Полная версия
Нэнэй
– Сыну твоему уже пять лет, ему нужно материнское тепло. Лучше, чем Айгуль, жены не найдешь!
– Вы правы, апай, но…
– Чего «но»? –в голосе женщины снова послышался металл.
– Она не желает со мной говорить… – Хуснулла со вздохом переставил чашку с чаем.
– И не будет говорить! Она тебе не Лилия, ходить и распространять на всю деревню, что ты обещал купить ей шубу… Сейчас же марш домой, принарядись, позови с собой Сабира и еще кого-нибудь из солидных родственников, и идите сватать девочку…
Увидев, как Хуснулла оторопел от ее решительных советов, ласковым голосом добавила:
– Понял? Сегодня же! Хоть с легкой душой уеду в Чечню.
– А не выгонит? – Хуснулла с надеждой посмотрел на женщину.
– Выгонит, завтра снова иди. Или укради ее, как крали невест в старые добрые времена наши предки. Будь мужчиной, в конце концов! Негоже тебе ходить вокруг ее дома как шелудивому коту. Думаешь, я не знаю, зачем ты зашел ко мне? Ждешь, небось, не выйдет ли Айгуль на улицу? Иди, не сиди тут истуканом…
– Спасибо тебе, Хаят-апай!
Хуснулла поднялся, облегченно вздохнул, обнял ее худые плечи.
– Умная ты женщина… Кстати, я тут собрал немного денег, доллары, возьми на дорогу, пригодятся…
Он достал из кармана несколько купюр и положил на стол. Не обращая внимания на протестующий жест старушки, он торопливо чмокнул ее в щеку, направился к двери и запрыгал на одной ноге, пытаясь другой попасть в валенок.
– Не отказывайся, Хаят-апай, мы же с тобой родственники… Троюродные… Зачем они нужны, родственники, если не могут помочь в трудную минуту?..
– Ты так не говори, сынок, родственники бывают разные… Иногда даже хуже чужих. Я правильно поняла – ты сейчас за сватами? Хорошая у тебя будет жена, и сына твоего она не обидит…
Уже у дверей Хуснулла вытащил из кармана сложенный листок и протянул старушке:
– Возьми, Хаят-апай, адрес Альфии, моей племянницы. Вдруг пригодится. Она живет в Грозном, замужем за чеченцем. Он там большую должность занимает.
– Это та Альфия, что бывала у меня с отцом? Фу, ты, забыла его имя.… Кажется, Салим…
– Да, да, она… – подтвердил Хуснулла кивком головы. – Салим-агай мне ведь приходится дядей со стороны покойной жены.
– Знаю… – Хаят-апай махнула рукой. – Иди! Не позорь семью, сосватай девочку…
Через три часа в дом влетела взъерошенная Фатима и прямо с порога запричитала:
– Хаят-апай, пойдемте к нам скорее, ради бога, пойдем… Не знаю, что делать-та…
– Случилось что? – старушка притворилась незнайкой. – Садись, отдышись…
– Как можно сидеть-та, у нас там такое! – выпалила она. – Хуснулла, Сабир-агай, Рашит-агай пришли…. Сватают Айгуль. Как быть-та? Она же у меня еще маленькая.
– Ну уж и маленькая! – не согласилась Хаят-апай. – Ей девятнадцать! Медучилище заканчивает . Тебе сколько было, когда замуж выскочила?
– Э-э-э… – хитро протянула Фатима, – в мои семнадцать я намного старше была-та, чем она! Одевайся побыстрее, старая, придешь сама, я побежала…
Она уже закрыла было за собой дверь, но плутовато придержалась за ручку:
– Налей-ка своей настойки, Хаят-апай, не то сердце сейчас остановится! – захныкала Фатима, не переступая порога.
– Я тебе такой настойки налью! – рассердилась Хаят-апай, хватаясь за кочергу. – Век будешь помнить!.. Опозорить хочешь свою дочь?
Последние слова Фатима уже не услышала: махом захлопнула дверь и побежала домой.
Женщина прислонила к печке кочергу и облегченно опустилась на стул.
– Вот так вот… – прошептала она и прерывисто вздохнула. – Теперь пора ехать за Тагиром…
Последние дни перед отъездом были хлопотными. Хоть и с трудом, но удалось продать овец, гусей. Приходили односельчане и кто как мог старались помочь ей собраться в дорогу. Несмотря на то, что в Байгуже уже давно никто не получал зарплату, каждый нес в дом Хаят-апай припрятанные запасы. Перед отъездом она посчитала деньги и ахнула.
– Фатима, у меня столько денег за всю жизнь не было! Триста пятьдесят тысяч рублей! – взволнованно сообщила она соседке.
– Эх ты, старая! – остудила ее Фатима. – Тебе этих денег только на дорогу туда и обратно хватит-та. Нынешние рубли не чета советским. Недавно дочери туфли покупала, простые такие, а выложила пять с лишним тысяч рублей… Так что сильно не радуйся, что много собрала… На дорогу побольше еды припаси, экономнее будет.
– Я как-нибудь выдержу. Тагиру надо бы взять кумыс, баурсак, корот… Он это очень любит.
– Не суетись, Хаят-апай. Все положила в твой рюкзак.
– Мед не забыла?
– Не забыла. Мой муженек смастерил из медной трубки футляр для курая, смотри, вот сюда стоймя поставила. Даже если кто наступит, не сломается, – наставляла Фатима, показывая пожилой женщине, что где лежит. − Еду для тебя собрала в пакет, на неделю хватит. Поднять сможешь-та?
– Ничего, подниму! Я, между прочим, не дряхлая еще, – обиделась Хаят-апай.
– Сказала тоже! Забыла, что восьмой десяток разменяла? И в такую трудную дорогу собираешься… – разозлилась Фатима. – Лучше бы я поехала.
– Что это ты сегодня злющая? – с иронией спросила Хаят-апай. – Вчера, поди, перебрала со сватами?
Фатима будто не слышала намеков соседки, продолжала знакомить ее с содержимым рюкзака и пакета.
– Деньги я разделила на четыре части, – деловито поясняла она, ныряя в поклажу. – Зашила их в твою куртку, свитер, в нижнее белье, а те, что в дороге пригодятся, положила в рюкзак, вот сюда. Поняла?
– Ладно, пора поправить здоровье, – засмеялась Хаят-апай, видя, как лоб Фатимы покрылся испариной. – Открой комод, возьми наливочку, я тоже пригублю.
– Ну и противная же ты старуха! – проворчала Фатима, проворно открывая дверцу комода. – Могла бы уже с утра предложить-та. Нет, помучать ей надобно бедную женщину…
– Этой «бедной женщине» пора бы уже забыть о рюмке да почаще брать в руки Коран, – съехидничала хозяйка. – Куда мне столько наливаешь, я же сказала, только пригублю, в чай добавлю…
– Жизнь-та какая, Хаят-апай! – блаженно потягиваясь, пропела Фатима, с наслаждением опустошив стакан. – И какая праведная ты, старушка, словно икона. Все тебе не так!
Хозяйка не обиделась, осторожно перелила свою чарку настойки в графин.
– Э-э-э… – проговорила она, поставив чашку на стол. – Какая же я праведная? Просто к старости ворчливая стала. У меня, наверное, грехов не меньше твоих, ведь я тоже была молодая, красивая…
– А мне кажется, ты всегда была такая… – искренне выпалила Фатима, наливая себе еще настойки.
– Какая такая? – Хаят-апай с удивлением уставилась на соседку.
– Ну, каменная… Нет, железобетонная! – обрадованно, что нашла нужное слово, воскликнула Фатима.
– Глупая ты, соседушка, – улыбнулась старушка. – Вот доживешь до моего возраста и тоже станешь, как ты говоришь, праведной.
– Я-та? – Фатима хлопнула себя рукой по бедру. – Не смеши, старая!.. Я уж точно в рай не попаду и с тобой там не встречусь. Давай хоть здесь поживем дружно.
Она лукаво подмигнула соседке и, многозначительно посмотрев на пустой стакан, осторожно потянулась за графином.
– Хорошая у тебя настойка, мягкая…
– Ладно, не подхалимничай! – оборвала ее хозяйка. – Поставь графин на место! Нельзя шутить с этим зельем. Сама не балуйся и мужа зажми, он у тебя как восковой. Даст Аллах, внуки, внучки пойдут – живи и радуйся!.. А я не знаю, найду ли своего Тагира, вернусь ли сама… Не знаю…
– Тю-тю-тю… Раскиселилась… Ты о чем это, Хаят-апай? Брось нехорошие мысли в огонь. Перед дорогой грех думать о плохом… Мы еще на свадьбе Тагира погуляем, соседушка!
Фатима оживилась и озорно, словно помолодевшая, выпалила сокровенное.
– Вон моя младшенькая, Алия, подрастает, уже семнадцать ей, вдруг сойдутся? Что скажешь-та?
Хаят-апай поискала в мыслях достойный ответ на дерзкий вопрос, но, взглянув на счастливые, добрые глаза Фатимы, передумала.
– Кто знает… – неопределенно протянула она, – я бы не стала возражать. Алия была бы славной женой моему внуку…
Фатима, приготовившаяся услышать от соседки колкий ответ, оторопела от услышанного. Хотела было сказать что-то хорошее в адрес Тагира и Хаят-апай, но в нахлынувшей теплоте желанной материнской радости слова запутались, и смогла вымолвить первое, что пришло в голову: «Лишь бы ты нашла его там, в Чечне… И сама бы вернулась на своих ногах»…
На следующий день рано утром Фатима с мужем Анфисом и Хуснуллой отвезли ее на станцию, посадили в поезд. И поехала Хаят-апай на Кавказ. Туда, где шла война и где в плену находился ее внук Тагир.
Назрань встретила Хаят-апай мокрым снегом. Выйдя из обшарпанного здания вокзала, где дважды проверяли паспорта, она с тоской и отчаянием огляделась вокруг. Было темно. Ее окружили человек пять мужчин, начали наперебой предлагать такси. Она легонько отстранила одного рукой и, прошагав мимо метров десять, остановилась. Надо было найти комендатуру города. Увидев стоящую неподалеку женщину, подошла к ней.
– Скажи, уважаемая, как пройти к комендатуре?
Женщина мельком взглянула на Хаят-апай.
– Тут недалеко, по этой улице. Но я не советовала бы вам идти сейчас… Могут ограбить. Подождите до утра… Ночью вас все равно туда не пустят.
Старушка хотела спросить у нее еще о дороге до Грозного, но та повернулась и пошла в сторону вокзала. Оглядев небольшую, неосвещенную площадь, женщина решила вернуться на вокзал. На скамейках, на полу спали военные. Поискав взглядом свободное место и не найдя ничего подходящего, она примостилась рядом с входной дверью. Но долго сидеть здесь не смогла. Прохожие то и дело задевали ее своими чемоданами. Получив очередной удар сапогом, она поднялась и, пройдя по рядам, увидела свободное место. Вернувшийся со стаканом человек в военной форме недовольно посмотрел на нее, но, ничего не сказав, сел на свой вещмешок и принялся прихлебывать чай. Хаят-апай тоже захотелось попить, но уставшее тело требовало отдыха. Она задремала и увидела сон, будто Тагир во дворе мастерит теплицу. Солнце светит, на крыльце лежит кот, петух пытается выдернуть из его хвоста клок шерсти, но тот открывает глаза и лапой скидывает нахала на землю. Петух не унимается, снова взбирается на крыльцо.
– Уйди от кота! – кричит Хаят-апай, размахивая палкой, – не отстанешь, в суп попадешь сегодня…
– Лучше вместо этого ленивого кота ты бы собаку держала, – вдруг человечьим языком говорит петух. – Он бы твою авоську охранял…
В это время женщина почувствовала, как кто-то тихонько пытается разнять ее пальцы, сжимающие тряпичную сумку с продуктами, установленную между коленями.
Она открыла глаза: перед ней торчал небритый, грязный, с длинными волосами мужчина. Увидев, что старушка проснулась, он не сдвинулся с места и как ни в чем не бывало смотрел на нее.
– Нет ли у тебя пожрать, бабка? – спросил он, оголяя беззубый рот. – От твоей сумки вкусно пахнет…
– Руки убери! – строго сказала женщина, сильнее прижимая к себе котомку. Она присмотрелась к попрошайке и содрогнулась: он был однорукий, без обеих ног и сидел на самодельной тележке.
Женщина достала хлеб, яйцо и протянула мужчине.
– Там еще мясо есть… – ничуть не стесняясь, осклабился бродяга, засовывая подаяние в замасленную сумку.
Хаят-апай снова открыла свою провизию и вытащила копченую курицу, купленную на какой-то станции. Попрошайка, не отрывая взгляда, проследил, как женщина отломила кусок, и, получив свою долю, поднес к носу, жадно вынюхал ее и недовольно пробурчал:
– Могла бы целиком отдать… На пиво подкинь, бабуся…
От такой наглости путница несколько растерялась. И уже хотела было достать бумажник, но в ситуацию вмешался немолодой омоновец.
– Ну-ка, пошел отсюда! – сурово сказал он, ногой отпихивая тележку подальше от бабушки. – Сейчас по хребту получишь…
– Чё пинаешься! – огрызнулся убогий, однако быстро-быстро начал крутить колеса своей тележки. – Угрожает еще, козел…
– Поговори у меня! – пригрозил милиционер, оскорбленный тем, что его обозвали.
Инвалид еще что-то пробурчал и поехал между рядами давно не видавших краски деревянных скамеек, выкрикивая: «Эй, убери костыли, не видишь, что ли…»
Мужчина повернулся к Хаят-апай и дружелюбно посоветовал:
– Не спи, бабка, тут тебя в два счета без вещей оставят. Рюкзак сними со спины, поставь между ног или держи на коленях. Привязать к одной руке не забудь. А то вырвут, не успеешь опомниться… Здесь все голодные…
– Жалко ведь… – виновато проговорила женщина, стягивая с плеч рюкзак – Тем более инвалид…
– Э-э-э… Ты, бабушка, будто с луны свалилась. − Омоновец удивленно посмотрел на женщину. − Откуда приехала? В гости, что ли? Не время нынче на Кавказе по гостям ездить …
– Из Башкирии я, – устало ответила женщина, поправляя платок. – За внуком приехала…
Из Башкирии? А мы из Челябинска. Земляки, значит. Что, внук не хочет служить? – поинтересовался мужчина.
Почему не хочет? В плен он попал… – выпалила Хаят-апай, разозлившись на милиционера.
– Не повезло парню… – как-то буднично сказал мужчина, присаживаясь рядом.
В это время подошел другой омоновец, неся в руках два стакана.
– Степаныч, в буфете только чай, – проинформировал он товарища. – Даже хлеба нет. Кусок мяса стоит тысячу рублей…
– Придется этим довольствоваться… – без энтузиазма подытожил омоновец, осторожно забирая у товарища стакан. – Фу ты, чай совсем никакой… разбавили холодной водой, что ли…
Хаят-апай посмотрела на них с сочувствием.
– Нехорошо голодать, – сказала она, открывая рюкзак. – Давайте я вас угощу…
Она разломила остаток курицы, достала хлеб, казылык (вяленая колбаса) … Мужчины переглянулись.
– Бабушка из Башкирии, наша соседка, – познакомил товарища старший омоновец. – Как-то неудобно вас объедать. Вам ведь еще…
– Ничего, не беспокойтесь… – перебила его женщина, – все равно продукты долго хранить невозможно. «Будет день, будет и еда», говорят у нас.
– Узнаю башкир, – радостно произнес уже ставший «своим» Степаныч. – У меня в Челябинске сосед родом из Башкирии, Гали его звать. Так он последним готов поделиться. Любит охотиться. Подстрелит зайца − обязательно угостит соседей…
– Вы не стесняйтесь, – засуетилась женщина, раскладывая на скамейке продукты. – Ешьте! Вы же мужчины, тем более на службе…
– Честно говоря, матушка, – признался обрадованный столь щедрому столу молодой милиционер, – уже четвертые сутки толком не ели. Отправить-то нас отправили, а денег не дали. Что взяли с собой, давно слопали. Эх, сейчас бы граммов сто для согрева… – мечтательно изрек он, отрезая колечко казылыка.
– Ничего, Володя, – успокоил его Степаныч. – Вернемся, даст Бог, домой, махнем ко мне на дачу, затопим баньку и примем на грудь по стаканчику напитка Людмилиного производства…
– Вы домой едете? – поинтересовалась Хаят-апай, поддерживая разговор.
– О-о-о… До дома нам еще далеко, – вздохнул Cтепаныч, – только разгрузились. Ждем своих, должны за нами приехать, уже вторые сутки тут торчим.
– Кстати, как вас величать? Меня зовут Валерий Степанович, а он Володя…
– Хаят-апай, – скромно ответила бабушка.
– Зачем «апайка», это же оскорбительно, наверное? – удивился Володя.
– Балда ты, Вовка, – засмеялся Валерий Степанович. – У башкир «апай» – это уважительное обращение к женщине, старшей по возрасту.
– Извините, не знал, – растерялся Володя. – Как же вы, Хаят-ап… апай, очутились здесь?
– У нее внук в плен попал, – ответил вместо нее старший омоновец. – Кстати, Хаят-апай, зачем же вы отправились в такой дальний и опасный путь? У него, у вашего внука, разве нет родителей?
По радио мужской голос сообщил о прибытии какого-то поезда. Когда стих голос диктора, женщина со вздохом ответила:
– Погибли его родители. Сын вез на «Запорожце» невестку и семидневного внука из роддома домой. Навстречу из-за поворота выскочил грузовик с пьяным водителем из соседней деревни. Сын погиб сразу. Когда я прибежала, невестка еще была жива, а внук спал на заднем сиденье в плетеной корзинке. Остался жив – ни одной царапинки, только вместе с корзиной соскользнул на пол. Это его и спасло. Невестка умерла на моих руках. Успела лишь сказать: «Мама, назови его Тагиром, вырасти, умоляю тебя, не отдавай в детдом». Ведь она сама была сиротой…
Воцарилась гробовая тишина. Было слышно, как храпит слева на скамейке какой-то офицер и хлопает входная дверь вокзала.
– Зачем же вы приехали? – Володя поставил стакан на пол. – Как вы в этой мясорубке найдете своего внука?
– Найду! – уверенно ответила Хаят-апай. – Мне бы только в Грозный попасть. Там живет женщина из нашей деревни, которая замужем за чеченцем. Найду ее, попрошу помочь.
Валерий Степанович нервно встал и наклонился к женщине.
– Уезжайте, Хаят-апай, домой! Вы не представляете, что творится в Грозном. Одни руины. И внука не найдете, и себя погубите…
– Эх, сынок, – покачала головой женщина, – я свое уже отжила, мне уже за семьдесят. Ничего я в этой жизни не боюсь… Я обещала невестке вырастить внука, женить, увидеть его детей… И я обязательно его найду!
В это время прибежал солдат в бушлате.
– Товарищ капитан, – обратился он к Валерию Степановичу. – бэтээры подошли, объявили погрузку.
– Хорошо, – кивнул он омоновцу, – сейчас будем.
Он подошел к Хаят-апай, приподнял и поцеловал ее в щеку. – Спасибо тебе, матушка, за хлеб-соль, – сказал он, крепко обнимая женщину. – Удачи! Даст Бог, найдете своего внука. Нам пора. Может, еще увидимся…
Он взял свой вещмешок, перекинул через плечо автомат и, не оглядываясь, направился к выходу, бросив на ходу: «Пошли, Князев!».
Володя проворно схватил ношу, виновато улыбнулся, кивнул головой и побежал за своим командиром, поправляя ремешок оружия.
Часа через два, уже под утро Хаят-апай тоже вышла на улицу. Было холодно, снова повалил мокрый снег…
«У нас, наверное, тоже прошел настоящий снег и стоит двадцатиградусный мороз, − подумала женщина, двигаясь по мокрому, грязному тротуару вдоль некрашеного, сломанного забора. – «Фатима, видимо, уже подоила корову, пропускает молоко через сепаратор…»
Мимо нее, разбрызгивая снег и грязь, с ревом проехали военные машины, полные людей в маскировочной одежде. Дрожала мелкой дрожью земля, с деревьев комками падал прилипший к сухим листьям снег. Вскоре оглохшая от шума моторов и задыхающаяся от запаха выхлопных газов Хаят-апай оказалась у здания комендатуры.
Пройти в комендатуру она не смогла. Уже на подступах к лестнице ее остановил военный.
– Ты куда, бабка? – развязно спросил он, направляя на нее дуло автомата. – Медленно сними рюкзак и положи на землю! Ух, как пахнет! Что несешь?
– Я к вашему начальнику, – не растерялась Хаят-апай, стягивая с плеча рюкзак. – Вот ему бумагу дали.
Подошли двое в военной форме.
– А чего ей надо? – рявкнул один из подошедших. Часовой отпрянул назад. – Покажи рюкзак! – Он взял бумажку, безразлично посмотрел и вернул ее женщине. – Подполковник Таранец отсюда отбыл, сегодня комендантом является полковник Хоменко. Ему сейчас не до тебя! – и повернулся к своему спутнику, который в это время, подобрав рюкзак старушки, уже по-хозяйски осматривал его содержимое.
– Что там?
– Да тут столько деликатесов! – воскликнул тот. – Мед, колбаса домашняя… – Он вытащил бутылку. – Это молоко?
– Кумыс, – недовольным голосом ответила Хаят-апай.
– Это что за хренотень? – удивился тот. – Кислушка, что ли? – Он достал нож и привычным движением открыл крышку бутылки. Втянул ноздрями запах. – Кислое молоко… Попьешь, товарищ прапорщик?
– Дай попробую, – он взял бутылку, поднес ко рту и не успел глотнуть, как все его лицо покрылось пеной, выбитой из бутылки.
Прапорщик вытер лицо платком и, не проронив ни слова, начал жадно пить содержимое бутылки.
– Вот это да! – крякнул он, выбрасывая пустую тару в кусты. – Зашибись после вчерашнего. Еще есть?
Молча, с ненавистью глядевшая на это безобразие женщина не выдержала:
– Я не поняла, вы защитники Родины или бандиты? – спросила она, стараясь казаться спокойной.
– Чего? – с угрозой выпрямился тот, который потрошил рюкзак. – Ты поговори у меня! Где твои документы? Из какого селения?
Хаят-апай достала из внутреннего кармана куртки паспорт и протянула прапорщику. Он несколько мгновений рассматривал документ, и лицо его вытянулось от удивления:
– Слышь, она не чеченка… Ты что, из Башкирии что ли, бабка? Зачем приехала?
– Бабки на базаре семечками торгуют. Я бабушка! Если бы ты прочитал бумагу, которую я тебе дала, ты бы понял, – с иронией проговорила Хаят-апай. – К внуку я приехала!
Прапорщик растерянно повертел в руках паспорт.
– И где же твой внук? Кто он такой?
Хаят-апай рассердилась, увидев, как второй засовывает в карман банку с медом.
– Тебе какое дело, кто он?! – закричала она в сердцах. – Генерал!
– Кто-о-о?
Воспользовавшись замешательством грабителей в погонах, она интуитивно взяла инициативу в свои руки. Повернулась к стоящему у ее рюкзака мужчине и отчеканила по-военному:
– Верни все на место! И мед не забудь!
Шум, поднятый Хаят-апай, привлек внимание двух офицеров, приближающихся к комендатуре.
– Отставить! – скомандовал один из них. – В чем дело? Доложите!
Мужчины в комуфляже встали по стойке «смирно».
– Проводим досмотр на предмет взрывчатки, товарищ полковник! – доложил один из них уверенным голосом.
– Кто такие? Почему нет знаков различия?
– Это не досмотр, а грабеж! – выпалила разгоряченная женщина. – Я же тебе сказала, положи мед в рюкзак! – закричала Хаят-апай, показывая офицерам на оттопыренные карманы грабителя.
– Отдай обратно! – с угрозой в голосе повторил спутник полковника. – Живо! Из какой части? Что за беспредел?
Затем произошло нечто невероятное: один из «проверяющих» повернулся к товарищу, достал из его кармана баночку меда, не торопясь поставил ее на землю, попутно что-то ему шепнул и… в мгновенье ока сиганул через кустарник. Второй последовал за ним, и оба скрылись за домом. Офицеры даже не успели отреагировать. Полковник попытался было крикнуть: «Стой!» и лихорадочно начал расстегивать кобуру пистолета, но, пока он шарил по ремню, грабителей и след простыл.
– Мерзавцы! – возмутился он. – Иван Григорьевич, – обратился он к спутнику, – попытайся узнать, кто они, из какой части…
– Слушаюсь! Нынче, Сергей Петрович, здесь проходит столько частей, что вряд ли найдем. Набирают в войска разную шваль…
Полковник промолчал, повернулся к женщине.
– Вы уж извините, мамаша, тут у нас кого только не встретишь.
Вдруг он, что-то вспомнив, повернулся к часовому, остановившему Хаят-апай.
– Кто были эти «вояки»?
– Не знаю, товарищ полковник. Когда я остановил эту женщину, они появились вон оттуда… – он показал рукой в сторону двухэтажного дома. – Я думал, они фээсбэшники, знаков различия не разглядел… Вижу их впервые…
Полковник перевел взгляд на старушку.
– Я вижу, гражданка, вы не из местных? Что вас сюда привело?
Хаят-апай торопливо начала рассказывать свою историю. Достала письмо председателя комитета защиты военнослужащих и их семей на имя коменданта города Назрани.
– Вам здесь никто не поможет, – устало заговорил Сергей Петрович, расстегивая ворот рубашки. – Бывшего коменданта убили четыре дня назад… Новый только приступил к обязанностям… В Грозный вам нельзя, убьют. Там идет война…
– Дайте мне пропуск, пожалуйста, я доберусь, – умоляюще посмотрела на полковника Хаят-апай. – Я должна вызволить внука!.
– Вы, мамаша, наверное, не понимаете. Сергей Петрович дело говорит, – вмешался в разговор спутник полковника. – Пропуска в Грозный не выдают. Туда посылают солдат воевать… Идите, езжайте обратно! И молите Бога, чтобы ваш внук остался жив…
– У меня есть немного денег… – женщина попыталась ухватиться за соломинку.
– Вот и хорошо, на обратную дорогу вам пригодятся, – подытожил разговор полковник и направился к комендатуре.
– Иди, мать, иди, – погладил ее по плечу второй военный, переходя на «ты». – Ты даже не представляешь, что тут происходит. Возвращайся в свою Башкирию! – И он поспешил за своим командиром.
Хаят-апай со слезами на глазах постояла минуту, собрала с земли свои вещи, уложила в рюкзак.
– Сынок, скажи, кто эти люди? – спросила она в отчаянии у часового.
– Не положено знать! – гаркнул он с важным видом. – Здесь не стойте, бабка, уходите…
– Я тебе не бабка, – огрызнулась Хаят-апай, надевая рюкзак на спину. – Я бабушка!
– Иди, иди, бабушка, нельзя тут посторонним! – смягчил тон служивый. – Потом оглянулся, посмотрел на дверь и полушепотом посоветовал:
– Иди, тетя, на автовокзал, там частники вмиг до Грозного довезут без пропуска. – Замолчал, снова посмотрел на дверь и продолжил скороговоркой: – Только садись с какой-нибудь пассажиркой, торгуйся, они много просят… – Затем еще раз оглянулся и нарочито строгим голосом крикнул:
