Жемчужная рубашка. Китайские новеллы

По содержанию минские популярные повести следуют основным тематическим группам устного сказа: повесть любовная (чисто эротическая или любовно-романтически-бытовая); историко-биографическая; о легендарной дружбе древних; близкая к детективу; чисто бытовая, рисующая события повседневные, персонажей весьма заурядных.

Жизненная правда, разнообразие сюжетов и героев, увлекательность повествования, гуманный настрой и легкий язык минских повестей дали основание усмотреть нечто общее между китайскими рассказами из собраний Фэн Мэнлуна и Лин Мэнчу и повестями Джованни Боккаччо. Интересно, что одно из собраний переводов минских повестей на немецкий язык, изданное в 1957 г. в Лейпциге, вышло под названием «Китайский Декамерон». Подобное сравнение не лишено определенного резона. Вспомним, что говорит автор в своем небольшом вступлении к «Декамерону»: «В этих повестях встретятся как занятные, так равно и плачевные любовные похождения и другого рода злоключения, имевшие место и в древности, и в наше время. Читательницы получат удовольствие, – столь забавны приключения, о коих здесь идет речь, и в то же время извлекут для себя полезный урок. Они узнают, чего им надлежит избегать, а к чему стремиться. И я надеюсь, что на душе у них станет легче» [21].

Разумеется, включенные в настоящий сборник рассказы не равноценны по своим художественным достоинствам, но ведь и нет литературы, а в ней жанра, состоящего сплошь из шедевров. Каждая из повестей хороша по-своему.

Впрочем, предоставим читателю возможность самому разобраться в истинных достоинствах произведений, призванных «развлекая, поучать». Так или иначе, но любая повесть удивительно правдиво отражает психологию, религиозные верования, быт и нравы создавшего эту литературу народа и потому может служить прекрасным источником для познания культуры Китая разных эпох. Ведь ни одна историческая работа, ни один энциклопедический справочник, какого бы совершенства и полноты он ни достигал, не сможет дать столь живого и образного представления о специфике национальной культуры, как литература художественная, и в первую очередь повесть, роман, драма.

* * *

В книгу, которую читатель держит в руках, вошли повести из шести китайских собраний XVII в. Двадцать избраны из трех собраний Фэн Мэнлуна: «Повести древние и нашего времени» (первые шесть рассказов в настоящем сборнике); «Слово простое, мир предостерегающее» (рассказы с седьмого по четырнадцатый); «Слово бессмертное, мир пробуждающее» (с пятнадцатого по двадцатый). Оба собрания Лин Мэнчу «Поразительное» представляют последующие пять повестей; последний рассказ взят из сборника «Камни кивают».

Повести, помещенные в данном сборнике, в разные годы публиковались в отдельных собраниях [22]. При подготовке настоящего переиздания русский текст всех повестей был сверен составителем с их китайским оригиналом. Изменения, а нередко и дополнения, составитель был вынужден внести в русский текст некоторых из девяти рассказов, опубликованных в русском переводе в 1962 г. и переиздаваемых впервые в данной книге. Вызвано это тем, что в конце 50-х гг., когда готовился перевод этих повестей, переводчикам не были доступны китайские собрания «Сань Янь» («Три Слова») и «Эр Пай» («Поразительное»), и перевод осуществлялся тогда по сборнику «Цзинь гу цигуань» («Удивительные истории нашего времени и древности». Пекин, 1957), составитель которого вносил в текст рассказов, избранных им из «Сань Янь» и «Эр Пай», некоторые изменения, а порой добавлял от себя целые куски нового текста или исключал отдельные пассажи из оригинального текста «Сань Янь» и «Эр Пай».

Перевод повестей снабжен комментариями, которые обозначаются звездочкой перед собственным именем, словом или выражением, требующим пояснения. Пояснения к географическим названиям даются только там, где это необходимо для понимания соответствующего места повести. Сами комментарии помещены в конце книги и расположены в алфавитном порядке.

В связи с выходом данной книги не могу не вспомнить с благодарностью двух дорогих мне людей. Прежде всего, моего учителя академика Василия Михайловича Алексеева, который в свое время предложил мне заняться переводом рассказов из «Удивительных историй…», рекомендовал мой перевод к изданию и просматривал мою работу уже будучи смертельно больным.

Таким образом, первое собрание повестей из «Удивительных историй…» в их русском переводе [23] появилось именно благодаря В. М. Алексееву. Огромный труд в изучение повестей данного жанра вложил китаевед Виктор Андреевич Вельгус, знаток китайского языка и китайской литературы, который выступал не только как переводчик ряда повестей, но и как придирчивый редактор переводов, выполненных И. Э. Циперович. Выражаю искреннюю признательность сотрудникам Центра «Петербургское Востоковедение», работавшим над подготовкой данной книги к печати. Почти весь сборник в процессе его корректуры был прочитан Елизаветой Михайловной Райхиной, замечания и советы которой приняты мной с большой благодарностью.

И. Э. Циперович

1. Цзян Сингэ вновь видит жемчужную рубашку

Служба не так уж ценна,пусть даже платят немало;Возраст за семьдесят лет —редчайший удел человека.Многие ль вспомнят потомо славе твоей мимолетной?!Хлопоты в жизни, дела —забавы одни, да и только.Годы младые данына то ль, чтоб в безумстве их тратить.Счастье и радость искатьв одном лишь вине и в красотках?Прочь от мирской суеты,где правда и ложь неразлучны;С жизни уделом смирясь,довольствуйся мудрым покоем.

Стихотворение это написано на мотив «Луна над Западной рекой». В нем говорится о том, что надо пытаться удержать достигнутое в жизни, находя радость в сложившейся судьбе, а также избегать четырех вещей: вина, женщин, богатства и тщеславия – и не растрачивать на все это духовные силы. Потому что ведь известно: удовольствие, за которым погнался, обернется неудовольствием; выгода, которую обрел, обернется потерей. Но из четырех этих зол ни одно так не губительно, как женщины. Верно говорят: глаза – сваха в любви, желанье – похоти источник. Поначалу вас влечет к женщине лишь сердцем, а затем вы теряете и разум. Правда, если случится встретиться где-нибудь с *цветочком или с ивой, то в том нет беды. Другое дело, если специально строишь на этот счет планы, нарушаешь приличия, семейные обычаи и ради мига собственного блаженства пренебрегаешь многолетними чувствами других. Подумай, что пришлось бы переживать тебе самому, если бы кто-то стал заигрывать с твоей красавицей-женой или с любимой наложницей и в результате добился бы своего. В древних стихах хорошо об этом сказано:

Да, человека можно обмануть,Но неба справедливость неизменна:Коль я не оскверню чужой жены,И на мою никто не покусится.

Итак, уважаемые, послушайте повесть о жемчужной рубашке. Из этой истории вы увидите, что возмездие неба неминуемо, и рассказ этот да послужит молодым людям хорошим уроком.

Рассказ начнем с одного человека, фамилия которого Цзян, *имя – Дэ, *молочное имя – Сингэ; был он уроженцем города *Цзаоян, что в области Сянъян. Отца его звали Цзян Шицзэ. Еще с юных лет Цзян Шицзэ стал ездить с товарами торговать в провинцию Гуандун. Но вот у него умерла жена, и он остался вдвоем с сыном, которому в то время было всего девять лет. Других детей у супругов не было. Отцу жалко было оставлять сына одного, а отказаться от поездок в Гуандун, бросить дело, которое его кормило, он тоже не мог. Цзян Шицзэ прикидывал и так и этак, думал-думал, но выхода не находил. Оставалось одно: взять девятилетнего сына и вместе с ним отправиться в путь. «К тому же, – рассудил Цзян Шицзэ, – мальчик чему-то научится, узнает кое-какие секреты торговли». Сингэ хоть был еще мал, но выглядел уже не ребенком:

Брови, глаза хороши,Белые зубы, красные губы.В походке, движеньях – достоинства полон,В разговоре разумен, находчив,Сметливей начитанных многих,Понятлив не меньше, чем взрослый.Мальчишкой-красавцем все его звали,Говорили, что нет ему просто цены.

Опасаясь, что люди будут ему завидовать, Цзян Шицзэ во время путешествия никому не говорил, что Сингэ – его родной сын, а выдавал мальчика за молодого Ло, племянника жены. Следует сказать, что семья Ло тоже занималась торговлей, совершая поездки в Гуандун. Но если Цзян Шицзэ первым в своей семье взялся за это дело, то в семье Ло этим занимались уже целых три поколения. Поэтому там, в Гуандуне, и хозяева торговых подворий, и посредники в делах на протяжении многих лет были знакомы с людьми из семьи Ло и считали их чуть ли не родственниками. Кстати, и самого Цзян Шицзэ ввел в это дело Ло, отец его жены, некогда взяв его мальчиком с собой в путешествие. Но в последнее время семье Ло пришлось вести тяжбы по несправедливым обвинениям; тяжбы эти окончились для Ло неудачно, семья обеднела, и вот уже который год никто из них не ездил торговать в Гуандун. Неудивительно, что и посредники в делах, и люди на торговых подворьях всякий раз, встречая Цзян Шицзэ, расспрашивали его о семье Ло. Когда же они узнавали, что мальчик, с которым он приехал, из семьи Ло, да еще видели, какой ребенок красивый и умный, все, конечно, очень радовались. При этом они думали о том, что их деды и отцы дружили с семьей Ло, а ныне вот появился мальчик, принадлежащий уже к четвертому поколению Ло.

Однако не будем отвлекаться.

Итак, Сингэ несколько раз ездил с отцом торговать. Сообразительный мальчик быстро изучил все тонкости и ходы в торговле, все прекрасно понимал, и отец его был этим безмерно доволен. Когда Сингэ минуло семнадцать лет, отец вдруг заболел и умер. Хорошо еще, что это случилось дома, на родине, и Цзян Шицзэ не стал бродячей душой где-то в чужом краю. Сингэ долго плакал и рыдал. Но что было делать: пришлось утереть слезы и заняться всем тем, что связано с церемонией похорон и трауром по родителю. Он обрядил отца, как полагается в подобных случаях, уложил его в гроб и, само собой разумеется, заказал заупокойную молитву. *Сорок девять дней прибывали в дом родственники почтить память умершего и выразить соболезнование Сингэ. Явился и господин Ван, земляк и будущий тесть Сингэ. Помогая при обряде и прислуживая Вану, родственники и друзья Сингэ, разумеется, рассказывали ему, как и что. Разговор зашел и о Сингэ, о том, что он хоть и молод, но серьезен и обстоятелен, что вот сумел сам все подготовить и устроить как положено для совершения траурного обряда. Слово за слово, и кто-то из присутствующих сказал, обращаясь к Вану:

– Уважаемый господин Ван, ваша дочь уже взрослая. *Почему бы не поженить их теперь же, учитывая сложившиеся обстоятельства? И ему будет легче, и ей хорошо.

Ван с этим предложением не согласился и вскоре, распрощавшись, ушел. Когда обряд похорон был завершен, родственники Сингэ завели с ним разговор о женитьбе. Поначалу он отказался, но после того как с ним поговорили об этом и раз, и другой, подумал, что вот он остался теперь в доме один, рядом никого нет… и решил согласиться. Попросили пойти к Вану ту самую женщину, которая в свое время была свахой у семей Цзян и Ло. Ван отказал и ей:

– Нужно подготовить хоть какое-то приданое: сразу ведь этого не сделаешь! Кроме того, и года после похорон еще не прошло – не положено так! Дождемся конца *малого траура, тогда и поговорим.

Сваха передала все это Сингэ, и тот, понимая, что Ван прав, не стал настаивать.

Время летело словно стрела – незаметно прошел год. Сингэ совершил жертвоприношения перед *поминальной табличкой отца, снял с себя грубую пеньковую траурную одежду и снова попросил сваху пойти к Вану. На этот раз согласие было получено, и через несколько дней после совершения всех положенных предсвадебных обрядов молодую ввели в дом Сингэ. Все, в общем, было как в том стихотворении на мотив «Луна над Западной рекой»:

Траурный занавес на *красный сменили,Пеньковое платье – на пестрый наряд.Дом празднично убран,Свечи, сияя, горят.К торжественному пиру все готово,И *брачные чаши их ждут.Ничто приданого богатствоВ сравнении с изяществом и красотой невесты.Радостна будет брачная ночь,Наутро придут с поздравленьями люди.

Скажу еще, что новобрачная была третьей и самой младшей дочерью господина Вана, звали ее Саньда или, ласкательно, Саньдаэр. Так как она родилась в *седьмой день седьмого месяца, ее называли также Саньцяо, то есть «Третья-удачливая». Две старшие дочери господина Вана, которых еще раньше выдали замуж, были так хороши собой, что все в городе восхищались их красотой и даже сочинили о них стишки:

Женщин немало на свете,Но красавиц таких, как дочери Вана,Редко найдешь.Откажешься стать императорским зятем,Коль выпадет счастьеЖениться на дочери Вана.

Поговорка не случайно гласит: не повезло в торговле – это временно; с женой не повезло – вот это на всю жизнь. А ведь когда в богатых, знатных семьях собираются просватать сына, то обычно стараются подыскать невесту из семьи с соответствующим положением; бывает и так: позарившись на большое состояние, без всяких раздумий совершают сговор с каким-нибудь богачом. Но вот наступает день, *молодая является в дом жениха – тут-то вдруг, бывает, и обнаруживается, что она уродлива; и когда после бракосочетания она вынуждена выйти к родственникам мужа, дабы представиться им, то тестю и теще становится очень не по себе. Муж, конечно, разочарован и тайком начинает искать любовь на стороне. Но, как правило, именно некрасивые жены умеют держать в руках своих мужей. Если будешь обходиться с такой женой так же, как и она с тобой, то начнутся ссоры, а коли сочтешь, что скандалить неловко, и уступишь ей раз-другой, она станет задирать нос да показывать себя.

Отец Сингэ понимал, что ничего хорошего в подобных браках нет; поэтому, проведав в свое время о том, что дочь у господина Вана девочка хорошая, к тому же еще и недурна собой, он совершил с ним брачный сговор; это было тогда, когда Сингэ и Саньцяо были еще детьми малыми. Теперь, когда Саньцяо вошла в дом Сингэ, он увидел, что его жена действительно хороша собой – изящна, стройна и красива, красивее даже, чем ее старшие сестры. Вот уж поистине,

В красоте ей уступит *Си Ши из дворца князя У,*Нань Чживэй из владения Чу – не столь хороша.Как *Гуаньинь она, что смотрит на луну в воде,Достойна поклонения и воскурений.

Сингэ и сам был красив, а теперь еще и жена красавица. Это была пара, словно выточенная из нефрита искусным мастером, и любили они друг друга так, как, казалось, не любил друг друга никто из супругов. Через три дня после свадьбы Сингэ и Саньцяо сменили нарядную одежду на скромное платье. Под предлогом, что они все еще в трауре, Сингэ не занимался делами и целые дни, с утра до вечера, сидел дома со своей женой и наслаждался общением с нею. Молодые буквально не отходили друг от друга и были вместе даже в своих снах. Издревле известно: тяжкие дни тянутся долго, радости время быстро летит. Минуло лето, прошла зима. Сингэ и Саньцяо даже не заметили, как кончился период большого траура. Они сняли с себя траурное одеяние и убрали поминальную табличку. Но об этом подробно рассказывать не будем.

Однажды, подумав о том, что прошло уже более трех лет с тех пор, как отец был в Гуандуне, где осталось немало счетов, по которым он в свое время так и не успел получить, Сингэ вечером заговорил об этом с женой и сказал, что собирается съездить в Гуандун.

– Надо поехать, – согласилась она поначалу. Но когда речь зашла о том, как далек туда путь и как трудно будет им перенести разлуку, у Саньцяо невольно потекли слезы. Сингэ самому тоже было тяжко расставаться с женой, поэтому, подавленные горем и печалью, они оставили разговор о его отъезде. Так повторялось не раз.

Время текло, дни шли своим чередом, и вот прошло еще два года. Сингэ наконец твердо решил отправиться в путь и тайно от жены, вне дома, потихоньку подготавливал все необходимое. Он уже выбрал *благоприятный день и лишь за пять дней до отъезда признался жене, что решил ехать.

– Как говорится, если сиднем сидеть и только есть, то и гора опустеет, – сказал он ей при этом. – Нам ведь с тобой тоже надо позаботиться о том, чтобы семья была как семья и дом как дом. Неужто так и забросить дело, которое кормило меня? Теперь у нас весна, не холодно и не жарко, и если сейчас не поехать, то когда же еще? Самое время отправиться в путь.

Саньцяо поняла, что на этот раз ей не удержать мужа, и только спросила:

– Когда же ты рассчитываешь вернуться?

– Я ведь и сам не рад, что приходится теперь ехать. Удачно сложатся дела или нет, но через год вернусь. В крайнем случае второй раз съезжу туда и, если нужно будет, тогда уж задержусь.

– В будущем году, когда появятся почки на этом дереве, буду ждать твоего возвращения, – сказала Саньцяо, указывая на душистый ясень, росший перед домом, и слезы дождем полились у нее из глаз. Сингэ стал рукавом утирать их и сам невольно заплакал. Горюя о предстоящей разлуке, они были так нежны друг с другом, что в двух словах это и не передашь.

Наступил день отъезда. Всю ночь супруги, роняя слезы, проговорили до утра, так и не сомкнув глаз. В пятую *стражу Сингэ поднялся, привел в порядок вещи, достал все драгоценности и украшения, которые были в его семье, и передал их жене, чтобы та сохранила. В дорогу Сингэ взял лишь необходимую на дело сумму, долговые записи, одежду и постельные вещи. Все это он уложил и упаковал. С собой он решил взять одного из двух слуг – того, что помоложе; того, что постарше, он оставлял дома, дабы тот делал покупки и все необходимое по хозяйству. В доме были еще две пожилые кухарки и две молодые служанки. Одну из них звали Цинъюнь, другую – Нуаньсюэ. Обе должны были прислуживать самой Саньцяо и не отлучаться из дома.

Распорядившись обо всем, он сказал на прощание жене:

– Ты уж потерпи, поживи одна. Только не выглядывай на улицу, чтобы не случилось чего неладного: женщина ты красивая, а молодых легкомысленных людей у нас тут хватает.

– Не волнуйся и возвращайся поскорее, – сказала она в ответ. Расстались они со слезами на глазах. Вот уж поистине,

Нет тяжелее, горестней нетРазлуки при жизни, прощанья перед смертью.

В пути Сингэ думал только о жене, и ничто его не интересовало. Но вот наконец он добрался до Гуандуна и остановился в гостином дворе. Все, кто его знал, приходили повидать его, и всем он раздавал подарки; надо было ходить и на званые пиры, которые в честь его приезда по очереди устраивали его добрые знакомые, так что почти три недели у него не было для дела и минуты свободной. Надо сказать, что Сингэ еще дома подорвал свое здоровье, дала себя знать и усталость от дороги, а тут еще жизнь в Гуандуне, когда волей-неволей нарушалась должная мера и своевременность в еде. В результате Сингэ заболел малярией, проболел все лето, а осенью его одолела дизентерия. Каждый день *врач щупал его пульс, назначал лекарства. Поправился Сингэ лишь в конце осени. Все дела во время болезни, разумеется, были заброшены, и стало ясно, что к обещанному сроку ему не успеть вернуться домой. Вот уж право,

Всего-то выгоды с мушиную головку,А он жену оставил и ушел от счастья.

Вначале Сингэ беспрестанно думал о доме, но со временем постепенно перестал терзать себя мыслью о нем.

Оставим теперь речь о том, как Сингэ жил в Гуандуне, и расскажем о его жене.

Саньцяо, как и велел ей муж в день отъезда, действительно несколько месяцев подряд не то что в окно не выглядывала – вниз не спускалась из своей комнаты. Между тем время мчалось стрелой, и незаметно наступил канун Нового года. В каждом дворе *трещали петарды, пылали сосновые ветки; люди собирались вместе, пили, ели, развлекались, играли в различные игры. Все это навевало на Саньцяо грусть, тоску по мужу, и в эту ночь она чувствовала себя особенно одиноко. Точь-в-точь как в древних стихах:

Год кончился, но нет конца печали,Весна опять пришла, но тот, кого ты ждешь,не возвратился.Грусть и тоска с утра терзают душу,И в новую одежду нарядиться нет желанья.

Следующий день – первый день первого месяца – был Новый год, и обе служанки, Цинъюнь и Нуаньсюэ, стали уговаривать хозяйку пойти в передний дом и поглядеть, что делается на улице. Следует сказать, что дом Сингэ состоял из двух отдельных, соединенных между собой строений. Одно выходило прямо на улицу, другое стояло в глубине и служило спальным помещением. Саньцяо обычно все время проводила во втором доме, и вот, поддавшись уговорам служанок, она наконец впервые решилась пойти в передний дом. Приказав открыть окно и опустить занавеску, она села у окна и вместе со служанками стала смотреть на улицу сквозь занавеску. Что творилось на улице в этот день: оживление, шум, толчея!

– Столько тут народу, а вот гадателя не видно, – заметила Саньцяо. – А то позвала бы его погадать, что с мужем.

– Сегодня Новый год, всем хочется поразвлечься да погулять. Кто в такой день выйдет гадать! – ответила на это Цинъюнь.

– Матушка, мы с Цинъюнь берем это на себя, – вмешалась в разговор Нуаньсюэ. – Ручаюсь, не позднее чем через пять дней гадатель будет у вас.

Утром в четвертый день Нового года после завтрака Нуаньсюэ приспичило выбежать во двор, и вдруг она услышала *звук ударов по медной пластине. Стремглав бросившись за ворота, она окликнула слепца-гадателя, попросила его подождать, а сама побежала наверх сообщить о нем хозяйке.

– Приведи его, пусть посидит внизу в гостиной за ширмами, – распорядилась Саньцяо.

Узнав, сколько стоит гадание, Саньцяо помолилась и спустилась вниз послушать, что ей скажет слепец. Гадатель расположил все, что нужно для гадания, и спросил, что здесь хотят узнать.

Услышав необычное оживление в доме, прибежали из кухни и обе кухарки.

– Гадание касается человека, который в отъезде, – сказала одна из них за хозяйку.

– Жена хочет знать о муже, не так ли?

– Именно так, – хором отвечали женщины.

И тут гадатель произнес:

– Ныне зеленый дракон управляет миром, и в действии сейчас символ богатства. Если жена вопрошает о муже, то человек этот уже на полпути домой. Везет он с собой сундуки золота и ценностей, и никаких у него нет тревог и волнений. Зеленый дракон соответствует древу, а древо в расцвете весной; стало быть, где-то в начале весны человек ваш уже отправился в путь и в конце этого или в начале будущего месяца должен вернуться, да еще с огромным богатством.

Саньцяо приказала слуге дать слепому три *фэня серебром и проводить его, а сама, безмерно счастливая, поднялась к себе наверх. Вот уж действительно, что называется, жажду утолять, глядя на *мэй, иль голод умерять, рисуя лепешки.

Обычно на что человек не надеется, о том он мало и думает; но стоит появиться надежде – тотчас рождаются бесплодные мысли, бредовые мечты, и каждая минута ожидания становится непереносимой.

После того что наговорил гадатель, Саньцяо только и думала о возвращении мужа. С этих пор она стала часто ходить в передние покои и выглядывать на улицу из-за занавески.

Шел второй месяц, на душистом ясене уже появились почки, а о Сингэ все еще ничего не было слышно. Помня обещание мужа, Саньцяо начала тревожиться и теперь уже по нескольку раз в день смотрела на улицу. И видимо, так уж должно было случиться, что она увидела молодого и красивого человека. Поистине,

Коль суждено – друг друга встретят,Хоть сотни *ли их разделяют;А не судьба – так рядом будутИ то друг с другом не столкнутся.

Кто же он, этот молодой и красивый человек? Оказывается, он не местный, а уроженец области *Хуэйчжоу, уезда Синьань. Фамилия его – Чэнь, имя – Шан. Молочное имя его было Дасигэ, но потом он сменил его на Далан. Хотя по красоте он и уступал *Сун Юю и Пань Аню, но в свои двадцать четыре года был очень собой недурен. Далан, как и Сингэ, тоже был круглым сиротой. Собрав в свое время несколько тысяч для торговли, Далан стал ездить в Сянъян закупать рис, бобы и прочее. Бывал он в Сянъяне обычно каждый год и останавливался в Цзаояне, за городом. И вот однажды направился он в город на Большую базарную улицу к некоему господину Вану, владельцу закладной лавки, чтобы узнать, нет ли каких вестей из дому. Лавка эта находилась как раз напротив дома Сингэ. Таким образом Далан и оказался там. Вы спросите, как он был одет? В простом из белого шелка халате, на голове плетеная шапка, какие носят в Сучжоу, словом, точь-в-точь как одевался Сингэ. Увидев из окна Далана, Саньцяо издали приняла его за мужа. Она тотчас откинула занавес и, не отрывая глаз, стала смотреть на приближавшуюся фигуру. Далан, поравнявшись с домом Сингэ, заметил наверху в окне молодую красивую женщину, которая не сводила с него глаз. Он решил, что произвел впечатление, и бросил на красавицу многозначительный взгляд. Как было им знать, что каждый из них ошибался?!