Мой сосед – девчонка

Шин помнил, каково это – повторять одно и то же изо дня в день, пока забитые мышцы не начнут отказывать, а голову не охватит приятное отупение. Это нужно, чтобы на поле игроки не тратили время на раздумья и просто действовали, перехватывая мяч или делая пас. Тренированное тело реагирует быстрее разума, когда речь идёт о мгновениях, отделяющих победу от поражения. И пока новички учатся не думать, а действовать, им нет дела до тех, кто страдает рядом.

К девятому кругу дыхание начало сбиваться. Пришлось отвлечься от вялотекущих размышлений и сосредоточиться на том, чтобы не сдохнуть раньше времени. Остальные тоже испытывали трудности: холодный воздух сушил горло, поэтому то тут, то там слышался кашель. Шин и сам мечтал как следует прокашляться и выпить воды, но знал, что если остановится сейчас, закончить последний круг будет гораздо сложнее.

Краем глаза он заметил вереницу фигурок на втором поле. Значит, первогодок уже расселили. Кто же, кто из них станет его проклятьем? С кем придётся ругаться из-за воняющих носков и немытых кружек? Чей храп будет будить его по ночам и чей голос станет неотъемлемой частью реальности?

Добежав до конца, Шин выхватил у Мацуи, миленькой второгодки-менеджера, бутылку с водой и с жадностью напился. Рядом согнулся пополам Хару и закашлялся так громко, точно пытался выкашлять лёгкие.

– Омори-кун, вот, держи, – озабоченно прощебетала Мацуи, протягивая ему влажное полотенце, и Шин невольно усмехнулся.

Сколько бы Хару ни отнекивался, между ним и менеджером точно что-то происходит. Все эти переглядывания, кокетливые улыбки, смешки, разговорчики, пока никто не видит… Вот, даже на весенних каникулах она здесь, строит глазки «Омори-куну», хотя остальные менеджеры наслаждаются заслуженным отдыхом.

Точно прочитав мысли друга, Хару покраснел и, вырвав у Мацуи полотенце, поспешил отойти.

«Ну и дурак, нашёл чего стесняться», – подумал Шин.

Но подколоть друга из-за излишней застенчивости он не успел. Началась утренняя тренировка, и всё лишнее будто отрезало – остались только поле, алюминиевая бита в руках и бесконечные крики товарищей по команде, пасующих мяч, перебегающих с базы на базу или отбивающих подачи.

До завтрака Шин проторчал в буллпене21 с Хару и кэтчером Сасаки: друг тренировал новый кручёный22, и приходилось изображать из себя бэттера, чтобы баттери отработали подачу под давлением противника. Мяч часто улетал в бол23 или проходил по самому краю страйковой зоны24, но из-за отлично подобранной траектории до последнего нельзя было понять, стоит ли замахиваться или лучше пропустить. Шин пару раз попытался отбить подачу, но безуспешно.

– Работает, – довольно выдохнул Сасаки, вставая с корточек и разминая затёкшие ноги. – Чёрт, Омори, эта подача действительно нечто!

– Согласен, – кивнул Шин. – Мяч так резко уходит в сторону перед битой, что приспособиться трудно. Тренер будет доволен.

Хару сиял – в прошлом году его не взяли даже запасным питчером, поэтому теперь он изо всех сил старался попасть в первый состав. И Шин считал, что у него есть все шансы. О том, что сегодня был первый раз, когда мяч за всю тренировку ни разу не прилетел в бэттера, он решил не говорить – не хотел портить другу настроение. Хотя синяки, набитые в прошлые разы, ещё не сошли и по ночам недвусмысленно ныли.

– Как думаете, среди новичков есть кто-то толковый? – резко перевёл тему Сасаки. Тренер отвлёкся на работу аутфилдеров25, поэтому появилась возможность обсудить то, что волновало всех.

– Я слышал про Цуруту и его боковую подачу, – сказал Хару. – Если честно, я думал, что он пойдёт в Камимуру, его туда точно приглашали.

– В Камимуре он был бы на вторых ролях после Ёсими, а в Мегуро есть шанс стать асом26 уже в следующем году, – хмыкнул Шин.

Он не хотел принижать Хару и его способности, но и врать, что тот лучше Цуруты, не мог. За эту привычку говорить в лоб, не смягчая углы, Шина недолюбливали в команде, считая, что он намеренно провоцирует товарищей. Это, конечно, было неправдой – по провокациям среди игроков были другие спецы. А Шин просто был слишком прямолинейным.

– Эй, Араки, следи за языком! – привычно уже прикрикнул Сасаки, с тревогой косясь на Хару, но тот лишь виновато улыбнулся:

– Всё в порядке. Если Цурута станет асом, я поддержу его. И сделаю всё, чтобы быть полезным команде.

Ещё одна причина, почему он не подходил на роль аса. Ему не хватало жёсткости и хорошей, здоровой жадности, чтобы властвовать на горке27 и вести команду за собой. Хару и сам это понимал, поэтому сосредоточился на том, чтобы стать идеальным ситуативным питчером, выручающим команду в сложные моменты. И если Сасаки притворялся, что желает товарищу получить первый номер, то Шин не питал иллюзий.

– Тогда тебе надо поменьше болтать и побольше тренироваться, – заметил он со смехом.

– Кто бы говорил, – не остался в долгу Хару.

В этот момент над полем разнёсся сигнал, созывающий на завтрак. Шин снял защиту и закинул биту в стойку.

– Надо будет у Нагасэ попросить результаты первогодок. Вдруг к нам всё же попал кто-то толковый? – вернулся он к прерванному обсуждению новичков по дороге в столовую.

Присоединившийся к ним на выходе из буллпена Тиба вздохнул:

– Зря надеешься. Мы пока бегали, краем глаза глянули на новичков. Слёзы одни, а не игроки. Серьёзно, по сравнению с этими даже Кона-чан производит впечатление профи.

Мибу Кона был своего рода легендой Мегуро. У него напрочь отсутствовал талант к бейсболу: он умудрялся промахиваться даже по простым, летящим в центр фастболам28, путал пасы, не мог добросить мяч из аутфилда до второй базы и до сих пор совершал банальнейшие ошибки в защите. Но тренер и вся команда относились к нему с юмором и теплом, уважали за усердие и порой даже давали поиграть в товарищеских матчах. Третьегодки, которые пришли в Мегуро в один год с Мибу, звали его Кона-чан за добрый, отзывчивый характер и готовность помочь в любом деле. А кохаи29, пусть и не сразу, но признали его упорство и трудолюбие. Столько лет продолжать заниматься любимым делом, не имея к нему никакого таланта, – это определённо заслуживало уважения.

Поэтому удручённый вздох Тибы поддержали все.

– А что насчёт Харады? – всё-таки рискнул спросить Шин. – Он же вроде в составе средней школы Кансая дошёл до полуфинала национального турнира.

Спросил и напрягся: а вдруг ошибся насчёт новенького бэттера? Он, может, и числился в команде полуфиналистов, но мог сидеть на скамейке запасных, а то и вовсе поддерживать товарищей с трибун. Тогда дела точно плохи – кроме Цуруты, надеяться не на кого.

– Ну, он не так плох, как остальные, но и выдающихся результатов не показал, – нехотя признал Тиба, словно уже успел заглянуть в записи Нагасэ. – Боюсь, в этом году в первый состав никто из первогодок не попадёт.

Однако Шин не удержался от едкого:

– В том году ты говорил то же самое. И ошибся дважды.

В столовой было шумно и пахло влажной землёй – на каникулах все приходили есть прямо в форме, так как после завтрака тренировка продолжится. На раздаче образовалась небольшая очередь, но большая часть столов ещё пустовала.

Шин пропустил вперёд Тибу и огляделся, высматривая первогодок. Как и ожидалось, они пришли раньше всех и забились в дальний угол, из стадного инстинкта держась рядом. Некоторые неохотно ковырялись в тарелке, наверняка изумлённые размером порции, другие даже не брали в руки палочки и озирались по сторонам, точно не веря, что всё происходит с ними по-настоящему. Поначалу так реагировали все: общежитие, столовая, два бейсбольных поля, крытые помещения для тренировок, тренажёрный зал, повсюду биты, мячи, оборудование и товарищи по команде, которых ты видишь с утра до вечера и даже по ночам. А через неделю просто перестаёшь обращать на это внимание, словно так было всегда.

Один из первогодок – кажется, тот малый, что передумал быть кэтчером, – поднялся из-за стола, не съев и четверти от своей порции.

– Эй, новичок, – развязно окликнул его Исори, один из бэттеров второго состава. – Если не доешь, свалишься на тренировке без сил.

Мальчишка не удостоил его вниманием. Отнёс поднос к раздаче, тихо поблагодарил поваров и вышел.

– Ну всё, хана ему, – со злорадством констатировал Исори, и Шин поморщился: ему не нравилось такое отношение к товарищам по команде. Да и сам Исори не нравился, если честно, и это было взаимно.

На обеде стало понятно, что злорадное предсказание не сбылось. Первогодка выглядел сносно – для того, кто полдня бегал вокруг поля, бросал мячи и отбивал машинные подачи, – и снова встал со своего места с недоеденной порцией. Правда, на этот раз его тарелки были пусты на треть.

И снова Исори не удержался от совета съесть всё. И снова первогодка его проигнорировал.

К ужину за их противостоянием наблюдали все. Первогодка – Хару подсказал, что его зовут Сато, – съел четверть чашки риса, половину овощного салата и пару кусочков курицы караагэ30, выпил стакан сока и уже поднялся, чтобы убрать поднос, как на его пути вырос Исори.

– Сядь и ешь, – приказал он, опуская огромную ладонь на плечо Сато.

– Я наелся, – тихо отозвался тот.

Первогодка стоял, не поднимая глаз от стола, и нервно жевал нижнюю губу. Его соседи поспешили отсесть, чтобы не попасть под горячую руку сэмпая, и вскоре вокруг этих двоих образовалась зона отчуждения.

– Я сказал: сядь и ешь, – повысил голос Исори.

Хару наклонился к уху Шина:

– Может, вмешаемся? Не дело это – кошмарить новичков в первый же день.

– Давай не торопиться. Не хочу связываться с этим придурком, да и пока ничего опасного не происходит.

Не успел он договорить, как Сато вывернулся из-под руки Исори и, пока тот пытался восстановить равновесие (Шин невольно задался вопросом, с какой же силой он давил на плечо первогодки, раз едва не упал), обошёл стол с другого конца.

– Спасибо за еду, – проскрипел первогодка, оставляя поднос на специальном столе.

Его голос разнёсся по погрузившейся в тишину столовой, а затем раздался рёв Исори:

– А ну стой, малявка! Как ты смеешь проявлять неуважение к сэмпаю? Ты должен доесть свою порцию, иначе…

– Иначе что? – опередил рвущийся у Шина вопрос Китадзава.

От тона капитана команды воздух словно стал холоднее. Исори мигом сдулся, попятился, но наткнулся на стол и замер.

– Я… ничего такого… просто беспокоился о первогодке… простите… – залебезил он, бегая глазами по лицам товарищей и избегая смотреть на Китадзаву.

Никто не верил этим оправданиям, но и встревать в конфликт не желал. Капитан продолжал сверлить Исори взглядом, и Шин даже посочувствовал бедняге – пристальное внимание сэмпая не сулило ничего хорошего. Особенно когда ты всего лишь игрок второго состава и отчаянно жаждешь попасть в первый.

– Тогда сядь на место и не приставай к новичкам, – наконец произнёс Китадзава, и Исори поспешно кинулся к своему стулу. – А ты, – капитан повернулся к Сато, – не игнорируй старших. Исори прав – ты должен съедать всю порцию, чтобы выдержать нагрузки.

Первогодка впервые на памяти Шина поднял глаза и посмотрел в лицо собеседника.

– Я не могу есть больше. Если попытаюсь доесть, меня вырвет.

Через это проходили многие новички, особенно когда до этого играли в любительских командах ради удовольствия, а не на результат. Непривычный к большому объёму пищи организм поначалу сопротивлялся, а высокие нагрузки усугубляли это состояние, что приводило к тошноте и даже рвоте. Требовалось время, чтобы перестроиться, но мало кто осознавал, что иногда лучше съесть меньше, чем потом блевать полночи и мучиться от несварения.

– Если ты знаешь свой предел, проси поваров накладывать тебе порцию поменьше, – посоветовал Китадзава, и Шину показалось, что его тон смягчился. – Ни к чему переводить еду.

– Хорошо, я понял. Спасибо за заботу.

Сато опять опустил глаза и, поклонившись, вышел.

– Спорим, Исори так просто не отстанет от новичка? – ухмыльнулся Сасаки, когда висевшая в столовой тишина наконец-то начала наполняться стуком палочек о тарелки, разговорами и шуточками.

Все обсуждали разыгравшуюся на их глазах сцену, посмеивались над опозорившимся Исори и гадали, чем обернётся для Сато его дерзость. Стол, за которым сидел Шин, не стал исключением.

– Он его теперь со свету сживёт, – озабоченно сказал Хару.

– Главное, чтобы их не поселили в одну комнату. Вот тогда первогодке точно конец, – заметил Шин, отставляя пустую тарелку.

Не то чтобы его беспокоила судьба первогодки – он не особо переживал о тех, с кем его ничего не связывало и кто был бесполезен на поле. Если этот сопляк сбежит, команда ничего не потеряет. Но поведение Исори могло стать проблемой: одни по его примеру будут отыгрываться на первогодке за собственные неудачи и поднимать самооценку за его счёт, а другие проникнутся жалостью к несчастной жертве и встанут на защиту. И в худшем случае всё закончится расколом среди игроков. В средней школе Шин уже был свидетелем подобной ситуации и не хотел повторения.

Хару, нахмурившись, выскользнул из-за стола и отошёл к Коне-чану. Пару минут они шушукались, озабоченно поглядывая на Исори, а затем друг вернулся и с облегчением сообщил:

– Всё в порядке, Сато в другой комнате, можно не переживать.

Шин и не переживал по этому поводу, но делиться мыслями на этот счёт не стал, как и спрашивать, кому же так не повезло с соседом.

А стоило. Потому что тогда у него хотя бы было время подготовиться к тому, что в комнате он нос к носу столкнётся с Сато.

– Ты?! – выдохнул Шин, разрываясь между изумлением и раздражением.

Первогодка, зыркнув исподлобья, отступил, пропуская сэмпая внутрь. За это время Сато успел разложить вещи и заправить кровать – он выбрал место на втором ярусе, прямо над Шином, что вызвало у того новый приступ раздражения, ведь рядом была свободная одноярусная койка. В комнате витал едва уловимый сладковатый запах, не то ваниль, не то карамель. Пожалуй, лучше так, чем вонь грязных носков, напомнил себе Шин, но всё равно поморщился.

Первогодка обогнул застывшего на пороге сэмпая и выскользнул из комнаты. Через несколько минут вернулся – Шин всё так же стоял у входа и пытался свыкнуться с появлением соседа – и, прикрыв за собой дверь, забрался на свою кровать.

– Слезай, – отчеканил Шин, отмирая.

Первогодка вопросительно изогнул бровь. Дерзкий, наглый, невоспитанный, бесцеремонный бездарь! Лучше бы его поселили к Исори и заперли на ночь без возможности сбежать!

Шин понял, что ему достался худший сосед из возможных, но постарался сдержать рвущееся наружу раздражение:

– Слезай, будем знакомиться.

Прозвучало резко, но первогодка словно не заметил этого. Кивнув, он отложил телефон и спрыгнул на пол, гибко и бесшумно, будто кошка. Вскинул тёмные, почти чёрные глазищи и тут же опустил, то ли пытаясь скрыть отношение к сэмпаю (естественно, далёкое от уважения), то ли смутившись при виде его перекошенного лица.

– Сато Нобу, средняя школа…

– Можешь не продолжать, я это утром слышал, – перебил Шин, опускаясь на стул. – Я Араки Шинтаро, второй год, второй бэттер31 основного состава, вторая база.

Губы Сато дрогнули, словно он пытался сдержать улыбку.

– Что тебя так рассмешило? – напрягся Шин.

Первогодка поджал губы и осторожно покосился на него:

– Одни двойки. Номер тоже второй?

– Нет, четвёртый.

– Дважды два…

Как бы сильно его ни раздражал Сато, Шин всё же улыбнулся – действительно, забавное совпадение, как он сам раньше не заметил? Два, два, два и ещё двойка в квадрате. Или два плюс два. Всегда второй. Ирония, которую мало кто оценит.

– Ладно, считай, что твоя дерзость прощена, – смилостивился Шин. – Я не Исори, кошмарить тебя не буду, но и неуважения не прощу. Понял?

– Да, – прошелестел едва слышный ответ.

Повисла тишина. Будь с ними Вада, наверное, он бы придумал, чем заполнить эту паузу, о чём спросить, как разрядить обстановку. Но третьегодки не было – и Шин до сих пор не простил ему побег.

– Твой любимый клуб? – наконец он вспомнил, что спрашивали у него самого год назад.

Сато удивлённо вскинулся. Чёрт, какие же огромные у него глазищи, в пол-лица, как у девчонки. А под ними – мешки, тёмные, почти фиолетовые, из-за чего кажется, что Исори успел заглянуть к ним в комнату и набить первогодке морду.

– Клуб твой любимый какой? – терпеливо повторил Шин, уже осознавая бессмысленность вопроса. – Из бейсбольной лиги.

Первогодка нахмурился, точно силился вспомнить название. Но кто же забудет, как называется любимая команда? И как можно серьёзно заниматься бейсболом, не зная, какие клубы существуют?

– Забей. Похоже, ты из тех деревенских простачков, кому играть интереснее, чем смотреть, как играют другие, я прав?

– Д-да, – неуверенно выдавил Сато и тоскливо покосился на кровать. – Прости, Араки-сэмпай, я всю ночь ехал в поезде и толком не выспался, а тут ещё тренировка целый день… Ты не против, если я лягу спать?

Шин встал со стула и махнул рукой:

– Делай что хочешь. А я пойду ещё битой помашу.

И вышел, даже не сказав, что перед сном стоило бы принять душ. Чёрт с ним, с этим первогодкой, Шин ему в няньки не нанимался.

– Приятно познакомиться, Араки-сэмпай, пожалуйста, позаботьтесь обо мне, – донеслось из-за закрывающейся двери, но оборачиваться он уже не стал.

3

Если поначалу идея Ганзаки казалась Нобу (это имя до сих пор казалось чужим и чуждым, хотя уже не резало слух, как первые месяцы) глупой, то сейчас, спустя три недели, она вынуждена была признать его правоту. Среди первогодок, приехавших в Мегуро ради бейсбольного клуба, она совершенно не выделялась, и никому не было дела до диковатого мальчишки с далёкого острова Кюсю. И даже то, что её навыки игры оказались аховыми, не привлекало внимания – оказалось, что в этом году таких неумех предостаточно. А в некоторых моментах Нобу даже ощущала мимолётное, но превосходство: Ганзаки за три месяца успел неплохо втолковать ей тонкости бейсбольного быта, о которых ребята из обычных средних школ пока не знали. Например, что лучше не переедать, чтобы не блевать всю ночь. Или что до лета можно даже не надеяться на участие в тренировочных матчах.

И пока другие первогодки ныли, что им не разрешают выходить на поле, а только заставляют бегать вокруг до изнеможения, Нобу молчала. Отчасти потому, что не видела смысла жаловаться, отчасти – чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания и не бояться, что опять забудется и позволит голосу сорваться на девчачьи нотки.

Притворяться парнем ей было не впервой. Однако в прошлый раз ей снимали небольшую квартирку в бараке неподалёку от школы, и не приходилось делить комнату с другим парнем. Теперь же каждый день Нобу вынуждена была мириться с присутствием Араки.

Сосед ей не нравился. Нет, он не был полным придурком, как изводивший её с первого дня Исори, особо не приставал с разговорами и почти всё время пропадал где-то по своим бейсбольным делам, но Нобу не могла отделаться от ощущения, что Араки видит её насквозь. Высокий, весь как будто вытянутый, с длинной шеей, длинными руками, длинными ногами, длинными пальцами и даже длинными (для парня-спортсмена) волосами, он возвышался над ней, подавляя и пронизывая взглядом раскосых прозрачно-серых глаз. Его слова были резкими и хлёсткими, хотя и не злыми, поэтому каждый раз, когда приходилось с ним разговаривать, Нобу чувствовала себя так, словно он надавал ей оплеух. И понять, что у него на уме, было невозможно: то ли он просто не замечал соседа и его странностей, то ли решал, кому настучать.

Другой сложностью жизни в общежитии стала гигиена. Если раньше Нобу достаточно было дотерпеть до дома, чтобы сходить в туалет, то теперь приходилось пересиливать себя и идти в мужской, молясь, чтобы там никого не оказалось. И если не везло, она всегда пряталась в кабинке и дожидалась, пока не останется одна, из-за чего на неё уже начали странно коситься.

Но самой большой проблемой стал душ. Казалось, парни из общежития мылись круглосуточно: многие любили встать пораньше, чтобы успеть ополоснуться до утренней тренировки, а некоторые тренировались до поздней ночи и могли заявиться в душ и в час ночи, и в два. Однажды Нобу и в три часа наткнулась на выходящего из раздевалки сэмпая. Подгадать момент, чтобы помыться без посторонних, было сложно, а делать это пореже – невозможно, потому что иначе запах пота с тренировок намертво въедался в кожу и волосы и не перебивался ни дезодорантом, ни туалетной водой. Нобу и не знала, что может пахнуть настолько отвратительно – но Ганзаки предупреждал, что достаточно не постирать форму вовремя, и уже на следующий день все вокруг будут задыхаться. Иногда, отчаявшись, Нобу пробиралась в душ девочек-менеджеров, но там на ночь отключали горячую воду, и приходилось мёрзнуть.

Из-за этого режим сна окончательно расшатался, и теперь Нобу вырубалась сразу после ужина, чтобы проснуться ближе к трём часам ночи и, стараясь не шуметь, заняться своими делами. К счастью, Араки спал крепко, к тому же имел привычку надевать маску для сна, так что конфликтов по поводу горящей всю ночь лампы у них не было.

В остальном существование в мужском коллективе было сносным. В некотором смысле Нобу даже чувствовала себя в большей безопасности, чем до этого на тренировочной базе полиции: там все знали, кто она, поэтому то и дело приходилось ловить то сочувствующие, то заинтересованные, то откровенно похотливые взгляды. Быть единственной девушкой среди мужчин разных возрастов оказалось довольно некомфортно, и, хотя открыто к ней никто не приставал, это внимание, липкое, навязчивое, преследовало её и заставляло запираться на ночь изнутри. Нобу, конечно, врала себе и окружающим, что боялась очередного киллера Отаро-кай. Но на самом деле подсознательно чувствовала, что уже не ребёнок и что даже в её ситуации остаётся привлекательной для противоположного пола.

Впрочем, привлекательность давно ушла для неё на второй, а то и третий план. Изменений в собственном теле, произошедших за эти три года, что Нобу пыталась выжить, она почти не замечала, да и на фоне постоянного стресса выглядела младше своих шестнадцати лет. Так что притворяться мальчишкой оказалось проще, чем она думала. Утягивающий корсет, короткая стрижка, мужское местоимение32 – и разглядеть в Нобу девчонку мог только тот, кто знал об этом. А чтобы усилить непохожесть на себя прежнюю, она мыла волосы оттеночным бальзамом, из-за чего они становились на несколько тонов темнее, вместо очков носила цветные контактные линзы и постоянно поджимала губы. И больше не узнавала себя в зеркале: от той, кем Нобу была до этого, не осталось ничего. Ни имени, ни внешности, ни личности. Словно её никогда и не существовало.

Зато Нобу наконец-то захотела есть. Не через силу, запихивая в себя пару ложек, чтобы не грохнуться в обморок в неподходящий момент, а по-настоящему, с удовольствием от самого процесса. Организм внезапно вспомнил, что он молодой, растущий, нуждающийся в топливе, и теперь Нобу шла в столовую с предвкушением, а не как на каторгу. И пусть еда, рекомендованная мальчишкам-спортсменам, не совсем ей подходила, она не крутила носом, а старалась есть всё, что давали. Правда, на полноценную порцию из трёх чашек риса её желудок всё ещё был не согласен. Но повара с пониманием отнеслись к тощему первогодке и накладывали поменьше, чем остальным, поэтому к Нобу больше никто не цеплялся из-за полупустых тарелок.

А вот к чему она оказалась не готова, так это к вниманию других девочек. Бейсболисты были в школе настоящими звёздами, поэтому почти у каждого игрока вскоре собрался свой маленький (или не очень) фан-клуб. Нобу была уверена, что на неё, первогодку-неумеху, никто и не взглянет, но нет. На прошлой неделе на перемене подошли две её одноклассницы и, отчаянно краснея, угостили её сладкой булочкой. И не будь Нобу сама девчонкой, ни за что бы не разглядела в этом жесте молчаливое признание. А так она, конечно, сдержанно улыбнулась и поблагодарила фанаток, которые, радостно пискнув, протараторили что-то вроде «Мы за тебя болеем, Сато-кун!», но никак не могла отделаться от мерзкого привкуса лжи. Они ведь думали, что поддерживают робкого, замкнутого мальчишку из глубинки, подталкивают его к спортивным успехам и, возможно, в перспективе даже могут рассчитывать на вполне конкретную благодарность. А Нобу лгала, притворяясь тем, кем не была и никогда не станет.

И если («когда», – устало поправляла себя она) дело передадут в суд, Сато Нобу исчезнет. Растворится, словно никогда не было такого мальчика. А вот вернётся ли та, кем Нобу была раньше, до сих пор оставалось неясным. Надежда снова стать собой с каждым днём угасала, и казалось, что после суда исчезнет не Сато Нобу, выдуманный полицейскими бейсболист, а она. Потому что у неё больше не будет причин продолжать существование. Её прежняя жизнь разрушена, её настоящее имя вызывает у людей дрожь ужаса, а сама она живёт только ради одной цели: посадить того, кто лишил её всего. А что будет потом, она не знала. Точнее, не могла отделаться от навязчивой мысли, что ничего. Дальше ничего не будет. И её самой не будет.