За пределами трепета

Девочки вырядились неспроста. Все они собирались на такую редкую воскресную прогулку. Солнце ворвалось в их раскрытые души, едва они переступили порог общежития. Пятнистая радость весенней улицы вонзилась в распахнутые окна глаз. Они долго и бесцельно летали по улицам, словно легкомысленные бабочки в поле. Ветер заигрывал с ситцем, косы расплетались и извилистыми стеблями били по обнаженным шеям и плечам. Жизнь представлялась танцующей лентой, разматывающейся высоко в небо. Внезапно Света схватила трепещущий конец этой ленты и потянула вниз. Ее вечно недовольное лицо вытянулось с тоскливой гримаской: «Меня мучит жажда. Сколько можно ходить по этим бесконечным улицам? Давно пора отправиться в парк и выпить по стакану лимонада. Да и публика там поинтереснее». Предложение было принято с громким восторгом. Девушки вскинулись с места и устремились в сторону городского сада. Каждая из них встала в очередь и принялась отсчитывать круглые монетки своих скудных денежных запасов. Соня стояла последней. Она послала большую часть своего заработка в деревню родителям и теперь не могла позволить себе подобную роскошь. Она рассчитывала затеряться в общем гуле и сделать вид, что стакан, так и не купленный, давно выпит. Бесшумными шагами она тихо отошла в сторону, стараясь не привлекать внимания увлеченных подруг. И вдруг пятно тени, в которой она стояла, словно раздробилось одной-единственной фразой:

– Девушка, позвольте мне угостить Вас лимонадом?

Ничего выдающегося не было в робкой попытке этого предложения. Но воздух вокруг вдруг стал звучать совершенно иначе. Он превратился в мягкое, легковесное облако. Облако, положившее начало их любви. С тех пор они не расставались. Пока Вторая мировая война не ворвалась в их общий воздух. Война была неизбежным преступлением против молодости, красоты  и любви. Но она была неотвратима. Как приход зимы, как внезапная болезнь, как духовный суд.

Любовь бабушки и дедушки Лили к своей стране была умной и всепрощающей. Они видели изъяны ее облика и перекосы управления, ощутили все недостатки в полной мере ценой своей детства, гибели молодости  и потери близких людей. Они не испытывали слепого восторга, но они прозрели в справедливой защите своего края. Люди осознавали важность борьбы с фашизмом, его опасность для всего мира и они отдали все свои силы, чтобы уничтожить ядовитое зерно. Никто не знал, что спустя время фашизм снова придет к ним на освобожденную землю в довольно цивилизованном облике. Но этот момент еще был очень далек, и люди отдавали свои жизни во имя высшей цели – патриотизма, который в наше время пытаются старательно смешать с понятием национализма. Смешать, чтобы запутать непосвященных и оскорбить великое прошлое. Запутать, чтобы дать забыть великий подвиг наших предков. Каждый третий белорус погиб в этой войне, защищая свое отечество. Земля пропиталась кровью и была скрыта под руинами уничтоженных городов. Транзитная территория, такая комфортная для жизни в мирное время, в военный час превратилась в сгусток обреченной безысходности.

Предки Лили старались не вспоминать то страшное время. Лагерь для военнопленных, где дед не умер на ледяном полу зимой только благодаря тому, что подвесил себя на ремнях, снятых с умерших людей рядом. Бесконечные операции раненых, которые довели бабушку до нервного, бесчувственного истощения. Времени для сна не существовало, люди могли умереть именно в тот час, когда заснул врач. Бабушка выжила только благодаря тому, что внезапно забылась в полуразрушенном доме крепким сном. Бомба попала не в это здание, а в военный госпиталь рядом. Рука судьбы привела ее в безопасное место, но уничтожила всех друзей.

Бабушка предпочитала рассказывать только о взятии Берлина и о том, как она впервые услышала об окончании войны. Эйфория, навсегда поселившаяся в юном сердце после этой новости, громкой радостью стучала в висках, превращала глаза в крылья, а сердце в благодарственный гимн. Она увидела ржавый, покосившийся велосипед, вскочила не него, и, не чувствуя под собой упругости старых педалей, воспарила в голубое небо над Берлином. Ликующий крик освобожденной птицы лился из ее груди, когда она несла людям весть об окончании их страданий и вновь обретенном смысле бытия. Победа не оправдывает войну и не искупает ее, но кто помнит об этом в момент заново обретенного счастья?

VII

Освобождение Лили из детского сада тоже пришло неожиданно. Восприятие детства превращает минуты в часы, а годы в тысячелетия. Время не имеет значения, когда человек влюблен или разочарован в серости дней, сменяющих друг друга с монотонным однообразием. Время Лили было заполнено насыщенным познаванием мира и откровениями новых впечатлений. Она страдала временем, отпущенным ей в детском саду. Но игры со сверстниками и основы кротости, закладываемые в детстве, помогли ей. На дне терпения осела выдержка. Выдержка породила выносливость. Терпение и время стали самой главной силой Лили. Силой ее духовного смирения.

Неуемная энергия детства обрела округлую форму спокойствия. Девочка стала более внимательной к событиям повседневной жизни, она увидела многие вещи в ином свете. Покой и сосредоточенность привели к воспитанию сострадания к ближнему. Личное пространство сопротивления сменилось новой энергией, тянущей ее в сторону от искушений. Покой мудрости, обретенный в ожидании, служил лучшим советником на жизненном пути. Лиля слышала дождь, а не страдала от промокшей одежды. Она ощущала тепло солнца, забывая про назойливость ветра. Звезды дробились в глубине ее мировоззрения и превращались в идеи, и девочка забывала о том, что их ослепительный блеск льется в ночное окно и мешает спать. Сопротивление исчезло,  и внезапно открылась дорога, направляющая ее к живительному потоку мироздания.

Течение времени постепенно вынесло ее к первому школьному году. Лиля стояла в колючем шерстяном платье и белом переднике не по размеру, удрученно держа в руке поникшие астры, не пережившие долгую поездку с дачи. Унылое сентябрьское утро находилось в полном ладу с обреченностью букета. Огромный бант на голове съехал в сторону, нарушая гармонию приподнятого настроения ее матери. Та с раннего утра махнула рукой в ее сторону и сказала, что добиться элегантности от этой девочки в принципе невозможно, она рождена распустехой. Сама Евгения Александровна была в идеальном костюме из твида, без единой складки и вооружилась острыми каблучками, строго вонзавшимися в пыльную землю возле школы. Химическая завивка в стиле того времени победоносным шлемом окружала гордую голову. Женщина была подобна безупречному воину перед боем. Алексей Леонидович понуро плелся за непререкаемым авторитетом своей супруги. Ее черная уверенная тень разрезала асфальт, молнией взрывая выбоины тротуара. Смирнов тайно вздыхал, проклиная нарушенный привычный  ритм выходного дня. Дети оглушали его своей стремительностью и суетой. Он проклинал все на свете, втайне рассчитывая на то, что линейка в первом классе будет недолгой, и он вскоре сможет опять вернуться в привычное мягкое кресло. Роль отца всегда напрягала его. Он злился на жену за то, что она заставила его заниматься такой неприятной родительской обязанностью. Но высказать свою скрытую ярость не смел и дробно семенил с фотоаппаратом, не забывая делать дежурные снимки своего чада.

Лиля не ждала чудес после событий детского сада. Где-то глубоко внутри пробивалась глухая досада на несправедливость ориентиров, предложенных взрослыми. Стеснение сжимало грудь, неясность будущего томила своим вынужденным ожиданием. Назвав Лилю невротиком, Евгения Александровна, вероятно, оказалась недалека от истины. Лиля была не способна выносить неопределенность. Это состояние душило и мучило ее, оно царапало неизвестностью, когтисто садня глубоко внутри. Лиля не знала, куда идет. Но она не испытывала иллюзий, так как опыт недоверия к учреждениям образования уже отравил прошлый отрезок ее жизни. Но неожиданно путь к неизвестной тюрьме привел к совсем противоположному результату. Наступала эпоха прозрений. Прозрений, рожденных знаниями.

После неудобства линейки, где дети путались в непривычной обстановке в тесноте тел, суетности движений и неуклюжих попытках соответствовать установленным правилам, помещение класса вселяло чувство уверенности и немного усыпляло отсутствием визуального шума. Сдержанность и аскетизм, присущий кабинету для обучения, призывали к собранности и усмиряли буйство эмоций, писков и вскриков. Гвалт перешел в шепот, заполнивший все вокруг. Дети нервно смелись, шикали друг на друга, вздрагивали в предчувствии неизвестности.

Вошла учительница, уже немолодая женщина средних лет. Дети пытливым взглядом вонзили в нее свое острое любопытство и, не найдя интереса в новом объекте, снова рассыпались в шорохах и усмешках.

Марья Ивановна никогда не вызывала интереса своей внешностью. Лицо ее было уставшим, оно немного осунулось и потускнело; глаза были безмятежными и полными тепла, они лучились соучастием, и это всегда придавало смелости даже самым робким ее ученикам. Трикотажная дешевая кофта обтягивала ее немного сутулые плечи, юбка выглядела  мятой и грустной, волосы были собраны в нелепый хвост. Мать Лили презрительно скривилась при виде первого педагога своей дочери, но сама девочка не обратила ни малейшего внимания на недостатки внешности Марии Ивановны. Вовсе не это поразило ребенка.  Первые слова учительницы вдруг открыли  для нее новый смысл ее маленькой жизни, взорвали мозг озарением и обозначили четкую цель в будущем.

– Доброе утро, мои дорогие дети. Я надеюсь, что школа, куда вы сегодня пришли, станет вашим вторым домом. Домом, где вы приобретете самое бесценное в жизни – новые знания. Но всегда помните о том, что главные сокровища не могут быть легкодоступными. Вы должны усердно учиться, постоянно работать и размышлять. Учение – это свет. Не тот свет, который вы видите за окном этого кабинета. Это невидимое сияние внутри вас. Чем больше знаний вы приобретаете, тем ярче становится ваш внутренний мир. Ваша обязанность – постоянно питать свой скрытый источник и позже, когда вы вырастете и станете взрослыми, нести этот свет на пользу общества и согревать им людей рядом. С помощью вашего внутреннего огня вы можете полностью изменить нашу планету, излечить ее недостатки и изъяны, способствовать гуманности и просветлению всего человечества. Объединение людей через просвещение, а не личные корыстные мотивы – истинная задача знаний. Преобразовывайте, созидайте, облагораживайте нашу страну, а вместе с ней и весь мир. Ведь он уже прямо сейчас почти находится в ваших ладонях. Просто потянитесь к нему, приобретая знания,  и измените, любя и сохраняя свои теплом. Постоянно ищите ответы на вопросы, удовлетворяйте любопытство, стремитесь к истине. Пусть дух ваш постоянно будет бодрым и внимательным, а глаза наполняются созерцанием, а не сонным равнодушием. Но знайте, что пределы знания безграничны, постоянно совершенствуйтесь и впитывайте новое. Никогда не застывайте в уверенности обретенных навыков. Сомнение и поиск – ваши верные поводыри. Не бойтесь трудных путей. Бездна поэзии согреет вас на дороге приобретенного света. Мир откроется и засияет. Где человек, застывший в развитии, будет скучать, вы никогда не сможете почувствовать пресную скорбь. Увлекаемые знанием, вы спасетесь и обретете внутреннее счастье. Человеку всегда дарована внутренняя свобода. И никто не вправе ее отобрать по причине мнимой идеологии, призванной уничтожить целые народы и государства. Свобода разума, свобода духа – это единственные помощники человека в борьбе за истинную правду и достоинство всего человеческого рода. В добрый путь, милые ученики. Я постараюсь помочь вам сделать первые шаги на этом свободном пути.

Лиля была оглушена. Смысл всего сказанного учительницей поразил ее и отозвался в невинном детском сердце безмолвным согласием. Она сама всегда мечтала об этом, просто еще не знала, как облечь свои мечты в мысли. Мария Ивановна сделала это за нее и приоткрыла дверь, откуда  вырвались первые слова поэзии мудрости. Вначале действительно было слово.

VIII

Дни бежали звонко и радостно, наполненные трепетом новых открытий. Нет профессии важнее, чем первый школьный учитель. Нет никого, кто с ним может сравниться. Может быть только врач, который спасает людей. Первый же учитель их создает. Лиле очень повезло, что она столкнулась с яркой, замечательной и глубокой личностью. Это определило всю ее последующую жизнь.

Мария Ивановна не была человеком в обычном понимании. Она была вирусом, заразившим детей интересом, пытливостью ума и гуманизмом. Дети не шли в школу как на казнь. Они бежали туда с живым восторгом, радостно приветствуя каждый новый день. Творчество, полет фантазии и безусловная свобода царили в классе. Но это не нарушало дисциплину, а способствовало развитию личностей. Дети бродили по неведомым, волшебным дорогам. Они заходили в те места, в которые обычный человек не способен отыскать вход. Перед ними ставились вопросы, которые изначально не имели ответов. Они искали выход в неразрешимых лабиринтах. И они нашли его в началах философии и религии, поселившихся в их пытливых умах.

Мария Ивановна видела в каждом ребенке инопланетянина или будущую звезду. Она относилась с уважением к каждому нестандартному слову или непривычному жесту. Она наполняла сосуды восприятия чуткостью и любознательностью. Именно благодаря ей дети научились искренне любить своих родителей и уважать Родину. Уважать не как официальный призыв, героизм по команде или борьбу с инакомыслием. Они преисполнились настоящей любви к своей земле, и это чувство привело в действие основы чести и благородства в их маленьких сердцах.

Учительница учила их раскодировать тонкий смысл символов через чтение, пленительный мир звуков через музыку. Она обучала детей не только словам, но и мелодиям. Мария Ивановна понимала, что, когда ребенок внимательно слушает музыку, он привыкает обращать внимание на мелкие детали, отличать звуки и длительности между собой. И именно в это время формируется тонкая обработка его нейронной сети. Дети проходили ювелирную огранку в ее умелых руках, они превращались в драгоценные камни в их сияющей самобытности.

Лиля училась письму, приноравливаясь к мелким филигранным движениям ручки, лепила сложные скульптуры, вырезала ножницами ажурные детали, перебирала разноцветный бисер, рисовала, клеила и составляла огромные картины из мелких фрагментов, формируя мелкую моторику. Мария Ивановна прекрасно знала, что именно эти маленькие и незначительные действия влияют у маленьких детей на последующие речевые функции. Никто не сдерживал Лилю в творчестве. Чем больше разнился рисунок от первоначального образца, тем счастливее становилась учительница.

Система преподавания в корне отличалась от шаблонных пыток детского сада. И душа Лили расцвела. Мария Ивановна растворила застенчивость каждого малыша теплом своего уважения и объединила весь класс между собой, связав детей общими увлечениями, оригинальными мыслями и уважением к чужой индивидуальности. Дети учились не осуждать, а принимать непохожесть ближнего и черпать в этом вдохновение. И это сблизило их маленькие и доверчивые сердца. Они стали друзьями.

Год прошел незаметно и плодотворно. Приближалось время поздней весны. Трава была еще влажной и сочной, впитав в себя всю влагу земли, бродившей соками жизни. Сирень пела сладкую песню медового торжества, объединив солнце и радугу в своих тяжелых кистях. Черемуха душила своей тяжелой истомой. Мошки суетливо ткали песнь восторга и призыва к радости. Приближалось время летних каникул. И родители Лили решили отправить детей на этот раз не в деревню, а на дачу, которая находилась неподалеку от города. Там в летнее время на постоянной основе жили родители Алексея Леонидовича.

Место, где находилась дача, согревало и успокаивало. Было нечто буржуазное в кисее тенистого покоя, накинутой на двухэтажный деревянный дом. Словно советское время не коснулось певучего треска ступеней крыльца под ногами, сырости воздуха у подножия деревьев, забытой книги на скамье под вьющимся виноградом.

Березы шелестели строгим нравом своих глянцевых листьев, мягкий свет струился сквозь нежность разнотравья, и жужжание шмеля окружало каждый цветок сонной одурью пробуждающегося лета. Дни наливались, обретали силу, благоухали и утопали в роскоши свежих сил, нерастраченного пыла желаний.

Брат Лили научил ее кататься на велосипеде. По приезду на дачу она первым делом нашла в старом, покосившемся сарае свое средство внутренней свободы и, оседлав потрескавшееся седло, с ржавым скрипом скользнула в синеву сумерек. Шины с вкрадчивым шелестом ощущали все мягкие округлости земли, дробным хрустом катились по гравию; ржавая цепь вторила хору шепотов, периодически обрываясь от быстрого восторга движения.

Лиля задыхалась от счастья. Она не могла уснуть в свою первую ночь, ворочаясь в смятой постели под биение сердца и звон комариных безумств. Тихо выбравшись из кровати, ребенок широко распахнул раму окна, забрался ногами на подоконник, сохранивший тепло угасшего дня, и вдохнул в себя звездное небо, шероховатые стволы вишен, запах опьяненного ветра. И глядя на небо, вбирая в себя всю эту бескрайнюю совокупность непознанных смыслов, Лиля пыталась познать, что это значит и кто объединяет все это многообразие в такой торжествующий оркестр. Вспоминая слова деда, она почти приближалась к пониманию, достигала высот непознанного, но усталость и томление плавно закрывали ей глаза, голова мягко кружилась, сознание убаюкивалось, так и не достигнув просветления. Приближался рассвет…

Утро встретило ее прозаичностью советских будней. Дача вовсе не была местом лирических мечтаний, как грезилось в первый вечер. Рядом с домом находился непременный атрибут владения за городом – пять соток города. Функциональность в дачном поселке всегда была выше романтики. Грядки клубники стройными рядами выстроились на плацу. Помидорная ботва остро кусала ноздри своим энергичным задором при прикосновении рук. Стелющийся шершавый стебель огурцов вился по земле, любопытные усики топорщились в прохладе близкой земли, еще не успевшей прогреться. Летний ручной бак был наполнен свежестью воды, которая, оказавших в детских ладонях, зябко окатывала лица и стирала остатки сонной неги.

Дети не отставали от взрослых в сельскохозяйственных заботах. Они пропалывали сорняки долгими часами под жарким солнцем, и капли пота вороватой струйкой стекали в складках их одежды и по напряженной выпуклости лба. Тяжелые ручки леек оттягивали руки, вода расплескивалась на голые ступни и земля, почувствовавшая притяжение влаги, уверенно гнездилась между пальцев. Дети пытались обмануть более сложный ход работ и тайно включали ледяной шланг для полива растений, но это было категорически запрещено. Овощные культуры не любили зябкого прикосновения ледяной воды, они благосклонно принимали только воду, щедро впитавшую в себя тепло солнца в бочках. Дети смеялись, обливали друг друга из резиновой, дрожащей кишки, их загорелые тела шумными бросками заполняли собой дачный участок. Услышав детские проказы, бабушка Антонина Михайловна прибегала из кухни, где находилась почти постоянно у плиты, которая была ее алтарем и смыслом жизни, и кричала, размахивая полотенцем:

– Ах вы, паршивцы! Поймаю – надеру уши. Только попробуйте еще раз не послушаться – посажу в угол на гречку.

Ее сухая фигура, с гордой осанкой и перекошенным от ярости лицом, стремительно приближалась, хватала ближайшего из детей за край растянутой майки, выгоревшие вихры волос, грязные лодыжки и хлестала полотенцем по доступным местам. Дети скользили, увертывались, крутились в недостижимом круговороте тел. Пульсирующий, дрожащий страх внезапно сменялся взрывами смеха. Бешенство бабушки веселило их после ледяного душа, мятежной волной накрывая с головой. Летний воздух заполнялся визгом и переливался через край.

Бабушка редко улыбалась. В ее многодетной семье она всегда была старшей. После смерти отца, расстрелянного в годы войны, ее детство подошло к концу, так и не начавшись. Ей было четырнадцать лет. Мать сидела на лавке, раскачиваясь, воя раненым зверем и не реагируя на последующие события вокруг. Младшие братья и сестры плакали, не понимая, что происходит с человеком, на которого они всегда рассчитывали в равномерной уверенности каждого нового дня. Маленькая Тоня не проронила не слезинки, сердце ее застыло и оборвалось, взгляд стал пугающе уверенным.

Она знала, как поступить. Всегда планировала свою жизнь, не позволяя тревогам ослабить ее дух. Инстинкт самосохранения, такой цепкий и властный, разрушал моральные барьеры. Тоня прекрасно училась до начала войны. Она преуспевала в математике, удивляя учителей непогрешимой скоростью своих решений. Девочка великолепно показала себя в изучении иностранного языка. Он был немецким. Сжав волю в кулак и заглушив панический страх, девочка направилась к зданию клуба, где размещались немцы. Тоня знала, что врагу требуется бухгалтер, знающий русский и немецкий языки. Судьба ее была решена. Она выбрала жизнь, а не гибель во имя Родины. Жалела ли она об этом выборе в будущем? Никто не знал, потому что вся ее последующая жизнь была немногословной относительно прошлого. Бабушка жила настоящим. Так она спасла себя и свою семью.

Муж Антонины Михайловны тоже появился не по велению сердца, а по необходимости выживания. Дедушка Лили, Василий Викторович, родился в обычной русской семье. Все его детство прошло на земле. Почва кормила его, гнула бременем забот, воспитывала и пела колыбельную. Потом пришла война, бесконечные битвы за Кавказ, где солдаты гибли не только от пуль, но и умирали в ночных зимних окопах, окоченев в безмолвии. Вернувшись с войны еще более замкнутым и молчаливым, дедушка Лили всерьез задумался о продолжении военной службы. Он знал только труд на земле и военное дело, жизнь не предоставила ему богатства выбора. Василий Викторович Смирнов выбрал второе. Однажды его вызвали в штаб и поставили перед фактом, что, если он планирует и дальше делать карьеру, то ему следует обзавестись семьей. Приехав в ближайший городок, он осведомился у местных жителей о наличии хороших вариантов для брака. Он искал трудолюбивую, миловидную, скромную девушку. Василий сходил в местный клуб на танцы, долго сидел на скамье, сосредоточенно и серьезно высматривая будущую жену. Но все девицы показались ему легкомысленным и непригодными для брака, он их категорично забраковал. И тогда дед Лили решил проверить вариант, подсказанный ему людьми, которым он доверял, испросив совета по выбору невесты. Он спокойно зашел во двор, где жила Антонина Ивановна, на плечах которой находилась вся семья. Он знал ее прошлое, но также знал и бремя, которое пришлось вынести. Не осуждение вело Василия Викторовича, а твердая уверенность, что с такой девушкой быт всегда будет налажен. Его покорила тихая сила, спокойствие и серьезность будущей невесты при ближайшем рассмотрении. Парень долго смотрел на нее, а потом подошел и просто сказал:

– Я хочу создать семью. Ты мне приглянулась. Увы, я не умею говорить красивых слов. Не жди от меня цветов, свиданий, признаний в любви. Но я могу тебе дать спокойствие, уверенность и избавить от тяжелой работы. Я помогу тебе содержать оставленную семью. Утром вернусь за ответом. Пока подумай.

И он четким, уверенным шагом пошел в сторону дома, где был расквартирован. Антонина Ивановна сразу же согласилась. Тот же инстинкт самосохранения, закрепленный в годы войны, подсказал ей верное решение. Девушка отметала муки выбора, сомнения, капризы, сантименты. Время после войны не рассыпалось богатством ассортимента, оно ставило перед фактом. Бабушку не смутил сухой тон будущего супруга, да она и не искала романтики. Кто ищет флирта в эпоху отсутствия мужчин? Если возник удачный шанс, его следовало использовать. Особенно после двадцати лет. Брак с военным служил пропуском в высший эшелон привилегированных жен и освобождал от нужды, въевшейся во все поры души.

Молодые люди, не знакомые друг с другом, расписались, и вечером этого же дня поезд увез их в сторону Батуми. Шифоновое платье в мелкий цветочек кротким пастельным пятном висело в поезде, оно трепетало в ожидании неизвестности. Это был свадебный подарок мужа. Антонина Ивановна с грустью смотрела на него и вспоминала поле возле своего оставленного дома. Наутро выяснилось, что платье украли.

Они привыкли друг к другу, приспособились, притерлись. Семью объединял сухой быт и взаимное уважение. Жизнь была непростой, и это убавляло значимость отсутствия чувств. Дед Лили почти всегда был на работе, неизменно отдавая все деньги жене. Бабушка хлопотала по дому, большую часть времени проводила у плиты, и дома мужчину всегда ждала накрахмаленная скатерть, вкусная и разнообразная домашняя еда, аккуратная жена, покорная тишина. Ее муж даже не догадывался о том, где находятся столовые приборы. Проблема пребывания чувств молодой жены его тем более не интересовала.

Они редко разговаривали, еще реже произносили слова, присущие взаимному интересу. Даже постель не объединяла их, а служила источником мучительного стыда у бабушки. Она отворачивалась лицом к стене, а Василий Викторович старался быстро и методично выполнить свой супружеский долг, не слишком обременяя не в меру скромную молодую жену. В такой атмосфере появился на свет отец Лили. Родители всегда призывали сына к сдержанности и хладнокровию. И он с блеском преуспел на этом поприще безразличного отчаяния.