В паутине южной ночи

– Ты понимаешь, – он обнял Бориса за тощие плечи, – если бы это я дал тебе денег, то ждал бы сколько угодно. Но это пацаны, а я за тебя поручился, в натуре…

Вот это «в натуре» и добило Бориса. Он закрыл дверь за Мишкой, и задумался. Неужели ему придётся и вправду обращаться к сестре? После всех неприятностей, которые он ей доставил, снова просить её об одолжении? Одолжении суммой в четыреста тысяч долларов…

****

Куропаткин нервно затянулся. Он всё время пытался бросить курить, но при нынешних убийствах это просто невозможно. Как же так получилось, что их тихое курортное местечко превратилось в натуральный убойный отдел! То есть, в настоящую бойню! Это был уже третий труп. Третий труп за неделю. Не слишком ли много?

Все убитые не были связаны друг с другом, отдыхали без семьи, и были не старше пятидесяти лет. Что же их объединяло? Только одно: они все были убиты. Один умер от сильного удара в висок тяжёлой пепельницей, стоящей у него в «люксе», второй был задушен при помощи подушки. А третий – третий был убит ножом в сердце. Такой вот милый коктейль. И при этом никаких следов. Это же курорт, сюда люди приезжают, чтобы отдыхать, а не следить за другими отдыхающими!

Почему-то Куропаткину казалось, что это не последние трупы в местных санаториях и гостиницах. И он, как всегда, оказался прав. Правда, пока что об этом он ещё не знал.

Зато знал то, что жена в этот раз не согласится подождать, пока он наконец распутает этот клубок убийств, и уедет в гости к матери, в прохладный Питер, вдвоём с сыном. А Куропаткин останется в душном Сочи, станет приходить домой поздно вечером, уставший и бледный, несмотря на беспощадное солнце. И дома его будет встречать облачко пыли, поднимаемое с пола, до мытья которого у него не дойдут руки. И пустой холодильник. И – нестерпимая тоска по той жизни, которой у него никогда не будет.

***

Денис готовился к отъезду. Морально. Четыре дня на море пролетели не то чтобы незаметно, скорее, наоборот, очень даже заметно. Следы этого так называемого отдыха надолго останутся на щеках Дениса густой небритостью, мешками под глазами, отечностью лица и стойким запахом перегара. Все эти дни он пил. И не четыре дня, которые он провёл здесь, а гораздо больше. Он пил со дня смерти жены. Но тогда приходилось сдерживать себя. А здесь, где его никто не знает, он накачивался спиртным под завязку, так, что с трудом добирался до своего номера. Хорошо ещё, что цифры 24 запомнить было нетрудно. Это ведь как таблица умножения – два на два даёт четыре.

Спрашивается, ради чего только приехал на море? С таким же успехом он мог запереться в своей квартире, и пить там. Заказывать продукты и, главное, алкоголь, по телефону. Бездумно скроллить ленту в Контакте или пялиться на ролики в Одноклассниках.

Но он не мог оставаться в своей квартире после того, что произошло. Вернее, ЭТО произошло не в квартире, но всё равно оставаться там, где ещё был ЕЁ запах, где повсюду лежали её вещи, её книги, её драгоценности. Вернее, то, что осталось от её любимых драгоценностей.

Её обожаемая старинная фарфоровая посуда гордо пыжилась в таком же старинном напыжившемся серванте, выдержанном в духе «барокко». Она не знала, эта тупая посуда, что хозяйки уже нет, и пыжиться не для кого, ведь Денис всё равно ничего не смыслит в таких штуках.

Эмма боготворила такие вещи, и окружала себя ими. Она и Дениса оставила возле себя, потому что он вполне отвечал её требованиям – был старомодным, громоздким и красивым. Разве что не старым. Но это поправимо, смеялась она. Очень скоро ты будешь настоящим антиквариатом…

Он, возможно, и будет. Только она уже этого не увидит. Умная, красивая, тонкая, эстетствующая Эмма, обожающая изящные старинные вещи, погибла. Так страшно и так нелепо… На глазах у Дениса. Её машина взорвалась. Вместе с ней.

Денису тогда показалось, что он сошёл с ума. А в следующую секунду он поверил, что Эмма разыграла его. А ещё в следующую понял, что это правда. Что Эммы не стало. Любовь к розыгрышам и чёрному юмору не вязались с её тонкой натурой, она никогда так не поступала, и не решилась бы на такой ужасный поступок. После трёх лет брака Эмма прекрасно знала, когда можно рискнуть, а когда лучше не надо. Иначе будет хуже. К тому же она разыгрывала его тонко и стильно, это было вполне в её характере. А этот ужасный взрыв – он был громким и мощным, и грязным, и дешёвым трюком, совсем не в её духе.

Она не рискнула бы так его напугать, потому что… Потому что он ни за что не простил бы ей такого, и она это знала. Она умела вовремя остановиться, его прелестная немка. Но тогда, неделю назад, когда на его глазах взлетела на воздух мощная тупоносая «вольво», он бы всё отдал за то, чтобы Эмма всего лишь разыграла его. Чтобы она выскочила из-за дерева, за которым пряталась, и, насмешливо глядя на него холодными, прозрачными голубыми глазами, сказала:

–  Корнилов, ты опять попался! С тебя – та севрская шкатулка!

И он бы купил ей её! Купил бы ей сотню таких шкатулок, если бы она только осталась жива! Раньше он ворчал, что Эмма тратит сумасшедшие деньги на эти так называемые раритеты, хотя на эти деньги они вполне могли бы позволить себе таун – хаус за городом вместо «двушки», хоть и в центре. Или даже могли оставить эту квартиру себе на чёрный день, и, поднатужившись, всё равно купить себе дом за городом. Но она была непреклонна.

– Корнилов, настоящий раритет – это ты, – улыбалась она. – Только ты можешь так спокойно отзываться о произведениях искусства, шедеврах мировой культуры, и сравнивать эти бесценные творения с какой-то недвижимостью!

– Какой-то, – ворчал Денис. – Не какой – то, между прочим! В семи километрах от МКАД, охраняемый коттеджный посёлок, рядом лес и озеро. И таун – хаус на две семьи, у каждой – свой вход. Зелень, клумбы, свежий воздух, и гараж – в доме!

Ему было очень приятно, что не нужно выскакивать зимой из дома и нестись галопом к машине. А потом мёрзнуть в салоне, ожидая, покуда печка нагреется. Ещё хорошо, что в последние несколько лет у него – хорошая иномарка. Потому что раньше ещё надо было отогревать машину, прежде чем поехать.

А вообще, гараж в доме – это мечта любого советского мужчины. Только Эмма, привыкшая к буржуазной роскоши, думала иначе. Ей не нужны были эти мечты советского мужчины. Гараж в доме и сам дом за городом её ничуть не удивлял и не вдохновлял. Она всё детство и юность прожила у своих родителей, обеспеченных и уютных, и спокойно относилась к тем вещам, которые ценятся в нашем обществе: хорошая недвижимость, в том числе дачная, добротная машина, мебель, чтобы не хуже, чем у соседей…

Эмму серьёзно интересовал только антиквариат. И, Денис смел надеяться, что лично он тоже её интересовал. Иначе она бы не вышла за него замуж. Эмма – точно бы не вышла! Не уехала из своей лощёной респектабельной Германии в сумасшедшую, непредсказуемую Россию. И не осталась бы здесь, с ним.

Хотя она и так не осталась…

Денис усмехнулся. Эмма бросила его. Оставила одного. Он расценивал это как предательство. А как иначе?

«В машине подтекал топливный насос. Вдобавок была пробита изоляция проводки. Ваша жена повернула ключ в замке зажигания, проводка заискрила, воспламенились пары бензина…»

Машина у них была общая. Но Денис на ней редко ездил. «Вольво» в основном пользовалась жена. Эмма всегда была аккуратна, по-немецки педантична. Она стабильно проходила техосмотры машины, как и сама обязательно два раза в год посещала всех врачей, включая стоматолога, для профилактической проверки. Как же это, а?

Сразу же после похорон Денис прямо с кладбища поехал на вокзал. А куда ему было ехать? Он не собирался устраивать Эмме поминки. Ей бы это не понравилось. Она вообще терпеть не могла столь любимые русскими людьми застолья. А халявная выпивка на поминках приводила её в ужас.

Поэтому, лишь только гроб с тем, что осталось от Эммы – а остались только молекулы, опустили в землю, Денис повернулся и ушёл.

А на вокзале купил билет на ближайший поезд. Ближайший шёл в Адлер. Люди ехали на море, чтобы купаться, загорать и радоваться жизни. Денис ехал, чтобы как можно дальше уйти от действительности, уехать от неё. Ему казалось, что с каждым километром эта жуткая, невыносимая боль в его груди будет утихать. Он ошибся. Но обратно ехать не хотелось. Поэтому он нашёл свободный «люкс» в санатории, и оплатил его на столько, на сколько хватило половины суммы денег, которые у него были с собой. Оставшуюся половину он совершенно разумно решил оставить. И потратил довольно приличную кучу денег на спиртное.

Хорошо, что он уезжает через три дня. Иначе неизвестно, куда его завело бы это сумасшедшее, пьяное время. Вот и вчера он даже решился привести в номер женщину. Хотя разве кто-то может сравниться с Эммой, восхитительной, строгой, соблазнительной Эммой? Или всё-таки может? Эта женщина – может?

Денис горько вздохнул и направился в крошечный супермаркет неподалёку. Денег, распределённых на три следующих дня, оставалось в обрез, и теперь он мог позволить себе лишь пиво или дешёвую водку. Ничего дешёвого Денис не любил, поэтому остановился на пиве. Прихватив пять бутылок, он нашёл ловко спрятанную лавочку в зарослях олеандра, и уселся там, прямо напротив выхода из санатория. Со стороны его не было видно, а ему самому, в свою очередь, не хотелось никого видеть, хотя если повернуться, то выход из санатория прекрасно просматривался.

Когда он залил себе в горло содержимое третьей бутылки, то вдруг обратил внимание на женщину, выходящую из здания. Это была именно та дама, которую он вчера привёл в номер, и потерпел сокрушительное фиаско, мгновенно уснув. Она что-то несла в руке.

Денис сначала хотел было подойти к ней и объясниться, извиниться, наконец, за не мужское поведение, но потом передумал. Что-то в облике женщины насторожило его, и он остался сидеть на лавочке, чувствуя сильный сладковатый запах олеандра. Денис вспомнил, что это растение считается ядовитым, и пожалел, что уже слишком протрезвел для того, чтобы обглодать полностью его ствол, засунуть в рот пригоршни розовых цветов и умереть, отравившись. И попасть на небеса к Эмме. Хотя нет, это Эмма на небесах. А он попадёт в пекло, где черти будут жарить его на сковороде…

***

Она вытащила нож из тела и обтёрла кровь с него простынёй. Никакого удовольствия в том, чтобы убивать – нет. Говорят, что маньяки получают удовольствие от убийства. Если это так, значит, они – больные люди, им надо лечиться. Ей не было приятно убивать. Мало того – она ненавидела эту часть своей работы. Именно так она и думала обо всём этом – как о своей работе. Она, как самка каракурта, убивает самца, с которым только что спаривалась. Только она – не паук, а человек. Несмотря на то, что женщина. Ведь считается, что мир делится на людей – мужчин, и просто женщин. Получается, что женщины – это не люди…

Просто так получается, что в последнее время она чувствует это сходство с самкой каракурта всё сильнее и сильнее. Отчего бы ей не почувствовать себя царицей Тамарой, той, которая за одну ночь любви лишала своих любовников жизни? Впрочем, понятно, почему. Это сравнение ей не подходит. Она – не царица, и делает это не из желания развлечься. Это во-первых. И, если уж быть честной до конца, Тамара предупреждала своих одноразовых возлюбленных, что наутро им уготован кол. Или как там их убивали? А она никого не предупреждает. Правда, и не поощряет. Человек сам толкает себя в эту ловушку, она всего лишь наблюдает, как он гибнет. Ну, и помогает ему, конечно – погибнуть.

Она вздохнула. Пора было уходить. Надо помыть руки, лицо, внимательно осмотреть себя – вдруг на неё попала кровь, и одеться, наконец. Охота ещё не закончена. Может быть, сегодня она поймает новую наживку? Или ей лучше отдохнуть?

Она всё же решила, что лучше отдохнуть. Именно за этим она и приехала на курорт. Отдых ей не повредит. Отдых должен быть основной частью, а эта работа – как дополнением к отдыху, не самым приятным.

Не глядя на мёртвое тело мужчины, с которым совсем недавно самозабвенно занималась сексом, она прошла в ванную, быстро приняла душ, переоделась и вышла из номера.

Её не волновало, что кто-то может её увидеть. Разве кто-то сможет доказать, что это именно она убила его? Она никогда не оставляет следов, так чего же беспокоиться!

***

Отпуск Лики подходил к концу. Она, в общем-то, сделала всё, что было запланировано ею ранее, но всё-же ей казалось, что она могла бы сделать и больше, если бы приложила чуть больше усилий.

Пришла пора возвращаться домой. Тем более что Лика устроилась на новую работу с отсрочкой выхода на неё. Она – помощник руководителя, работает по своей специальности уже несколько лет. И, конечно же, отлично справляется со своими обязанностями. Именно этот факт и заставлял её совершенствоваться, повышать квалификацию, а заодно искать другие фирмы, способные заплатить ей ещё больше. В результате к своим тридцати трём годам Лика имела отличную репутацию, зарплату в двести пятьдесят тысяч рублей плюс премии, и статус незамужней женщины.

Она совершенствовалась во всём, кроме последнего. Лика не собиралась выходить замуж. Вернее, убедила себя, что ей это не интересно и вовсе не нужно. Ей было хорошо самой с собой, и она не желала впускать в уютную квартирку мужскую особь со своими проблемами, претензиями и вонючими носками. Отчего-то всегда, когда она представляла себе возможность завести мужа, она рисовала в своем воображении именно вонючие носки. Отчего-то и не подумала представить, что муж может менять их ежедневно. Морщила нос, и в очередной раз подтверждала самой себе, что собственное спокойствие и гармония стоят одиночества. Если она захочет, то может обзавестись ребёнком – слава богу, сейчас у неё для этого есть все условия, а наше общество перестало смотреть на одиноких мамаш как на неполноценных.

Но Лика ребёнка не хотела. Во всяком случае, пока. Пока она не была готова к такому самопожертвованию. И её вполне устраивала её жизнь. Вернее, устраивала бы полностью, если бы не кое-что… Лика от этого никак не могла избавиться. И, скорее всего, уже никогда не сможет. И только это кое-что мешало ей наслаждаться жизнью.

***

Борис плакал, некрасиво размазывая некрасивые слёзы по некрасивому лицу. Мишаня сочувственно подал ему платок, но Борис не притронулся к нему. Он не хотел трогать Мишаниного платка, не хотел дотрагиваться до руки этого убийцы! И почему именно он, эта сволочь, этот подонок принёс ему ужасную весть? В старину посыльных, появившихся с плохими новостями, убивали. А что, если Борис сейчас убьёт Мишаню? Правда, у него нет ни ножа, ни пистолета, ни даже палки, которой он мог бы бить этого мерзавца, пока у того не выступит кровь на выпуклом лбу, пока он не станет молить о пощаде, пока его пульс не остановится.

Борис знал, что отсутствием предметов, которыми можно убить, он оправдывает собственную несостоятельность. Убить можно, и не вооружаясь. Можно прыгнуть на этого борова, зубами впиться в мякоть толстой шеи, выкусить кадык, испачкаться в чужой крови и совершить сладостный акт возмездия. Но он также знал, что ничего подобного не совершит. Что будет продолжать плакать, жалобно размазывая слёзы, и мечтать о том, чтобы Мишаня и вся его банда сдохли одновременно. Чтобы попали в гущу теракта и погибли все, разом! Чтобы машина, в которой они ехали, взорвалась…

Мысли о машине снова напомнили ему о сестре, которая умерла так страшно и так нелепо.

– Прими мои соболезнования, – с трудом выговорив последнее слово, сказал Мишаня, не выпуская изо рта зубочистки. Этот урод постоянно ковырялся в зубах, и зубочистка была словно его визитной карточкой.

Его соболезнования совершенно были не нужны Борису, так же, как и он сам. Эмма погибла. Погибла ли? Её убили! Эти скоты, во главе с Мишаней, убили её, чтобы Борису было легче взять четыреста тысяч долларов. Они же не могли не понимать, что, даже если Эмма согласится вернуть долг за брата, то может не согласиться её муж! А сам Денис не слишком – то жаловал своего шурина. Ведь так, кажется, называют брата жены? Денис считал его маленьким ничтожеством, и выдал ему на автосервис лишь пятьдесят тысяч долларов, решив, что большего тот не заслуживает. И был прав. Борис и есть ничтожество, он так чувствует и так ведёт себя, в полном соответствии с этим определением. И будет продолжать вести себя также и дальше. Потому что он – трус и ничтожество.

– Ладно, я пошёл, – Мишаня тяжело поднялся, перекинул зубочистку на другую сторону мясистого рта, и направился к выходу.

Он тоже знает, что Борис – ничтожество. Именно поэтому он и его банда и ссудили ему деньги, зная, что такая дохлая рыба с крючка не сорвётся. И что же делать? Идти у них на поводу? А что, впрочем, ему ещё остаётся! Он не хотел доставлять неприятностей сестре и прямо заявил об этом Мишане. И он всё сделал за него. Он сделал так, что сестре теперь всё равно. Они убили её, эти ублюдки!

Борис плакал, бессильно стуча кулаками по столу. Он знал о себе всё, жалкий маленький человечишка, и от этого ему было ещё хуже. Он знал, что, даже если он будет утешать себя тем, что после всего убьёт Мишаню, он не сможет это сделать. Не сможет убить убийцу родной любимой сестры. Кишка тонка. И Мишаня со своими дружками тоже это знают. Иначе не стали бы трогать Эмму. Они сделали свой ход, сложный и хитрый, не побоялись пойти на убийство, хоть бывший одноклассник и отрицал это. Но всё же Борис не верил ему. Эмма была убита, это однозначно. Потому что как могла быть неисправна проводка в «вольво» и как мог протекать топливный насос, когда его ребята, парни из автосервиса, тщательно следили за машиной Эммы? Борис радовался, что хоть эту малость он может делать для сестры! Она регулярно пригоняла машину в его автосервис, и в последний раз была у него не далее чем две недели назад. Ребята подкачивали шины авто.

И, естественно, провели диагностику автомобиля. Борис лично приказал им делать это с машиной сестры всякий раз, когда та появляется в его автосервисе.

Вероятно, Мишаня договорился с кем-то из парней, и… Борис похолодел. Значит, кто-то из автомехаников повредил топливный насос. Намеренно. Значит, виноват не только Мишаня. Он выступил заказчиком, а исполнитель… Кто?

Борис обхватил рыжую голову руками. Эмма уже на небесах. Она бы не хотела видеть его таким расклеившимся. И не хотела бы, чтобы он мстил. Не потому, что была такая добрая и всепрощающая, а потому, что боялась за брата. Она же понимала, что если Борис решится на убийство, то из-за своей неуклюжести и неловкости не сможет довести дело до конца. Что ему угрожает опасность, а она бы не хотела, чтобы убили и его.

Но каково же будет дальше жить Борису, после того, что произошло с сестрой? И после того, ЧТО он должен будет сделать? Мишаня поставил его в чёткие рамки и условия. Он проговорил всё тщательно и медленно, чтобы всё это втемяшилось в узкий лоб Бориса. Он должен всё сделать, иначе станет трупом. Кому он этого будет легче, если Эмма уже мертва? Хотя, с другой стороны, никто по нему и не заплачет. Тогда зачем же ему так хочется остаться в живых? Ответ пришёл сам собой: чтобы отомстить. В рыжей голове звенели колокольчики, которые нежно пели на немецком языке, если только этот лающий язык можно назвать нежным: «Месть, о как сладка ты, месть…»

И, пожалуй, впервые за этот жуткий день Борис подумал, что вполне может отомстить за сестру. По – настоящему отомстить. Ему ведь будет нечего терять. Но сначала нужно сделать то, что приказал Мишаня. Чтобы по его следам не бежали шестёрки бандита. А уж потом, когда всё будет сделано, Борис сможет спокойно выследить и уничтожить того, кто испортил механизм в машине сестры. А потом он доберётся до самого Мишани и избавит мир от его присутствия.

И только после всего этого Борис Эленберг сможет жить спокойно. Если захочет, конечно. Или если вообще захочет жить. И если сможет это сделать после всего, что уже произошло и что скоро произойдёт.

***

Она потянулась, игриво устраиваясь на полу. Кровать – это так банально! Куда лучше соблазнить этого потного мужика с бегающими глазками не на обычной постели, а на мягком ворсистом ковре не первой свежести. Впрочем, мужик тоже был далеко не первой свежести, такой же потрёпанный и потёртый, как и коврик. Но какое ей дело до изношенности и того и другого?

Женщина медленно потянула платье вверх, обнажая тонкие щиколотки, ровные бутылочные икры и хрупкие колени.

Мужчина как-то взвизгнул, не сводя глаз с её руки, подтягивающей узкое платье всё выше и выше, и стал расстёгивать пёструю гавайскую рубаху.

И почему все они, эти самцы после пятидесяти лет, так любят гавайские рубахи? Они напоминают им о молодости? Заставляют чувствовать себя яркими бодрыми петушками?

Забавно, как меняются их глаза, когда она проделывает такие штучки из своего арсенала обольстительницы. Взгляд подёргивается какой-то поволокой, словно шторкой на окне машины, становится влажным и как будто пьяным. Мужики не соображают, что делают, бросаются на неё, как на амбразуру, и сгорают в её огне… Подумать только, что творит похоть с солидными главами семейств!

Поэты придумали другое название похоти – страсть. Но только страсть – та же самая похоть, просто названа более поэтически. Мужчины пытаются придумать оправдание своей животной похоти, поэтому и назвали её другим словом, более красивым и действительно оправдывающим всё на свете. «Ушёл от жены и детей? А чего вы хотите – это страсть!» « Бросила институт, не доучившись один год, потому что забеременела? Это страсть, господа!»

Ей стало смешно. Мужчина, выпячивая грудь и одновременно стремясь скрыть объёмный животик, навалился на неё сверху. От него пахло потом и дорогой туалетной водой. Подумать только, как самоуверенны самцы! С чего он взял, что такая женщина, как она, вдруг обратит на него внимание, что тут же пойдёт в его номер и, чтобы поднять его тонус, даже станет соблазнять его? Как он решился на то, чтобы заговорить с ней, чтобы навязчиво звать в кафе, угощать холодным лимонадом, а потом так же настойчиво приглашать в свой номер. Якобы чтобы сыграть партию в нарды, о которых они говорили в кафе, глядя, как ловко режутся местные в интеллектуальную игру? Она была уверена, что он даже не знает правил игры. Правил игры в нарды, имеется ввиду. Потому что правил ЕЁ игры он не знал абсолютно точно. Иначе не стал бы настаивать на том, чтобы она непременно заглянула к нему на партию в нарды. С тем же успехом он мог бы пригласить её, чтобы показать фотографию своей жены с плохо сделанной химической завивкой. Она сопротивлялась, как могла. Но в результате он победил. То есть проиграл. Победил – потому что она всё же пошла. Проиграл – потому что его жизнь закончена.

– Иди ко мне, милый, – заранее отрепетированным сексуальным голосом произнесла она, полностью оголяясь и выгибаясь на ковре.

Он замер, судорожно всхлипывая, а потом бросился на неё. Она ненавидела эти приёмы, но иначе как раскочегаришь такого вот тучного мутноглазого престарелого Казанову? Мучиться с их вялой плотью ей не хотелось, именно поэтому и приходилось соблазнять – так, чтобы они всё делали сами.

– О, мой бог, – простонала она.

В этот раз ей и впрямь понравилось. Этот толстяк приятно удивил её, довёл до оргазма, который она обычно симулировала. Неизвестно, насколько хорошо он играет в нарды, но в любовных играх он знал толк. Он умел развлекаться и знал, что хочет взять от жизни. Ей даже на секунду стало жаль его, но только на секунду. Во всяком случае, он взрослый мужчина и должен понимать, что за удовольствия надо платить. А цену он не спрашивал…

***

Все жертвы оказались из разных городов, разбросанных по всей стране. И жили в Сочи тоже в разных местах. Куропаткин, которому начальник вручил в помощь стажёра Булыгина, не обнаружил связей между ними, по всей вероятности, все трое были незнакомы между собой. Правда, двое из них занимались мелким бизнесом, и решили отдохнуть на курорте от дел, а второй – ещё и от жены. Ничего интересного в их жизни не было найдено, никаких секретов не раскопано. Люди как люди, совершенно обычные. Никаких роковых страстей, врагов, семейных тайн. Жена Олега Фомина, погибшего от удушения подушкой, приехала самая первая. Хотя это было неудивительно: Фомины жили в Ростове.

– Почему ваш муж поехал на Чёрное море, ведь Азовское куда ближе, – поинтересовался Куропаткин.

– Он сказал, что поедет на Азовское, – всхлипнула жена. – Но потом вдруг оказалось, что его приятель из Владивостока, с которым они дружат ещё с армии, тоже едет на море. Их отпуска совпали, но Валера – это тот армейский друг, он хотел именно в Сочи. Поэтому Олег и поехал сюда, в частный пансионат, Валера должен был подъехать чуть позже…

– А почему не поехали вы?

Куропаткин понимал, что это вопрос личного свойства, и всё же не мог его не задать. Может быть, эта дама решила избавиться от надоевшего мужа, и получить его бизнес в собственные руки?