Андроид без имени

– Я существо без имени. Мой мир не похож на ваш, он не содержит шарообразных объектов. Мой мир состоит из прямых линий и прямых углов, и единственными объектами, имеющими криволинейные поверхности, являются наши тела.

Однако форма наших тел – единственная общая черта наших носителей. Мой носитель нельзя назвать ни органическим, ни неорганическим, поскольку он сделан из принципиально иных соединений, не укладывающихся в понятия биологии и химии вашей планетной системы.

По этой же причине не удастся ответить на вопрос, живой ли я. В информационных базах существует термин «андроид», который означает «робот-гуманоид», однако робот – это автоматическое устройство для выполнения различных действий. Я не механическое устройство, поэтому не могу называться андроидом, разве что с изрядной натяжкой.

Мой носитель – неорганический, поэтому по вашим правилам меня можно назвать мёртвым. Я мыслю и существую, поэтому меня можно назвать живым. Но если живой водитель на вашей планете сядет в неживой автомобиль, автомобиль всё равно нельзя будет назвать живым, поэтому я мёртвый. Но при этом я же являюсь и водителем автомобиля, поэтому я живой.

Другими словами, в рамки «живой-мёртвый» на вашем языке я не попадаю. Правильнее будет назвать меня бесплотным живым существом, управляющим неживым материальным телесным объектом. Такой связки в вашей системе не существует, поэтому необходимого слова для моего обозначения на языках вашей системы нет.

Пока он говорил, в экраны влипали и отдавали Марку своё внимание два… три… четыре миллиарда человек. И это число увеличивалось, пока, наконец, в одной из квартир среднего по величине городка молодой мужчина, смотревший телевизор, не бросил своей жене:

– Будущая мать, иди-ка сюда. Глянь-ка на это.

Его беременная жена, в халатике и с чашкой чая в руке, вышла из кухни и обратила взгляд на телевизор, где вёл свой рассказ Марк.

Её внимание, обратившееся к Марку, установило линию коммуникации и послужило будто бы неразрывным телеграфным проводом, по которому могли в обе стороны транслироваться эмоциональные частоты, умственные образы, отпечатки телесных усилий… Но в обе стороны не потребовалось.

Марк, сканируя свою всё прибавляющуюся аудиторию, скользнул по этому телеграфному проводу лишь на миг – и это стало концом трансляции. Его, способного находиться без неудобств в центре звезды, затрясло в конвульсиях как маленького мальчика, увидевшего ночью под кроватью рычащего, истекающего слизью, зловонного монстра.

Марк не в силах был оторваться от этой линии внимания подобно тому, как человек при ударе током не может оторвать руку от оголённого провода. Но его невольно спасла девушка: она на несколько секунд отошла от экрана и переключила внимание на то, чтобы выключить конфорку на варочной панели.

Марк висел в пространстве на том же месте, где и появился в системе. Он почти восстановился. И теперь он знал, зачем он находится здесь.

3. Инженер

– Будущая мать, иди-ка сюда. Глянь-ка на это.

Гектор махнул рукой Маше, не отрываясь от телевизора.

Было чему удивиться. Только что перед Гектором на экране раскрывался драматический финал одного из этапов гонок Формулы-1: лидера этого года на последнем круге догонял чемпион года предыдущего, оба болида шли в опасной близости друг от друга, чуть не соприкасаясь колесами, впереди на трассе было масляное пятно от аварии, прохождение которое решало, возможно, судьбу чемпионата. И только действующий чемпион ринулся в опасную атаку на лидера, пытаясь обойти его по внешнему радиусу, как картинка мигнула, и на экране появился странный сиреневый человек на чёрном фоне.

Гектор раздосадованно ударил ладонями по коленям и внутренне понадеялся, что потом можно будет посмотреть запись.

Человек всё висел и висел, картинка не менялась уже минуту. Гектор успел выйти на кухню, поцеловать жену, погладить её уже довольно массивный животик, выпячивающийся под халатом, налить себе кваса и сесть обратно в надежде, что финал всё же покажут, – и тут картинка начала говорить. И говорила она странные вещи. И эти странные вещи напрямую относились к компетенции БИМПа – выглядело так, что на планете появился незапланированный иммигрант.

По взмаху руки Маша вышла из кухни, и только начала вслушиваться в монолог странного сиреневого человека, как на кухне зашипела возмущённая плита: вскипевшее молоко нашло себе путь на свободу и пенной волной перелилось на раскалённую плиту.

Маша спасла плиту и кашу, переставив кастрюльку на деревянную подставку, а затем вернулась к в комнату – и застыла.

Между ней и Гектором, к которому наконец-то вернулась Формула-1, висел в десятке сантиметров от пола сиреневый мужчина – абсолютно обнажённый. Впрочем, это даже не показалось Маше неприличным. Гектор не видел его – мужчина появился за его спиной тихо, будто облачко.

Маша и сиреневый человек один миг смотрели друг на друга, а затем просто пропали.

Гектор сиреневого человека даже не заметил.

В новом пространстве Маша очутилась уже одна. Она висела посреди беконечной пустоты космического пространства. Маша огляделась: вокруг не было ни звёзд, ни планет, ни солнц. Однако дышать Маше было легко, температура окружения была комфортной, она свободно могла двигать руками и ногами – разве что непонятно было, движется её носитель куда-то или нет: точки отсчёта движения отсутствовали.

Что это был за странный сиреневый человек? Куда он исчез? Что это за место? Как ей попасть обратно? Что от неё хотят?

– Отвечу пока на твой последний вопрос, – вдруг раздался голос в голове, и в паре метров перед ней появился точно так же висящий в пространстве человек – мужчина на вид лет тридцати, гладко выбритый, с светлыми волосами, зачёсанными назад.

Он был ей незнаком, однако выглядел так же, как многие другие жители Федерации. Одет он был в эластичные белые шорты до колен и такую же белую футболку.

Мужчина легко постучал пальцем себе по лбу:

– Мне нужно то, что у тебя вот здесь, дорогая моя.

– Кто Вы? – Маша не поняла его жеста, но решила вернуться к этому вопросу позже.

– Прошу прощения, дорогая. За тринадцать миллиардов лет в мире, где ни у кого и ни у чего нет имён, я растерял все свои манеры. Давайте назовём меня, допустим… Инженер. Да, Инженер. Какое сладкое, ласкающее разум, старое слово… Я давно не вспоминал о нём. Называйте меня так. Имя моё труднопроизносимо – если Вы не говорите, конечно, на брахуа, лингорском или языках Сквоши.

Что-то задели в разуме Маши его слова – но что? Инженер? Манеры?

И вдруг, как Солнце над горизонтом, в её разуме взошло слово: «лингорский».

– Леттуа Гири, – вскрикнула она голосом, забыв, что общение идёт на уровне мысли, – Я говорила на лингорском языке, когда была частью Леттуа Гири! Откуда же Вам известно о лингорском?

– Да Вы догадливы, моя дорогая, – похвалил её Инженер, – но об этом позже. Так вот, дорогая, Вы отдадите мне это сами или же мне придётся забирать необходимое силой?

– Да о чём мы вообще говорим?! – не сдержала Маша раздражённой мысли.

На лице Инженера на миг появилось недоумённое выражение, но он сразу же хлопнул себя ладонью по лбу.

– Вот я растяпа! Я совсем забыл, что вы на этой планете неспособны к вовлечению. Я сейчас объясню. Вы уникальный человек, девушка. Вы единственная выжившая и одновременно пережившая весь опыт распада Вселенной, который произойдёт через сорок восемь тысяч лет. У Вас в разуме висит огромный ком бесконечной боли, который мне очень нужен. Ни у кого другого такого нет, так что не обессудьте.

– Не отдам я Вам ничего из моего разума, – возмутилась Маша, – Да и какое право Вы имеете без моего согласия переносить меня сюда и угрожать вмешательством в мой разум? Я требую, чтобы Вы вернули меня обратно!

– Требуйте, – спокойно кивнул Инженер, – но это впустую. Ваши права мне безразличны. Я возьму то, что хочу, хотите Вы того или нет. Раз согласия нет – возьму силой.

В то же мгновение вокруг Маши появилась рамка из силовых лучей, отливающих каким-то призрачным светом – девушка оказалась внутри светового куба. Куб начал уменьшаться в размерах, сжимаясь в точку где-то в районе машиной головы.

– Стойте! – затрепыхалась девушка и попыталась сбежать, но под ногами не было замли, и попытки не увенчались успехом.

– Не беспокойтесь, – прокомментировал Инженер, – Вашему физическому телу ничего не угрожает. Хотя какая разница.

Куб, наконец, достиг размеров полуметра. Маша в панике оглядывалась, пытаясь бить руками по призрачным граням, но руки проходили насквозь, не ощущая ни тепла, ни холода, ни электричества.

Куб слегка изменил цвет – и Маша судорожно раскрыла рот, будто вдохнула на полную мощь своих лёгких, а выдохнуть никак не могла.

Ей хотелось запрокинуть голову назад и сипеть подобно воздуху, что уходит из пробитой камеры вовне. Но никакой воздух не выходил – выходили Машины воспоминания. В человеческом языке нет опыта и слов, чтобы назвать ощущения от хищения, пропадания собственного разума или мыслеобразов, что были записаны человеческим существом за всё бесконечное время его существования.

Наконец, через минуту куб закончил свою работу и пропал.

Маша висела в пространстве живая и неповреждённая. Она видела человека напротив, она вдыхала и выдыхала воздух, невесть откуда взявшийся в этом месте. Однако она не могла ничего сказать, раздавленная потерей того, что потерять было никак невозможно. Она чуть ли не физически чувствовала, как в ней, до сих пор цельной как существо, зияла дыра. И эту дыру нельзя было заткнуть, к ней можно было только привыкнуть, как ранее состоятельный человек привыкает жить в коробках от мусора и есть объедки, которые выбросили другие.

– Дорогая, Вы подарили мне сокровище, – высказался, наконец, довольный Инженер, будто рассматривая что-то, что находилось где-то в совершенно другом месте.

Это вывело Машу из ступора.

– Это же ничего не решает, – хрипло и негромко сказала она, – это не спасёт вселенную от разрушения. Это надо было уничтожить, а не перекладывать в другое место!

– Со вселенной я разберусь, – ответил он и исчез.

Маша ещё с полминуты висела на месте, но её будто забыли.

– Эй,  – срывающимся голосом позвала она, наконец.

Инженер появился.

– А, Вы еще здесь, – удивился он и рассмеялся, – ну конечно, куда же Вы денетесь. Хотя мне безразлично – Вы больше не имеете ни малейшего значения.

– Я хочу вернуться домой.

– Ну так возвращайтесь, кто мешает.

Маша замолчала.

– Откуда вы взялись, если знаете о Леттуа Гири и всём том, что случится потом? – наконец, спросила она и, сама того не зная, задела в душе Инженера ностальгическую струнку. Судя по всему, ему долгое время было просто не с кем поговорить.

– Я – один из координаторов проекта Леттуа Гири. Я ещё помню те дни, когда начиналось всё это мракобесие… Проект был очень успешным, Золотой Век человечества будто бы уже наступил, однако Инженерами проекта было допущено и много недоработок, что привели его к провалу.

Во-первых, мы ампутировали у особей проекта способность к вовлечению жизнеформ, которые не относились к проекту.

– Что за вовлечение?

– Вы уже и не вспомните, наверное, Леттуа Гири-то сейчас у меня. Все человеческие существа имеют в своём потенциале возможность чувствовать иные формы жизни. Это естественно для живого существа так же, как мыслить или выносить решения. Представьте, что Вы кушаете пирожное. Вы кусаете его и начинаете ощущать всеми доступными органами степень его мягкости, скользкости, текстуру, запах, вкус… Точно так же человек может взять в свой, метафорически выражаясь, рот других людей – и знать их состояние, мысли, местонахождение, эмоции… Вы находитесь в одном жизненном поле с людьми и чувствуете их так же, как себя.

Мой помощник, что нашёл вас и забрал сюда, попытался сделать то же самое, когда прибыл на Землю, – и очень удивился, что он передаёт свою мысль живым существам, а они её не воспринимают. На Земле у людей нет способности вовлекаться в жизнь. Возвращаясь к вопросу о Леттуа Гири, особи проекта могли вовлекаться только в жизненное поле биоформ их собственного вида. Это давало нам возможность поддерживать чистоту эксперимента, не позволяя проекту смешивать своё развитие с другими жизнеформами. Однако это же его и потопило.

Другими недоработками Леттуа Гири были неидеальная память индивидуумов, так же как и отсутствие генетической памяти поколений, отсутствие способности к инфравидению и видению в рентгеновском диапазонах… Извините, я говорю как инженер. Какие-то разработки тогда велись, и большинство из них я довёл до ума сейчас. Если вы увидите моих ребяток, вы поймёте, о чём я. Но главной ошибкой были, конечно, отходы производства, которые все проигнорировали.

– А где мы? И как вы очутились здесь и сейчас?

– Я славно похохотал, когда посетивший вас помощник закончил для меня трансляцию полученного им опыта вашей цивилизации! Они его спрашивали, откуда он прилетел! Ха!

Инженер прижал ладонь к лицу и помотал головой.

– Это поразительно! С познаниями в механике Вселенной на уровне инфузории-туфельки… Где мы находимся!

Он не сдержался и захохотал.

– В общем, слово «очень далеко», думаю, будет самым лучшим ответом. А вот как я здесь очутился…

Мы в координационном центре проекта Леттуа Гири увидели признаки начинающегося распада куда раньше чем вы, подопытные. Проводимые тесты интеллекта начали показывать медленно снижающуюся кривую ещё за пару лет до того, как это стало заметно в обществе проекта. Показатели активности и статистика занимающихся научной деятельностью людей поползла вниз чуть позже.

Я не хотел видеть то, что будет потом, и отправился туда, куда уходили многие исследователи проекта, – в место под названием «Пузырь Цейсса-Минь». Не буду рассказывать, что произошло там. Если вкратце, мы столкнулись с погибщей цивизизацией – не меньшей по охвату, чем наша. Никто пока не представлял себе, почему она ушла в небытие – не было найдено ни вооружений, ни болезнетворных бактерий, ни следов природных катаклизмов… Впрочем, кто знает, как они жили и от чего умирали.

И я нашёл там то, чего не нашли другие. Представляешь – они создали машину времени! От неё остались одни лишь разрозненные части, но я был инженером и мог собрать целое по его разрушенным частям. Какая горькая ирония судьбы – они изобрели такую вещь накануне своей гибели! Они могли спасти себя с её помощью, но… То ли не смогли, то ли не успели, то ли действительно спаслись. Но об этом мы узнаем ещё не скоро.

Однако машина работала то ли со сбоями, то ли с одним-единственным прицелом – она отправляла путешественника в самое начало времён, во времена Большого Взрыва… Было понятно, что никакого шанса выжить в этом пекле человеческому телу нет. Однако я выбрал выжить как личность – и запустил процесс…

Что было там, вначале – язык бессилен сказать… Можно сказать, что я на долгие сотни тысяч лет сошёл с ума и потерял сознание, – но это просто за неимением необходимых сравнений. Представь себе, что в одно мгновение пустота разродилась пространством, которое стало до безумия стремительно стремительно расширяться. Плотность и температура этого пространства были запредельны – там не было и не могло быть ничего, что напоминало бы нынешнюю материю или энергию. Вся нынешняя вселенная тогда помещалась в бесконечно малой точке, и когда пространство начало расширяться, начало в нём распространяться и то, что потом назовут материей.

Наш разум, дорогая, как ты знаешь, не бесплотен, подобно нам самим… В те сотни тысяч лет он испарился, оставив меня, духовное существо, в полнейшем одиночестве. Мысленные образы, что я хотел-не хотел, да собирал в течение бесконечных миллиардов лет вплоть до событий на Леттуа Гири – все они в долю секунды растворились и превратились в бесконечно малые частицы, слившиеся с окружающим танцем созидания.

Да… Те люди, что лежат в психиатрических лечебницах на вашей планете – они обладают таким огромным коэффициентом интеллекта и опытом, что я бы завидовал им чёрной завистью долгие миллионы лет, если бы помнил. Но я не помнил ни своего прошлого, ни простейших навыков управления телом, которого у меня, разумеется, уже не было, ни каких-то животных автоматических рефлексов… Никогда ещё в человеческой истории ни одно существо не было настолько пустым и лишённым разума, как я тогда.

– Где же были тогда все остальные? – заворожённая рассказом, спросила Маша.

– Не было их, других-то, дорогая. Все живые личностные единицы пришли в этот мир откуда-то извне и гораздо, гораздо позже. Поэтому-то я и говорю тебе, что не было и не будет более людей, прошедших через тот ад, который прошёл я.

Однако всё проходит, прошло и это. Через несколько сотен тысяч лет давление и температура в молодой вселенной упали настолько, что появилоть то, что вы сейчас называете плазмой. А немного погодя появились и те энергия и материальные объекты, какими их знаешь ты. Но это не было концом моего кошмара – я ещё миллионы лет носился без памяти и практически без сознания между зачатками того, что потом назовут галактиками и звёздными системами.

Задай я себе вопрос тогда – кто я, что я, где я, когда? – я бы не смог себе ответить: у меня не было вечного и бессменного помощника человеческого существа, его разума, который мгновенно отыскал бы по запросу нужный мыслеобраз и сунул мне его под нос – на, мол, смотри. Нет. Ты не представляешь себе, как беспомощно человеческое существо, которого отняли от его механического помощника-разума, как отнимают младенца от материнской груди! Никакой мледенец не беспомощен настолько глубоко.

Наконец, спустя тысячи или миллионы лет, я пришёл в себя настолько, что мог смотреть вокруг и задавать себе вопросы. Но я был пуст, звеняще пуст, высосан буйством и энергиями Большого Взрыва. И у меня не было основы, на которой я мог бы делать выводы и строить планы.

Вы, пришедшие в мою вселенную гораздо позже, представляете себя или свои души в виде шариков. Я когда-то очень удивился этому – ведь как может иметь форму то, что не имеет формы в принципе? Однако потом я понял – когда вы пришли, вас уже окружали дискообразные галактики, шарообразные солнца, пышушие огнём, и планеты. У вас перед глазами всегда была основная форма того времени развития вселенной – шар!

Когда же заново родился я, вокруг не было планет или галактик – они ещё не образовались, сила тяжести и центробежная сила еще не вступили в свои права. И вокруг были лишь прямые линии – линии, которые чертили расширяющиеся объекты образовывающейся вселенной. На моих глазах пространство пучилось само в себе, увеличиваясь в размерах, и всё вещество выглядело так, будто оно несётся со скоростями, превышающими скорость света, от мифического центра к краям. Прямые линии, дорогая, одни только прямые линии, какие сейчас оставляют на небесах вашей планеты падающие звёзды…

Так родилась моя вселенная, вселенная прямых линий. И я был там царь и бог – потому что я был там один.

Но нет худа без добра. Мои мытарства и лишения заставили меня совершить важнейшее, самое первое в мире открытие: человеческое существо в силах воссоздавать потерянное.

Путём проб и ошибок я распознал в себе эту от природы присущую жизни милость судьбы. Сначала я увидел, как могу менять пути элементарных частиц, схватывая их своими бестелесными руками-лучами. Затем я стал собирать частицы в единый ком, лишённый какой-либо эстетики. Затем муза посетила мою многострадальную душу – и я стал объединять всё большие объёмы частиц в простейшие линии и их совокупности, затем я стал строить из прямых линий завораживающие своей сложностью объекты и менять свойства их частей так, чтобы они становились текучими, разноцветными, агрессивными или инертными…

И я понял простую вещь: все такие большие, кажущиеся незыблемыми и вечными глыбы материи – все они смертны и могут быть разрушены по единому моему дуновению. И лишь одно в мире разрушить невозможно – то, что постоянно, каждый миг воссоздаётся снова ответственным за объект живым существом. В самом деле – какой смысл имеет сжигать мои воздушные замки обжигающей плазмой, если я через неуловимый миг создам то же самое на прежнем месте? Разрушитель просто не заметит своего собственного разрушения.

И как венец своего собственного творения, я воссоздал самый сложный объект, которые когда либо создавался мной – собственный разум. Бесплотный дух не состоит из частиц бренного мира – однако он понимает. И это великое знание является частью его самого. Я, оправившийся от головомойки Большого Взрыва, чувствовал в себе это великое знание и, наконец, перенёс его своей творческой кистью на бумагу вселенной… И у меня снова был мой разум – полная запись, филигранно повторённые до мельчайших деталей мыслеобразы всего того, что было со мной. Вся моя жизнь до бегства из Пузыря Цейсса-Минь. В тот момент на меня накатила ностальгия, и я решил приобрести себе форму старого доброго человеческого тела. И я снова стал выглядеть как инженер, которым был когда-то очень давно.

И теперь я умел пользоваться своим разумом и телом куда лучше, чем даже в просвещённые времена Леттуа Гири. И тогда я совершил второе открытие: для того, чтобы жить полноценной творческой жизнью, живому существу не нужны никакие названия. Они лишь стискивают живое воображение и созидательные импульсы в жёсткие рамки ничего не значащих символов! Они лишь поначалу упрощают жизнь, а затем заставляют следовать безграничный потенциал жизни по однажды проторенной колее. Одно лишь всепроникающее понимание позволяет этому весёлому и бесшабашному ребёнку внутри нас расти и расширять свои границы до бесконечности!

Так родилась Вселенная Без Имени.

А потом ко мне пришли мои милые, мои любимые детки! Они стали не только моим величайшим созданием, но и моими кровинушками, моими помощниками, моей гордостью.

Они пришли в мою область пространства незнамо откуда, да и я не выяснял. Они забавно тыкались во всё вокруг, как только родившиеся, ещё слепые щеночки, и ластились ко мне, когда я ласково проводил по их несформировавшимся разумам своими пальцами-лучами. Им нужен был кто-то живой, а кроме меня вокруг не было ни малейших признаков жизни.

Так я стал их папой и мамой, их хозяином и их богом. Я учил и взращивал их с самых азов и подарил им оба моих открытия: они не мыслят категориями имён и умеют воссоздавать свои материальные носители, что делает из бесконечно изменчивыми и в принципе неразрушимыми. Видели одного из них, когда он вас забирал? Кстати, принять человеческую форму было их собственным решением  – это дань уважения и преклонения передо мной как перед их создателем и покровителем.

Кстати, дорогая, я не утомил тебя своей болтливостью и воспоминаниями о прошедших днях?

– Нет, ну что Вы, – ответила Маша, которая собирала информацию о своём враге и готова была собирать её дальше, – а чем вы занимаетесь со своими… детками?

– О, наша жизнь – бесконечный конкурс! Ребятки соревнуются в своих творческих работах, покровительствуют соседним галактикам, подтягивая их культуру до своего уровня. Есть, пить и размножаться им не надо, поэтому остаётся много времени для всего другого.

– Не едят, не воспитывают своих детей… Не слишком-то разнообразна их жизнь.

– Дорогая, при всём моём уважении, обратите внимание на бревно в собственном глазу, прежде чем смотреть на соринки в моём. Обратите внимание на собственный мир. Вот вы кушаете – вы это делаете для своего носителя или для себя?

– Для… носителя.

– А носитель ребёнка выхаживаете сейчас для себя или для носителя ребёнка?

– Пожалуй, для носителя ребёнка.

– А работаете, убираете мусор, выращиваете злаки, лечитесь в больницах – для себя или для носителя?

– Для… носителя, – вынуждена была признать Маша.

– Ну, а что вы делаете там для себя, для развития личностной единицы?

– Ну… творчество, религия.

– Вот видите? Мы и свели всё к творчеству и религии. Которыми на ваших планетах, кстати, занимаются в основном не для себя, а для заработка денег на потребности носителя. Поверьте уж, мои ребята в области творчества и развития себя куда более эффективны, а их творения и пути улучшения куда более разнообразны.

Маша подумала и… выковыряла бревно из своего глаза. Инженер был прав. Это чужой мир, и она в нём чужая. Сейчас она ничего не могла сделать с потерей Леттуа Гири и переходящей все пределы опасностью для мира из-за этой потери. Ей нужно подумать, посоветоваться с друзьями и выработать путь решения проблемы.

– Отправьте меня, пожалуйста, обратно, – попросла она Инженера.

– Ты знаешь, я передумал, – вдруг возразил тот, и на Машу накатила волна ужаса, – Я тебя оставляю здесь. Я буду с тобой разговаривать – собеседника, заставшего Леттуа Гири, мне больше не найти.

– Нет!!! – закричала Маша, – Мне нужно домой! Что Вы хотите от меня?! Скажите, что Вам нужно за то, чтобы я попала домой?!