Родоман. Сборник статей и воспоминаний

От империализма к национализму

Если изобретение картографии наглядно явило Британскую Индию как подвластную метрополии территорию, то деколонизация субконтинента в 1947 г. отменила прежний визуальный образ и вызвала к жизни новые обрамленные «емкости» – ранее не существовавшие Индию и Пакистан. Их государственный статус подразумевал создание суверенных символов, чем, наряду с флагом, гимном, гербом, валютой, почтовыми марками и т.д., стали геокартоиды территорий. Тем самым обе страны подтвердили территориальность как парадигму, унаследованную из британской педагогики, которая взрастила географическое чутье и имперскую субординацию, и из националистического геоблагочестия, которое овеяло разнородное пространство божественной аурой Бхарат-маты, Богини территории. Эта патриотическая инновация была поддержана Махатмой (М. К.) Ганди, с чьим именем связано открытие в 1936 г. в Бенаресе/Варанаси, священном городе на Ганге, храма Бхарат-Маты, где объектом почитания стала рельефная карта Индии, выложенная на полу первого этажа. В результате национально-освободительного движения, одним из главных лидеров которого и был Ганди, сращение земли и власти воплотилось в реальном территориальном государстве, базы для формирования будущей нации. Сам Махатма, решительно возражавший против раздела, тем не менее, обрел народное признание как «отец нации» и со временем «врос» в индийскую территорию: геокартоид Индии в виде утрированной фигуры Ганди, украсил специальную марку к 50-летию независимости страны.

Пакистан опередил Индию выпуском в 1955 г. серии из трех марок – «витрин государства» (Brunn, 2000) – с картой-логотипом, отразившей территориальное единение Западного Пакистана. На следующий год вышла серия из трех марок с контурами уже Восточного Пакистана (с 1971 г. – Бангладеш), что позволило проигнорировать существование между разъединенными частями более 2 тыс. км чужого пространства. После выпуска первой марки с национальным флагом и второй с гербом – львиной капителью Ашоки, Индия только в 1957 г., в честь десятилетия независимости, эмиссией многоцветной серии из 14 марок номиналом от одной до 90 пайс представила на всеобщее обозрение свою картографическую пиктограмму12: «емкость» отражала основные горные цепи и реки без учета Сиккима, ставшего штатом позднее, и выпавших за пределы обрамления Никобарских и Андаманских островов (Wyatt 2005). Интенсивность почтовых отправлений – в отсутствии современных средств коммуникации – и индивидуальность адресата, т.е. прямое попадание марки в конкретные руки, превращали геообраз Индии как внутри страны, так и в мире, в ее визитную карточку. И даже – при повсеместном использовании (от бланков официальных учреждений до обложек школьных учебников) – в икону. Изготовленные по продуманному заказу и под идеологическим диктатом государства, марки были призваны продвигать общую, «национальную», лишенную внутренних границ территорию, апеллировать к воображению населения и стягивать его в национальное сообщество общностью владений (Hoyo, 2010, p. 75). Именно вследствие своего потенциала эти бумажные миниатюрки вовлеклись в филателистическую пропаганду и провокацию.

«С момента первых почтовых марок, выпущенных в 1840 г. Великобританией, многие нации использовали их, чтобы подкрепить притязания на спорные земли. Одна из главных причин поведения такого рода заключается в том, что марки выражают суверенитет» (Pierce, 1996, p. 62). В 1960 г. Пакистан пошел на обострение отношений с Индией, разработав серию из четырех марок с геокартоидами уже обеих своих частей, разделенных «пустотой». Вызывающим, однако, стало прикрепление к северу Западного Пакистана сегмента с надписью «Джамму и Кашмир – окончательный статус еще не определен»13 и включение в «пустоту» – на уровне полуострова Катхиавар на западном побережье Индии – Джунагадха и Манавадара, бывших княжеств, изъявивших во время раздела британской колонии намерение присоединиться к Пакистану. В 1974 г. провокация повторилась: на марке с сетью пакистанских дорог, прорезавших геокартоид, на месте Джамму и Кашмира был изображен сегмент с надписью «Спорная территория». «Картографическая война», время от времени принимающая вид реальных боевых действий, ведется и с Китаем, оккупировавшем район в горной части Ладакха в Джамму и Кашмире. В 2004 г. Высокий суд Дели запретил импорт из Китая глобусов-игрушек из-за раскраски Джамму и Кашмира в цвета, отличные от того, каким была закрашена Индия (The Times of India. 10.11.2004). Кроме Аксай-Чина, Китай также претендует на северо-восточный штат Аруначал-Прадеш, и в 2012 г. в связи с размещением в новых китайских паспортах «неверного» геокартоида Китая наряду с Индией еще несколько азиатских стран выразили дипломатический протест, а индийские консульства в Китае стали штамповать свой вариант карты на визах, выдаваемых китайцам (The Hindu. 24.11.2012). «Карты в целом считаются не чем иным, как отчетливым политическим текстом» (Brückner, 2006, p. 56).

Образ Бхарат-Маты после некоторого затишья стал активно эксплуатироваться и как общая художественная метафора, и как жесткая идеологема индусских коммуналистов14. В 1983 г. еще в одном священном городе на Ганге – Харидваре – премьер-министр Индира Ганди открыла восьмиэтажный храм в честь богини, где половину первого этажа также украшает карта страны.

От национализма к федерализму

В книге «Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма» Бенедикт Андерсон выделяет три института власти, существенных (тем более в эпоху механического воспроизводства) для понимания «строительства нации»: перепись, карту и музей (Андерсон, 2001, с. 180—203). Однако, как справедливо отмечает Эдни, карта-логотип не является приметой исключительно националистического дискурса, но возникает еще внутри имперского (что и сам Андерсон демонстрирует на материале Индонезии), откуда жители колонии заимствуют собственно научную карту и, что еще важнее, карту-логотип, обращая его на пользу антиколониальному движению (Edney, 2009, p. 44). Эти положения, как было показано выше, подтверждает и ретроспекция картографического покорения Южной Азии. Однако в постколониальный период процесс формирования единой индийской нации на общей территории, опоясанной и реальными демаркационными линиями, не исключает консолидации исторических, этнических, языковых и политических общностей и/или становления иных идентичностей на внутренних территориях, созданных невидимыми глазу границами.

Первая же статья индийской Конституции (1950) сообщает: «Индия, или, что то же, Бхарат, учреждается как Союз Штатов» (Конституция, 1956, с. 55). И хотя понятие «федеральный/федерализм» в тексте документа отсутствует вовсе (за исключением добавления в преамбулу в 1976 г.)15, современная Индия по ряду признаков, в том числе, вследствие разделения полномочий между центральной властью и территориальными субъектами, признается (своеобразной) федерацией (Празаускас, 1990, c. 143—153). «Закон о реорганизации штатов» (1956) и последующие поправки, нацеленные на упорядочение административной структуры, привели к сосуществованию в рамках федерации 29 штатов и 7 союзных территорий16. Эти единицы, выделенные в период с 1947 по 2014 г. на основе различных критериев [сохранение «исторических провинций» (Kudaisya, 2006), создание «национальных штатов» на лингвистической основе (Глушкова, 2008), обоснование политико-экономических резонов], представлены на административной карте Индии в виде разноцветных геокартоидов. Их контуры изображают условность, которая могла бы открыться с высоты птичьего полета, если бы непрерывная линия с карты материализовалась в реально обустроенные границы между индийскими регионами. Штаты, однако, не отгорожены друг от друга ничем, кроме приветственных плакатов «Добро пожаловать в Карнатаку/Гоа/Мегхалая т. д.», и их жители – вне картографического диктата – весьма условно представляют пределы собственного домена: конец We-Self и начало They-Other (Winichakul, 1996, p. 85). Лишенные топографических, лингвоэтнических, конфессионально-кастовых и прочих маркеров, эти «фигурки из паззлов» или же «детали конструктора-лего», настраивая на рефлекс принадлежности к очерченной в виде плоскостной фигуры территории, превращаются в чистый знак и побуждают общество вообразить себя ее «геотелом». Массово растиражированные геокартоиды штатов являются обязательным атрибутом государственных бланков, почетных грамот, календарей, школьных учебников, рекламных плакатов, уличных граффити, настольных салфеток и т. д., что обеспечило им массовую узнаваемость и статус логотипов. Перманентная и навязчивая эксплуатация этого визуального ресурса в любых, но преимущественно в центральных СМИ, в том числе, их изобилие до/во время/после федеральных/региональных выборов и в период стихийных/промышленных/социально-политических форс-мажоров, подтверждает их функционирование в качестве «территориальной скрепы» и базиса для формирования картографических идентичностей разных уровней. В автобиографии хиндиязычный литератор Хариванш Рай Баччан расссказал, что картографический образ тогда еще Соединенных провинций (постколониальный Уттар-Прадеш), увиденный им в юном возрасте (1910-е годы) в кабинете директора школа, напомнил ему по форме собаку «с дистриктами Джханси и Мирзапур в качестве лап и Дехрадуном на месте головы!» [цит. по (Kudaisya, 2006, p. 9)]. Легко опознаваемые ломаные изгибы, создающие причудливые картоидные формы – от ассамской «клешни» до чхаттисгархского «грызуна на задних лапках», вследствие постоянной повторяемости становятся привычными и вызывают эмоциональный импульс у их жителей: «Это наше место, мы – отсюда»; «С гордостью скажи: мы – делийцы!» и т. д.

«Картинка» своей территории оказывается самым простым триггером позитивного чувственного восприятия: она (за некоторыми – политически мотивированными – исключениями) не затрагивает интерпретации исторического прошлого, языковых, этнических, конфессиональных, кастовых, классовых, гендерных и прочих потенциально возбуждающих материй, и поэтому функционирует «при ее массовом воспроизводстве и ревалоризации как объекта сантиментов… в качестве универсального означающего» (Brückner, 2006, p. 139). С момента рождения окруженный визуальными контурами своей страны, своего штата и даже своего округа, гражданин независимой Индии натренирован на их легкое распознавание и ощущение своей принадлежности к той или иной конфигурации из «паззлов» или макету из «деталей лего», соединенных именно так, а не иначе.

Обложка книги Луиз Тиллин «Переделывание карты Индии: политическое происхождение новых штатов» (Tillin, 2013) украшена геокартоидами индийских административных единиц, которые, в силу их насыщенного желтого цвета, напоминают бананы, раскиданные в беспорядке на фиолетовом блюде. Однако вне «фруктовых» и прочих ассоциаций, автор постулирует порождаемую временем устойчивую приверженность к межштатским границам, необходимым как для структуризации собственной политической и экономической жизни, так и для скрепления самой федерации (Ibid., p. 1, 3): только она и обладает правом на перекройку невидимых линий, но реальных жизней этноса, языковой общности, религиозной конфессии или социальной группы. Изображения геокартоидов индийских штатов из федеральных изданий в моей коллекции численно превосходят вырезки из региональной прессы (например, Мадхъя-Прадеша и Махараштры, где я проводила полевые исследования), что свидетельствует и о том, что «десоциализированные», очищенные от всяких социокультурных и прочих примесей, уже «иконические» символы продвигаются не в последнюю очередь из Центра, который указывает, из чего выстроен мир, над которым он властвует.

Уттар-Прадеш

Современный Уттар-Прадеш сложился как административная структура в результате постепенного – с 1764 г. – завоевания территории британской короной и просуществовал в виде Соединенных провинций (со слегка меняющимся названием) в неизменных контурах с 1877 по 2000 г.17, до вычленения из него штата Уттаранчал/Уттаракханд18. К моменту обретения независимости он был известен как образцовая часть Pax Britannica и, с учетом его роли в антиколониальном движении, как политический хартленд независимой Индии (Kudaisya, 2006, p. 12—23). Дебаты по переименованию (Аудх, Арьяварт, Хиндустан, Бхараткханд, Рам-Кришна-Прадеш и другие предложения) завершились победой Уттар-Прадеша, т.е. «Северного штата» (Ibid.: p. 351—359; Kudaisya 2005): в новом, «географическом», топониме отсутствовали узкорегиональные и конфессиональные обертоны19, но сохранялась уже привычная со времен United Provinces аббревиатура – UP.

Однако катастрофический – даже в индийских масштабах – прирост населения, в результате чего Уттар-Прадеш перешагнул отметку в 200 млн20, исторические амбиции его компонентов, конфессиональная и, главное, социальная пестрота, неравномерное экономическое развитие отдельных субрегионов и, как следствие, неудача с формированием собственной идентичности, привели к тому, что конфигурация «паззла»/ «лего» претерпела изменения. Едва геокартоид, утративший «голову» с Дехрадуном, стал входить в обиход в качестве новой пиктограммы, правительство Бахуджан самадж парти («Партия большинства народа», БСП) предложило расчленение штата на четыре компонента: Пашчим/Харит-Прадеш, Пурванчал, Аудх и Бунделкханд. То, что идея, поддержанная легислатурой штата, исходила от лидера БСП и на тот момент главного министра Уттар-Прадеша Майявати, обыгрывалась в виде карикатур, где Майявати сидела на геокартоиде Уттар-Прадеша, стилизованном под слона – партийную эмблему БПС – в подтанцовке и с поднятым хоботом (The Indian Express. 17.11.2011), или же мчалась вприпрыжку с «надувными шарами» в виде контуров предполагаемых штатов в вытянутой руке (The Indian Express. 21.11.2011). Картография несуществующих территорий как нельзя лучше подтверждает идею Тхонгчая Виничакула, на которой заострил внимание Андерсон при переиздании своей книги – о предвосхищении картой пространственной реальности, т.е. не об отражении, а о создании образца для его перенесения в реальность (Андерсон, 2001, с. 190).

Карта вообще с давних пор соседствует с портретом/фотографией политического деятеля21 или шаржем на него именно потому, что «она в принципе является инструментом, которым пользуется индивид, группа или государственные эксперты для осуществления контроля над недвижимостью или территориями и жильцами или населением» (Edney, 2009, p. 31). Еще одна карикатура изображала Мулаяма Сингха Ядава, лидера Социалистической партии и ярого противника Майявати, который, взобравшись на слона, укрощал животное и тем самым поэтапно возвращал ему картографически неделимый образ Уттар-Прадеша (The Hindu. 12.03.2012). Многочисленные сюжеты о «балканизации сердцевины» в печати, ТВ и интернете подавались как «операция на сердце» и иллюстрировались геокартоидами территорий-в-проекте, не имеющих никакой материальной основы, кроме визуализации в виде иероглифических знаков, которые нельзя прочесть без знания их значений.

Обведенный картографическими линиями Уттар-Прадеш в значительной степени отражает этапы продвижения британских войск по мере их проникновения – как это виделось из Калькутты – в «Верхнюю Индию» и соединения отчетливо разных в этническом, лингвистическом, историческом и прочих аспектах частей в единое целое. Уже в независимой Индии этот регион даже при сохранении ощутимого мусульманского компонента утратил, вследствие огромной миграции в Пакистан и целенаправленной политики индуизации, прославивший эти края индусско-мусульманский культурный и бытовой синтез. Отказываясь от прошлого, в том числе, не предоставляя языку урду статус регионального, Уттар-Прадеш заявил о себе как о хартленде хиндиязычной Индии (хотя под определение «широкого хинди» оказались вовлечены совершенно разнородные западные и восточные диалекты), как о политической «кузнице», где было «выковано восемь из 15 премьер-министров независимой Индии, и «сердце коровьего пояса»22, т.е. отождествил себя с доктриной индусского национализма, кульминацией которого стало разрушение в 1992 г. в г. Айодхъе «возведенной якобы на месте рождения бога Рамы» мечети Бабура23. Метафору «пустой скорлупы», посредством которой историк Д. Э. Лоу охарактеризовал, несмотря на общую антиколониальную мобилизацию 1920-х годов, Соединенные провинции начала XX в. («высохшая плоть, пропавшее ядро, в остатке только шелуха»), через сто лет вопроизводит другой историк – Гъянеш Кудасъя, вынося приговор: Уттар-Прадеш не сумел создать собственного регионального профиля и общей повестки дня (Kudaisya, 2006, p. 411). И хотя, в русле современных трендов, «коровий пояс» упаковывается в завлекательный слоган Туристической корпорации Уттар-Прадеша – «Удивительное наследие. Потрясающие впечатления» (Amazing Heritage. Grand Experience), наследие – например, гробница Тадж-Махал и храмы Кхаджурахо, как и впечатления, оказываются у каждого своими, а общим остается карта-лого или даже ее пустой контур – геокартоид.

Мадхъя-Прадеш

Современная Индия обладает еще одним хиндиязычным «сердцем» – Мадхъя-Прадешем, «Срединным штатом». Эта территория также складывалась поэтапно, вне учета природно-географических или исторических факторов, следствием которых стали многочисленные маратхские княжества в этнически чуждой среде, и длительное время подвергалась неустанной перекройке англичанами. После административной реформы 1956 г. в «Срединный штат» вошли 17 дистриктов бывших

Центральных провинций24, еще в 1947 г. переименованных в Мадхъя-Прадеш, кратковременные штаты Мадхъя-Бхарат, Бхопал и Виндхъя-Прадеш, созданные из бывших княжеств, а также Сиронджский район округа Коты, но вышли 8 дистриктов с преимущественно маратхиязычным населением (Bhattacharya, 1977, p. 41—59). По площади Мадхъя-Прадеш стал самым большим в Индии, пока в 2000 г. от него – не в результате массовых движений, но политической целесообразности (как ее понимала находящаяся у власти в федеральном центре Бхаратийя джаната парти [БДП]), – не отделился штат Чхаттисгарх (Tillin, 2013, p. 109—142).

С утратой последнего геокартоид Мадхъя-Прадеш перестал походить на «выпускающий дым паровоз» или «водопроводный кран со шлангом» и приобрел более сглаженные контуры, что, вкупе со «срединностью», позволило «сердцу Индии» утвердиться в качестве официального бренда штата. «Вот сердце Хиндустана!» (Hindustān kā dil dekho!), – указывая на абрис Мадхъя-Прадеша, содержащий внутренние (дивизионные) геокартоиды с наиболее примечательными образцами архитектуры внутри каждого, призывает с 2005 г. главный министр штата Шиврадж Сингх Чаухан25. Совмещение карты/геокартоида и «первого лица» как один из главных способов демонстрации «кто тут власть» используется в Индии повсеместно: тот же Чаухан вновь обращается ко всем с приветствием в связи с годовщиной образования штата – такие коллажи обычно занимают целые полосы и даже развороты в традиционных СМИ и используются в качестве заставок в электронных. Однако самый популярный вид мадхъя-прадешской картографической манифестации – в силу его визуальной доступности – осуществляется посредством карты Индии, заполненной монохромными человеческими лицами: посреди них, в центральной позиции «сердца», выписано другим цветом открытое мужское лицо с доброй улыбкой – это и есть Мадхъя-Прадеш26. Популярность этого образа связана с тем, что он изображен на полотнах/щитах огромного размера и предназначен для уличного размещения: например, он поднят на стальных опорах над Индором, самым большим городом Мадхъя-Прадеша и его финансовым хабом; размещен на бетонном заборе вдоль оживленной трассы в Гвалиоре и т. д.

Отделившийся от Мадхъя-Прадеша Чхаттисгарх, не обладая богатой историей как борьбы за статус, так и самостоятельного существования, за неимением других бесспорных ресурсов интенсифицирует создание собственной, непроявленной ранее, идентичности при активном использовании геокартоида. Вытянутый по вертикали обвод также может состоять из сегментов-картоидов, представлящих дистрикты штата, быть начиненным флорой и фауной, индустриальными объектами или иными достопримечательностями региона, т.е. становится тематическим и репрезентативным для данной территории.

Даже в пояснительной надписи – Chattisgarh – буква i замещена все тем же вытянутым геокартоидом зеленого цвета с красной горошиной наверху; этот же символ – с уточнением – «надежный, вызывающий доверие Чхаттисгарх27» (credible, viśvasnīy) является и логотипом-слоганом Туристической корпорации штата. И, безусловно, карта Чхаттисгарха перманентно обнаруживается в сочетании с ликом главного министра штата Рамана Сингха, пребывающего в этой должности с 2003 г. Собственно, эта близость – соединение территории и власти, – а также повсеместное присутствие и превращает карту региона, теряющую картографические знаки, в карту-логотип28, «саморепрезентацию и политическую индентификацию» (Brückner, 2006, p. 139).

Махараштра

В отличие от композитных хиндиязычных «сердец» индийского Севера, расположенная к юго-западу от Мадхъя-Прадеша Махараштра представляет собой естественно сложившийся исторический регион, однако обретший статус современного штата только в 1960 г. после длительной и упорной борьбы с федеральным центром за объединение маратхиязычных земель (Phadke 1979; Глушкова 2000а, 2008). Она в изобилии обладает «склеивающим» сообщество потенциалом: природным ландшафтом, сформированным горной цепью Западные Гхаты (Сахъядри) и берущими начало в ее отрогах реками; шиваитскими храмами и крепостями на вершинах гор; главными региональными небожителями – Витхобой, Кхандобой, Тулдзой-Бхавани и Ганешей и многодневными празднествами в их честь; «святыми поэтами» эпохи бхакти – Днянешваром, Намдевом, Экнатхом, Тукарамом и др.; десятивековой литературой и эгалитарным театром; наконец, нескончаемой чередой судьбоносных исторических событий и их участников: государственных деятелей, революционеров, реформаторов, актеров и др., среди которых недосягаемой вершиной возвышается чхатрапати («владыка [царского] зонта») Шиваджи (1627/1630—1680), основатель государства маратхов. В 1950-е годы, в период острой борьбы за образование маратхиязычного штата, поэт Васант Бапат воздействовал на воображение маратхов как раз этими символами:

Великолепные Гималаи – твои и мои, но только мои Сахъядри,Гауришанкар на вершине мира, в душе почитаемый Райгад.Твои и мои Ганга-Ямуна, но только моя – Бхима.Люблю отвесные скалы, люблю бесстрашные сердца.Многообещающее пчел жужжанье – твое, а речь прямая – моя.Правят миром Христос и Будда, опора мне – Тукарам.Забери себе небо как зонтик, эту землю расцелую я…Кабир мой, Тулсидас мой, но Днянешвар только мой.Славь [ты] Джаядеву, но танец Намдева мой…Рамаяна твоя и моя…Геройские сказы о Шиваджи лишь мне дарят усладу.Геройство раджпутов – твое, мне любопытно,Но всходы в сердце пускают истории о Баджи-раве…29.(Kavyadarshan, 1962, p. 35—37)

Однако, если и не сразу, но Махараштра также вовлеклась в участие в геокартоидном «параде» Имеющиеся в моем распоряжении школьные учебники по языку маратхи – Marāṭhī bāl bhāratī (для разных классов, 1965 г.) украшены на передней обложке изображениями девочки и мальчика, прилежно рыхлящих в саду почву для свежей посадки, а на задней – индийским флагом и текстом гимна. Тот же учебник Bāl bhāratī, marāṭhī pustak (для разных классов) 1971 и 1974 гг., изданные уже специализированным Советом по школьным учебникам и программам, снова украшен разнополой парой, читающей книгу, но в левом верхнем углу красуется кружок с врисованным в него картоидом Махараштры30. В изданном в 1970 г. для деревенских жителей развивающем пособии Vikās-śāḷā abhyās pustak геокартоид Махарашатры с отметкой столицы – Бомбея31 – и двух культургеографических зон – Конкана и Деша – размещен на с. 183. Крупный картоид Махараштры с включенными в него достопримечательностями штата (бомбейские Ворота Индии, аурангабадская Биби-ка-макбара, гора и храм Рамтек возле Нагпура и т.д.) изображен на передней обложке учебника по краеведению для 4-го класса – Āplā Mahārāṣṭra (1975), а на его обороте – административная карта Индии с заштрихованным абрисом Махараштры. Наконец, учебник по общей географии Солапурского округа Махараштры для 3-го класса – Sāmānya bhūgol, Solāpūr jilhā (1996) – отмечен на обложке уже геокартоидом соответствующего дистрикта, а первая страница книжки содержит геокартоид страны, в который вписана клятва любви и верности Индии.