В паутине южной ночи

– У нас недавно ребёнок родился, – снова всхлипнула она. – Куда я поеду с пятимесячным малышом?! Я и сейчас – то вырвалась на день, чтобы тело мужа забрать. Кто его так, а?

Через час неутешительной беседы Куропаткин ясно понял, что Фомин – не тот, кто ему нужен. Он был самым обыкновенным владельцем мелкого бизнеса, и, чтобы убить его, требовался повод. И, уж конечно, убить его можно было и в Ростове, если использовать мотив о конкурентах. Но какие конкуренты могли быть у человека, держащего маленький продуктовый магазинчик? И жена подтвердила, что никто мужу не угрожал, никто ничего не требовал, и магазин тот он держал уже пять лет. Никому не мешал, на землю никто не покушался, и вообще место не самое удачное, вокруг с десяток многоэтажек, и только эти люди и закупаются в магазине, и то, если не хочется ехать в супермаркет. Поэтому продаются там только самые необходимые продукты, большого разнообразия нет. На жизнь хватает, и слава богу!

Следователь отмёл версию о том, что это жена могла заказать убийство Фомина. Зачем это ей надо, женщине, которая недавно родила? Наоборот, на данный момент ей, как никому другому, требуется помощь мужа и его поддержка, не только материальная, ведь воспитание ребёнка – процесс и долгий и дорогостоящий. Куропаткин растил сына, и прекрасно об этом знал.

Так что Фомину можно оставить в покое.

Второй убитый, который умер от удара пепельницей в висок в своём номере в гостинице «Ласточка», был холостяком. Довольным жизнью. Это подтвердили его друзья, которые приехали за телом.

– Федя очень любил жизнь, и радовался ей, – сказал плотный коренастый мужичок, самый близкий его друг. – Он был как ребёнок, его всё удивляло, понимаете?

– А как насчёт женщин? – поинтересовался Куропаткин.

– Ну да, – смутился приятель, – он был большим бабником.

– Его привлекали все женщины без разбору, молодые, старые, красивые, не очень? – спросил следователь.

– Да нет, конечно, нет…

Это предположение насмешило приятеля убитого Фёдора Краснова.

– Он ни за что не позволил бы себе пойти на свидание с некрасивой женщиной. И, потом, никогда не встречался с дамами старше сорока лет. Он был не бедным и не жадным, и мог себе позволить дарить женщинам подарки, красиво ухаживать. Сколько я его помню, у него всегда были женщины, он никогда не оставался один!

Куропаткин сделал пометку в блокноте.

– А может быть, что его убила женщина из ревности? Допустим, Краснов увлёкся другой, а прежней пассии дал отставку? – задал он следующий вопрос.

Но друг погибшего снова улыбнулся и покачал головой.

– Вы не знали Федю! Я же говорю – он очень любил женщин, и быстро к ним остывал. Но со всеми – я подчёркиваю, со всеми своими любовницами он оставался в прекрасных отношениях. Я ему даже завидовал, знаете ли. Как это у него так ловко получалось – понятия не имею. Но все без исключения его женщины продолжали тепло относиться к нему, поздравляли с днём рождения и праздниками, и он тоже каждой отсылал на день рождения и восьмое марта по букету цветов и дарил какие-то подарки. Каждой!

– А откуда вы знаете, что у него складывались тёплые отношения абсолютно со всеми бывшими подругами? Может быть, были и исключения?

– Нет, – твёрдо заявил тот. – Никаких исключений! Видите ли, я – ассистент Краснова. Работал с ним уже много лет, и все его любовницы были у меня на виду, потому что они приходили на работу к нему, и звонили. А звонки все идут через меня, то есть я соединяю их с шефом. К тому же, знаете, ведь Федя выбирал себе определённый тип женщин, не конфликтных, с флегматичным темпераментом, а не холериков. Поэтому всё проходило как по плану. Вначале – знакомство, ужин при свечах, постель, затем – подарок. Через некоторое время – разрыв, довольно безболезненный, и на прощание – очередной подарок. Кстати, все подарки тоже покупал я. Так что знаю всех его любовниц без исключения. Он не смог бы утаить от меня кого-либо, да и к чему ему это делать? Он выбирал тех женщин, которые не влюблялись в него. Он не позволял им это делать, довольно быстро разрывая отношения, понимаете? Так что никаких африканских страстей не было и быть не могло!

– А где вы сами были последнюю неделю? – задумчиво спросил Куропаткин.

– Понимаю, – ухмыльнулся ассистент Краснова. – Вы думаете: если никто из любовниц Фёдора не держал на него зла, может быть, его помощник, этот маленький человечишка, решил его угробить? Может быть, он завидовал своему счастливому обласканному шефу, или даже приревновал его к одной из его женщин, и решил наказать за это? Так?

Куропаткин неопределённо пожал плечами. Помощник очень быстро уловил истину.

– Это моя работа – сомневаться, – как можно теплее постарался улыбнуться капитан.

– А я не имею ничего против, – расслабился тот. – Только не по адресу, господин следователь. Всю последнюю неделю я находился на работе с утра и до позднего вечера. Краснов уехал, а в его отсутствие нагрузка на меня удваивалась.

– А что теперь будет с фирмой Краснова? – вкрадчиво вопросил Куропаткин.

– А что ей станется-то? Учредители назначат нового руководителя, вот и всё.

А, понял. Вы имеете ввиду, может быть, я его убил из карьерных соображений? Вынужден вас разочаровать: я никогда не был его компаньоном, я всего лишь помощник, даже секретарь, птичка подневольная. Меня не назначат начальником, и думать нечего. В лучшем случае я останусь, потому что работаю уже много лет и отлично знаю производство. А в другом случае меня просто уволят. Знаете пословицу: новая метла по – новому метёт? Руководить фирмой будет соучредитель, компаньон Краснова, Беликов, или его ставленник. Но, поверьте, вы не в ту сторону смотрите. Беликов ничего не делал, а Краснов вкалывал, как вол. А прибыль делилась пополам. Так что Беликову совершенно не интересно убивать курочку, которая несёт золотые яйца!

– Позвольте мне смотреть в ту сторону, в какую мне хочется, – проворчал Куропаткин, недовольный тем, что и в истории второго убитого нет никаких зацепок.

Остаётся ещё третий, и вот он, похоже, тёмная лошадка. Марик Седов, заколотый ножом, работал адвокатом, жил в Новосибирске. Никаких родственников у него нет, Марик – сирота. Не женат. Правда, сибирские оперативники выяснили, что в последние два года Седов не работал по состоянию здоровья. Однако же деньги у него водились, раз он, не работая, приехал в Сочи и поселился в довольно дорогом санатории «Янтарь». И, потом, что же было у него со здоровьем, что он не мог работать дальше? А вот приводить женщину к себе и заниматься с ней сексом он вполне мог! Портье сказал, что Марик приводил к себе женщин в номер ежедневно, и иногда даже по два раза. И это была не одна женщина, а разные! Чем же он болел – то?

Куропаткин был уверен, что Седов занимается частной практикой. Либо же он получил от своих клиентов столько денег, что работать ему больше не надо. Но была ещё и третья версия. Седову могли угрожать, поэтому ему пришлось оставить работу.

Эта версия нравилась Куропаткину больше остальных. Потому что именно в ней можно было найти ключ к решению проблемы. В конце концов, убийца мог охотиться именно за Мариком Седовым. Но, чтобы отвести от себя подозрения, убил ещё двоих – на всякий случай. Так что стоит покопаться в прошлом Седова. Правда, этим будет заниматься не он, а земляки погибшего, по совместительству коллеги Куропаткина.

Он вытянул ноги и задумался. Эти смерти произошли одна за другой, что указывает на закономерность, нежели на совпадение. Интуиция подсказывала ему, что нужно обратить более пристальное внимание на Седова, которого убили самым последним. Надо будет ещё раз сходить в «Янтарь», ведь не может быть, чтобы не было ни одного свидетеля. Впрочем, в случае с этими тремя трупами дело обстояло именно так. Оно, конечно, понятно, что на курорт люди приезжают, чтобы отдохнуть и развеяться, а не следить за своими соседями. И всё-же оставался ещё один номер, 37, который располагался по соседству с 36 номером, в котором проживал Седов. Отдыхающих в этом номере Куропаткин не застал ни утром, ни вечером. Видимо, люди с раннего утра загорали на пляже, а вечером отдыхали в кафе. Он решил, что надо будет пойти к ним сегодня, в обеденное время. Или лучше отправить Булыгина, чтобы тот узнал, когда они бывают в санатории, и когда смогут поговорить с Куропаткиным. Потому что опрос свидетелей Куропаткин пока что не мог доверить стажёру, несмотря на всю хватку и сообразительность последнего.

Этим же вечером Куропаткин встретился с Валерием Житиным, армейским другом Фомина, из-за которого тот и поехал на Чёрное море, а не на Азовское. Житин плакал, не стесняясь слёз, и рассказывал факты из их с убитым Фоминым службы в погранвойсках. Куропаткин проверил – Валерий Житин только что сошёл с поезда, и тому было подтверждение не только билета, оставшегося у Житина, но и свидетельство проводницы, запомнившей Житина из-за его пристрастия к чаю, который тот постоянно требовал у нерадивой служащей. На глазах распалась ещё одна версия, которую Куропаткин строил именно на армейском дружке Фомина.

***

– Так вы не знаете, кто мог совершить покушение на вас? – вопросил Куропаткин.

– Понятия не имею, – вздохнул Денис. – Я здесь никого не знаю, никому неприятностей не доставлял, ни с кем ни ссорился, не участвовал, не привлекался…

Он вдруг вспомнил ту красотку в умопомрачительном платье, которую он вчера ночью привёл в номер. На секунду ему захотелось рассказать о ней уставшему, бледному следователю, но он тут же передумал. Эта женщина к делу не относится. Смешно предполагать, что это она таким вот изощрённым способом мстит ему за несостоявшуюся ночь. Или, вернее, за его мужскую несостоятельность, сопряжённую с многодневным пьянством.

– Как долго вы здесь находитесь? – спросил следователь.

– 19 – го июля, в обед, выезжаю, – лаконично ответил Денис.

– Я спрашиваю, чтобы понять, может быть, вам только кажется, что вы никому не доставили неприятностей, может быть, вы что-то упустили, – разъяснил следователь.

– Завтра будет пятый день, как я здесь, – поник Денис. – За всё это время я общался только с Джейн Эйр, – вырвалось у него, – у меня с ней была небольшая стычка, но глупо думать, что она…

– Джен Эйр? – изумился следователь.

– Ну, это горничная, – засмеялся Корнилов. – Это я её так прозвал. У неё, знаете ли, такой чепец…

Он уже жалел, что пошёл в милицию. Жалел, что сидит напротив этого равнодушного следователя, который, пожалуй, даже младше его, и рассказывает ему про Джен Эйр. А вместо этого мог бы купаться в море, ведь очень скоро он уже поедет домой, а за всё время он так и не удосужился позагорать и искупаться.

Видимо, капитан Куропаткин это тоже заметил, и неестественную для курортника бледность Дениса, и его одутловатость, и красные глаза. И стойкий, невыветриваемый запах перегара.

– Что, подозрительный тип, да? – подмигнул Денис капитану.

– Не подозрительный, просто странный, – ответил Куропаткин.

Денис пожал плечами. А чего тут странного? У него погибла жена, его рыжеволосая красавица. Он нашёл утешение в алкоголе, и находил его всё это время. А вчера решил найти утешение в женских объятиях. И не нашёл. Потому что уснул раньше, чем попал в эти самые объятия. Впрочем, неизвестно, попал бы он в них, даже если бы не уснул. Может быть, он бы выгнал эту женщину, потому что заниматься любовью с кем-то сейчас казалось ему кощунством. Хотя кто говорит о любви? Это мог быть просто секс… Но беда в том, что и секса Денису не хотелось. О чём вообще может идти речь, о каком сексе, если его жена покоится на кладбище?

Просто Денис подумал, что, может быть, он сможет отвлечься, если останется та женщина останется на ночь. Он ошибся. Хотя как он может это утверждать, если у них так ничего и не случилось?

Задумавшись, он не сразу услышал слова капитана.

– Что? Воды? О, было бы прекрасно!

Он с жадностью выпил два стакана прохладной чистой воды, не имеющей ни вкуса, ни запаха, и постарался привести мысли в порядок. Но те не слушались, разбредались по лабиринтам мозжечка, прятались в самых укромных уголках и не желали сотрудничать со следователем Куропаткиным. Денису вдруг пришло в голову, что фамилия представителя правоохранительных органов прямо – таки неприличная. Ну не должен иметь следователь, серьёзный человек, фамилию какого-то деревенского слесаря!

Хотя какое дело ему до чужой фамилии? А у Эммы была красивая фамилия – Эленберг. Необычная. Хотя что необычного, ведь она была наполовину немкой! Родители Эммы встретились во время войны. Мать, Надежда, была совсем юной, ей шёл шестнадцатый год. А Курту только исполнилось семнадцать. В 1943 году немцы призывали даже таких сопливых мальчишек, использовав лимит взрослых мужчин. Впрочем, в сорок пятом воевать за Германию шли уже и пятнадцатилетние.

Курт встретил Надю у колодца, из которого все местные носили воду. Он помог ей донести два ведра до дома, и с тех пор постоянно караулил её именно там, у колодца. Молоденький голубоглазый блондин зацепил сердце русской красавицы, и она позволяла ему носить вёдра с водой, и брала тушёнку и шоколад, которым он одаривал русскую девушку.

Они общались с помощью разговорников: Курт – с помощью немецко-русского, а Надя – русско – немецкого, который он собственноручно дал ей. В то время всем частям пехоты выдавали словари, чтобы немцы знали не только банальное «курка», «млеко», «яйки», «давай», а могли провести более- менее квалифицированный допрос военнопленных.

Перед отходом своей части Курт принёс Наде бумажку со своим адресом. Он сказал, что после войны хочет поступить в институт, стать строителем, и жениться на ней. Не против ли она? Она была не против…

Прошло почти два года, война закончилась. Надя, созревшая семнадцатилетняя девица, написала Курту письмо в Дрезден. Не получив ответа через четыре месяца, она решила написать снова. После пятого её письма ей пришёл ответ из Дрездена, от матери Курта Эленберга. На немецком языке было написано, что Курт в СССР, попал в лагерь для военнопленных, а потом его отправили в Москву, на восстановление народного хозяйства. Как через много лет узнал Денис, Курт строил жилые дома в районе нынешнего метро Текстильщики. Это и был его строительный институт.

Надя перестала ему писать. Но и замуж не вышла, не могла забыть Курта. А в 1953 году, когда она была уже взрослой двадцатипятилетней женщиной, в её почтовом ящике вдруг нарисовалось письмо из Дрездена.

Это был Курт. Он уже отлично изъяснялся по-русски. Через семь месяцев оживлённой переписки Надя приехала к нему, да так и осталась в Германии.

Жили они с Куртом и его матерью, и всё было бы отлично, кабы не одно «но». У молодых не было детей. Курт во время плена сильно простудился и долго болел, и его дальнейшая жизнь в СССР тоже не была сахарной.

Надя вместе с ним бегала по врачам, поила его отваром трав, микстурами, кормила пилюлями и яйцами молодых бычков.

Только в шестидесятом году, когда ей самой было уже тридцать три, она наконец забеременела. У них родился сын, Питер.

Эленберги были счастливы. Только вот Курт долго не протянул. Питеру не было и семи лет, как он умер. Сказалась война. Надежда больше не выходила замуж, вырастила сына сама, а потом ей пришлось растить и внуков.

Сперва у Питера родилась Эмма, красивая рыжая, в русскую бабушку, девочка. А ещё через четыре года родился Борис, полная противоположность красавице Эмме, хотя тоже – рыжий. Надежда активно занималась с ним, учила их русскому языку, потому что невестка была немкой, и языка не знала. А когда Эмме исполнилось шесть, а Борису два, Питер с женой попали в авиакатастрофу. Надежда на похоронах благодарила бога за то, что они не взяли с собой на отдых детей.

Ей тяжело было одной, без мужа, без сына, и держалась она лишь потому, что надо было вырастить внуков. Эмма закончила школу на тот момент, и Надежда, умирая, была спокойна. Она знала, что умница внучка поможет непутёвому братцу, и сама не даст себя в обиду. Так и случилось. Эмма не дала пропасть ни себе, ни Борису. А Денис уберечь её не смог, как это ни больно осознавать. Или даже – не захотел.

Он вдруг понял, как глупо то, что он сидит в кабинете у следователя, и жалуется ему на то, что кто-то пытался его убить. Зачем всё это? Зачем ему жить, если Эммы нет? Зачем он пошёл в полицию и рассказал то, что случилось два часа назад? Для чего ему надо, чтобы этот капитан Куропаткин допрашивал его, совал нос в его жизнь, и пытался дознаться, что же это было – покушение на его жизнь или несчастный случай? Почему Денис, даже не подумав, помчался в полицию, если ещё вчера он хотел умереть? Да что там вчера, он каждый день хотел умереть. А, как только такая возможность ему представилась, он вдруг струсил? Бросился в кусты? Вернее, не в кусты, а за помощью к сочинской полиции, рабочий день которой был уже окончен, и удивительно, как это следователь оказался на месте.

Денис фыркнул, осознав всю глупость, трусость и неприглядность этого своего поступка. А потом, даже не дослушав Куропаткина, вышел из кабинета, не прощаясь. Вот так просто вышел, и прикрыл за собой дверь.

Он не видел, как изумлённый капитан смотрит на него через открытое окно. Куропаткин был настолько удивлён, что и не подумал окликнуть его. И правильно сделал: Денис бы всё равно не вернулся.

***

Куропаткин чертил на листке бумаги какие-то схемы, понятные ему одному. Из этих схем, составленных с помощью медицинских справок, которые принёс пострадавший, выходило, что на Дениса Корнилова и вправду было совершено покушение. Хотя, впрочем, можно было бы предположить, что Денис просто попался им – злоумышленникам – под горячую руку. И что на самом деле они ждали вовсе не его. Или, может быть, им было всё равно, на кого напасть. Так что получилось уже три версии, по которым Денис оказался в руках у злоумышленников. Но зато теперь очевидно, что, кого бы они не ждали, и намеренно ли совершили покушение именно на него, жизнь Дениса в гораздо большей опасности. Ведь он из разряда потерпевших переходит в разряд свидетелей. И, хотя он утверждает, что лица не разглядел, и даже не уверен, что преступников было двое или больше, так как видел только одного человека, и то силуэт, всё же сами преступники так не думают.

Куропаткин хотел предупредить Дениса, чтобы тот был более осторожным, и не ходил по темноте в одиночестве. Но он ушёл. Он покинул кабинет следователя так внезапно, что капитан Куропаткин несказанно удивился, и даже не крикнул ему в открытое окно, чтобы тот поостерёгся.

Следователь налил и себе стакан воды и жадно выпил. Жара проникла даже сюда, в помещение, хотя на столе стоял старенький вентилятор, и окна выходили не на солнечную сторону. И, потом, сейчас уже девятый час вечера…

Эта чёртова жара… А Наташка с сыном уже в Питере, с завистью подумал вдруг Куропаткин. Они находятся в северной столице, в которой совсем не такая сумасшедшая жара, и с Невы дует ветер, приносящий свежесть и запахи кофе от многочисленных питерских кофеен.

Куропаткин любил Петербург. Он прожил там много лет, когда вдруг врачи решили, что для ребёнка – аллергика лучше всего жить в тёплом месте с тропическим климатом. И тогда они приехали в Сочи, из северной столицы в южную. Никогда не жалел он, что поступил так, потому что в Питере оставались родители жены, и в любой момент Куропаткины могли сорваться и поехать к ним, если уж совсем скрутит тоска по городу. То есть, это жена с сыном в любой момент, а глава семьи, птичка подневольная, мог приехать в Петербург лишь во время отпуска. Отпуск был в прошлом марте, но они не смогли навестить город, в котором жили прежде, в котором родились Наташка и Вовка – младший, жена и сын Куропаткина. Потому что сын учился, а ехать в одиночестве Вовка – старший не хотел. В марте купаться было невозможно, поэтому отпуск прошёл дома. Он спал и играл с сыном, вот и все, что он делал.

И жена и сын любили море, влажный набухший воздух, сын действительно излечился от аллергии и вдобавок от кучи каких-то детских болячек именно здесь, в Сочи. И вообще, они уже привыкли, даже к жаре почти привыкли. И только сейчас, когда он поругался с женой, Куропаткину эта жара казалась враждебной, чужой. А прохлада питерского лета – родной, своей. Он понимал, что всё это только кажется, только потому, что жена уехала без него, и что на прощание сухо клюнула его в щёку, и сын обиженно засеменил к поезду, не простив отцу многочисленных обещаний по поводу обещанных рыбалки, экскурсий, музеев, и просто обычного семейного отдыха. Что-же, и их понять можно. Он внушал домашним целый год, что наконец-то его поставят в отпуск летом, и что он будет с ними целый месяц, и они будут видеть его с утра до вечера, а не рано утром и поздно вечером.

Куропаткин досадливо щёлкнул пальцами и переключился на Дениса. О нём думать было легче, чем о собственной разваливающейся семье. Итак, почему он ушёл? Решил, что нападение было случайным? Или что-то вспомнил? Куропаткин замер, словно собака, почуявшая лисицу. Корнилов что-то вспомнил и быстро ушёл, чтобы проверить эту версию? Или осознал, что просто не выключил утюг в номере?

Капитан скривил губы в саркастической насмешке. Корнилов не был похож на человека, который сам гладит себе брюки. Особенно если учесть, что его брюки были льняными и, как водится, жутко помятыми. Лён имеет один крупный недостаток, который, правда, может выглядеть и преимуществом. Лён очень сильно мнётся, и даже свежевыглаженная вещь через буквально какой-то час вовсе не выглядит таковой. Но зато, если не гладить льняную рубашку или брюки, надо всего лишь мужественно перетерпеть, чтобы они приняли очертания свежей помятости, только что полученных складок на брюках от сидения в машине или на офисном стуле, сгибов в районе локтя, и в других местах, в которых эта неглаженность выглядела бы естественно, то можно представить дело так, будто всё это было наглажено, а потом просто помялось. Во всяком случае, сам Куропаткин так и делал.

Итак, что же произошло? По словам Корнилова, он сидел в кустах. Пил пиво неподалёку от входа в санаторий. Кусты эти, в которых стоит лавочка, расположены крайне удачно: во первых, рядом санаторий. Во-вторых, из кустов видна вся близлежащая местность, а от санатория абсолютно неразличим человек, сидящий на лавочке в зарослях олеандра. Человека, сидящего на лавочке, можно обнаружить, лишь всунув голову в кусты, либо зайдя в этот крошечный Эдем. Но Корнилов не видел ни головы в кустах, ни самого человека. Он вообще отвернулся, чтобы не видеть курортников, фланирующих туда – сюда. И сел спиной к санаторию. Но, тем не менее, на него напали, сзади. Его ударили по голове металлическим предметом, предположительно, прутом, что подтверждено освидетельствовавшими травму головы Корнилова медиками, к которым он заглянул в санаторий перед тем, как направиться в полицию. Если бы у него не было такой моментальной реакции, если бы он не увернулся молниеносно в сторону, несмотря на количество выпитого пива, то второй удар железного прута пришёлся бы аккурат в цель, и Куропаткин в данный момент вызывал бы родственников Корнилова на опознание. Или нет, не в данный момент, ведь уже темно. Завтра кто-нибудь обнаружил бы труп Дениса, и вот тогда… Да что за чушь в голову лезет, ведь Корнилов остался в живых!

Итак, что получается. Первый удар нападавшего соскользнул, потому что как раз в этот момент Денис наклонился, чтобы открыть очередную бутылку пива. Потом он, почувствовав удар, ловко упал на землю и откатился в сторону, попутно разбивая полную бутылку о ствол кустарника, чтобы было чем защищаться от нападавшего. По всей видимости, преступник или преступники это увидели и поняли, что бой будет неравным, ведь Корнилов – бывший мастер спорта по каратэ. И к тому же в руках у него опасное, острое стекло, так называемая «розочка», и сам он уже готов к бою.

Стоп! Куропаткин потёр лоб. Нападавшие или нападавший не могли знать, что Корнилов – мастер спорта. И, следовательно, непонятно, чего же они испугались и почему убежали. Вполне логично было бы закончить начатое. Железный прут против расколотой бутылки – это достойное соперничество. Отчего же преступники, нет, чтобы не путаться, надо говорить – преступник, и к тому же Корнилов говорил, что видел только одного человека, почему же преступник ретировался? Может быть несколько вариантов: либо он понял, что обознался, и что Корнилов – это не тот, кто ему нужен, либо его спугнули приближающиеся к санаторию люди, ведь действие происходило в опасной близости от санатория. Правда, люди не могли видеть, что именно происходит в кустах. И всё-же, нельзя упускать версию о том, что преступник мог увидеть кого-то знакомого, приближающегося к санаторию, и спешно ретироваться именно из-за этого. Опять же, уже начинались сумерки, но кто знает, может быть, у некоторых людей зрение острое, это он, Куропаткин, с детства в линзах, и ему ни за что не понять людей с хорошим зрением.