Нэнэй

– Иди, бабушка, не стой! Не положено!

Хаят-апай, уже было упавшая духом, обрадовалась, торопясь, достала из сумки кусочек казылыка и протянула солдату:

– Спасибо тебе, сынок, вот гостинец из Башкирии…

– Не надо, бабушка, – засмущался тот, тем не менее быстро спрятал гостинец в карман. – Вы уж извините за тех двоих: я думал, они фээсбэшники! До автовокзала тут недалеко, идите прямо…

– Спасибо тебе, солдатик, – еще раз поблагодарила его Хаят-апай. В ее душе снова зажглась надежда найти своего Тагира. И она, забыв про случившееся у дверей комендатуры, не обращая внимания на слякоть, чуть ли не бегом заспешила в указанном направлении.

Добравшись до автовокзала, такого же грязного, неприметного, как одноэтажный железнодорожный вокзал старой постройки, обессиленная Хаят-апай опустилась на мокрую сломанную скамейку. Достав из пакета хлеб и ломтик куриного мяса, оставшийся после трапезы с офицерами, принялась за еду. Снег прекратился, выглянуло солнце. Почуяв съестное, ее скамейку мигом окружила стайка воробьев. Вскоре к ним присоединились голуби и несколько белых ворон. Она раскрошила кусок хлеба и бросила на землю. Голодные птицы махом уничтожили корм и, чирикая, галдя, начали прыгать вокруг ног кормилицы. Тогда она, искрошив остаток, аккуратно положила рядом. Секунд десять птицы, щебеча, покружили рядом, а затем словно по команде набросились на еду. Они наступали на ее ноги, перепрыгивали через нее, ничуть не опасаясь присутствия человека. В окружении пернатых она немного расслабилась, вернулась мыслями к дому, где двор был полон живности.

В это время к ней подошла женщина и обратилась на незнакомом языке. Хаят-апай подняла голову и вопросительно взглянула на нее.

– Вы не из лагеря беженцев? – переспросила та по-русски.

– Нет, – ответила старушка, – я из Башкирии, хочу поехать в Грозный.

– Из Башкирии? – глаза у женщины округлились. – Я думала, вы чеченка из лагеря беженцев, хотела узнать… Люди бегут из Грозного, там ведь война, бомбежки, а вы в это пекло едете…

Незнакомка с сочувствием посмотрела на Хаят-апай:

– Вы чем-то похожи на нас, родственники здесь?

– Внук у меня в Грозном, – ответила она, бросая остатки еды птицам. – Как попасть туда, не знаю.

Говорят, земля не без добрых людей. Чеченка не стала больше задавать вопросов, сказала лишь «подождите, я сейчас…» и ушла в сторону машин, стоявших у автовокзала. Вскоре подошла с каким-то мужчиной лет шестидесяти.

– Он может довезти вас до Грозного, – объяснила женщина, – но о сумме договаривайтесь сами.

Таксист молча посмотрел на старушку.

– Сколько возьмешь до Грозного? – спросила Хаят-апай, вспомнив совет часового.

– Если найдешь еще одного пассажира, будет по пять тысяч, – сообщил шофер. – Если одна, то десять.

Чеченка возбужденно начала что-то говорить мужчине. Он долго отпирался, но наконец уступил:

– Мы только от чеченцев из лагеря берем по тысяче. За них на блокпостах не надо платить военным, – объяснил водитель, – с других не менее пяти тысяч. Это такса, меньше не могу. И учти, женщина, если федералы не будут тебя пропускать, ты сама им заплатишь. Договорились? Пойду, поищу кого-нибудь…

Старушка поблагодарила чеченку за помощь и осталась ждать таксиста. Прошло более часа, она уже потеряла было надежду, но наконец-то появился знакомый таксист с молодой женщиной.

– К вечеру довезу, – пообещал он, усаживая их в старенькую «копейку».

Транскавказская дорога была забита военными машинами, танками, бронетехникой. Водителя звали то ли Рамзаном, то ли Равшаном, Хаят-апай не расслышала. Он оказался молчуном, лишь изредка, объезжая колонны машин, что-то бурчал на своем языке. Соседка вообще не проронила ни слова, сидела в каком-то оцепенении, в ее глазах затаилась тревога. Дважды их останавливали военные, но, проверив документы лишь у водителя, пропускали дальше.

– Им я сказал, что едем до Самашек и что ты моя мать, а она – дочь, – объяснил он. – Дал по триста рублей, отпустили… – радостно сообщил он после очередной проверки.

– Сколько километров до Грозного? – спросила Хаят-апай, чтобы как-то прервать затянувшуюся паузу.

– Восемьдесят…

На перекрестке, где стрелка, написанная от руки, показывала направо, на Нестеровскую, а налево – на Самашки, водитель остановился напротив стоящих у обочины двух «шестерок», старых и разбитых, как сама дорога. Поговорив минут пять с земляками, он вернулся довольный.

– Сегодня нам повезло, – сообщил он радостно. – Федералы обменивают убитых… Повернем лучше на Сaмашки, оттуда дольше и длиннее, но надежнее…

Километров сорок ехали спокойно, водитель пристроился за двумя «Жигулями» и, когда на постах останавливали одного, они выскакивали все трое и, энергично жестикулируя, дружно начинали, объяснять военным причину поездки в Грозный.

После очередной остановки водитель вернулся расстроенным, кому-то посылал ругательства на своем языке.

– Не пускают? – настороженно спросила Хаят-апай.

Таксист то ли не расслышал, то ли был до того рассержен, что не счел нужным отвечать пожилой женщине, и продолжал бормотать свое.

– Завтра объявляется команда «стоп-машина», то есть «тихий час», – вместо водителя ответила соседка, до сих пор не проронившая ни слова.

Хаят-апай устремила на женщину непонимающий взгляд.

– Значит, по всей Ичкерии передвигаться на личных автомашинах не разрешается, – объяснила женщина, отвернувшись к окну. – Как я снова в лагерь доберусь?

Старушка хотя и не поняла, почему не будут ездить автомашины, но переспрашивать постеснялась.

Снова образовалась «пробка». На этот раз на мосту через речку Нетхой застрял «Урал», и десятка три солдат пытались вытолкать его на обочину, где на боку лежал сгоревший танк.

Хаят-апай, воспользовавшись остановкой, хотела открыть дверцу, но водитель грубо остановил ее.

– Не надо ходить! – сказал он. – Не надо ходить! Нельзя!

Только когда тронулись в путь, он обернулся и, словно заглаживая свою резкость, объяснил:

– Федералы с подозрением относятся к женщинам, возвращающимся в Грозный. Думают, все везут медикаменты… На днях поймали одну, вроде вас по возрасту, куда-то увезли…

За окном все чаще стали попадаться остовы обгоревших автомашин, бронетехники. Когда доехали до моста через речку под названием Геки, колонна машин снова остановилась. На этот раз проверяли документы. Трое милиционеров в касках и бронежилетах подошли к их машине. Водитель, как всегда, выскочил из салона, торопливо сунул офицеру документы. Они о чем-то потолковали, но, видимо, не договорились. Офицер открыл дверь и приказал: «Выходите! Приготовьте личные вещи к досмотру! А ты, – он обратился к водителю, – открой багажник!». Подошли еще двое в штатском и молча начали обыскивать «копейку», переворачивая все вверх дном. Даже обивку дверей заставили отвинтить.

При осмотре ручной клади пассажиров, перебрав содержимое рюкзака, один из штатских присвистнул от удивления.

– Вот это да! – восторженно произнес он, вертя в руках бутылку с кумысом. Затем достал казылык, понюхал и осторожно положил в мешок. Особый интерес у него вызвала медная трубка.

– Что это? – ткнул он на нее пальцем.

– Открой, увидишь! – спокойно предложила Хаят-апай, передавая другому проверяющему свой паспорт.

Но тот из соображений безопасности даже не взял неизвестный предмет в руки.

– Сами откройте, покажите, что там…

Женщина отвинтила головку футляра и извлекла курай.

– Ничего себе! – растерялся проверяющий. – Курай… Вы откуда будете, бабушка?

– Она из Башкирии, – подал голос напарник, рассматривая паспорт. – Как здесь очутилась?

Хаят-апай уже хотела рассказать о своем внуке, но ее опередила молодая чеченка.

– Эта женщина − свекровь моей сестры, – соврала она. – У нее внук десятилетний на мине подорвался…

– Понятно, – ответил тот, который проверял рюкзак. – Умеете играть на курае? Когда я учился у вас в нефтяном институте, любил слушать звуки курая…

– Что же ты, сынок, окончил нефтяной институт, а теперь сумки перетряхиваешь? Переучился, что ли? – задала вопрос старушка, недовольная обыском.

Cтоящий рядом водитель поспешно схватил женщину за рукав.

– У них работа такая, бабушка, – выдавил он из себя улыбку. – Пусть проверяют, мы честные люди.

– Если ты, старуха, будешь языком молоть, – прервал никчемный, на его взгляд, диалог проверяющий, – мы тебя живо в наручниках в твою Башкирию отправим! На, держи свой паспорт! – отрезал он и бросил документ в сторону Хаят-апай.

Она не успела его подхватить, и он шлепнулся в придорожное месиво.

Женщина резко подняла голову и уставилась на проверяющего. Потекли секунды, показавшиеся окружающим вечностью.

Водитель было уже нагнулся, чтобы достать из лужи документ, но Хаят-апай, не сводя глаз с военного, рукой остановила его. Дуэли глаз офицер не выдержал и уже хотел было отвернуться, но старушка, голосом, полным презрения, внятно и четко разделяя каждое слово, спросила:

– Что же ты, сынок, наш pоссийский паспорт в грязь втаптываешь? Ты же защитник Родины!

Никто, конечно, не ожидал таких слов от старой женщины, но после некоторого замешательства даже милиционеры в касках и бронежилетах, с устрашающим видом стоявшие в сторонке, бросились доставать документ из жижи…

… Двинулись дальше. Проехав километров пять, водитель обернулся и воскликнул:

– Ай да бабушка! Смелая! Видела бы ты их лица! – и он впервые за все время пути искренне и громко захохотал.

Недалеко от Грозного застряли наглухо. Перед блокпостом образовалась огромная очередь машин, в основном частных, с чеченскими номерами.

– В чем дело? – поинтересовался водитель, высунув голову через окно. – Проверяют?

– Нет, – ответил праздношатающийся водила. – Закрыли въезд…

– Перемирие кончилось, или как?

– Да пока тихо. Говорят, какой-то генерал или депутат должен уехать или приехать… Кто его знает? – проворчал тот, вглядываясь в сторону шлагбаума.

– Понятно: деньги подкинешь − пропустят, – согласился водитель такси.

– На них денег не напасешься, – огрызнулся другой, плюнул на разбитый асфальт и направился к своему «Москвичу».

Хаят-апай решила размять ноги, приоткрыла дверь.

– Можете постоять, – разрешил на этот раз водитель, тоже покидая салон автомобиля.

Попутчица подошла к Хаят-апай.

– Нефть все еще горит, – показала она на столбы черного дыма, поднимающиеся со стороны города. – Бомбят каждый день, – сдавленным голосом продолжила она. – Братик у меня ранен, на мине подорвался. Он с моим отцом остался, а мы в лагерь беженцев под Назрань уехали… Вот достала антибиотики, боюсь, как бы не обнаружили…

– Господи, что же происходит у вас? Люди убивают друг друга. Были бы враги, как фашисты во время войны, нет же, свои истребляют своих…

Чеченка потуже завязала платок, вздохнула.

– Этой войне не будет конца. Какими вырастут наши дети? В сорок четвертом году наших выселили из родных мест: кого в Казахстан, кого в Узбекистан, а кто-то сгинул на Колыме… Вернулись, думали заживем по-человечески, и снова лагеря для беженцев, война…

Женщина замолчала. Где-то рядом внезапно началась стрельба и так же внезапно прекратилась.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Бабушка

2

Обращение к Всевышнему