Аристократ. Том 3. Война грязных искусств

Он облизал губы.

– Я… я всё равно не жилец… не жилец… Зачем мне врать?.. Ты отпустил мою жену, и я бы отдал тебе Печать, отдал бы… конечно… но её у меня нет…

Я наступил ему на грудь и приставил остриё меча к его горлу. Орриван сглотнул, ощущая, что я начинаю усиливать нажим.

– Так где же Печать с буйволом, патриций? У тебя полминуты.

Мужчина всхлипнул и зажмурился.

– Не бойся, – тихо произнёс я, – просто посмотри мне в глаза, и я узнаю сам.

– Не-е-ет! – выкрикнул Орриван. – Я ни за что не открою глаза, тёмная тварь!

Одним движением я убрал меч за спину, обратно в ножны, и, наклонившись, ухватил Орривана за горло.

– Тогда можем и без глаз.

Я принялся душить патриция, подняв его над брусчаткой и держа за шею, а сам одновременно читал его мысли. Потом ещё несколько секунд смотрел, как Орриван теряет сознание, как конвульсивно дёргает руками, как истончается его жизнь… а потом отпустил.

Захрипев, мужчина грузно повалился мне под ноги.

– Расскажи потомкам, как великодушен был к тебе тот, кого ты называешь тёмной тварью! – бросил я ему.

Жизнь Орривану я сохранил не ради великодушия, конечно, а на случай того, если мне ещё раз понадобятся его воспоминания.

Теперь же я развернулся и поспешил вслед за его женой. Беременная и перепуганная, она не успела бы уйти далеко.

Так и вышло.

Я нагнал её у моста. Но там она стояла не одна.

Над ней навис харпаг, тот самый, с белой отметиной на лбу. Он так и не сумел скинуть с себя цепь, зато умудрился догнать леди Орриван.

Картина предстала преотличная: вывалив свой длинный язык, харпаг елозил им по животу женщины, а та, трясясь от слепого ужаса, самолично надевала чудовищу на когтистый палец Печать Ронстада. Да, ту самую Печать с буйволом.

– Ах ты ублюдок. – Я остановился и метнул в тварь мощный гравитационный эрг.

И харпага, и женщину отшибло на несколько метров.

Харпаг ударился о перила моста, завалился на бок, но тут же вскочил. В его звериных глазах отразился ужас, но от Печати он отказываться не пожелал.

Тварь тут же растворилась в клубах чёрного тумана.

Странно, но гнева я не испытал – так, небольшой укол злости. Харпаг, конечно, умыкнул Печать у меня из-под носа, но забрать у него реликвию будет довольно просто. Ринги вызовут его ещё раз, для расправы над Фориатом, а там и я подоспею.

Я подошёл к лежащей навзничь женщине, пристально оглядел её округлый живот.

– Ну что? Довольна теперь? Решила отдать Печать безмозглой твари из мрака? Именно это ты расскажешь своему сыну, когда он спросит, почему род Орриванов настолько бесславен?

Женщина приподняла голову и улыбнулась.

– Зато я взяла с харпага клятву, что его сородичи сейчас же уйдут из города и не станут добивать выживших, что в ближайший месяц они не придут, а если потом и придут, то не дольше, чем на час. Мы затаимся… мы будем готовы к их приходу… Это будет Час нашего безмолвия, Час тишины и смирения. Зато Ронстад останется жить.

Я бросил на женщину презрительный взгляд.

– Жить в постоянном страхе и ожидании Часа тишины? Так себе жизнь, леди Орриван.

Её улыбка превратилась в оскал.

– Всё лучше, чем твоя поганая жизнь, пёс Рингов. Вечное рабство, адская боль и никакой надежды… никакой надежды!

Она то ли зарыдала, то ли захохотала – зашлась всхлипами, задёргалась в конвульсиях и, пока я уходил прочь, всё продолжала кричать мне вслед:

– Никакой надежды! Лишь вечное рабство! Ра-а-а-а-абство!.. Лишь вечное-вечное рабство! Печати тебе не видать!..

Её истеричный голос вдруг начал ломаться, искажаться и стремительно меняться в моём сознании.

Меня выдернуло из воспоминаний двухсотлетней дваности, и я снова услышал:

– Печати тебе не видать, урод! Не видать!

Это был голос Питера Соло.

Он кричал откуда-то снизу.

Я мгновенно пришёл в себя, осознавая наконец, где нахожусь на самом деле. Я пришёл на пустырь у Гвардейской площади, чтобы встретиться с Питером Соло и вернуть Хлою с Дженни, а заодно воздать ублюдку за их мучения.

И чтобы перехитрить Питера, я надел Печать на палец. Питер же от страха атаковал меня и швырнул в воздух гравитационным эргом. Я взлетел над площадью и резко окунулся в собственные воспоминания… всего на мгновение…

Это мгновение прошло, и по всем законам физики меня ждало падение.

***

Тело потащило вниз, с теми же обломками камней, поднятыми вместе со мной.

Не было сомнений, что Питер собирался зашибить меня о землю, после чего снять Печать с пальца. Почему-то я нисколько не сомневался: именно это он и сделает.

Хотя вряд ли такой расклад его морально удовлетворит.

Наверняка, он планировал забрать Печать, продемонстрировав силу, пока я ещё жив, собирался истерзать меня до полусмерти и желательно при свидетелях – Хлое и Дженни.

В столь принципиальной схватке Питер не стал бы торопиться. Он слишком любит пафос. Наверняка, ублюдок уже не раз прокручивал в воображении, как унижает меня перед всеми.

Теперь главное, не допустить, чтобы это случилось на самом деле. В голову пришёл только один вариант спасения – безумный во всех смыслах. Но хуже, чем есть, я вряд ли себе уже сделаю.

Падая, я вытянул руку вбок.

Ту самую руку – правую, где на указательном пальце блестела Печать с вороном. Ладонь жгло болью, и казалось, что не только моя кожа, но и металл перстня плавится, сочась жаром.

А ещё мне показалось на секунду… всего на мгновение… что Печать подарила мне кодо, буквально крохи. Но мне и этого хватит.

Как только пальцы коснулись стены, вдоль которой я падал, мой полёт чуть замедлился, и все крупицы кодо, что во мне были, я использовал на легкий гравитационный эрг.

Ладонь прислонилась к кирпичной поверхности, я поджал под себя ноги, поворачиваясь в воздухе и наступая на стену, а потом сразу же оттолкнулся от неё рукой.

Я сделал всё в точности, как в своём жутком воспоминании.

Побежал по вертикальной стене.

Побежал прямо вниз!

И я бы наврал, если бы сказал, что в тот момент не испытал страха. Было жутко. Каменный пол пустыря неумолимо приближался, нёсся на меня, парализуя неизбежностью столкновения.

Три секунды, две, одна…

Перед самым полом я оттолкнулся от стены ногой и приземлился, глубоко присев, сделав кувырок и снова встав на ноги.

Питер замер. Он вытаращился на меня, не веря глазам. Ну а я не стал ждать, когда он придёт в себя. Молниеносным движением руки вынул из кобуры револьвер и взвёл курок.

Меня тут же отшибло в сторону, и я полетел спиной в стену, в ту самую стену, по которой только что сбежал вниз.

Одновременно с этим прозвучал выстрел.

А потом был удар о стену. Показалось даже, что моя многострадальная спина раскрошила к чертям всю кирпичную кладку… или это захрустели кости позвоночника?.. К тому же, я ещё затылком неплохо приложился – череп охватило болью.

По шершавой стене я съехал на пол, жёстко приземлившись на задницу. Пиджак вместе с майкой задрались до самой груди. Горячая струя крови начала заливать мне затылок и шею, текла меж лопаток. Перед глазами задвоилось, вокруг потемнело, потом посветлело, пространство утонуло в золотисто-красных тонах…

Но что бы ни происходило, моя правая рука крепко сжимала рукоять револьвера, а большой палец снова тянулся к рычагу курка.

Сквозь шум в ушах я услышал рычащий вопль:

– Теодор Ринг! Грёбанный ты циркач! Не ожидал, что ты без кодо по стенам бегать умеешь!

На меня надвигался Питер.

На его бежевом пиджаке, в районе левого плеча, темнела алая клякса – значит, моя пуля всё-таки попала в него. Левая рука Питера висела плетью вдоль тела и казалась безжизненной, даже какой-то излишне длинной. Зато правая была в порядке.

Я выстрелил ещё раз.

Не попал – цель продолжала двоиться.

Питер рассмеялся, вскинул правую руку и крикнул:

– Ксипра! – В меня метнулась молния парализующего эрга. – Ксипра! Ксипра!

Я упал набок.

Белёсый энергетический поток протрещал над головой и ударился в стену. Молнии были такой силы, что затрещала кирпичная поверхность стены, а сверху посыпалась щебёнка отколовшихся мелких кусков.

Питер наклонился и прижал правую ладонь к полу. От его руки ко мне пронеслась борозда ощетинившегося камня – толщу пола будто взрыл невидимый червь. Не успел я подняться, как камень подо мной нагрелся и начал втягивать мой пиджак в свои оковы. Мне пришлось быстро снять его с себя – чёрт… так быстро я никогда ещё не раздевался.

Оставшись в своей грязной вытянутой майке, я поднялся на ноги, прислонился спиной к стене и одновременно поднял руку с револьвером.

Цель наконец-то перестала двоиться передо мной, и Питер это заметил.

– Дёрнешься – застрелю! – предупредил я. – Щит ты применить не успеешь. Пуля быстрее, чем жест и действие словесного ключа. Ты же не идиот, правда?

Питер замер и нахмурился, а потом вдруг повернулся к Хлое, но я тут же рявкнул:

– Только попробуй к ней сунуться!

Тем временем Хлоя, с удавкой на шее, отползала в угол, к Дженни. Неуклюже перебирала босыми израненными ногами, дёргала связанными руками, всхлипывала и шептала: «Рэй… Господи… Рэй, Рэй…».

Питер повернулся ко мне.

– И что ты предлагаешь, мистер Ринг? – спросил он.

Я оттолкнул себя от стены и, держа Питера на мушке, двинулся к нему. Тот заметно напрягся.

На самом деле, ничего хорошего я бы ему не предложил. За то, что ублюдок избил Хлою, напугал Дженни и порядком достал меня самого в попытке прикончить, я бы прикончил его сам.

Видимо, это легко читалось в моих глазах даже без навыка ментального чтеца.

Питер сглотнул.

– Эй… Ринг, может, договоримся? Я бы предложил… – начал он.

Но его перебил отчаянный выкрик Хлои:

– Рэй, не подходи к нему! Там везде ловушки с жидким камнем!

Я тут же отступил назад и остановился.

– Рунная тварь… куда лезешь? – Питер опять покосился на Хлою. – Заткнулась бы и сидела в углу!

И в этот самый момент, пока он отвлёкся, я рванул вперёд. Сделал широкий шаг, переступая ближайшие каменные плиты, чтобы избежать ловушек, и ударил Питера револьвером по лицу. Стрелять не стал намеренно – рисковал задеть Хлою или Дженни.

Удар вышел не сильным, скорее неожиданным и болезненным, но Питер был дезориентирован мгновенно.

Я повалил его на спину, Питер тут же оттолкнул меня эргом. Мой револьвер упал на пол, но он мне был уже не нужен. Я незаметно смял в кулаке путы и встал на четвереньки, провоцируя Питера на вполне определённый удар.

В живот ногой.

Идеально.

Он двинул мне туда со всей дури, зато ногу убрать не успел – я обхватил его за щиколотку и рванул на себя. Одной рукой прижал ступню Питера к полу коленом, а второй – быстро намотал вокруг его ноги верёвку из дериллия.

Питер среагировал на мой выпад в ту же секунду и отвесил мне точный удар второй ногой в простреленное плечо. Знал козёл, куда бить – мои раны, не прикрытые пиджаком, были как на ладони…

Скрипнув зубами, я снова на него навалился.

И вот теперь уже мои удары посыпались на него один за другим, методичные и безжалостные. В нос, в нижнюю челюсть, в живот, в печень. Потом ещё раз, ещё раз, ещё раз… пока он не заскулил.

Печать на моём пальце исполнила роль кастета и отлично отработала, дополнив атаку.

Вырываясь из моей хватки, Питер снова попытался применить эрг, хоть какой-нибудь. Выкрикивал то «тихара», то «ксипра», то «агникара», и никак не мог сообразить, почему ничего не происходит, почему я не реагирую, а продолжаю впечатывать его в пол и бить.

И тут, в перерывах между ударами, он вдруг заорал на весь пустырь:

– Какого хрена?! Какого, мать твою, хрена ты со мной сделал?!

Я посмотрел на его охваченное ужасом и окровавленное лицо – и не сдержал смеха. Чёрт… заржал, как дебил, но это было сильнее меня.

Надо было видеть, как Питер таращился в диком страхе. Наверняка, он подумал, что моя Печать лишила его силы и, возможно, навсегда. От паники у него задёргался глаз.

Питер побагровел и сейчас, в пиковый момент отчаяния, напомнил мне своего старшего брата Феликса – такой же туповатый и злой.

Подавив в себе смех, я мгновенно стал серьёзным. Наше противостояние достигло апогея.

– Печать тебе всё равно не достанется… – выдавил Питер.

Его глаза налились кровью. И то, что он сделал дальше… чёрт…

Я не сразу понял, что в живот мне по самую рукоять всадили нож. Тонкий клинок вошёл мягко и незаметно. И только когда Питер провернул нож в ране, меня пронзило обжигающей болью.

Внутренности разодрало, в глазах потемнело, и пока боль полностью не завладела сознанием, я нашарил возле себя револьвер. Не глядя, взвёл курок, приставил ствол к животу Питера (дотянуться до его головы у меня не хватило сил) и выстрелил.

Опять взвёл курок и выстрелил.

Взвёл и выстрелил.

Я всадил в него три пули – все, что оставались в барабане – после чего опустил руку и еле перевалился на бок. С ножом в животе.

Питер рухнул рядом.

Он задыхался в конвульсиях, с уголков его рта стекала кровь. Уже практически мертвец, он уставился в небо, будто пожирал его своими огромными глазами. Вечно тусклые, они вдруг обрели цвет и глубину.

Эхо от выстрелов ещё несколько секунд летало по стенам заброшенного здания и отдавалось у меня в ушах.

Как только звуки стихли, то я услышал топот бегущих ног, скрежет каменной крошки под чьими-то подошвами и вскрик, исступлённый и срывающийся:

– Питер! Рэй! НЕТ! – Это был голос Терри. – Хлоя… Хлоя! Они убили друг друга!..

Часть третья. По следу скорпиона

Глава 6.

Я никак не мог понять, жив я или мёртв.

Бесконечное движение маятника, между реальностью и сном, светом и темнотой, кипучим пульсом и безразличием покойника.

Ощущение, что я всё-таки жив, накатывало на меня волнами, обрушивалось морозом по коже, чтобы потом отхлынуть и оставить лишь прозрачное отсутствие. Пустоту и неопределённость.

И всё это время я то наполнялся живительной благодатью, то снова опустошался и становился мёртвым, а потом опять обретал жизнь, делал хриплый вдох, даже несколько раз приоткрывал глаза… и опять умирал, опускаясь во тьму.

Порой кто-то приподнимал мне голову, подложив ладонь под затылок, порой этот кто-то меня обнимал, а порой зачем-то бил по лицу.

Да много чего происходило: ко мне прикасались, массировали то руки, то ноги, то голову, то всё тело, переворачивали с живота на спину и обратно, обливали водой, раздевали, одевали, снова раздевали и снова одевали, гладили по голове, опять били по лицу и опять гладили по голове…

Ну а иногда я был уверен, что на мне развели костёр.

Мать его, костёр!

Разложили сухих веток, навалили поленьев и подожгли. И всё это сделали прямо на моём животе, в районе пупка, а я плавал в бреду и умолял высшие силы, чтобы у ублюдка, который это сделал, отсохли руки. Лежал и молил, чтобы мои мучения завершились уже чем-нибудь… чем угодно… чтобы всё закончилось сию секунду… вот прямо сейчас… прямо сейчас…

Я был готов сдохнуть прямо сейчас.

Но всё продолжалось. Передо мной мелькали тени, взрывались цветастые и белые лучи, возникали и пропадали лица. Порой рты на этих лицах открывались и что-то говорили мне, но я слышал только бессвязное бормотанье и сам бормотал в ответ.

Раз на пятый я узнал одно из лиц. На меня смотрела Хлоя.

Точно. Хлоя.

И, кажется, она улыбалась.

Какого чёрта она улыбается, когда мне так хреново?..

С другой стороны, если она улыбается, значит, с ней всё в порядке.

Идиотский вывод, конечно. Но это всё, на что были способны мои потрёпанные мозги в ту секунду. И от осознания, что с Хлоей всё в порядке, мне почему-то стало так спокойно и хорошо, что я опять прикрыл глаза. Вот теперь погружаться в дрёму было не столь тревожно, да и костёр на животе вроде бы стал поменьше, поэтому сдохнуть уже не хотелось… ну почти.

Когда я открыл глаза в следующий раз, то не сразу сообразил, что я их действительно открыл.

Вокруг царила беспроглядная темнота, и было так жарко, что захотелось стянуть с себя кожу и проветриться. Возникло навязчивое ощущение, что тело сковала пересохшая корка из соли, в которую превратился облепивший меня пот. Всё зудело и покалывало. Тупая боль сверлила живот, общая слабость не давала напрячь мышцы и пошевелиться.

Под спиной ощущалось что-то мягкое и ворсистое.

Я повёл глазами в попытке очертить взглядом пространство и понять, где нахожусь, но так ничего и не разглядел. Затем сглотнул, смочив сухое горло, и глубоко вдохнул.

Уже собрался приподняться, но тут мне на грудь легла чья-то рука, а потом кто-то прошептал совсем рядом (так близко, что жар чужого дыхания окатил всю правую половину лица):

– Рэй… бога ради, не шевелись.

***

Этот кто-то лежал в кромешной темноте рядом со мной, прижимался вплотную, всем телом, тихо переводил дыхание и давил мне на грудь.

Потом рука с груди переместилась на моё лицо и зажала рот. И опять рядом прошептали:

– Тихо… ни звука.

Глаза немного привыкли к темноте, и я смог разглядеть, что сверху на мне лежит то ли плед, то ли чей-то плащ, и закрывает меня с головой, а под покрывалом вместе со мной, лёжа на боку, притаился ещё один человек.

Он убрал ладонь с моего лица и опять положил её на грудь.

Я повернул голову направо, чтобы разглядеть человека рядом, и мне понадобилось добрых десять секунд, чтобы осознать, на кого же я всё-таки смотрю. Бледная кожа, похожая на пергамент, высокий лоб, острые скулы, лёгкая россыпь веснушек и глаза, будто вобравшие в себя сумерки…

Рядом с моим лицом, нос к носу, замерло бескровное лицо Терри Соло.

Она пристально смотрела на меня, её рыжие кудри лежали на моём правом плече, а всегда спокойные глаза на этот раз наполнял ужас.

Я медленно моргнул, давая Терри понять, что услышал и понял её просьбу.

– Потерпи… – шепнула девушка и сомкнула губы так плотно, что в полумраке они стали похожи на еле заметную черту.

От Терри пахло дымом и почему-то свежей выпечкой.

Я прикрыл глаза и вслушался в звуки вокруг.

Совсем рядом – прямо над покрывалом, что на нас лежало – кто-то нервно выдохнул, а потом поодаль послышался приглушённый голос Дарта Орривана:

– Да всё же в порядке, сэр! В чём дело, я не пойму? Объяснили же, откуда едем и что везём… вон там хлеб в мешках, вон там – семена…

– Кто вас сопровождает, мистер Моррис? – спросили у него высоким требовательным голосом.

Дарт прокашлялся и выдал непринуждённо:

– Да это мой брат… ну… и сёстры. Опять за нами на рынок увязались… достали, честное слово. Они надеются, что на рынке себе женихов подыщут. Из торгашей. Лучше бы среди военных поискали, правда же? Те понадёжнее будут.

Последовала пауза, а затем недоверчивое:

– Это ваши родные сёстры и брат? И все Моррисы?

– Ну да! – подтвердил Дарт. – У нас большая семья. Знаете, у фермеров всегда большие семьи. Куча детей, и всё такое. Это чтобы работать в поле… зачем ещё дети нужны, правда же? Сами понимаете. Чтобы работников не нанимать. Папаша считает, что проще их самому заделать… ну и приятнее, конечно. Вон там мой брат. Видите? Его зовут Джон…

– Джон? Вы говорили, что это вас зовут Джон.

Дарт даже не замешкался и продолжил:

– Ну конечно, я так говорил. А как ещё мне говорить, сэр? У нас ведь два Джона Морриса. Джон Первый и Джон Второй. Знаете, у нашего папаши туговато с воображением, зато всё отлично с производством детей… а их в нашей семье так много, что папаша порой забывает, как кого зовут, поэтому сильно не заморачивается с именами, но мы не жалуемся… мы его даже любим. Он отличный мужик, если сильно присмотреться…

– Всё! Захлопни пасть, парень, и выйди из автокэба! – перебили Дарта.

– Но сэ-эр, – взмолился тот, – нас уже заждались! Мы везём хлеб, и если он зачерствеет, папаша мне башку выдернет! Можете поверить…

Его опять перебили, более жёстко и угрожающе:

– Выйди из автокэба и открой двери! Я проверю салон.

– Ладно-ладно, – тут же сдался Дарт. – Проверяйте, нам скрывать нечего. Но если бы вы знали моего папашу, то не орали бы, а всплакнули вместе с нами… всё-всё, сэ-э-эр, я выхожу… погодите… уберите винтовку. Ну что вы, в самом деле? Мы же не преступники… мы всего лишь несчастные… эти самые… хэдширские фермеры.

Услышав название местности, я резко открыл глаза и уставился на Терри, молча спрашивая её: «Мне показалось, или мы действительно в Хэдшире? Как мы вообще тут оказались?».

Девушка прикусила нижнюю губу.

Я сжал кулаки и снова закрыл глаза, выругавшись про себя раз десять. Ну почему, стоит только потерять сознание, как ты вдруг оказываешься в полном дерьме? Причем, в ещё большем дерьме, чем был до этого?..

В памяти промелькнули неприятные картины: оплавленная брешь в стене Ронстада, дым сражения, горящие глаза Софи, адская боль в ноге, напряжённое лицо Хлои, зловещий смех Питера Соло и его требование отдать Печать…

Чёрт.

Печать!

Я провёл большим пальцем по указательному, проверяя, на месте ли перстень, и меня тут же бросило в холод.

Печати на руке не оказалось!

Я сглотнул и снова посмотрел на Терри, в попытке хоть что-то разглядеть в её глазах. На этот раз страха и тревоги на лице девушки я не заметил.

Она смотрела на меня куда более спокойно. Правда, её горячая ладонь всё сильнее давила мне на грудь. И тут мои несчастные мозги вдруг вспомнили, что Терри – ментальная чтица, и через прикосновение способна видеть мысли. Срочно захотелось отодвинуться, чтобы не соприкасаться с ней телами и не поддерживать слишком длительного зрительного контакта, да ещё и на таком близком расстоянии.

Едва себя сдержал.

До этого я не позволял ей до себя дотрагиваться (по крайней мере, когда пребывал в сознании и здравом уме). Сейчас же рука Терри преспокойно лежала на моей груди.

– Не вздумай… – беззвучно сказал я одними губами, сверля Терри взглядом.

Девушка еле заметно качнула головой.

Возможно, моё предупреждение сильно запоздало, и Терри Соло уже успела покопаться в моих мозгах вдоль и поперёк, потому что именно сейчас я не чувствовал, чтобы чтица пыталась применить ко мне приём Фильтрации и хоть как-то залезть в мои мысли.

Что ещё необычнее, Терри Соло не пристрелила меня и не сдала родственникам на растерзание, а ведь с её братом Питером я особо не церемонился, как бы она ни умоляла. Моя рука до сих пор хранила холод рукояти того револьвера, из которого я всадил три пули в живот этого урода. Вряд ли Питер после такого выжил. А вот мне, похоже, повезло чуточку больше.

Послышался щелчок открываемой двери в салоне автокэба, и бодрый голос Дарта оповестил совсем близко:

– Ну во-от! Хлеб, зерно, брат и сёстры… больше ничего лишнего, сэр. Вон в том углу можете ещё пошарить… там, где хлеб. А вот тут, между сиденьями, лежат мешки с зерном. Ничего криминального. Запасаемся потихоньку.

– Мистер Моррис, – сказали ему, – я хочу, чтобы ваш… э… папаша передал другим фермерам, что поддержка повстанческих отрядов карается не просто тюремным сроком. Ясно? Вы ведь знаете, какая обстановка в Хэдшире? Ваша фамилия не значится в чёрных списках, поэтому я пропускаю ваш автокэб вместе с хлебом, братьями и сёстрами. Но в дальнейшем потрудитесь брать с собой документы. Итак, напомните адрес вашей фермы, мистер Моррис.

– Э-э… ну как его там… – Дарт замялся.

Но тут раздался женский голос:

– Восточные поля, сразу за деревушкой Суон-Рок. Наверняка, вы знаете, где река Суон? Участок триста тридцать семь, ферма называется «Пашня Моррисов». Там ещё такой красный столб перед большими деревянными воротами. И виден загон для лошадей.

Я не сразу узнал этот голос.

Он принадлежал Джозефин Ордо.

Значит, она всё-таки жива.

– Погодите, я проверю по реестру и по карте, – ответили ей. После недолгой паузы и шуршанья бумаг, мужчина добавил: – Да, вижу. Пашня Моррисов, триста тридцать седьмой участок восточнее Суон-Рок. Что ж… братья и сёстры. Ваш папаша, и правда, постарался на славу, народив таких премилых и работящих детишек.

– Спасибо, сэр! – отозвался Дарт. – Мы обязательно передадим ему ваши слова.

Снова послышался щелчок, только уже закрываемой двери салона.

Терри долго и шумно выдохнула, обдав моё лицо горячим дыханием. Мы посмотрели друг другу в глаза, и только сейчас, чуть расслабившись, я почувствовал, насколько сильно затекла моя шея – всё это время я лежал, повернув голову направо.

Прошла ещё минута.

Потом громко хлопнула дверь, и автокэб, качнувшись, тронулся с места.

– Вот же повезло! – с облегчением сказал Дарт. Его голос снова стал далёким и приглушённым. – А я уж думал, что всё, приехали… Джо, откуда ты знаешь, где эта «Пашня Моррисов»?