Язык, мышление, действительность

Поселившись в Хартфорде, Уорф вскоре стал все больше увлекаться проблемой взаимоотношения науки и религии. Похоже, на его миропонимании оставило глубокий след воспитание в духе методистско-епископальной церкви, принципы которой зачастую противоречили современным научным идеям. Он был настолько глубоко поглощен этим вопросом, что написал работу объемом 130 тыс. слов в жанре религиозно-философского романа. Рукопись была закончена в 1925 году; он предлагал ее нескольким издателям, но никто не согласился ее напечатать. Более краткий вариант, подготовленный примерно в это же время, был озаглавлен «Почему я отказался от эволюции». Выдающийся генетик, которому она была представлена для комментария, дал хороший отзыв, заметив, что, хотя рукопись на первый взгляд кажется творением чудака, ее глубина и проницательность замечательны. Впрочем, далее ученый последовательно опроверг все аргументы Уорфа.

Тем временем, продолжая много читать самой разной литературы, Уорф пришел к убеждению, что ключ к очевидному расхождению между библейской и научной космогониями может лежать в глубоком лингвистическом толковании Ветхого Завета. По этой причине в 1924 году он обратился к изучению древнееврейского языка.

Кого-то может удивить тот факт, что интерес Уорфа к лингвистике проистекал из интереса к религии. Читателю, возможно, попутно следует напомнить о крепкой связи, которая издавна существовала между языковедческими и религиозными начинаниями: вспомним филологический подвиг авторов Септуагинты, создание Вульфилой готского алфавита, с помощью которого он смог перевести Библию, изучение сотен неевропейских языков миссионерами в XVII и XVIII веках, а также тщательные научные исследования, проводимые современными лингвистами и этнографами. Уорф, впрочем, не интересовался никаким конкретным переводом Библии, по крайней мере, в обычном смысле: он всерьез верил, что фундаментальные человеческие и философские проблемы могут быть решены путем нового осмысления самого содержания Библии. Было ли это убеждение сформировано самостоятельно, нам неведомо. Но мы точно знаем, что где-то в 1924 году его внимание привлекла книга, которая могла бы подкрепить его убеждения и которая, во всяком случае, приблизила его к лингвистике. Он сам пишет об этом в не издававшейся до сих пор статье, которая публикуется в настоящем сборнике (см. «Языковая подоплека мышления в первобытных обществах»). Эта книга, плохо известная современным ученым, была написана французским драматургом, филологом и философом-мистиком начала XIX века Антуаном Фабром д’Оливе (1768–1825). Она называлась La langue hébraïque restituée («Воссоздание еврейского языка») и была издана в двух томах в Париже в 1815–1816 годах. Уорф, скорее всего, читал английский перевод этой редкой работы, опубликованный в 1921 году, поскольку в его примечаниях фигурирует имя переводчицы Наян Луизы Редфилд [25].

Согласно французскому Большому всеобщему словарю XIX века, Фабр д’Оливе умер avec le reputation d’un fou ou d’un visionnaire [26]. Будучи довольно заурядным драматургом, он в конце жизни предался масштабным филологическим изысканиям. В вышеупомянутой работе, посвященной древнееврейскому языку, он попытался показать, что скрытые смыслы Книги Бытия могут быть прояснены путем анализа структуры трехбуквенных корней. Каждая буква древнееврейского алфавита, по его мнению, содержала в себе внутреннее значение, например, буква Алеф была «знаком силы и устойчивости идей, единства и определяющего его принципа». Буква Йод была знаком «проявленности». Таким образом, неполный корень Алеф-Йод «обозначает, – писал Фабр д’Оливе, – центр, к которому стремится воля, место, где она закрепляется, область деятельности, в которой она действует». Придя к выводу, что буква Цаде обозначает «завершение», он заключил, что трехбуквенный корень Алеф – Йод[или Вав] – Цаде означает «всякое желание, стремящееся к свершению». Принцип корня-знака был применен ко всем разделам еврейской грамматики и к толкованию нескольких сотен еврейских корней. Все это предлагалось отчасти как языковедческое исследование, призванное осветить принципы языка (он утверждал, что был в затруднении, какой язык выбрать в качестве основы для своего проекта – китайский, санскрит или иврит), а отчасти как осуществление его чаяния раскрыть тайный смысл космогонии Моисея. Сделав таким образом перевод Книги Бытия, он утверждал, что получил «сам язык Моисея, истолкованный мною в согласии с его структурными принципами, которые я постарался развить до удовлетворительной степени».

Несмотря на сомнительность невероятных результатов Фабра д’Оливе, его книга, по-видимому, произвела сильное впечатление на Уорфа, который впоследствии охарактеризовал его как «одного из самых мощных языковедов-интеллектуалов в истории». Уорф утверждал, что, хотя толкование библейского текста, которое пытался осуществить Фабр д’Оливе, нельзя воспринимать всерьез, его корень-знак на самом деле был предвестием того, что сегодня называется фонемой. Уорфа интересовал сам метод Фабра д’Оливе. Например, приходя к своим «значениям» букв древнееврейского алфавита, Фабр д’Оливе систематически сравнивал и сопоставлял самые разные корни, в которых они встречались, подобно тому, как можно попытаться найти «значение» буквы m в английском языке, выявив общее значение во всех наших словах, начинающихся на M. Мы можем допустить, что Фабр д’Оливе мог найти общий элемент даже в таких противоположных словах, как «мать» и «мерзавец»! Есть пределы, до которых можно дойти, и Фабр д’Оливе их переступил; тем не менее такая методика выделения изолятов по своей сути аналогична процедурам современной лингвистики по выделению фонем и морфем. Впрочем, как мы убедимся, методы Уорфа в некоторых областях его работы окажутся тесно связаны с подходами Фабра д’Оливе. Об этом свидетельствуют его ранние попытки прочесть иероглифы майя, а также некоторые из его неопубликованных работ по структуре ацтекского языка. Другой и, возможно, более глубокий способ, которым его методы напоминали методы Фабра д’Оливе, представлен в его смелом и проницательном поиске внутренних смыслов. Как Фабр д’Оливе доводил воображение до предела в поисках глубинного смысла древнееврейского корня, так и Уорф упорно боролся за то, чтобы извлечь из голого лингвистического факта его предельный смысл.

Открытие работы Фабра д’Оливе стимулировало Уорфа к более глубокому и подробному изучению вопросов языка. Он пользовался богатыми фондами Научно-исследовательской библиотеки Уоткинсона в Хартфорде, основанной в 1857 году по завещанию богатого хартфордского коммерсанта английского происхождения, который хотел, чтобы в городе была общая справочная библиотека. Она размещалась в верхней части мощного здания, известного как «Уодсворт Атенеум», в котором также находились Хартфордская публичная библиотека и фонды Исторического общества штата Коннектикут [27]. Уорф имел привычку бывать в библиотеке после окончания рабочего дня: исключительная тишина и запах книг располагали к глубокой сосредоточенности. Первым директором библиотеки Уоткинсона был Джеймс Хаммонд Трамбулл, занимавшийся, помимо прочего, изучением истории американских индейцев. За время работы в библиотеке с 1863 по 1893 год Трамбулл собрал такие коллекции по этнологии, фольклору и языку американских индейцев, которая могла бы посоревноваться с крупной университетской библиотекой. Именно это собрание пробудило интерес Уорфа к мексиканским древностям и преданиям, особенно к языку ацтеков (науатль) и позднее к иероглифам майя. Возможно, однажды он случайно наткнулся на описание языка науатль, и оно напомнило ему о тех идеях, которые он нашел в книге Фабра д’Оливе. Как бы то ни было, Уорф начал изучать ацтекский язык в 1926 году, а серьезно работать над языком майя он начал, вероятно, только в 1928 году. Он работал не только в Библиотеке Уоткинсона, но и во всех библиотеках, которые мог посетить во время своих многочисленных командировок за пределы Хартфорда. Он быстро продвигался вперед в своих начинаниях и вступил в переписку с различными учеными в области мексиканской археологии и лингвистики, включая Герберта Дж. Спиндена из Бруклинского музея и Альфреда М. Тоззера из Гарвардского университета. По предложению д-ра Спиндена он предпринял попытку сделать перевод одной из страниц старинного мексиканского манускрипта, фоторепродукция которого хранилась в Музее Пибоди Гарвардского университета. Результатом стал доклад, прочитанный на XXIII Международном конгрессе американистов в сентябре 1928 года, и первая научная публикация «Ацтекский рассказ о периоде упадка тольтеков» (1928). В них виден интерес Уорфа к истории и хронологии тольтеков, а также гордость лингвиста, сумевшего заставить капризное ацтекское слово «выдать свой секрет», как выразился сам Уорф. Доклад, прочитанный на конгрессе, привлек большое внимание к молодому страховому агенту, которого в газетных репортажах чествовали за то, что он «раскрыл тайны», которые «ставили в тупик» других ученых. Примерно в это же время был завершен еще один перевод с ацтекского языка, опубликованный в 1929 году под заглавием «Правление Уэмака».

Однако эти работы стали лишь первыми и легкими плодами того периода обучения, когда Уорф также углублялся и в сравнительное языкознание, предположительно без какого-либо наставничества. Исключением были беседы с такими людьми, как Спинден и Тоззер, и, кроме того, с Д. Олденом Мейсоном из Пенсильванского университета, с которым он познакомился во время посещения первого Лингвистического института, организованного летом 1928 года. На Международном конгрессе американистов Уорф кроме доклада по истории тольтеков прочитал еще один. Он привлек гораздо меньше внимания, но был ближе к его подлинным интересам. Озаглавленный просто «Изучение языка ацтеков», он содержал утверждение о том, что ацтекский является так называемым олигосинтетическим языком (термин, введенный Уорфом), т. е. все его слова построены из относительно небольшого числа элементов, возможно, до пятидесяти, основных монослоговых корней, «каждый из которых передает общее понятие, допускающее самые разные модуляции без потери основного смысла» (так записано в опубликованном реферате доклада). Когда он проверил, проявятся ли те же корни, которые он обнаружил в ацтекском языке, в языках, родственных ацтекскому, результаты были замечательны. В конце 1928 года работа по изучению родственных связей между тепекано, пиманскими и ацтекскими языками показалась Тоззеру и Спиндену настолько многообещающей, что они посоветовали ему обратиться за научной стипендией в Совет по исследованиям в области социальных наук, чтобы иметь возможность получать необходимые материалы и работать более углубленно. В ответ на это Уорф предложил использовать стипендию для поездки в Мексику с целью поиска старых ацтекских рукописей для Библиотеки Уоткинсона, один из попечителей которой выразил желание пополнить свою коллекцию ацтекских материалов. Однако Тоззер высказал мнение, что если он хочет поехать в Мексику, то ему лучше изучить современный язык науатль, и Уорф с готовностью согласился. В письме Мейсону от 6 декабря 1928 года Уорф писал о стипендии, на которую претендовал: «Вопрос в том, получу ли я ее, поскольку эти стипендии предназначены для людей со степенью доктора философии, и хотя иногда делаются исключения, они редки, ибо требуются очень хорошие рекомендации». К заявке в Совет по исследованиям в области социальных наук прилагалось, во‑первых, общее изложение его научных планов, а во‑вторых, почти готовая статья «Заметки об олигосинтетическом сравнении науатля и пиманского в связи с тепекано». В первом из этих документов Уорф проявил себя как явный визионер, но, возможно, он счел его содержание необходимым для того, чтобы заинтересовать комиссию, рассматривавшую его заявление на получение стипендии:

С помощью данной стипендии я планирую, по возможности, выполнить и опубликовать достаточное количество работ по мексиканской лингвистике, чтобы сделать принцип олигосинтеза актуальной темой и заинтересовать других исследователей базовым субстратом языка, к которому он относится.

Затем, получив таким образом известность в ученых кругах, я буду стремиться вызвать интерес к явлению, которое я называю бинарной группировкой в древнееврейском и семитских языках. Я, конечно, продолжаю работать над этим и буду продолжать привлекать внимание исследователей семитских языков.

После того как бинарная группировка также станет актуальной темой, я начну объединять этот принцип с принципом олигосинтеза и, тем самым, выйду на еще более глубокий уровень.

Следующим шагом будет использование этих принципов для разработки примитивной основы всего речевого поведения. Это будет равносильно закладке фундамента новой науки, и, хотя оно находится в некотором отдаленном будущем, я чувствую, что просматривается вполне отчетливо. Еще дальше – возможные приложения такой науки для восстановления возможного первоначального общечеловеческого языка или для совершенствования естественного языка, созданного на основе первоначального психологического значения звуков, возможно, будущей общей речи, в которую могут быть ассимилированы все наши разнообразные языки, или, говоря иначе, к понятиям которой они все могут быть сведены. В настоящее время это может показаться визионерством, но это не более замечательно, чем то, что уже было сделано наукой в других областях, когда она овладела надежными путеводными принципами, и я считаю, что моя работа направлена на раскрытие таких принципов. А с окончательным развитием этих исследований придет и проявление более глубокого психологического, символического и философского смысла, заложенного в космологии Библии – отправной точке и источнике этих исследований.

Более подробно понятие олигосинтеза раскрывается в первых абзацах второго документа, сопровождавшего стипендиальное заявление Уорфа:

Олигосинтезом мы предлагаем называть такой тип языковой структуры, при которой весь или почти весь словарный запас может быть сведен к очень небольшому числу корней или значимых элементов, независимо от того, следует ли рассматривать эти корни или элементы как изначальные, возникшие до появления языка в том виде, в каком мы его знаем, или как никогда не имевшие самостоятельного существования, а лишь подразумевающиеся в качестве частей в словах, которые всегда были нерасчлененными целыми.

Подобная структура была распознана автором в мексиканском языке науатль, после чего им был предложен термин олигосинтез. <…> Вкратце выводы сводятся к тому, что почти вся, а возможно, и вполне вся известная в настоящее время исконная лексика языка науатль образовалась в результате разнообразного сочетания и разнообразного семантического развития не более чем тридцати пяти корней, которые автор предпочитает называть «элементами», причем каждый из этих элементов обозначает некую общую идею, включая нечто из окружающего поля смежных идей, в которое эта центральная идея незаметно перетекает. Эти тридцать пять элементов (теперь уже начинает казаться маловероятным, что их число увеличится) были получены путем обширного анализа основ и перечислены… в приложении к настоящей статье. Они объясняют значение тысяч слов на языке науатль, в том числе большого количества слов, описанных недавно, которые имели то значение, которое следовало бы ожидать от их элементов. Более того, для меня становится все более очевидным, что эти элементы следует рассматривать как оригинальные корни, исконные для современного языка, и мое прежнее мнение о том, что они могут быть результатом ассимилятивной обратной трансформации, становится все менее и менее убедительным. Очевидно, что здесь мы имеем структуру, точечное соответствие между путем мысли и последовательностью действий губ, языка и гортани (т. е. произнесения согласных и гласных), которое может иметь большое лингвистическое, глоттогоническое и психологическое значение.

Бинарная группировка относится к принципу, который, по мнению Уорфа, заложен в структуре корней древнееврейского языка, о чем можно судить по следующей цитате из неопубликованной рукописи: «Бинарная группа – это группа семитских корней, имеющих общую последовательность из двух согласных, содержащая все корни с такой последовательностью в одном языке и относящая эти корни, за редким исключением, к нескольким определенным видам значений».

Приведенные цитаты представляют особый интерес, если рассматривать их в свете раннего увлечения Уорфа Фабром д’Оливе. К этому следует добавить, что Уорф начал распространять применение олигосинтетического принципа на свою первую работу с языком майя, по поводу которой он в декабре 1929 году прочитал доклад в Лингвистическом обществе Америки (членом которого он только что стал) «Ряды основ в языке майя». В аннотации к этому докладу, представленной программному комитету Лингвистического общества, Уорф указывает, что большинство основ майя, начинающихся с QE-, имеют значение «поворот». Далее он пишет следующее: «Так и другие серии, например QI-, излучать, светиться, гореть, рассеиваться; QO-, QU-, внутрь; BI-, двигаться; TA-, соединять; TZA-, сходиться или сводить воедино; MA-, проходить». Иными словами, «идеи следуют за фонетикой».

Дождавшись положительного ответа от Совета по исследованиям в области социальных наук, Уорф приступил к подготовке поездки в Мексику. Он получил несколько недель отпуска и в январе 1930 года вместе с супругой и тещей отправился в Мехико. По пути он провел несколько дней, занимаясь исследованиями в библиотеке кафедры среднеамериканских исследований Тулейнского университета в Луизиане. По прибытии в Мехико он обратился за помощью к нескольким мексиканским специалистам по ацтекам, в частности к профессору Мариано Рохасу из Национального музея Мексики. Отчасти с их помощью он получил нескольких прекрасных информантов, говорящих на ацтекском языке, который, как считалось, настолько близко, насколько можно было ожидать за прошедшие века, был близок к классическому диалекту ацтекского языка, на котором говорили в Теночтитлане (ныне Мехико) во времена Монтесумы. Эти люди жили в пригороде Мехико, известном как Мильпа-Альта, и именно их диалект стал предметом подробного лингвистического анализа, опубликованного посмертно в 1946 году в книге Хойджера «Лингвистические структуры коренной Америки». Тем временем Уорф исследовал мексиканскую сельскую местность в поисках археологических материалов. В разрушенном храме в предгорьях над деревней Тепоцтлан, где он проводил лингвистические исследования, он, видимо совершенно случайно, наткнулся на группу скульптурных фигур, которые ранее не привлекали внимания ученых. Его острая наблюдательность и близкое знакомство с графикой ацтеков и майя позволили ему практически сразу понять, что эти фигуры отклоняются от обычных форм дневных знаков ацтекского календаря и имеют определенное сходство с иероглифами майя. Это открытие «определенного, ясно выраженного соответствия между иероглифами науатля и ранних майя», как считал Уорф, легло в основу одной из статей, перепечатанных в настоящем сборнике, «Надпись, сочетающая дневные знаки мексиканцев и майя». Она является прекрасным примером методов работы Уорфа, а также его самой ранней публикацией в этой области.

В течение нескольких лет после возвращения из Мексики Уорф занимался обработкой данных, накопленных за время пребывания там. Необходимо было не только сделать наброски лингвистического анализа языка науатль Мильпа-Альта, но и проследить за судьбой открытий дневных знаков мексиканцев и майя, которые подтвердили или изменили некоторые из его ранних догадок. В это время выходят статьи, посвященные иероглифам майя: сначала монография «Фонетическое значение некоторых знаков в письме майя» (1933), изданная гарвардским Музеем Пибоди, а затем статья «Письмо майя и его расшифровка» (1935). В более ранней публикации, к подготовке которой его побудил профессор Гарварда Тоззер, Уорф подробно и доказательно излагает тезис о том, что письмо майя хотя бы отчасти является фонетическим, и предлагает образец перевода простого текста майя из одного из кодексов. Поскольку гипотеза о фонетическом характере письма майя была практически отвергнута исследователями майя как минимум за полвека до этого, материалы Уорфа должны были произвести сильное впечатление. Более поздняя публикация «Письменность майя и ее расшифровка» стала ответом на критику, опубликованную Ричардом К.Э. Лонгом в журнале «Исследования майя». Помимо того, что Уорф не согласился со многими нюансами, высказанными г-ном Лонгом, он попытался объяснить, почему считает подход Лонга в корне ошибочным, а также предложил еще один образец перевода текста майя. Кроме того, в этой статье он упомянул, что работает над рукописью «Первые шаги в дешифровке письменности майя», которую надеется в скором времени опубликовать. Эта рукопись, найденная среди бумаг Уорфа, так и осталась незаконченной и неопубликованной.

До поездки в Мексику Уорф, по-видимому, практически не общался ни лично, ни письменно ни с кем из тех, кто впоследствии станет его близкими коллегами в сфере лингвистики. Он общался в основном с группой специалистов по мексиканской археологии, ни один из которых не был достаточно квалифицирован в области общего языкознания и не занимался им. В связи с этим компетентность, которой Уорф достиг в области общего языкознания и лингвистических полевых методов, основываясь исключительно на собственных изысканиях, была поразительной. Тем не менее его талант мог бы так и не раскрыться, если бы не знакомство с Эдвардом Сепиром (1884–1939), выдающимся специалистом не только по языкам американских индейцев, но и по общей науке о языке. Уорф, разумеется, был знаком с работами Сепира и, несомненно, с большим интересом прочитал его книгу «Язык» (Нью-Йорк, 1921) [28]. Впервые он встретился с Сепиром на Международном конгрессе американистов в сентябре 1928 года, а затем беседовал с ним на последующих заседаниях научных обществ в 1929 и 1930 годах. Однако ему не удавалось установить тесный контакт до осени 1931 года, когда Сепир приехал из Чикагского университета, получив место профессора антропологии в Йельском университете и начав также преподавать лингвистику. Уорф не терял времени и записался на первый курс Сепира в Йеле по лингвистике американских индейцев. Среди бумаг Уорфа можно найти рукопись «Структура языков атабасков» – курсовую работу, которую Сепир оценил на отлично и очень хвалил. Хотя Уорф номинально был зачислен на программу, ведущую к получению докторской степени, он никогда не стремился получить какую-либо ученую степень: обучение он продолжал ради чисто интеллектуальных устремлений. Результаты первых формальных исследований в области лингвистики были очевидны и наглядны. Его ранний интерес к олигосинтезу, бинарной группировке и другим необычным лингвистическим теориям стал более умеренным, по крайней мере, в той мере, в какой он был вынужден рассматривать их в свете опыта таких людей, как Сепир (я не смог найти упоминания об идее олигосинтеза как таковой ни в одной из работ Уорфа после 1931 года). Что еще более важно, Уорф оказался в тесном контакте с наиболее передовыми на тот момент лингвистическими теориями и методиками, а также с теми проблемами, решение которых в настоящее время считалось наиболее важным. Наконец, обучение в Йельском университете позволило ему вступить в контакт с небольшой, но увлеченной группой учеников Сепира, среди которых были Моррис Сводеш, Стэнли Ньюман, Джордж Трейгер, Чарльз Вёгелин, Мэри Хаас и Уолтер Дайк, внесшие впоследствии значительный вклад в лингвистику и антропологию. В 1937–1938 годах Уорф сам начинает читать лекции по антропологии в Йельском университете.

Таким образом, общение Уорфа с Сепиром укрепило стремление первого к дальнейшему изучению языков американских индейцев. В монографии об иероглифах майя, опубликованной в 1933 году, мы видим, что Уорф приписывает Сепиру некоторые предположения об интерпретации нулевого знака. Однако Сепир, вероятно, оказал большее влияние на Уорфа, побудив его углубиться в изучение юто-ацтекских языков (большой группы языков, родство которых было установлено Сепиром), в частности, заняться языком хопи, дальним родственником ацтекского. В декабре 1932 года Уорф прочитал доклад «Особенности юто-ацтекских языков» на заседании Лингвистического общества Америки в Нью-Хейвене. Его дальнейшая работа по юто-ацтекским языкам (если не считать работ по хопи) представлена рецензией 1935 года на книгу Крёбера «Юто-ацтекские языки Мексики» и несколькими статьями: «Сравнительное изучение юто-ацтекских языков» (1935), «Происхождение ацтекского TL» (1937) и (совместно с Трейгером) «Взаимоотношения юто-ацтекских и таноанских языков» (1937). В этих статьях Уорф выделил надсемейство, которое он предложил назвать макропенутийским и включить в него следующие языки: пенутийские, юто-ацтекские, майя и михе-соке-уаве. Позже он использовал эту схему при подготовке пересмотра классификации языков американских индейцев, предложенной Сепиром.