Конченая луна

Однако я и сам понимал те механики воздействия, часто подмечая их уже после взвода тросика управляющим, и всё же…

К лету, уже привыкнув к процессу со всеми его тонкостями, мне пришлось ускориться, дабы поспеть закончить сбор к суперЛунию семнадцатого октября следующего года. Если же в январе была необходима передышка в четыре дня после встречи, то в мае я практически полностью отходил уже на следующий день. А сейчас даже не май, сейчас – душный городской август.

Мы обусловились встретиться у неё на Спасской под вечер, когда пыл дня сойдёт на нет. Она караулила меня у пешеходного перехода напротив входа в метрополитен, такая красивая и лёгкая. Снизу вверх: виднелись её пяточки в чёрных слингбэках; гладкие ноги скрывали брюки-клёш, с максимально зауженной частью в коленях, а поддерживали на подвздошной кости их тонкий кожаный ремешок; грудь третьего размера сглаживала хлопковая молочная футболка; шею украшала кружевная бархотка; вороньего цвета волосы собраны в пучок; а на носике прямоугольные окуляры с тонким стеклом. Очертания лица строго-сексуальные: с чёткими, но не грубыми линиями; с аккуратным подбородком и пухлыми губами, выделанных естеством; а также с прелестно в меру торчащими ушами. Как только я подошёл ближе к ней, запах краски, недавно нанесённой на скамейки поблизости, и доносящийся чуть ли не до эскалатора подземки, смешался с чудным ароматом лалары. Жженый сахар и летучие органические соединения – невкусно.

– Пойдем в магазин! – приказала она, и, живо подхватившись за мою руку, повела меня быстрым шагом куда-то в переулки.

– Надо взять перекусить! И тебе достанется! – на ходу делилась она, обгоняя вместе со мной статистов.

– Сегодня как обычно играем в шахматы? – разведывал я, пытаясь передать ей своё неутолимое желание её через эпидермис наших соприкасающихся предплечий в локтевых участках.

– Скорее.. как обычно я выигрываю несколько раз, а ты так и уезжаешь неудовлетворённый. И от игры, и от вздутой мошонки! Но всё в твоих руках! О! Как получилось! В твоих руках.. и там и там в твоих руках! – она рассмеялась. – Ну ты понял! – и снова залилась смехом.

– Сегодня я уверен в своей победе! Точнее в трёх! – заявил.

На самом же деле я не был в этом уверен вовсе; лишь чувствовал, что сегодня мне поможет Она. Да и не могу я, посетив её уже шесть раз, удалиться и в этот раз без цепей. Иногда и такие попадались… Однако с такими и сам акт ярче, да и получается добыть гораздо больше за раз. Причины возникновения таких исключений мне не были известны. И всё же сонар никогда не ошибался…

– И с чего бы это? Вот.. то есть.. только так фигуры теряешь-теряешь.. и опа.. вдруг всё наоборот?!

– До этого я поддавался как мог!

– Не верю!

– Ну, и не верь!

Дискуссия прервалась на входе в магазинчик, где я остался ожидать. Вернулась она с упаковкой зернёного творога со сливками в одной руке, и парой спелых инжиров в другой, напоминавших китайские музыкальные шары баодинга в таком положении.

Дома она первым делом закурила, прямо в разложестой гостиной с высокими обшарпанными потолками и арочными замутнёнными окнами; ещё, прямо там же, с сигаретой в зубах, мастерски, никак эту сигарету не потревожив, сняла с себя футболку. Видно она подготовилась: и была сразу в том самом красненьком браллете… Или в нём, или в тёмном бюстье её чертовски изумительная грудь была по обыкновению на протяжении всех наших партий, и ничем более не прикрытая. Признаться, во время мозгового поединка это здорово завораживало и тем самым отвлекало; но всё же соперницу это не волновало.. как она выражалась – это должно меня мотивировать… Издёвки! И только… Так как на кону у нас всё же был секс; а я так и ни разу не выигрывал. Вот так и сидела она всё время передо мной в браллете или в бюстье: то ноги раздвигает, то поигрывает ими, то гладит их, а то и вовсе снимает штаны, и сидит практически в чём мать родила, пуская дым… Получался у нас своеобразный шахматный перфоманс; где я – зритель, она – сама грация-гравитация.

Обмакнув кончик злодейки и выбросив в урну, решила похозяйничать: обмыла плоды фигового дерева; обдала кипятком; и отрезав хвостики, аккуратно порезала на дольки, а затем на масенькие кусочки; далее, вытворивши две глубокие чаши, разделила творог по посуде и добавила в него фрагменты субтропической сказки.

– Творог со сливками! С добавлением смоковницы обыкновенной! – презентовала она и вручила угощение.

Остатки сливок смывала струя воды, а новая сигаретка уже смаковалась очаровательницей.

– Вкусно! Возьму рецепт на заметку! – ёрничал.

– Ещё бы! – невозмутимо поступил ответ.

Табачный дым трудно выбирался из помещения – селился в обивку или копился в трещинках наверху. Его понемножку поджимала еле заметная и ещё неощутимая свежесть, тянувшаяся с Фонтанки, крадущаяся по переулку. Она заняла позицию на кожаной софе с закруглённой низкой спинкой; между нами, привычно, помимо нарастающего притяжения, находился невысокий двухъярусный книжный столик с игровой доской и разбросанными по нему пешками, конями, ладьями, офицерами.. также с пепельницей, портсигаром и огнивом на этажике повыше; и с тонким слоем пыли на нижнем. Я уместился на шофрезе…

– Расставляй! А я пока докурю.

Молча сосредоточив по позициям наши войска и не начиная битву, я поднялся и подался варить кофе, а она, докуривая, о чём-то долго думала, будто бы куда-то провалившись; её мысли были точно не в той квартире… Её разбудил стук кружки о столик.

– Ого! Ты точно знал, что я сегодня и позабыла даже выпить кофе с корицей. Даже запомнил, что по четвергам я маюсь такой ерундой?! А у меня что-то совсем из головы вылетело. Ну ты молодец! А то осталась бы без денег… – хоть она и склонила голову, было видно, как она улыбнулась, закончив реплику.

Внимание к мелочам, своим и чужим – вот ещё один ключик к сердцам. Да и записывал я такие мелочи обо всех в заметки, разумеется.. всего бы не запомнил.

– Угу, ещё без сахара и очень крепкий, как ты любишь.

Первый бой выдался нудным; мои съеденные фигуры неохотно лезли за бархотку на шее их пожирающей, по чуть растягивали ткань и придушивали. По моим подсчётам, так туда вмещалось максимум шесть-семь фигурок, а после она вытаскивала их и освобождалась от мягкого ошейника. Перемещая деревяшки, наклонялась к доске и, как бы невольно, жгуче дразнила ниспадающими персями.

Как и предвещал: три победы оказались за мной. Единичная ничья оказалась за нами; так и проиграли до двух ночи с перерывом на ужин. Мадмуа удивила вчерашним классическим «гранатовым браслетом», и ничего.. выдалось у неё и правда замечательно…

– Да вчера после работы так скучно было.. вот и придумала чем занять себя… – хвасталась и жаловалась она одновременно, аккуратно собирая чайной ложкой оставшиеся отделившиеся зёрнышки на тарелке.

Отужинав, сняла и штаны.

– Теперь моё пузико свободно! – заявила так, будто бы меня там и не было…

В третий раз король пал; и сразу же полетели все солдатики по сторонам, туда-сюда… Моё окаменевшее тело выпрямилось, зашагало под окном, заловило голубоватое свечение раскрепощённого небесного полотна, и точь забурлило, предвкушая заслуженную, причём где-то выстраданную, награду.

Подошёл и уселся рядом; она повернулась ко мне, молчала.. приближаясь, я пытался разглядеть её карие глаза через лазурные пятна на тонких стёклышках.. безуспешно… Соприкоснувшись, наши суховатые губы причмокнули.. и ещё раз.. и ещё…

…Пожалуй, я немного расскажу и о себе… После окончания магистратуры несколько лет назад я устроился на неплохую и хорошо оплачиваемую работу в офисе. Работал так, работал.. около пяти месяцев, попутно, как и раньше, пописывал рассказы в стол.. и вот, тогда же.. на меня свалилось крупное наследство от дальнего родственника в виде квартиры и нескольких десятков миллионов рублей. Что делать с такими деньгами я сразу не сообразил и поначалу никуда их не пристроил, лишь уволился, а после собрал все свои истории в сборник и издался, немного потратившись на пиар-компанию. Позже, часть денег вложил в расписки на золото, часть отправил на обычный вклад, квартиру оставил наживать стоимость, а сам же снял местечко поменьше, где и поныне живу. Сейчас же большой процент приносит растущее золото, средний – вклад, а малый – два опубликованных сборника. На то и живу. Вполне хватает и на аренду, и на еду, и на постоянные свидания. Не на что жаловаться… И вот, когда у тебя что-то есть, то всегда чего-то и нет, и постоянно хочется то ли прежнего, то ли другого…

И вот, с приходом таких сумм меня будто бы отксерили на принтере, при этом оригинал намертво приклеили к счетам этих самых сумм; осталась чёрно-белая копия меня, никому не интересная, по сравнению с оригиналом.. хотя признаться, ничем они не отличались друг от друга.. разве что.. а впрочем.. неважно… Так и осталась копия одна… Я не винил в случившемся наследство, не винил людей, не винил себя.. только лишь остыл ко всему и ко всем, и только. Не остыло только моё некое неравнодушие к Ней… Луна всегда манила меня: как свидетельница тайн и укроев; как безмолвная сообщница, то ли бедная, то ли, напротив, счастливица; как светило душ человеческих; как ключик к их сердцам, закрытых по дню… Но, казалось мне, что совершенно одна Она – тогда я пристрастился разговаривать с Нею, целиком отдавался Ей в ночи, стараясь разделить тяготы затерянности вместе. И тогда же, ответила мне и поведала о мечте своей Она, и моё одиночество скрасила… Так и осталось нас двое…

Рассказала тогда о большой тайне соединения, что если к суперЛунию семнадцатого октября завладеть некими цепями суммарной длиною в триста пятьдесят семь тысяч сто восемьдесят два километра, то ровно в три часа и сорок семь минут ночи возможно объединить наши одиночества в одну величайшую исключительную любовь. Объяснила всю подноготную и все риски сего процесса; не торопила с решением; внимала каждому вопросу… Осветила подробности процесса:

– Я дарую тебе способностью видеть и чувствовать боль, боль разную, боль чужую; научу придавать ей форму; и похищать её через близость душ.. твоей и душ страдалиц. Девы чаще ощущают полноценнее и чаще им сложнее; и от этого ужаснее их путь. Покажу как её хранить до назначенной даты; буду помогать во всём, поддерживать, буду для тебя почти всем…

– А что станет потом? Ну, после соединения? – поинтересовался я у Царевны ночи…

…Наконец-таки, созрели цветы реальности.. и ночная собеседница решилась на рандеву. Сошлись на «Сан-Галли», ей там очень нравилось, отмечала она…

Поймались у входа, у чугунной ограды; неспешно минули «Рождение Афродиты» и скрылись в тени пышных крон и флёре сладострастий. Уселись на скамейке меж ярких соцветий, там.. где до нас редко добирались посторонние взгляды. Она была в белом летнем платьице, в шёлковых мюлях с невысоким каблучком, с серебряным кулоном на шее.

И всё бы ничего.. однако с момента, как мы встретились, а потом дошли и приземлись, она не издала и звука. Совсем. И если же сначала я думал, мол застенчива моя сопутница, и разбавлял томное молчание с удовольствием, то в дальнейшем даже насторожился. Тут то она это заметила, вытянула из сумочки телефон, тапнула разок-другой по экрану и протянула коммуникатор мне. Тоже молча…

Оказалось, что эта рыжеволосая молчанка вовсе не моя душа по медным проводам, а её приятельница.. к тому же.. немая. В огромном тексте, насыщенном оборотами и в целом скомпонованном как-то даже идеально, говорилось о том, что с рождения она только и мечтает обладать голосом; что разговаривала со мною её подруга, не заинтересованная во мне, в отличие от неё; что всегда слушала меня, пока сообщница развлекалась и серьёзна не была.. хоть могло показаться обратное; что так она и влюбилась меня.. вот только сказать об этом не может.. только написать… Каждые три-четыре предложения разделяла одна и та же фраза: «только не пойми меня неправильно, и не сочти за сумасшедшую».

Наверное, я всё же счёл её таковой, однако убегать не собирался.

Когда я дочитал, она впервые издала хоть какой-то звук – похоронно хмыкнула.

– Я не убегу. Выполняю сегодня любые капризы.

Она что-то начала печатать, весело помахивая ножками.

– Будет сделано!

А что мне оставалось? Да и буду откровенен, её недуг никак меня не смущал и не отталкивал. Такой недуг только будоражил сознание: каково всю жизнь молчать, когда все вокруг говорят.. такое рождает заполняющиеся цепями глубокие омуты всевозможных алгий. А такие стечения обстоятельств – возможность освободить кого-то, кому это невыносимо необходимо.

Сначала мы отправились кататься на трамвае по кольцевому маршруту, где в солнечных осколках она теплилась на моём плече, почитывая Акутагаву, а я просто молчал, слушал тихонькое дыхание да шелест тонких страниц. Пару раз, в перерывах от чтения, она мурлыкала какую-то песенку, что крутилась у меня в голове, но никак не вспоминалась.

Задремал в тех уветливых минутах, а она развеяла их, пихая меня и подсовывая телефон.

«Возьми меня у меня дома, пожалуйста».

Никто прежде меня так не обнимал жадно; так раскалённо не целовал всё моё тело; не покусывал неистово и взволнованно частицы моей сущности; никто так не прошибал бесконечными разрядами накопленных чувств; не прикасался ко мне своим сгорающим сердцем; так не терялся в беспамятстве и безвременности со мной; не дрожал лихорадочно со мной; так взахлёб не поглощал меня; так сильно не любил за один вечер.. никто.. кроме неё тогда… Только стонала.. только ахала.. казалось, только и вмещала всё несказанное в прикосновения и движения.. в их остроту, силу, глубину, импульсность и ненасытность… Только мы, толпа поглядывающих на нас книжек и протяжённый флейтовый свисто-скрежет вокзала, доносящийся в тишине города…

У неё дома на полу блестел точно такой же стационарный телефон.. я поднял трубку, а там… Это случилось, когда я рассыпа́́лся.. когда мы уже не могли продолжать… А там.. длинный гудок, тоже рассыпающийся по комнате…

…К кончине последнего летнего месяца насобиралась уже треть цепей от необходимого количества, или же, если быть точным в формулировке – от необходимой общей длины. Около двух суток заточали в себе около одной встречи, и из каждой такой встречи я старался извлечь максимум волшебного ресурса: на плохой конец – пара актов сброса оков, пара актов поглощения, и усилие совладать с ними: удобно, как это возможно, куда-нибудь к себе прикрепить…

Все эти встречи скомкались в некое однородное подобие близнецов, в кашу из тридцати трёх букв алфавита. А те, что мне припомнились отчётливее других, и те, что на сцене перед вами – лишь знаки препинания, и запечатлим мы лишь их. Точка, запятая, запятая, тире, многоточие… исключительно они в памяти отчетливы. Жизнь – маленький текст, запомнившийся символами разделяющими его.

Любительница ставить точку, однако добавляя к ней запятую после, и так по кругу, и по кругу; ночная компаньонка на телефонном проводе, что, растягиваясь между нами, то сближал, то отдалял нас.. гудки и длинный гудок в конце, словно многоточия, повисшее между диалогами… Непобедимая соперница в шахматы с дымящимся восклицательным знаком в левой руке, то и дело выкрикивающая позиции на поле… Шах! Мат! Шах и мат!.. А в будущем – и девушка-скобка на пару с девушкой-кавычкой, и мадмуазель с заготовкой нетипичных и часто затруднительных вопросов. Вот мои символы. В отдельной высшей категории заслуженно значились другие: солнце и Луна. И тех и других объединяло одно – отчаяние. Я забирал отчаяние через него же; и для того, чтобы от этого же отчаяния исцелить Её. И во всей этой феерии, мостом, везде и со всеми выступают именно цепи отчаяния.

Антракт

Осень подкралась. Эта приятная пора всегда приносила с холодами и что-то новое. Именно той осенью я познакомился с ангелом… Хотя.. быть может.. другие назвали бы её «слишком доброй», «наивной дурочкой» или даже «жалкой»… Однако, все эти словечки не про неё. Она, действительно, была ангелом. Таких, как она, я, признаюсь, не встречал никогда… Умная, но не занудная; хитрая, но не хитросделанная; простая, но не простодушная… Пахла светом и теплом.. а ещё земляникой.. быть может.. поэтому, её постоянно волилось съесть.. или на худой конец – откусить какой-нибудь её кусочек.. щёчки, например.

Дело было после театра: грязно и холодно валяться на земле в такой сезон, но только не в тот миг, когда она протянула ручку. Тоненькую хрупкую ручку жертва тогда подала охотнику.

После мы иногда выбирались совместно на премьеры; один раз засиделись в кофейном домике; но чаще списывались и общались онлайн; это я повадился заводить разговоры. Такие они были лёгкие и честные; а мы же в них растворялись и время не замечали; понимали друг дружку с полуслова, точь знали друг дружку сотни лет; она даже мысли мои вскоре читать научилась, и я не отставал. Так и взялся величать её солнцем или ангелом. Так и запретил себе аж думать о похищении её цепей. Клялся, что никогда не кольну её большое сердце…

…В те же дни настигли меня и неожиданности, неприятные и ошеломляющие – «Она поставила только точку…»

Дома уже горел свет, а я, покончив с отмоканием и часовым чтением завершающих глав «Волхва», разбирал сообщения: принимал эстафету взаимных вопросов и комплиментов; с кем-то лишь доводил связь; планировал, назначал и записывал встречи, дабы никакая не спуталась, никакая не запропастилась. Так и наткнулся на эту прискорбную весть:

«Это сообщение с отложенной отправкой. Я настроила на неделю. Если оно пришло – значит, что я это сделала. Сделала не только из-за тебя, разумеется.. скорее это комплекс проблем.. ты знаешь. Родным я тоже отправила сообщение.. но не такое, как тебе.. чтобы они не беспокоились.. хотя всё равно, конечно же, будут… Хотя.. я вообще не понимаю.. зачем тебе пишу об этом.. ты, наверняка, ничего и не узнал бы, если бы я не написала… Хотя.. знаю. Я всё же хотела бы, чтоб ты почувствовал хоть что-то из-за меня.. ведь.. больше всего меня убивало твоё безразличие. Но я и не могу сказать, что ты был полным говном.. не был… Поэтому, спасибо тебе за то малое, что мне досталось. Я ставлю точку.

Эти последние минуты я проведу в воспоминаниях с тобой. Вероятно, меня найдут раньше недельного срока.. скорее всего, это будет из-за моей знакомой.. мы с ней сдружились.. жаль мне её.. и тебя жаль… И правильно ты говорил. Жуткие мысли формируют жуткую реальность.. ну что ж теперь… Хотелось бы что-то ещё написать, но у меня начинает темнеть в глазах, да и руку уже не чувствую… Прощай».

Я перечитал его несколько раз. Сначала воспринял это за злую шутку и манипуляцию или месть.. на неё это могло походить.. однако…

Ворошились эти строчки, ворошились какое-то время и выползли бледнотой на моём лице. Был поздний вечер, был только он у меня, пока Она по темноте не начнёт понемногу забирать эти же строчки из моей головы и из моего телефона, а может и вовсе из реальности… Я рванул к ней…

И действительно.. простучавши о закрытую дверь порядком сорока минут, я так и не отворил её, а когда на грохот выходили соседи, один из них прискорбно доложил, что видел, как из квартиры, пять дней назад или около того, выносили разбухший от воды труп. Но даже после его слов я не перестал долбить в дверь; лишь через минут пятнадцать, медленно передвигая ноги, спустился по лестнице и тронулся восвояси. А пока спускался представил её: лежащую в тёплой ванне; набирающую влажными пальцами текст; поглядывающую, то на своё мрачно-милое личико в отражении, то на экран. Представил, как, надавливая, рассекает лезвием плоть в нескольких местах; и опускает руку в жидкость; как кровяной дым распространяется внутри купальни; и как Лунный серп через запотевшее оконце сначала наблюдает, затем спускается, и только убедившись в её смерти, ныряет в сполна насыщенный жизненным соком кипяток… Не привыкать Ей лицезреть смерть.

Не выкинуть мне было эти думки из своего вспененного сознания, а отозвать прилив могла лишь Она.. и всё же – не всегда… Связано было это с тем, что энергия воздействия всегда распространялась исключительно в Солнечных лучах. То есть, чем более освещено тело Луны, тем более Она могущественна; ближе к полноЛунию – эффективнее методы. Классика.

Вот и выпало это на двенадцатые сутки убывающего Волчьего солнышка, а сообщение прибыло на четвёртые растущие…

Вернувшись, места себе не находил, ведь только и сомневался – стоит ли игра свеч, стоит ли покой моего сердца сердец других?

Смотрел на руки, вымазанные кровью; на потолок, с него же кровь капала вместе с водой; а в зеркало и взглянуть боялся… Тогда же и решился написать солнцу на этот счёт; описал ей ситуацию, разумеется без подробностей; затем мы встретились, тогда же и обсудили ещё раз произошедшее…

Выслушивала она старательно и любовно, вглядываясь в мой бегающий союз радужки и зрачка, то в одном глазу, то в другом; в мои переживания; тем самым заполняя неопределённости, точь покрывая их веснушками-частичками себя…

…Эти же буравчики сменили цвет на электрический синий, отказавшись от серо-голубого, а значит – на улицы выпал январь.

После новогодних праздников дейтинг-просторы взбудоражила и увлекла некая парочка ищущих любви. Монозиготные близнецы, две девушки-восточных дракона нетривиально и точно каждый раз в новом обличии заводили интрижки с приглянувшимися им бедняжками… Их обсуждали в узких кругах весьма не однополярно: кто-то их выносить не мог, не понимая такое повышенное внимание к их персонам; кто-то считал их вовсе сказками, кем-то успешно спродюсированными; у кого-то голову сносило только при мысли о ночи с ними двумя наедине; а кто-то и вовсе рассказывал в комментариях, как знакомый его знакомого ходил с ними на свиданки, а потом лечился в дурке. То самое.. интернет-чудо! Я не погибал в соцсетях и видеохостингах; мне когда-то и кто-то это рассусоливал… Случилось, что и не зря…

После полуночи выскочил в круглосуточный, и пока смиренно поджидал своей очереди в завладении песочными палочками, моим же взором завладели две необычные белянки передо мной, спешно выбирающие между ментоловыми леденцами и леденцами со вкусом фруктов и ягод. Тут же Она и подёргала мой язык, а я как выдал чушь:

– О. О, и мне возьмите. И мне возьмите… – дремотно выразился я, скорчив физиономию.

Посмеиваясь, недолго спорили, дескать – купить, или оставить меня с носом. Похоже, одна из них была за, другая – против, и всё же, та, что расплачивалась, попросила мужичка достать ещё пачку, после передала мне, не поднимая глаз. И сразу убежала с союзницей, снова же мило хихикая.

На весах проявились цифры. Рассчитавшись за своё, не спеша покинул лавку с пакетиком в руках через тот же выход, что и бабочки. Они пыхтели у выхода, мерцающие в холодном свете ближайших фонарей, в кристалликах снега, в фиолетово-зелёных пятнах под собою. В шапках-ушанках, в пуховиках, в колготках и уггах с высокой подошвой. Во всём одинаковом, одинакового роста, с одинаковой манерой покуривания. И всё же.. мерцающих разными оттенками.

– Что смотришь? Поблагодари и иди куда шёл! – сказанула кавычка, швырнув ножкой чуть снега в сторону.

– Постой… – оспорила скобка и поманила ручкой к себе.

Разорваться, как ни пытался, не смог…

…За окном, под лоу-фай мелодии винилового проигрывателя танцевали маленькие одуванчики, пока кавычка вдруг не подняла иглу и не заговорила…

– Каждая снежинка за окном имеет свою неповторимую форму.. и каждая шепчет.. даже сейчас.. о том, о чём хочет… Я им даже немного завидую, правда; мы так.. ведь, не можем… А шепчутся они.. потому что их всё равно никто никогда не слушает, а только слышат.. например, их скрип под ногами ранним утром по дороге куда-нибудь.. куда, верно, не хочется… – сладко баюкала кавычка.

– И как с этим быть? – подключилась скобка.

– Надо прислушаться… – ответила кавычка максимально тихонько.

Я не встревал в разговор, и не прислушивался ни к чему.. просто, лёжа на матрасе, с выключенным светом в ночи наслаждался премягким постукиванием в комнате. Словно, как тогда.. зажатый сугробом.. разглядывая ветви деревьев, и думая о тенях – лежал, так же гипнотически, зажатый ими и высматривал уже собственные гнетущие ответвления. Так сжалось сердце, как давно не сжималось, словно переспал я не с дуэтом бидзё, а с квартетом. Скобочка-скобочка, кавычка-кавычка, скобочка-кавычка, кавычка-скобочка…

– Ты что-нибудь слышишь? – придвинулась ко мне одна из них.

– Только их стук о стекло.

– Он не исправим, – подвела другая.

– Ну ты ещё научишься, уверена. – успокоила та, что придвинулась поближе, и принялась наглаживать меня по соображалке. Это была мягкая, как её ладонь, скобочка. Сам изгиб этой самой ладони во время процесса напоминал скобочку, поэтому, отсюда и прозвище. Вторая – колючая, как её язык, кавычка.

Мы все, совершенно голые и остывшие, лежали рядом на трёх матрасах, сложенных вместе. Картина сделалась завершённой: они дополняли голую белую квартиру своими голыми белыми одинаковыми телами…