Иван Крылов – Superstar. Феномен русского баснописца

В данном случае Греч и Булгарин адресовались к Бенкендорфу в расчете на то, что III отделение просто санкционирует задуманный ими праздник, не вмешиваясь в его организацию и содержание. Им представлялось корпоративное торжество, аналогичное «докторским» юбилеям, – следующий после новоселья Смирдина шаг в становлении самостоятельного «сословия литераторов». Но не тут-то было.

По-видимому, 23 января Бенкендорф доложил о необычной инициативе Николаю I. Во всяком случае, этим числом датирована докладная записка, подготовленная в III отделении. Приведем ее полностью.

3‑го февраля текущего 1838 года совершается семидесятилетие жизни знаменитого нашего баснописца Ивана Андреевича Крылова и пятидесятилетие трудов его литературных, посвященных водворению нравственности, благих начал семейственной и гражданской жизни. В течение пятидесяти лет осчастливленный постоянным расположением монархов и всего августейшего императорского дома, осыпанный всеми знаками истинного уважения и благодарности от русской публики, знаменитый писатель испытал все роды славы, столь справедливо заслуженной; остается увенчать путь полезных трудов баснописца торжественным изъявлением общего уважения и благодарности от лица занимающихся литературою, искусствами и художествами, для которых И. А. Крылов оказал истинно полезные и важные услуги. Да позволено им будет по примеру врачей, торжествовавших юбилей маститых своих собратов, поднести знаменитому баснописцу золотую медаль с приличными аллегорическими изображениями литературных его подвигов, надписями и портретом его; серебряную вазу с означением числа и случая и эти знаки душевного уважения и признательности литераторов и художников для большей торжественности поднести за особым обеденным столом в день рождения И. А. Крылова 3‑го февраля 1838 в присутствии приглашенных важнейших государственных сановников, литераторов и художников.

Для устройства сего торжества предполагается создать комитет из действительного тайного советника А. Н. Оленина, тайного советника С. С. Уварова, графа М. Ю. Виельгорского, В. А. Жуковского, П. А. Плетнева, П. А. Вяземского, графа Ф. П. Толстого, К. П. Брюллова, М. И. Глинка [sic!], Н. И. Греча и Д. И. Языкова477.

Здесь прежде всего обращает на себя внимание дата намеченного торжества – 3 февраля. Инициаторам юбилея, в особенности Гречу как автору первой биобиблиографической заметки о баснописце478, без сомнения, было хорошо известно, что днем рождения Крылова считается 2 февраля. Однако во всех бумагах из дела III отделения фигурирует 3 февраля. Возможно, это была ошибка, по недосмотру кочевавшая из документа в документ; возможно, дату осознанно пытались перенести479. Как бы то ни было, в итоге праздник состоялся именно 2 февраля, как планировалось еще Карлгофами.

Докладная записка отражает и план юбилея в том виде, в каком он вышел из рук Греча и его приятелей, и изменения, внесенные в III отделении. Только там могла возникнуть идея привлечения к участию в празднестве «важнейших государственных сановников». Тем самым ему придавалась отчетливо официозная окраска; по сути, он превращался в государственное чествование «огосударствленного» баснописца.

На это указывают и перемены в составе комитета, куда были дополнительно включены лица, представлявшие «профильные» ведомства, а именно Уваров (министр народного просвещения), Толстой (вице-президент Академии художеств и известный медальер, автор работ, посвященных победам русского оружия), Языков (непременный секретарь Российской академии, в связи с тяжелой болезнью президента А. С. Шишкова исполнявший представительские функции). Помимо них, в комитет были введены: Глинка (как корифей русской музыки), Плетнев, занимавший кафедру отечественной словесности Санкт-Петербургского университета, и Вяземский, сочетавший с литературной известностью высокий чин и должностное положение (статский советник, вице-директор Департамента внешней торговли Министерства финансов). Вспомнив о том, что еще один член комитета, Брюллов, обладал в русской живописи тем же статусом, что Глинка в музыке, констатируем, что готовился не просто праздник, а триумф национального значения.

При этом бросаются в глаза признаки неопытности организаторов. За полторы недели до намеченного торжества они заявляют о желании по примеру врачей поднести юбиляру именную медаль и вазу, хотя не только не существовало самих этих предметов, но и сбор средств, необходимых для их изготовления, не начинался, а разрешение на соответствующую подписку не испрашивалось.

24 января, на следующий день после доклада императору, Бенкендорф подготовил письмо, которым уведомлял о происходящем Уварова:

Милостивый государь Сергей Семенович!

Дошло до сведения государя императора, что общество здешних литераторов и художников по случаю совершения 3‑го будущего февраля семидесятилетия знаменитому нашему баснописцу Крылову и пятидесятилетия литературным его трудам намеревается праздновать сей день и за особенным обеденным столом, к которому будут приглашены знатнейшие государственные сановники, поднести ему золотую медаль и серебряную вазу.

Его императорское величество, совершенно одобряя таковое изъявление уважения и благодарности сему знаменитому писателю и желая равномерно оказать ему знак всемилостивейшего своего внимания, повелел мне сообщить вашему превосходительству, дабы вы представили его величеству о награждении г. Крылова к означенному дню орденом.

Сим, исполняя высочайшую волю, имею честь быть с совершенным почтением и преданностию <…>

гр. Бенкендорф480.

Глава III отделения недвусмысленно, хотя и в корректной форме дает понять, что именно он обладает прерогативой обсуждать с государем важные вопросы, касающиеся литераторов и литературы. Самому же Уварову достается роль исполнителя высочайшего распоряжения, которое и «спускается» ему через Бенкендорфа. При этом выражение «дошло до сведения государя императора» содержит намек на то, что министр народного просвещения не исполняет должным образом свои обязанности, вследствие чего о патриотической инициативе, возникшей в подведомственной ему сфере, вынужден докладывать глава III отделения. Все эти колкости должны рассматриваться в контексте длительного и острого соперничества между Бенкендорфом и Уваровым481.

Письмо, без сомнения, взбесило министра. Уклониться от реализации плана, уже получившего высочайшее одобрение, он не мог, однако, не пожелав смириться с отведенной ему чисто технической ролью, незамедлительно предпринял усилия для того, чтобы взять процесс подготовки юбилея под свой контроль.

Сохранив официозно-патриотический характер празднества, приданный III отделением, Уваров изменил состав комитета. Прежде всего он мстительно вычеркнул оттуда Греча, явно считая его виновником своего унижения. Далее, стремясь создать такой комитет, который за оставшуюся неделю сумеет справиться с массой задач, он избавился от бесполезных, сугубо декоративных фигур и добавил тех, от кого можно было ожидать активных действий. В состав «уваровского» комитета по подготовке юбилея вошли Оленин, В. Ф. Одоевский, Вяземский и Плетнев; им активно помогали Жуковский и Виельгорский. Кроме того, Уваров официально назначил в комитет Карлгофа, который на днях должен был занять при министре должность чиновника для особых поручений.

Новый состав организаторов сразу принялся за работу, и это придало Уварову уверенности. 27 января он направляет Бенкендорфу весьма язвительное письмо:

Милостивый государь граф Александр Христофорович.

На отношение вашего сиятельства от 25‑го сего генваря № 285 о праздновании пятидесятилетнего литературного юбилея почтенного нашего Крылова имею честь вас, милостивый государь, уведомить, что по взятым мною справкам открывается, что мысль об этом празднестве родилась на частном обеде у полковника Карлгофа, где г. Кукольник предложил обратить этот день в торжественное собрание здешних литераторов, но что никаких распоряжений к сему не было сделано; еще менее имеется в виду серебряная ваза и золотая медаль, о которых упоминается в отношении вашего сиятельства, и что наконец, сколько я мог узнать, 3 февраля есть просто день рождения Крылова, а не пятидесятилетний его литературный юбилей.

Не желая, однако же, чтобы высокая и благодетельная мысль государя императора, изъявляющего таким образом свое особое покровительство российской словесности, могла быть оставленною без исполнения, я, с своей стороны, принимаю ныне надлежащие меры к тому, чтоб по подписке дан был обед Крылову 3‑го февраля в зале Благородного собрания.

О всех сих обстоятельствах будет мною доведено до сведения его императорского величества. Считаю между тем долгом предуведомить о сем и ваше сиятельство482.

Отныне, подчеркивает Уваров, он будет действовать самостоятельно, не нуждаясь в помощи шефа жандармов.

К этому моменту была окончательно сформирована и официозная концепция юбилея Крылова как торжественной демонстрации «особого покровительства российской словесности», оказываемого верховной властью. Отсвет этого «особого покровительства», что немаловажно, падал и на самого Уварова как министра народного просвещения. Со своей стороны, он постарался елико возможно акцентировать свою роль посредника между литературой и властью. За считаные дни, остававшиеся до праздника, он успел составить рескрипт о награждении Крылова орденом св. Станислава 2‑й степени, продумать порядок его торжественного вручения, при содействии статс-секретаря А. С. Танеева получить подпись императора на грамоте с текстом рескрипта и, наконец, взять из Капитула сами орденские знаки483.

29 января одновременно с грамотой Уваров подал Николаю I всеподданнейшую записку, в которой выдвигал свою версию событий, сильно отличающуюся от изложенной Бенкендорфом. Из этого документа государь должен был узнать, что шеф жандармов в силу небрежности и некомпетентности вовлек его в сомнительное предприятие, однако благодаря его, Уварова, вмешательству ситуация будет спасена.

Граф Бенкендорф сообщил мне высочайшее Вашего Императорского Величества повеление о представлении статского советника Крылова к знаку отличия к 3‑му будущего февраля, в который день совершится его пятидесятилетний литературный юбилей.

По собранным мною сведениям, оказывается, что мысль о праздновании Крылова [sic!] родилась частно между некоторыми литераторами, но что к сему досель никаких мер не было принято, что, сколько я мог узнать, ни вазы серебряной, ниже медали золотой никем к этому дню не заготовлено, и что наконец 2‑го февраля (не 3-го) минет Крылову 70 лет, а первому его напечатанному произведению 52 года.

Получив 25‑го сего месяца высочайшее повеление чрез графа Бенкендорфа, я озаботился устроить обед, который будет дан 2‑го февраля Крылову по подписке в зале Благородного собрания. Распорядителями назначены под председательством действительного тайного советника Оленина князь Вяземский, князь Одоевский, действительные статские советники: Плетнев и Карлгоф.

Статский советник Крылов имеет орден св. Владимира 3‑й степени. В порядке постепенности ему следует орден св. Станислава 2‑й степени.

Вследствие сего, поднося Вашему Величеству проект грамоты на сказанный орден, имею счастие присовокупить, что в случае утверждения оной я считал бы, с своей стороны, распорядиться так, что, приняв участие в обеденном столе, коим полагается почтить нашего знаменитого поэта, в самое время собрания лично вручить ему от имени Вашего Величества знаки орденские и грамоту. Я смею думать, что этим лестным и неожиданным знаком Монаршего внимания довершится радость почтенного старца и возвысится его торжество.

На грамоте полагаю выставить число 2‑е февраля, всеподданнейше испрашивая на все это всемилостивейшее разрешение Вашего Императорского Величества484.

Николай наложил на уваровскую записку короткую резолюцию «Согласен», и с этого момента подготовка к празднованию невиданного юбилея вступила в финальную, самую напряженную стадию. Однако ни суета, ни ответственность, ни пристальное внимание начальства не могли заставить членов комитета забыть о том, что 29 января – особый день. Вяземский писал об этом А. Я. Булгакову:

Сегодня годовщина смерти Пушкина. Мы сейчас от панихиды, и бедный отец его был с нами. Между тем сегодня день рождения Жуковского, который нездоров. Между тем ко 2‑му февраля готовим пиршество Крылову для празднования рождения его и совершившегося пятидесятилетия его литературного поприща. Государь также заочно участвует в этом празднестве. Бездна хлопот нам, учредителям. Поздно схватились за дело, а нужно, чтобы поспело.

Вот наша радость и горе, смерть и жизнь сливаются в одну струю, и все уплывает, и все мы уплывем. Обнимаю485.

О том, какую деятельность развил в это время комитет, вспоминала Е. А. Карлгоф:

Господа эти каждый день собирались у Оленина; князь Одоевский и мой муж приняли на себя все хлопоты и находились целые дни в разъездах. Я принимала живое участие во всех этих приготовлениях, помогала уговариваться с поваром, с кондитером, сообща сочиняли меню обеда. Разумеется, была стерляжья уха под именем Демьяновой Ухи и все, что можно было придумать тонкого, роскошного и вместе соответствующего гастрономическим вкусам Крылова486.

Из сохранившейся переписки и других бумаг членов комитета487 следует, что они распределили между собой сферы ответственности. Так, Оленин принял на себя составление общего сценария торжества; в его доме происходили совещания комитета и обсуждались тексты речей. Одоевский договаривался с капельмейстером Гвардейского корпуса Ф. Б. Гаазе об исполнении военным духовым оркестром и «певчими» подобранных им музыкальных отрывков488, занимался поиском нот и отвечал за печатание необходимых материалов в Гуттенберговой типографии, содержателем которой был его свояк Б. А. Враский. Вяземский и Виельгорский сочиняли приветственные куплеты – первый слова, второй музыку. Меню обеда оформил Брюллов, но, вероятнее всего, не Карл, а его брат Александр – архитектор, художник и книжный иллюстратор, автор виньетки к альманаху «Новоселье»489.

Ил. 20. Меню юбилейного обеда. Виньетка А. П. Брюллова (?). 1838.

Ил. 21. Крылов на рисунке А. П. Брюллова, изображающем обед в лавке Смирдина. 1832. Фрагмент; см. ил. 17.

Ил. 22. Крылов, опирающийся на льва. Фрагмент меню.

Комитет, судя по всему, не испытывал денежных затруднений. «Что до расходов – мы не скупимся», – заверял Одоевский Гаазе 1 февраля, настаивая на еще одной репетиции непосредственно в день праздника490. Вероятнее всего, некоторая экстренная сумма была выделена Уваровым и распоряжался ею Карлгоф как чиновник особых поручений.

При этом важнейшей задачей членов комитета было распространение билетов, чем занимались в особенности Одоевский491 и Жуковский. «Билет на праздник стоил, помнится мне, 30 рублей ассигнациями, но желавших было так много, что невозможно было всех удовлетворить. Число билетов было ограничено и предоставлено преимущественно литераторам и артистам», – писала Е. А. Карлгоф492.

Истинные же авторы идеи юбилея в это время пребывали в полной растерянности. По словам Греча, когда Кукольник узнал (очевидно, от знакомых в III отделении), что их инициатива одобрена государем, они со дня на день ожидали соответствующего официального уведомления. Но вместо этого обнаружили, что их замысел присвоен Уваровым, а подготовкой юбилея Крылова вовсю занимаются другие люди.

7

Праздник 2 февраля 1838 года: гости, речи и лавровые венки

Как вспоминала Е. А. Карлгоф, организовать крыловский юбилей «успели в четыре дня»493. Из-за спешки многое делалось на живую нитку, в отличие от тщательно подготовленных праздников в честь медиков. Так, вместо неторопливого сбора средств в разных городах, который позволил бы аккумулировать значительную сумму494, подписные листы были разосланы «ко всем литераторам, находящимся в Петербурге», лишь за несколько дней до праздника495. Сколько денег было собрано таким образом, неизвестно496, но ни о дорогой вазе, ни о медали не могло быть и речи.

В то же время юбилей Крылова разительно отличался от предшествующих праздников такого рода тем, что организаторы составили и ко дню праздника напечатали брошюру – «Приветствия, говоренные Ивану Андреевичу Крылову в день его рождения и совершившегося пятидесятилетия его литературной деятельности, на обеде 2 февраля 1838 года в зале Благородного Собрания». Само по себе издание подобных книжечек было принято в практике юбилеев, но обычно они выходили post factum и содержали описание уже состоявшихся праздников. Брошюра же, посвященная юбилею Крылова, получила цензурное разрешение непосредственно в день торжества; таким образом, включенные в нее полные тексты приветствий были разрешены к печати еще до произнесения497.

Гости, видимо, получали по экземпляру этой брошюры, где, помимо текстов основных речей и тостов, содержался общий сценарий праздника, а также перечень музыкальных произведений, которые должны были его сопровождать498. Оленин в шутку называл брошюру «нашим libretto»499 за сходство с летучими листками, предназначенными для зрителей и участников театрализованных увеселений.

Уникальной особенностью этого издания, отличающей его от других подобных брошюр, стало отсутствие в нем биографии юбиляра. Зато участники обеда находили у своих приборов изящное меню с виньеткой, включающей портрет баснописца в окружении зверей и птиц – персонажей его сочинений. Это курьезное замещение неслучайно: в глазах современников легендарный аппетит баснописца был одной из его визитных карточек. Характерно, что обед, состоявший из блюд французской кухни, открывался русскими кушаньями, шутливо названными «Демьянова уха» и «Крыловская кулебяка и пирожки».

Некоторый крыловский колорит был придан и музыкальному сопровождению. Наряду с отрывками из Моцарта, Бетховена, Глинки прозвучал хор из оперы К. А. Кавоса «Илья Богатырь» на стихи самого юбиляра (1806), в свое время признанный одним из самых удачных воплощений патриотической темы в русском музыкальном театре500.

К пяти часам вечера 2 февраля в парадную залу Дворянского собрания прибыло свыше 200 человек501, большей частью литераторы и светские любители словесности. При этом всем чиновникам, включая юбиляра, было рекомендовано явиться в вицмундирах502 – явный признак официозности торжества. И неслучайно, что неразбериха, в результате которой отдельные значительные лица, в том числе А. Ф. Орлов, не получили билетов, через несколько дней станет причиной нервного разбирательства внутри группы организаторов503.

Весьма необычным для подобных праздников оказалось присутствие дам. Из особ женского пола приглашения присутствовать на крыловском празднике удостоились прежде всего супруги организаторов, а также, вероятно, дамы из близких Крылову семейств504. «Я была на хорах, где находились еще несколько дам и между ними графиня Уварова, княгиня Одоевская, княгиня Вяземская. Нас очень хорошо угощали, приносили бокалы с шампанским»505, – вспоминала Карлгоф. В отличие от гостей-мужчин, купивших билеты, они не пользовались правом сидеть за общим столом, однако не были и сторонними наблюдательницами. В сценарии торжества им, по-видимому, отводилась важная роль – представительствовать от имени широкой читающей публики и в особенности матерей, пекущихся о воспитании своих чад.

В соответствии с церемониалом, выработанным для «докторских» юбилеев, самого виновника торжества с почетом доставили на праздник два члена организационного комитета: Плетнев и Карлгоф.

В пять часов прибыл г. министр народного просвещения, в кругу всех посетителей прочитал <…> высочайшую грамоту на пожалование Ивана Андреевича кавалером ордена Святого Станислава 2‑й степени и возложил на него знаки сего ордена, —

сообщала «Северная пчела». Предшествующий юбилей лейб-медика Рюля также сопровождался пожалованием юбиляру ордена (Белого орла), однако благоволение к Крылову было подчеркнуто тем, что награждение сопровождалось рескриптом и совершилось на глазах у всех собравшихся. Уварову, без сомнения, принадлежала и формулировка рескрипта: за

отличные успехи, коими сопровождались ваши долговременные труды на поприще отечественной словесности, и благородное, истинно русское чувство, которое всегда выражалось в произведениях ваших, сделавшихся народными в России506.

Ил. 23. Верне О. Николай I с сыновьями Николаем и Михаилом. 1836.

За этим последовал еще один короткий, но исключительно значимый эпизод, не замеченный большинством гостей. Только в 1847 году о нем рассказал Плетнев:

Украсив звездою грудь поэта, министр пригласил его в особенную залу, куда их императорские высочества великие князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич изволили прибыть для поздравления Крылова507.

Братья шести и пяти лет от роду поздравили юбиляра в качестве представителей детской читательской аудитории. Это был неформальный и негласный вклад императорской фамилии в чествование поэта508. Все происходило в отдельной комнате, в самом узком кругу, чтобы не смущать умы чрезмерными милостями к человеку из литературного сообщества. В результате посещение великими князьями юбилея Крылова не отразилось ни в одном печатном описании, включая то, которое по горячим следам написал сам Плетнев509, и не попало ни в одни известные на сегодня мемуары. Но слух о подобных намерениях Николая все-таки носился в обществе.

Император, как рассказывают, говорил, что сожалеет о том, что не послал одного из своих младших детей на этот праздник, чтобы тот прочел Крылову одну из его басен, которые их столько забавляют, —

через несколько дней после юбилея писал Александру Булгакову ученый и литератор Авр. С. Норов, человек достаточно осведомленный510. О том, что эта особенная, практически семейная почесть все-таки была оказана баснописцу, знали единицы. Тем не менее, когда Плетнев решился поведать о ней, цензура не вымарала его рассказ; не опровергала его и императорская фамилия, которой издатели поднесли только что вышедшую книгу, а значит, он был молчаливо признан достоверным.

Обед в честь 50-летия литературной деятельности Крылова получил значение торжества, которое Жуковский в своей речи не случайно назвал «праздником национальным».

Когда бы можно было пригласить на него всю Россию, она приняла бы в нем участие с тем самым чувством, которое всех нас в эту минуту оживляет, и вы от нас немногих услышите голос всех своих современников, —

в этих словах, обращенных к юбиляру, нация – совокупность ныне живущих россиян. Однако в финале речи она предстает уже как вневременная общность, для которой крыловские

поэтические уроки мудрости <…> никогда не потеряют <…> своей силы и свежести: ибо они обратились в народные пословицы; а народные пословицы живут с народами и их переживают511.

Публичное чествование Крылова стало знаковым событием для литературной корпорации. Оно впервые в России подняло писателя до уровня государственного или военного деятеля. Об этом говорило присутствие в числе гостей не только министра народного просвещения, но и председателя Государственного совета, военного министра, министра финансов, министра внутренних дел, министра государственных имуществ, главы III отделения, предводителя дворянства Санкт-Петербургской губернии, многих высокопоставленных придворных и военных, включая генералов-литераторов Д. В. Давыдова, И. Н. Скобелева и А. И. Михайловского-Данилевского и даже дряхлого президента Российской академии адмирала Шишкова512. Сын одного из организаторов праздника Иосиф Виельгорский, воспитанный при дворе, чутко фиксирует сходство с придворным церемониалом:

Крылова принимали как Государя. Все перед ним расступалось. Каждый подходил к нему с приветствием, многие ему представлялись, и каждый был рад быть в эту минуту с ним знакомым513.

«Я был тронут до слез; праздник чудесный и весьма примечательный», – продолжал свое описание Виельгорский, вслед за соседом по столу В. Ф. Ленцем называя происходящее «первым публичным обедом в Петербурге»514. Ленц, недавно вернувшийся из поездки по Европе, за обедом рассказывал о public dinners in London515. На такое сравнение его, по-видимому, натолкнули и сам характер праздника как чествования выдающегося соотечественника, и тот факт, что участие в торжестве предполагало денежный взнос (как это было принято для британских банкетов, чаще всего имевших благотворительную цель), и, наконец, присутствие дам516. Впрочем, официозный характер крыловского юбилея не позволяет полностью уподобить его public dinner.