Фиктивный папа для двойняшек

Трогать жалко, но не трогать вещи Горского я не могу. Иначе этот свин-одиночка не выйдет из своей зоны комфорта и не станет страдать. А чтобы он страдал… я очень этого хочу. Вот такая я плохая, да, случается, и бываю моментами совсем невыносимой.

Первой хватаю рубашку в изящную синюю полоску, прикладываю к себе. Не знаю, зачем мне нужна примерка мужской рубашки, но мое воображение резко рисует меня обнаженной, раскрасневшейся и зацелованной.

Так и стою с замирающим сердцем. Мое отражение в зеркальном полотне кажется смущенным и …

Дверь в комнату хлопает, и я не успеваю ничего предпринять. Горский меня застает со своей рубашкой в руках.

– Это что? – сверкает убийственным взглядом.

– Рубашка, – даю себе установку не нервничать и держать оборону.

– Хорошо. Перефразирую. Что моя рубашка делает в твоих руках?

– Прекрасно себя чувствует, – награждаю Богдана своей фирменной улыбкой. – Я подумала, нам потребуется одежда в одном стиле для встречи твоих инвесторов. Вот изучаю, чем ты располагаешь, возможно, нужны будут переделки в одежде девочек, и даже …

– Никаких «даже»… – хрипло проговаривает Горский. – Даже не вздумай, мелкая пакостница, лезть в мой гардероб. Здесь три цены от моей машины. А в пожизненном рабстве вашу троицу я даже себе в кошмарном сне не хочу представлять!

– У нас договор на неделю, – напоминаю рассвирепевшему будущему фиктивному мужу.

– Это как пойдет… Поэтому сама понимаешь, мне бы это выдержать. И больше… больше никогда вас не видеть и не слышать!

– Лучше бы за языком следил. В какую минуту скажешь…

– Нет, – с ужасом на меня смотрит Богдан. – Только не говори, что ты веришь в приметы?

– Я не верю в приметы, но они составляют часть нашей жизни, моя мама…

И тут Горскому совсем плохо становится.

– Еще и мама.

– Мама бы тебя убила за подобные высказывания в адрес своих внучек и дочери.

– Хорошо, что мы фиктивная семья, – нервно проговаривает Богдан и с силой забирает свою рубашку из моих рук.

***

«Ну и пожалуйста! – смотрю вслед невыносимому муженьку. – Подавись!»

Не сильно мне и хотелось портить его белые воротнички. А сейчас так и вовсе желание пропадает.

Богдан ставит меня в игнор. Раздевается тут же, особо не стесняясь. Хотя он делает это неловко, явно у него не все получается. Потому что каждый раз с невозмутимым видом Горский хватается за свою несчастную поясницу. Но как бы ему ни было больно и трудно, муженек старается не подавать виду.

Я наблюдаю. Не без интереса. Потому что… в своих мечтах я много раз представляла Богдана вот так… Обнаженным и разгоряченным.

Настька иногда делилась со мной своим любовным опытом и похождениями. Горский не стал исключением.

Сестра даже показывала его фото. Спящего. Заинтересованного, когда он читает новостную ленту в своем планшете. И после душа тоже, с одним полотенцем, накрученным поверх его бедер.

Для чего Настька делилась со мной, несмышленышем, подобной информацией, я до сих пор не понимаю. Оставляю это на откуп старшей сестры. И даже сейчас нахожусь в растерянности. Она всегда для меня была примером, но ее поступок с девочками перечеркнул все то хорошее, что было между нами с самого детства.

Скрещиваю руки на груди. Стараюсь не пускать рвущиеся к Богдану чувства наружу, потому что моя затаенная обида гораздо больше и это забирает много душевных сил.

А Горский ничего, не мучается никакими угрызениями совести. Живет, ест, пьет и даже позволяет себе болеть, не зная ничего о двух дочках. Мужчина прет в душ, как ледокол в ледниках. Снова не оглядываясь.

А я только и успеваю, что ртом хватать воздух. От возмущения, дикого непонимания и, кажется, легкого возбуждения.

От последнего меня просто выносит. Основательно так. Что мне даже кажется, еще одно мгновение – и я просто рухну от переизбытка чувств.

Горский везде. В моих мыслях, в одной комнате и даже здесь, в гардеробной, я слышу тонкий и ненавязчивый запах его парфюма. Может, это и не он, а просто отдушка для гардеробной, но все-таки чувствую себя потерянной.

– Или присоединяйся, или перестань сверлить мою спину взглядом, – небрежно бросает Богдан и останавливается у двери, ведущей в ванную комнату.

А я ведь не на спину его смотрю… Мой взгляд по-собственнически прилип к его заднице.

Какой ужас. Неужели это действительно я сейчас? Вот так бесстыже пялюсь на голого мужика?!

– Больно надо! – быстро отвечаю и отвожу взгляд.

Кажется, можно закругляться – моя битва с Горским проиграна. Но только сегодня. Впереди настоящий бой. И проигрывать в финальной битве я не собираюсь.

– Передумаешь, заглядывай… – оборачивается Богдан, на измученном лице появляется тень улыбки.

– Меня старики не интересуют, – приправляю нашу беседу вишенкой на торте.

– Ведьма! – цедит Горский и с грохотом закрывает за собой дверь.

Я на ватных ногах дохожу до нашей общей кровати, присаживаюсь и смотрю на то место, где еще минуту назад стоял Богдан.

И все-таки он гад! Привлекательный, конечно, но все-таки гад…

Убеждаю себя в том, что именно так я и должна относиться к Горскому, никак иначе.

Но долго в одиночестве мне не пришлось сидеть, потому что дверь резко распахнулась.

– Яр, мы не можем заснуть на новом месте, – всхлипывает Сонечка.

– Она не может заснуть, мелкая потому что, – пытается показаться взрослой Сашенька.

***

– Я скоро приду и почитаю вам сказку или детский детектив. Голосуем?

И Сонечка сразу оживляется. Моя девочка любит и принцесс, и интересные истории о детских сыщиках в зверином лесу, естественно, волшебном.

– Нет! – вторгается в наше голосование, Саша. – Так не пойдет. Сколько можно с нами как с маленькими. Я хочу посмотреть фильм про школу магии.

– Саш, там семь частей, и даже первый фильм идет около трех часов. Вы устанете.

– Нет!

И это ее «нет» я сразу понимаю. Несмотря на то, что девочки родились с разницей в минуту, Сонечка любит быть девочкой-девочкой, а Сашуля нет. Она всегда выбирает среду взрослых и всем демонстрирует, что она не маленькая и вполне может составить компанию любому…

Это все неправильно. И мы с мамой очень переживаем. Наша старшая девочка настолько категорична и требовательна. И все ее проказы – это демонстрация ее внутреннего одиночества, так говорит психолог. И где-то мы соглашаемся в этом.

– Что значит нет? – из ванной показывается полубог греческий – Богдан Горский.

– Девочки, живо отвернулись! – я работаю на опережение, чтобы детская память не успела вбить образ обнаженного Горского.

– Накинь на себя что-нибудь и потом спрашивай! – наезжаю на Богдана.

И корю себя за то, что могла бы предвидеть подобную ситуацию, но за разговором совершенно забылась.

Горский сначала не понимает, что это я в самом деле?! Взрослый мужик у себя дома, в своей комнате, а то, что на него с интересом посматривали две пары детских глаз, ему невдомек.

– А, в этом плане?! – Богдан возвращается в ванную комнату, и оттуда полубог уже выходит в темно-синем махровом халате в пол.

– Ты, второй чертенок, – обращается к Сашуле Горский, и я замираю от негодования.  – Ты знаешь, что такое расписание?

– Распорядок дня, – перевожу на язык девочек и отправляю самый пылкий взгляд своему фиктивному мужу.

Очумел совсем тут, в своем доме, от одиночества. Нашел себе менеджеров низшего звена…

А Богдан явно не понимает намеков и продолжает давить авторитетом детскую неокрепшую психику.

Саша хмурится, затем делает два глубоких вдоха…

И я понимаю: катастрофа не за горами.

– Соня, – обращаюсь за помощью к младшей, но слишком поздно…

По комнате разносится тяжелая вибрация по нарастающей.

Сашка топает ногами, а затем, закрыв свои уши, начинает просто визжать…

– Милая, – обращаюсь к девочке, подрываюсь с кровати, а затем поворачиваю голову в сторону Горского: – Здесь тебе не офис с сотрудниками. Это дети…

– И? Что?

– Девочка моя, дядя Богдан не хотел тебя обидеть, просто у него нет детей, – и тут же прикусываю язык.

Моя мамочка сейчас бы отвесила мне приличный подзатыльник, заявив: «В какую минуту скажешь…»

– Да какая разница? У тебя дети есть, а она все равно орет как потерпевшая. Дай ей соску!

– Саша, – обнимаю племяшку, целую ее сначала в правую щеку, затем в левую. – Богдан хотел сказать, что вредно таким маленьким детям смотреть столько телевизора, и он не привык к детям.

Тут бы разумнее было напомнить девочке, что все-таки она перешла границу, но сейчас я этого не делаю.

– И вообще, что вы забыли в нашей спальне, вам своей комнаты мало?

И тут уже не выдерживает Соня, но, в отличие от сестры, не кричит, а просто плачет. Тихо. С затравленным взглядом. Печально.

– Дядя Богдан нас ругает? Он ненавидит детей? Почему?

Да кто же знает почему? Разве я могу сказать девочкам, что их отец не хотел их рождения, а их мать… спокойно живет без них и даже не присылает никаких подарков?

Глава 6

– Ты бы не сильно здесь распространялся о своих чайлдфри предпочтениях, – морожу Богдана максимально злым взглядом. – И да, дети могут войти в родительскую спальню.

Мне кажется, если бы он мог, то просто отправил нас обратно, но не может и терпеть тоже не хочет.

А я не горю желанием делать из него по ускоренной программе супер-друпер отца.

– Соня, Саша, девочки… – успокоить их я сейчас явно не смогу, но могу показать, что я рядом и люблю их.

Я обнимаю тихо плачущую Сонечку, притягиваю к себе визжащую Сашку.

– Люблю вас! – и снова целую.

Так мы и сидим в обнимку. Племяшки приходят в себя. Смотрят на меня взглядом, наполненным детской признательностью и благодарностью. Я вздыхаю.

Дети заслуживают любви, материнской и отцовской. Эти дети точно.

– Намиловались? – возвышаясь над нами, возникает недовольная физиономия Богдана. – А теперь марш в свою комнату! – он вытягивает руку и указывает девочкам на дверь, я не выдерживаю.

– А знаешь что! Иди сам в ту комнату, – встаю с корточек и зеркалю его же движение.

– Что? – брови Горского сходятся в одну линию на переносице. – Повтори! – требует моего подчинения и капитуляции.

А мне совсем не сложно. Но я не повторяю, а просто шлю этого засранца в пешее…

– Девочки, закрыли уши! – и мои крохи послушно выполняют требование, Сашка, правда, оттопырив два пальца, подслушивает, как обычно. – Иди ты… Сегодня в этой комнате спим мы.

Да. Горский явно в шоке. У него даже подбородок дергается.

– Я не ослышался?

– Нет!

– То есть я должен покинуть свою комнату? Верно?

– Слушай, а соображаешь ведь… А на вид дурак…

Зря я, конечно, так. Но он сам виноват. Дети не заслуживают обвинений и гнева в свой адрес.

– Хамка! – выдает Богдан, а затем, грозно зыркнув на девочек, хватает меня за руку и куда-то тащит. – Я ее скоро верну. Не ныть! – приказывает сестрам и закрывает за нами дверь.

Хозяин дома и жизни сильно не церемонится со мной. Я даже теряю красивые тапочки с опушкой по пути. И больно ударяюсь большим пальцем ноги. С таким остервенением мой фиктивный муж тащит меня по коридору.

– Отпусти… – пытаюсь расцепить его жесткий захват.

Но он прет, не видя препятствий, толкает дверь в детскую, и я даже не помню, как влетаю в комнату и шлепаюсь на первую ближайшую кровать.

– Я говорю, ты слушаешь! – сплевывает злобно Богдан, и я чувствую, как мурашки бегут по спине, я покрываюсь гусиной кожей. От страха или…

Я смотрю на Горского прямым взглядом и понимаю, что сильно зацепила этого бесчувственного грубияна-одиночку.

– Ты не приказываешь в моем доме – первое.

Я забираюсь на кровати с ногами, но тут же рывком меня подбрасывает вверх.

Горский не особо церемонится. Он решает меня поднять. Его не устраивает, что я игнорирую его и не подчиняюсь. А ведь должна трепетать в его присутствии и с открытым ртом слушать и выполнять все, что он захочет.

Не на ту нарвался.

– Когда я с тобой разговариваю, ты не смеешь смотреть на меня так…

– Как? – я хлопаю ресницами и еще подливаю масла в огонь.

–Во-о-от, о чем я и говорю, вот таким… – и он подтягивает меня ближе и шепчет одними губами: – Я умею укрощать диких и непослушных, кошечка, – и его лапища ложится на мое бедро.

В возмущении я сразу реагирую и отвешиваю ему пощечину.

– Еще раз ты коснешься меня подобным образом, и я не посмотрю, что ты…

 И дальше я совсем теряю дар речи, потому что Горский сминает мои губы в жестком поцелуе.

– Ведьма! – выдыхает, а затем повторно целует.

Я пытаюсь вырваться из захвата его рук, но ничего не получается. Поцелуй не противный, но совсем неправильный. Я чувствую себя так, словно…

И от этого «словно» в голове совсем шумит, а Богдан с напором продолжает вытворять нечто такое с моим ртом, что сердце начинает бешено отбивать ритм и я даже с дыхания сбиваюсь.

Мне не хватает всего. Воздуха в легких. Света, потому что в глазах темнеет до черных мушек, и… кувалды. Да, ее родимой.

Я предпринимаю попытку оттолкнуть фиктивного мужа, но он лишь усмехается и заводит мои руки за спину.

– Что, ведьма, не выходит по-твоему? – с видом победителя уточняет Богдан.

Ну что же, я не могу сдерживать себя долго! Тем более когда мои чувства задеты, а личные границы нарушены. Бью не сильно, но метко. Ногой. В пах.

***

– Дрянь мелкая, – согнувшись, цедит мой муженек.

А мне не жаль его совсем. Я чувствую, как кровь разгоняется по венам, в груди становится жарко, а дышать… Вроде дышу, но напряженно, с переменным успехом.

– Кто тебе дал право? – зачем-то решаю воззвать к его совести и чести. – Что это за манера общения и вообще… Это как-то гнусно, не находишь?

– Кто бы говорил. Баланс карты решила в минус увести, засранка?

– Не обеднеешь, – быстро защищаюсь и отступаю на несколько шагов от Богдана. – И вообще, мы тебе нужны больше, чем ты нам! – бросаю как вызов, самоуверенно весьма.

– Считаешь? – Горский медленно разгибается, а затем расправляет свои широченные плечи. – В эту игру можно играть вдвоем, дикая кошка, – этот гад играет бровями, а затем, усмехнувшись, обходит меня, добавляя: – Не вздумай выжить меня из собственного дома. Будешь милой и пушистой, долг будет прощен. Выпустишь коготки, – и так по-собственнически проводит рукой по моей скуле, – пожалеешь, я не прыщавый слюнявый студентик и не люблю, когда женщина перетягивает одеяло на себя, – а затем щелкает меня по кончику носа, словно я маленькая…

И почему-то именно сейчас я не нахожу, что ему ответить едкого. И слова забываю, и язык немеет. Сил хватает только моргать, и, кажется, сегодня последнее слово остается за ним. Тем, кто всегда был самым ярким участником моих ночных кошмаров.

За спиной хлопает дверь. Я вздрагиваю и отмираю. Упираюсь взглядом в двух розовых зайцев, которые сидят на кроватках девочек, их я успешно прикупила с карты Горского. Да, без игрушек никак. Потому что одного медведя было мало, чтобы побесить Богдана, без зайцев совсем никак.

Но почему-то именно сейчас сердце сдавливает словно раскаленной металлической проволокой. Кажется, я куда-то влезла, куда совсем не стоило, и почему-то мой внутренний голос нашептывает, что я до сих пор хочу быть в этой невозвратной точке, с той самой минуты, когда увидела Горского еще в первую нашу встречу.

Ничего. Я справлюсь. Подумаешь, какая-то неделя. Да тут жить не успеваешь, годы пролетают как один день, что такое неделя?!

Пытаюсь себя успокоить. Нельзя расслабляться, впереди еще совместная ночь с Богданом, и…

Дверь снова хлопает.

– Яр, он ничего тебе не сделал плохого? – тоненьким и испуганным голосом уточняет Соня.

Разворачиваюсь и смотрю на племяшек.

– Вам и правда страшно одним?

Сашка опускает взгляд. Все ясно. Не страшно. О такой комнате они мечтали всегда и сейчас просто включают капризы, чтобы я не расслаблялась.

– Не переживайте. Богдан Горский мне никогда и ничего не сделает, – решаю их успокоить, подхожу к моим зайкам ближе и притягиваю к себе. Целую обеих в макушки поочередно, а затем предлагаю уже завершить этот сумбурный день. В надежде, что, может быть, завтра будет горазда проще и легче.

– Яр, прости… – шепчет Сашка.

И сегодня впервые, когда племяшка делает это как-то более осознанно, не из обиды или потому, что так надо. А я вижу, что ей действительно стыдно и она хочет извиниться. По крайней мере, предпринимает такую попытку.

– Милая… – я немного теряюсь с непривычки и перевожу взгляд на затихшую Сонечку.

Вторая племяшка поражена не меньше моего. Она как будто ждет реакции и дальнейших последствий.

– Я вас так люблю, девочки.

Сашка кидается мне на шею, а Соня накрывает нас обеих своими объятиям.

Сидим. Не дышим.

У нас проявление нежности – это совсем не редкость, но сейчас все чувства обострены, и такое привычное взаимодействие с детьми воспринимается совсем по-другому.

– И мы тебя любим, Яр, – в один голос проговаривают мои непоседы.

Кажется, сейчас наступает миг настоящего счастья, неподдельного и такого своевременного.

– Мы не будем вам мешать, – проговаривает Сашка. – Мы понимаем.

– Что вы понимаете? – я немного смущена подобным заявлением, но стараюсь держаться.

– Ну вы же теперь муж и жена и в кровати одной должны спать.

– Ну… – я пытаюсь подобрать правильные слова ко всему тому безобразию, в которое мы попали не совсем добровольно.

Я стараюсь найти оправдание своеобразным договоренностям между нами и Горским. И понимаю, что его нет. Как-то все слишком быстро случилось, я даже толком понять не успела, как в таком достаточно большом городе девочки выбрали именно машину своего биологического отца.

Мама непременно бы схватилась за сердце, но пока она на отдыхе, и разруливать предстоит все мне одной. И посоветоваться даже не с кем! Я ловлю себя на мысли, что моя неопытность все-таки сказывается и проявляется во многих ситуациях. Невозможно вырасти в один момент без последствий. Мне пришлось отречься от всей легкости и непосредственности, от таких вещей, которые сопровождают человека в юности, и быстро повзрослеть. Моего желания никто не спросил, и та же сестра не особо задумывалась, когда бросала собственных детей на своих родных.

***

Девчонки на удивление быстро укладываются. И дело обходится без просмотра телевизора. Я даже не успеваю рассказать им сказку до конца. Встаю и на цыпочках покидаю детскую комнату.

В коридоре тоже крадусь, встаю на полную стопу только у спальни Горского. Нашей спальни. Супружеской.

Войти не решаюсь. Стою и рассматриваю идеально выкрашенное дверное полотно. В этом доме все так и есть: идеально и по-мужски.

Решимости мне добавляет стук женской обуви. Кого-кого, а Анну Николаевну я видеть не хочу, тем более желать ей доброй ночи.

Нажимаю на дверную ручку и жду очередной словесной перепалки с Богданом.

Но нет. Кажется, сегодня устали не только дети, но и большие дяди. Горский лежит на высоком матрасе своей огроменной кровати и мирно посапывает.

Выдыхаю. Не храпит. Разве так бывает? Послушать всех вокруг, мужчины – это исчадие храпа и горлового бульканья.

А тут такой сюрприз и опровержение самого неприглядного относительно всех мужчин разом.

Вот и хорошо. Может, я тоже смогу этой ночью выспаться?

Раздеваюсь я у кресла, проходить в гардеробную не решаюсь, а то еще разбужу Горского. Со спинки беру сорочку. Длинную, чуть ли не в пол. Радуюсь тому, что успела принять душ еще до прихода Богдана.

Быстро занимаю свободное место на кровати и даже позволяю себе раскинуться звездочкой, благо, ширина кровати позволяет быть максимально далеко от Горского.

Может, не все так плохо? Мысленно отсчитываю сутки от договорной недели и закрываю глаза.

Недолго я наслаждалась тишиной и умиротворением от завершения такого сложного дня.

Поспать удается от силы двадцать минут. По крайней мере, я так ощущаю, а затем открываю глаза. На мои волосы, лицо и шею стекает вода. Что происходит, спросонья я даже не сразу понимаю…

– А-а-а, – не сдерживаю крик и пытаюсь понять, что происходит, рядом начинается активное шевеление и бранные выкрики Горского.

– Да что же ты неугомонная такая… – сначала злобно выплевывает Богдан, а затем осекается, потому что наступает понимание.

И не только у него.

– Кто проводит трубы в потолке? – я ахаю, когда вижу стекающую сверху воду.

И она так прилично стекает, вполне заменит небольшой дизайнерский искусственный водопад в любом торговом центре.

– Ринка, зараза, – шипит на кого-то мой фиктивный муж.

Я же даже и знать не знаю, о ком идет речь…

– Сделай что-нибудь! – на инстинктах цепляюсь за локоть Богдана.

И он делает. В трусах вылетает из нашей спальни. Я же в панике несусь до детской, открываю дверь и замираю.

Девочки спят. В их комнате тихо. И только пронзительный стук, доносящийся откуда-то с крыши, нарушает этот аномально спокойный мир…

– Яр, ты что, в бассейне плавала? – Сонечка сонно проговаривает, но когда я говорю, что это просто такой сон и надо продолжать спать, ее голова снова касается подушки и племяшка засыпает.

Я бегу к Горскому.

Наверху оказывается техническое помещение. Зачем так рисковать и выносить котлы и всю разводку по дому именно сюда, затрудняюсь ответить. Я в этом совершенно ничего не понимаю. Но, кажется, у нас сломался насос. Потому что он подозрительно шумит, а датчики давления стремительно зашкаливают.

– Не суйся, – кричит Богдан.

А я понимаю, что насос запитан от сети и мало сейчас просто найти истинную причину его поломки.

Воды в помещении по щиколотку. Я вспоминаю, что вода обладает прекрасной проводимостью и все может завершиться плохо.

Я бегу, на глаза попадается взъерошенная Анна Николаевна.

– Где электрощиток?

– В щитовой, на улице, – выдает жалкий писк. – Ключи у Толика…

Охранник находится быстро. Вернее, его даже и искать не пришлось. Весь персонал Горского уже давно не спит и поднят словно по сигналу.

Электричество Толик отключает сразу.

Можно выдыхать и, наверное, даже попробовать переодеться. Правда, непонятно во что. Дом наполовину затоплен. И только лишь половина, где находится детская, не пострадала.

Интересно, и как же быть?

– Анна Николаевна, вы же говорили, насос исправен, – недовольный голос Богдана раздается из-за спины.

Я же наблюдаю, как прислуга моментально вся подбирается, а ее взгляд становится стеклянным.

– Богдан Андреевич, мастер заболел…

– Что же, во всем городе он единственный? – сверлит убийственным взглядом женщину Горский.

И я его понимаю. Ночь. Все хотят спать. А тут такая напасть… Мамочка бы уволила Анну Николаевну. И даже глазом бы не моргнула. Но, кажется, Горский так не собирается делать. Ждет каких-то объяснений. Непонятно только почему?

– Нет, конечно, но ремонт должен был быть по гарантии…

– Вычту из вашей зарплаты и ремонт, и убытки, – холодно проговаривает Богдан и с непроницаемым лицом проходит мимо прислуги.

– Но, Богдан Андреевич… – пытается отстоять свое право на помилование Анна Николаевна.

– Я все сказал, – чеканит каждое слово Горский, подхватывает меня под локоть и тащит в детскую.

– Мы мокрые, Богдан, и девочки уже спят…

– Ничего. Пришло время потесниться. Зато не страшно и как вы хотели, – его взгляд напряжен, я чувствую, как он скользит по мне им, мокрой и немного трясущейся.

И когда я тоже решаюсь посмотреть на себя, то замираю в ужасе. Сорочка прилипла к телу, да так, что видно не только грудь, но и более мелкие детали…

***

Богдан с каменным выражением лица смотрит непрерывно, а затем, проморгавшись, выдает сухое:

– В шкафу есть гостевой халат, душ не предлагаю…

Еще бы он что-то предлагал, и так половина дома превратилась в настоящий бассейн. Но его взгляд мне сейчас не нравится. Колючий и какой-то чересчур пристальный.

Я стараюсь не думать о той причине, по которой Горский настолько внимателен и даже вежлив. Временное помутнение, не иначе.

– Хорошо.

И практически бегу от Богдана. Мне такие его взгляды совершенно ни к чему. Наше настоящее сроком ровно на неделю, а затем… линии жизни превратятся в параллельные прямые и больше не пересекутся, никогда.

В шкафу я быстро нахожу сменную одежду, направляюсь в гостевую ванную комнату, быстро переодеваюсь и возвращаюсь к своему семейству. Богдан уже с девочками. Помогает Соне перебраться к Сашуле.

 Тут до меня доходит неприглядный расклад.

– Я не буду с тобой спать в одной кровати!

– Не спи. Пол свободен, – пожимает плечами Богдан. – Или можешь в гостиной, с медведем. Он мягкий, вместо подушки.

Я смотрю, что у девочек никак не размещусь, в гостиной точно не вариант – опасаюсь Анны Николаевны. Мы с ней пока два враждующих государства.