнул, крепко зажмурился и отпустил руки…

2

Сон был цветным, с травой необычного ярко синего цвета, который заливал глаза, отчего они слезились. Потом оказалось, что это не трава, а что-то живое, похожее на нитевидных змеек; они упирались в землю хвостами и тянули трубчатые головки вверх, а когда задувал ветер, головки кланялись.

«Если это сон, то почему я лежу с открытыми глазами?»

Рэм приподнял голову. Повсюду колыхалась трава, а в небе вместо лазури было что-то розовато-серое, широкое, с пунцовыми облаками – вытянутыми и круглыми, как французский багет. Но больше всего поражали два огромных, в три земных солнца, светила, пылающих белоснежным огнём. Это был другой мир! И это был не сон!

Жарко и душно! Рэм с лихорадочной поспешностью стал скидывать с себя перчатки, куртку, пуховый свитер, две пары шерстяных штанов, пока не остался в одной майке и тонком трико. Хотел освободиться и от тяжёлых треккинговых ботинок, но, коснувшись пяткой земли, оценил каменистую жёсткость и шероховатость грунта – без обуви не обойтись.

Раздевался Рэм машинально, почти не сознавая, что делает, потому что его разум, всё его существо сотрясало безумное, безудержное, оглушительное счастье. Он смог! Он сделал! Ему повезло! Такой случай бывает, наверное, один на миллион!

Всё что рассказывал профессор, всё что собирал Рэм по крохам из разных источников о Тибете, о Кайласе, о космических лифтах, соединяющих бесконечность вселенной – всё оказалось правдой. Если бы в эту минуту Рэм захотел поделиться с кем-то своими чувствами, то не смог бы выговорить ни слова. Скакал бы мячиком, смеялся как ребёнок или выкрикивал что-то бессвязное. Но рядом не было никого, кроме двух сверкающих гигантов. Они смотрели сверху вниз на человека, как на диковинное существо, и тогда Рэм поднял к ним руки и закричал:

– Эге-ге-ей! Ого-го-о!.. Чёрт подери-и-и!..

Последний возглас не предназначался для хозяев планеты и вырвался у землянина случайно, от переполнявших его чувств.

Рэм стоял на холме, по колено утопая в траве. Лазурные, ультрамариновые, индиговые, бирюзовые стебельки двигались, изгибались и кланялись. Застывший воздух наполняла горячая парниковая влага, и, чтобы дышать им и не задохнуться, приходилось прилагать усилия. Немного успокоившись, Рэм почувствовал лёгкое покалывание, как при укусе насекомых. Приподнял ногу. Травинки, обвивавшие голень, отпали, переломились, выпустив ярко-синюю жидкость с резким неприятным запахом. В нескольких местах на трико образовались дырочки с капельками крови. Вот так новость! Значит, здешняя растительность питается вовсе не дождями и солнечным светом. Человеческая кровь ей даже очень по вкусу. Надо быть осторожным. И вообще, подумал Рэм, надо перестраиваться и как можно быстрее избавляться от чисто земного наплевательского отношения к окружающей природе – здесь не дом, здесь всё по-другому.

Было жарко. По ощущению, градусов сорок или даже больше. Рэм пожалел о бутылке воды, которую опорожнил так беспечно перед прыжком в колодец. Сейчас бы пригодилась! Пригодился бы и рюкзак, оставленный в пещере, как и много полезных вещей в нём. Рэм вывернул карманы куртки и нашёл карамельную конфетку. Сунул за щёку – вот и весь завтрак, а возможно, обед и ужин. И ещё нашёл складной нож – вот это уже что-то!

Тащить тёплые вещи по такой жаре было глупо. Рэм запомнил место: под большим камнем, для заметности примял траву и двинулся по склону холма, у подножия которого бежала мелководная речушка.

Со всех сторон сразу потянулись головки растений. Теперь Рэм знал, что им нужно, и крепко поддавал их ногами, давил, оставляя позади тропинку с шлейфом запаха тухлого мяса.

Вода в реке, точнее в ручье, была такой же как на Земле, только ярко насыщенного кобальтового цвета. Пушистое розовое облако, отражённое в ней, напоминало жирный мазок масляной краски. «А вот это здорово! – подумал Рэм. – Посидеть бы часок с мольбертом. Поймать настроение. Когда видишь такое – дух захватывает!»

Полюбовавшись пейзажем, Рэм снова почувствовал жажду, особенно сильную у воды, но испытывать судьбу, пробовать на вкус не отважился. Перепрыгнув ручей, зашагал к лесу. Возле опушки его остановила стена из стволов, сучьев, ветвей, лиан – ровная, прямая, без малейшего выступа или впадины, словно подстриженная по линейке; стена монотонно гудела и шевелилась. Из её ультрамариновой гущи выскочил стебелёк нежно василькового цвета, извиваясь и подрагивая, пополз к человеку. За ним второй, потолще, потемнее, усыпанный шипами и стреловидными листочками, затем третий, четвёртый, а под конец лиана, похожая на волосатую жилистую руку, вылезла из лесной чащобы.

Рэм отступил на шаг. Васильковый вьюнок, подобравшийся первым, уже обвил пятку и мысок ботинка. Рэм раскрыл перочинный нож и перерубил наглеца. Вьюнок съёжился и пропал, оставив перекрученный в корчах обрубок и уже знакомую маслянистую жидкость с резким трупным запахом.

Ручей бежал вдоль опушки, и Рэм решил идти вверх по течению. Два солнца-великана излучали белое, как чистый снег, сияние и палили нещадно, так что хотелось в тень, которая была всего в каких-то трёх шагах, манила и отталкивала одновременно.

Ручей повернул направо, исчезая среди нагромождений скальных глыб. Дальше начинался подъём в гору. Идти больше было некуда, и Рэм полез наверх. На пологих участках он выпрямлялся в полный рост, но чаще приходилось ползти, прижимаясь животом к раскалённым камням. Гора была не везде ровной и гладкой, всё чаще попадались круглые отверстия, похожие на норы, большие и маленькие. Если здесь под землёй обитали какие-то животные, то отдельные экземпляры их вполне могли достигать размеров двухэтажного дома. Рэм не удержался и заглянул в одну из таких нор. Пахнуло сыростью и приятной прохладой, но кроме непроницаемой тьмы, он ничего не увидел.

Трудная часть восхождения закончилась. Рэм не торопился, проверял на ощупь каждый шаг, прежде чем перекинуть вес тела. Внезапно земля покачнулась, с дробным стуком посыпались камни. Справа, в двадцати метрах по склону, из норы выползало что-то большое, серебристо-чёрное, чешуйчатое, похожее на змею. Извиваясь в воздухе и вращая маленькой треугольной головой, чудище уставилось на человека. Несколько секунд оба неподвижно смотрели друг на друга.

Змея, явно поражённая встречей с неизвестным существом, не знала что делать: нырнуть обратно в нору, затаиться или броситься в атаку? Рэм машинально перебирал в уме похожих земных тварей, с такими же формами и тёмно-зелёными выпуклыми глазищами. У змеи были две короткие передние лапы, толстый хвост, широкое, с отвислыми боками, тулово и длинная, сужающаяся кверху шея. Пожалуй, с большой натяжкой эту зверюгу можно было бы причислить к классу динозавров.

Между тем рептилия, приняв наконец решение, неуклюже поползла к человеку, вероятно, чтобы разглядеть его поближе. Рэм не двигался, стоял как под гипнозом, пока чудо-юдо с треугольной головой не распахнуло пасть и не издало свист, по силе и оглушительному эффекту сравнимый с паровозным гудком.

«Беги, дурак! Чего стоишь?» – разбудил Рэма внутренний голос. Змея раздула капюшон, став похожей на гигантскую кобру, и бросилась на человека с той стремительной скоростью, которую при её размерах трудно было вообразить. Рэм побежал. Мгновенно сообразив, взял влево, где подъём горы был самый крутой – не будет же многотонная туша с паровозным гудком так же быстро лазать по отвесным скалам? И действительно, змея остановилась, размахивая хвостом и шумно поводя боками, то раздувая, то сжимая шейный капюшон. Увидев, что человек карабкается по склону, змея вернулась к пологому участку и тоже поползла вверх.

Рэм взял ещё левее, где был риск сорваться вниз. Зависая над пропастью и втискивая фаланги пальцев в узкую щель в скале, он соображал, куда поставить ногу. Силы постепенно уходили, пот заливал глаза, рот спёкся от жажды. Из горы, из маленьких трещин и пор, иногда вырывались с резким звуком струи воздухи, поднимавшие горькую коричневую пыль. Рэм почувствовал, что не выдержит. Мысль отпустить руки и на этом со всем покончить не казалась такой уж отчаянной. Но он придушил эту слабость в себе и, разглядев на стене очередной выступ, вцепился в него, подтянулся и полез дальше.

Наконец отвесный участок был преодолён. На пологой террасе, раскинув отяжелевшие, обессиленные руки и ноги, Рэм распластался и лежал долго, пока обжигающие лучи двухголового солнца не заставили его вновь подняться и продолжить путь. Но вот и вершина! Взойдя на неё, он увидел далеко на горизонте горную гряду, обвитую полупрозрачным голубовато-серым туманом. Одна гора, самая высокая, остроконечным пиком врезалась в подбрюшье небесного свода и исчезала в нём.

Вид был настолько красивый, что Рэм вновь пожалел о том, что у него нет с собой красок. Однако долго любоваться пейзажем ему не позволили: всё заслонил змеиный капюшон. Рептилия выросла в одно мгновение, взметнув голову на высоту пятиэтажки, и теперь смотрела сверху холодным, неподвижным взглядом, словно размышляя – стоило ли гоняться за этим мелким, костлявым, совсем неаппетитным зверьком?

Бежать было поздно, да и некуда. Инопланетное чудовище оказалось хитрее и проворнее. «Неужели всё так быстро закончится? И в самом начале! – подумал Рэм, и его охватила скребущая злоба. – Вот примоталась, гадина! Что тебе нужно? Хочешь мною позавтракать? Проголодалась? Нет уж дудки, я не согласен, и просто так не дамся. Я тоже умею кусаться и лягаться!»

С этими мыслями он вытащил из кармана перочинный ножик.

Змея раздвинула капюшон во всю его ширь и свистнула так пронзительно, остро и мощно, что Рэм не услышал выстрела. Вокруг рептилии вспыхнул яркий свет. Капюшон тотчас свернулся и повис лоскутами, качнувшись пару раз из стороны в сторону, чудовище рухнула на скалу. Последней с громким шлепком приземлилась треугольная голова, пасть раскрылась и из неё вывалился багрово-сизый язык.

Рэм снова увидел горизонт в занавеси голубоватого тумана и на фоне гор… силуэт человека. Да, это был человек! Без сомнения! Двуногий, двурукий, с бронзовым от загара лицом, в котором легко просматривались черты европеоидной расы. Только волосы были жгуче красные, стянутые на затылке в косичку. Впрочем, такие модники встречались и на Земле.

У человека были штаны и куртка из потёртой коричневой кожи, на спине квадратный ранец, в руках – то ли автомат, то ли винтовка. Наверное, охотник, подумал Рэм, заметив у него на поясе длинный широкий нож и сетчатую сумку.

– Спасибо, друг! Ты вовремя подоспел! – крикнул Рэм с таким чувством, какое только может испытывать человек после счастливого избавления от верной смерти.

Охотник с крашенными волосами, не обращая на него внимание, подошёл к змее и недовольно поморщился.

– Эй! Вы слышите? Это я. Я человек. Я с планеты Земля! – на всякий случай Рэм перешёл на «вы»: всё-таки первый контакт с инопланетным разумом, надо соблюсти дипломатический этикет.

Охотник закончил осмотр мёртвой рептилии, качнул головой как разборчивый покупатель на рынке, повернулся и зашагал в противоположную сторону.

– Эй, дружище! Может, ты и глухой, но не слепой уж точно! Да что всё это значит?..

Рэм побежал за красноголовым, но через десять метров встал как вкопанный. На каменистой террасе, над пропастью, дно которой скрывала клубящаяся иссиня-чёрная мгла, стоял сигарообразный летательный аппарат – серебристый фюзеляж, острые прижатые крылья и широкий хвост с соплами. Рэм невольно залюбовался его формами, но вовремя спохватился: охотник был уже в шаге от корабля.

– Эй, ты! Чучело с косичкой! Ты что, бросишь меня тут одного? У тебя совесть есть?!

«Может, двинуть ему в челюсть, тогда он обратит на меня внимание? Нет, это уже не шутки. Сейчас улетит и баста!»

Охотник влез на крышу аппарата и откинул дверцу люка. Рэм, понимая, что судьба его висит на волоске, схватил с земли первый попавшийся камень и, размахнувшись, запустил в красноголового. Камень громыхнул по корпусу корабля. Охотник, который был уже одной ногой в люке, застыл на месте.