Morituri. Идущие на смерть

Morituri. Идущие на смерть

Анна Фейн

Редактор Анастасия Фейн-Гутман

© Анна Фейн, 2024

ISBN 978-5-0064-7304-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Анна Фейн. MORITURI

(Идущие на смерть.)

Роман-развлечтиво.

Основано на реальных событиях и медицинских фактах.

Все совпадения не случайны.

© Анна Фейн, Москва, 2023

Глава первая. Две стороны одной медали

У вечности нет цвета и температуры. Кажется, что это вырезанное из камня или отлитое из бетона бесконечное пространство, гигантское и твердое на ощупь. Но как только прикоснешься к вечности, она, как облако, растворяется у тебя под рукой… если, конечно, находясь в вечности, ты можешь почувствовать или увидеть свои руки.

Сефер свои руки видел. Но не чувствовал. Он чувствовал, что пространство перед ним неизменно, бесконечно и равнодушно к любым его чувствам. Оно просто есть. Все эти параллельные формы, похожие на ступени, уходящие вдаль, ввысь и вниз. Как будто плохо освещенное помещение и не видно грани между полом и стеной. Эшер явно был здесь, иначе как простой смертный может предположить, да еще и визуализировать такую несвойственную живому миру реальность. Надо будет, кстати, узнать у куратора Эшера, как он без конфликта с департаментом познакомил художника с другой ступенью мироздания.

А еще Сефер чувствовал, что чувств у него быть не должно, а они были и тащили его на дно. Лучше бы мысли.

Когда мысли носились в голове Сефера, это было прекрасно, потому, что пока мысль движется, ты существуешь, даже если мысль идиотская или случайная. Сефер пока существовал. И это давало надежду на будущее. И даже двигался. Вместе с бесконечной очередью, такой же серой, как Сефер и пространство вокруг.

Очередь напоминала бесшумный конвейер.

Из торца пространства серую вечность наполнял молочный неяркий свет. Он просачивался из-за матового стекла. К нему и двигалась очередь серых персонажей, не останавливаясь ни на секунду. Когда снаружи на стекло опиралась ладонь, было видно только размытое ее очертание. В этот момент тот, чья очередь подошла внутри, прикладывал свою ладонь к силуэту ладони снаружи, чтобы на ней фосфорным светом отпечаталась линия жизни с ладони из-за стекла. По этой линии получатель сразу считывал, где, когда и как хозяин ладони извне должен умереть. Очередник знакомился с заданием, надавливал на стеклянную стену чуть сильней, она распахивалась, как двери автоматического лифта, и очередник выходил на белый свет.

Все просто и быстро. Иногда даже думать не надо – за тебя уже все сделано. А иногда стоит проконтролировать, потому что есть сложности и противоборствующие. И хотя Смерть в миропорядке всего лишь менеджер перехода, перевозчик и логист, время от времени требуется выдумка и четко составленный план. Иначе можно не выполнить задания и не привести означенную душу. А это чревато потерей смертной силы и недостачей мортов. Смерти, получающие за выполненную работу положенные морты, выглядят ярко. Их очередь таким же непрерывным потоком движется параллельно серой очереди, вглубь вечности. Потому что в момент возвращения, когда стеклянная стена расступается от давления извне, входящую Смерть накрывает душем блестящих мортов. Смерть обретает цвет, перестает быть серой, получает много энергии, подпитывается и может и дальше существовать бесконечно. От некоторых Смертей даже свет идет. Вон они, светлячками расползаются по вечности, кто куда.

Во всем этом непересекающемся и неостанавливающемся движении двух линий есть торжественность, красота и основа миропорядка. Страшно даже помыслить, что может случиться, если кто-то – на вход или на выход – замешкается. Земля налетит на небесную ось, а небо упадет в Дунай, так, наверное, будет.

Про небо в Дунае и небесную ось как раз вертелось в голове у Сефера, не сбивая его с четкого неслышного шага (Смерть бесшумна) до тех пор, пока очередной раз не распахнулись двери на вход. В них возник персонаж со змеями дредов на голове. Пока он принимал душ из мортов, не характерно для Смерти издавая довольное фырканье, и вообще всячески выражая свой восторг, Сефер на секунду остановился, как вкопанный. На секунду – потому, что сразу получил пинок сзади идущего. Никто не хотел нарушать миропорядок.

Мысли Сефера погнали вскачь. Дуадж вернулся! А ведь они не должны были пересечься с ним больше никогда в этой вечности! И вдруг теперь, так внезапно – очереди двигаются навстречу друг другу и точка пересечения где-то, да окажется. Ее не будет, только если Сефер достигнет стекла прямо в этот момент, сейчас.

Сефер оценил свои шансы на обгон очереди, но сразу убил эту мысль, памятуя о пинке. Спасением было бы оказаться впереди вошедшего. Тогда они бы точно не пересеклись, если где-то, конечно, не появился бы внезапно Лобачевский. Но вряд ли его так вот запросто пустили бы гулять по департаменту смерти.

Да, именно впереди! Сефер выскользнул из своей очереди и плавно попытался встроиться между красивой Смертью Мореной и какой-то незнакомой замшелой Смертишкой маленького роста и в нелепых черевичках в очередь входящих. Морена только поджала кровавые губы, но ускорилась на шажочек, пошла, так сказать, на встречу. А вот замшелая Смертишка подняла вой и велела во всеуслышание Сеферу забыть о своих архаичных манерах на корню.

Это было обидно. Сефер всегда очень стеснялся своей архаичности. Потому он подчеркнуто вкручивал в речь словечки и идиомы на разных языках, как бы пытаясь обратить внимание собеседников на то, что миропорядок, как пазл, состоит из множества осколков различных культур и смыслов, и нужно пользоваться всем сполна, а не увязать в своем происхождении и предназначении. Дуадж, кстати, наоборот, никогда не скрывал ни происхождения, ни архаичности. Он был естественным до неприличия. Не гнушался даже тем, что брал подношения у неграмотных людей с их жертвенников. Особенно любил мёд и благовония. Мед, разумеется, не ел, но обтирался им и фыркал, как животное при этом. В детстве он часто сидел возле жрецов, занимающихся бальзамированием тел. Сефер же считал, что бальзамирование и эти медовтирания – признак отсталости, что нужно двигаться вперед, развиваться вместе с технологиями, а не уныло следовать традициям. Поэтому, когда замшелая Смертишка указала ему на архаичность, это его настолько задело, что он вынужден был манерно поклониться с презрительной усмешкой и промолвить:

– Мэа кульпа, уважаемая, что означает, моя вина, как вы, наверное, уже заметили.

Очередь начала гудеть и сгущаться около Сефера. Это привлекло внимание вошедшего. Дуадж с интересом наблюдал за заминкой в очереди. Он сразу узнал Сефера и пытался поймать его взгляд, но Сефер изо всех сил старался спрятать глаза. Тогда Дуадж напрямую отправился в эпицентр замеса, игнорируя порядок и очередность. Если бы в этот момент кто-то назвал Дуаджа деревенщиной или старообрядцем, он бы, наверняка лишь хохотнул в ответ. И если бы у Сефера было время, он бы оценил находчивость Дуаджа и его манеру обходить правила. А возможно, и сам бы воспользовался ими, чтобы оказаться внутри строя входящих, и тогда наверняка Дуадж бы его не заметил! Но мысли Сефера мерцали и были сосредоточены не на составлении дальнейшего плана, а только на том, как избежать встречи. А она приближалась с каждой секундой, поскольку Сефера вытолкнули из входящей очереди и вставили обратно в очередь на выход. Вероятно, если бы Сефер почаще бы получал морты, он смог бы противостоять окружающим, но он был слишком слаб и напуган. Да и глупо сравнивать входящих, усиленных и напитанных, и выходящих, ожидающих мортов. Они, конечно, всегда в разных весовых и моральных категориях.

Дуадж шествовал с довольной улыбкой, смотрел Сеферу прямо в лицо. Они находились уже в двух Смертях друг от друга, когда Сефер вообразил, что обронил свою берцовую косточку на пол, и опустился нашарить ее внизу. Сначала он полз по полу, как змея, затем решил перейти на собачий шаг, но обратил внимание, что не один. Рядом с ним, хохоча, на четвереньках, колупался Дуадж. Продолжать дальнейшее представление было нелепо. Сефер выпрямился в полный рост. Дуадж не отставал. Он зеркалил все движения Сефера и очень веселился. Очередь снова начала нарушаться – все двигались по одному, кроме Сефера с Дуаджем. Сефер краем глаза заметил появившихся в стороне охранников с песьими головами, направляющихся в их сторону.

– Вижу, ты соскучился по нашим дурачествам, бро, – нарушил тишину Дуадж.

Сефер сделал смешную попытку не идти парой, а встать в затылок, но Дуадж не был настроен сдаваться.

– Прости, но правила изменились, де-факто теперь парой нельзя!

– Правила? – Дуадж с наигранным удивлением остановился. – а разве правила не для того, чтобы их нарушать, нет? Или ты ничего не нарушаешь больше?

В этот момент они подошли вплотную к стеклу. Снаружи к нему прислонилась тонкая ладонь. Дуадж схватил Сефера за руку и приложил к силуэту ладони сразу две руки, свою и сеферову. Стекло стало медленно гаснуть, темнеть, замигало красным, раздался отвратительный вой сирен.

– Сыгранем по нашим старым правилам – ты, я и куча веселых идей и развлечений?

Сефер в бессилии закрыл глаза. Непонятно, кстати, зачем он это сделал, ибо веки даже от солнца глаза не защищают, не то, что от воспоминаний или мыслей. Прикосновение двух рук к матовому стеклу отшвырнуло его в маленькую средневековую деревушку, где они с Дуаджем, легкие и щегольски наряженные по последней мрачной моде, прогуливались по улице. Особое удовольствие им доставляло то, что никто не видит их. Только вот пользовались они этим удовольствием по-разному. Дуаджу нравилось подшучивать над людьми. Он с легкостью мог подскочить к парню, идущему по своим надобностям, и отвесить ему щелбан по лбу. И когда изумленный парень испуганно озирался и тер лоб, Дуадж хохотал и передразнивал выражение лица и гримасы несчастного. Сефер такое в Дуадже не любил. Он был согласен, что человеком быть ужасно, но глум не поддерживал. И так люди ущербны, так зачем же добавлять им ничтожности!

Дуадж осмотрел место действия с презрительной гримасой.

– Офигеть, ну и дыра! Странно, что здесь все от тоски еще не издохли, – вынес он свой вердикт. Сефер только пожал плечами. Он сорвал придорожный цветок и стал внимательно изучать. Цветок был совершенен.

– Какая разница, где появиться на свет? Можно прекрасно существовать и быть совершенным в любой дыре, если ты тянешься к свету. Ад астра пер аспера, или через тернии к звездам, так сказать, – с этими словами он протянул цветок Дуаджу. Тот рассерженно выхватил его у Сефера, бросил на дорогу и втоптал ногой в пыль.

– Вот оно, твое совершенство, запылилось уже! И что тут прекрасного, если ты даже не можешь выбрать место, где появиться на свет, уж не говоря о выборе места и вида Смерти? Разве совершенство так выглядит? – Дуадж указал носком ботинка на остатки цветка.

В этот момент они миновали на дороге молоденькую некрасивую девушку, подставившую свою ладонь полной цыганке. Цыганка с серьезным лицом вглядывалась в ладонь девушки, пряча одной рукой деньги в недра своих юбок. Дуадж потер ладони, предвкушая развлечение, затормозил и пристроился слушать. Сефер глянул на ладонь девушки и все сразу прочитал. Там светился и пульсировал обратный отсчет, жизни ей оставалось минуты три.

Сефер стал оглядываться в поисках коллег. У них было другое задание. Наконец он углядел на обочине дороги нечто человекоподобное с маленькой головой и несоразмерно большим туловищем. Вместо волос на голове у человекоподобного были какие-то сваленные в колбаски волосы. Одна нога была босой, другая в дырявом носке, балахон был подпоясан блестящим поясом, а на плечи наброшена черная бархатная мантия. Вид его был так смешон, что Сефер стал подмигивать Дуаджу, пытаясь не расхохотаться. Ему хотелось, чтобы Дуадж оценил нелепость персонажа, гордо именующего себя Смертью. Он помнил, что показывать пальцем невежливо. Но Дуадж полностью погрузился в гадание.

Девушка стояла, мечтательно прикрыв глаза, и даже в какой-то момент показалась Сеферу хорошенькой. Цыганка говорила нараспев:

– Ждет тебя большое счастье, но скрытое от чужих глаз. Идет к тебе незнакомец, граф или принц, не разберу, да только он в богатом плаще.

При этих словах Сефер не выдержал, захохотал и развернул Дуаджа в сторону нелепого существа на обочине. Существо поймало их взгляд и отвесило весьма церемонный поклон и залихватски закинуло фалду того самого, упомянутого цыганкой, богатого плаща через плечо, отчего стало еще нелепей. Буквально двумя прыжками существо преодолело расстояние между обочиной и Сефером с Дуаджем, толкнуло цыганку под руку. Из под цыганской юбки, как из разорванного мешка, на дорогу выкатилось несколько монет. Девушка, благодарная за многообещающие предсказания рванулась за ними, чтобы подобрать их и вернуть доброй гадалке, и не заметила пролетающую на полном ходу телегу. Конь угодил девушке копытом по лбу, девушка нелепо упала, юбки взлетели вокруг нее пеной, намотались на ось колеса и протащили ее по каменной мостовой. Вокруг завизжали, закричали и запричитали. Конь испугался, застопорился и пошел боком, возницу крутануло вместе с телегой, труп девушки (а она уже была мертва) отцепился от оси и пролетел в сторону метров десять.

– Какая нелепая Смерть! – возмущенно произнес Сефер и неодобрительно посмотрел на существо.

Смерти, конечно, очень разные. И у каждой есть своя червоточинка или особенность. Но таких нелепых Сефер еще не видел. Ну или внимания на них не обращал, ведь вокруг было много интересных Смертей. Например, красивые Смерти. Такие, как Морена. Видишь ее и сразу хочется, чтобы она обняла тебя крепко, хочется идти с ней рядом и любоваться и ею, и собою на ее фоне. Хочется упиваться абрисом ее алых жестких губ, хочется, чтобы она не мигая гипнотизировала тебя своими бездонными глазами. И все это потому, что глядя на нее веришь, что тебе с ней будет хорошо, как еще никогда ни с кем не было. Недаром Морену любят и почитают по всей земле много веков кряду. И многие люди желали бы закончить жизнь в ее объятьях. Но для этого надо быть юным, бесстрашным, и любить широкие жесты. Ну и нужно, конечно, уметь находить удовольствие в боли. Тогда Морена сможет полюбить тебя. Правда ненадолго, но зато красиво. Кстати, когда Клеопатра торговала свою ночь за жизнь смельчаков, это Морена ее подучила. Они вообще, говорят, спелись, хотя вступать в отношения со смертными настрого запрещено законодательством. Нужно соблюдать субординацию. Но Морене многое прощалось. Клеопатре, кстати сказать, тоже. Вообще, с этими властителями и великими людьми все непросто. Все они так или иначе вступают в запретные отношения. И им за это ничего не бывает. Ну, по крайней мере на своем уровне. Возможно, после перехода, что-то и прилетает. Но обычной рядовой Смерти об этом неведомо.

Или геройские Смерти. Они прямые и бесхитростные, как и положено солдафонам, передвигаются шеренгами, по несколько вряд. И всегда грязные, всегда уродливые, но зато с песней. Да, это не шутка. Они всегда что-то поют. И умирающие рассказывали, и случайно проходящие мимо Смерти тоже жаловались. Особенно если рядом эстетствующие Смерти оказывались. У кого слух музыкальный. Эти жаловались на фальшь, но уважали ритмичность. Сефера они раздражали отсутствием гибкости. Геройские Смерти никогда с пути не сворачивали. И однажды Сефера чуть не затоптали, когда он случайно сошел со своей траектории в департаменте и очутился у них на пути.

Или вот внезапные Смерти, они появляется как из-под земли, все их движения и поступки неожиданны. Но не нелепы!

Есть дежурные Смерти, они ассистируют хирургам во время операций или служат нянечками в палатах. Их работа сложнее – они должны долго находиться на земле без мортов и при этом могут принимать человеческий облик, то есть, становиться видимыми, но оставаться незаметными.

Есть ожидаемые Смерти, эти обожают ритуалы, носят обычно одеяния в пол, двигаются плавно, с достоинством, как на колесиках. Они безусловно, немного олдскульны, некоторые из них предпочитают черные плащи с капюшонами и любят яркую атрибутику типа черепов, кос в руках и тому подобной мишуры, принятой людьми за символы Смерти. Абсолютно неясно, зачем им эти цацки, так как Смерть должна быть невидима и бесшумна. Даже ожидаемая. И это закон. Департамент света по неизвестным причинам иногда попускает людей увидеть свою Смерть, но обычно люди перед смертью не обращают внимание на внешние проявления. А все эти косы, серпы, черепа и черные плащи – плод больных фантазий, рисуемых в воображении людей демонами страха. Большинство Смертей уже давно забросили все эти нелепые атрибуты пылиться к скелетам в своих шкафах.

Вообще, Смертей в миропорядке столько создано, что и не сосчитаешь. И каждая своим делом ведает. Большая часть, – это, конечно, те, которые задания получают и на вольных хлебах держатся. Но есть и белая кость – контрактники.

Ведь Смерть существует во всех живых существах с самого их начала и до самого конца. Каждый день она просто потихоньку работает и занимает в человеке, животном или даже дереве все больше и больше места. До тех пор, пока не поглотит то, в чем она существует, целиком. Казалось бы, можно называть такие Смерти паразитами, но это было бы ошибочно и несправедливо. Во-первых, такие контракты выдают не всем, а только самым маститым и опытным профессионалам, работа которых тонка и незаметна. И выдаются они в награду. Как там уж эти награды распределяются и за что, знает только департамент света. Иногда, говорят, за большую и умную душу такое назначают, а иногда, может, и кому попало распределяют, и приходится и Смерти, и живущему сосуществовать в компромиссе длительное время, пристраиваться, привыкать друг к другу, даже дрессировать друг друга. И если для людей это заслуженная тягота, то для Смерти это тяжкий труд и филигранная работа без права на ошибку. Потому, что возле Души обычно еще Ангелы-хранители имеются. А они обжигающие, с ними нужно осторожно, Ангел-хранитель легко Смерть испепелить может. И с этим Ангелом нужно ведь как-то взаимодействовать и работать в команде. А всем известно, что когда лиц, принимающих решения, несколько, может случиться лебедь-рак-и-щука. Смешной, кстати, термин.

Сефер из него понимал только слово рак. Ну потому, что знал это смертельное заболевание в деле. А вот при чем тут птица и рыба, он не понимал. Где-то слышал про то, что рыбу, как образ, часто использует департамент света, но почему, тоже не знал. И оттого ему представлялось, что Ангел-хранитель – это Щука, душа – это Лебедь, ибо может легко отлететь, а Смерть – это рак. Такое вот контрастное триединство. Вероятно, именно поэтому контракты очень опасны и трудоемки. Многие Смерти после них нуждаются в перерождении, а некоторые и вовсе исчезают. Сефер знал, что получить контракт – почетно и практически невозможно, он для единиц. Также он знал, что контракт дает возможность перехода Смерти на новый уровень существования. А вот что это за уровень, он не знал. Может они после контракта в воинов Света превращаются, а может, и в самих Ангелов.

Как это часто бывало с Сефером, одна неаккуратно запущенная мысль унесла его на седьмое небо. С небес на землю его спустил как всегда Дуадж.

– Нелепейшая! Никакой тебе ни эстетики, ни выдумки! Не таковы мы! Ты уже глянул задание? Я вот что измыслил… будет бомба!

Дуадж раздувался и подпрыгивал, вернее, подлетал и зависал над землей. Такое с ним всегда происходило, когда в его голову приходила какая-нибудь причуда или сценарий очередного перехода. Сефер почувствовал дискомфорт. На земле правила обязывали уподобляться людям, ходить ногами, внимания к себе не привлекать, потому что даже несмотря на беззвучность и невидимость, энергетические потоки и движения воздуха все же могли бы быть кем-нибудь особенно чутким запеленгованы, а это вело к внеплановым проблемам.

– Опять эти нелепые движения! – поморщился Сефер в предвкушении множества досадных, хотя иногда и забавных эпизодов. – Как будто нельзя просто прийти, все проверить, подготовить по предписанному, забрать Душу и уйти!

– Слушай, хоть ты и Смерть и эмоций не разумеешь, жестоким быть нельзя, Департамент света не велит! Ты сам погляди, они и так очень скучно живут, мы должны их жалеть, терпил этих. Хотя бы яркую неординарную Смерть в виде супершоу они заслуживают! А даже если и не заслуживают, это наш с тобой им щедрый подарок. Смерть же должна быть щедрой?

– Смерть должна быть торжественной, Дуадж.

– Ага, и плащ залихватски за плечо закидывать, как этот стыдноватый клоун, – Дуадж кивнул в сторону существа с дредами в одном носке и плаще. В этот момент тот как раз закидывал девушку себе на плечо. Тоже, кстати сказать, нелепый жест, любая Душа всегда покорно идет за своей Смертью. – Смерть должна быть ярким перфомансом. Чтобы не скучно! Чтобы от души!

– Это тебе, Дуадж, скучно, а не им, – Сефер отвернулся от толпы. Линия на их ладонях уже светилась, пульсировала и заставляла двигаться в сторону задания. – Просто трата времени какая-то. Можно прийти, обозначиться и забрать. А после отправиться повитать в облаках, а не вот это вот всё – фарс и спецэффекты.

Дуадж посмотрел на Сефера с осуждением и махнул рукой.

– Про время сейчас смешно было. Если бы время можно было копить и переводить в морты, Смерть бы ожирела от безделья и сама себя уничтожила.

– Каждый борется с вечной скукой как может, Дуадж.

– Можно подумать, тебе мой способ не нравится, – улыбнулся Дуадж.

– Можно подумать, у меня есть выбор.

– Ты же не человек, у тебя есть выбор.

– У людей тоже есть выбор.

– Ойвсё, уже не смешно. Пошли лучше, поржем по-настоящему. Я такое замутил!

Глава вторая. Жила однажды, похоронена дважды

Миссис Маджори лежала на постели, провалившись в перины, как в могилу. На ее лежбище вольно разместились бы человека три. Ее била лихорадка, у нее был жар. Оборки на ее чепце подрагивали в такт ее неровному частому дыханию.

Вокруг кровати с торжественными лицами располагались ее дети – две девушки на выданье 15 и 17 лет и мальчик 12 лет. Они были обессилены бесполезными действиями – ничего не улучшало состояние их матери. Ни притирки, ни капли от знахарки. Муж миссис Маджори, слегка выпивший, и от того с красными щеками и красными глазами из-за трех бессонных ночей, проведенных возле лихорадочной супруги, подпирал косяк двери. Семья словно застыла и ждала неизбежного, но оно все никак не наступало. Все, и муж и дети, были утомлены жизнестойкостью миссис Маджори. А между тем она уже не открывала глаз. Только грудь ее содрогалась и от этого сотрясалась мелким бесом вся огромная постель.

Руки миссис Маджори были молитвенно сложены на груди. Пальцы ее теперь напоминали распухшие красные сосиски. Она была отекшей, не приходила в себя, но все никак не отходила. Когда Сефер с Дуаджем вошли в комнату, воздух показался им чересчур густым. Словно комната была залита прозрачной вязкой смолой, сквозь которую с трудом нужно было протискиваться при передвижении. Застывшие люди, застывшее время, застывший воздух. Единственное живое была девочка, сидевшая на полу под окном. Она раскачивалась в такт какому-то своему внутреннему ритму и повторяла без конца шепотом:

– Святая Дева, пусть мама не умрет, Святая Дева, пусть мама не умрет, Святая Дева, пусть мама не умрет!

– Не умрет, – повторил эхом Сефер, подошел к окну и распахнул створку, откинув занавеску. Свежий воздух ворвался в комнату и девочка подняла карие глаза на Сефера, но смотрела сквозь. Конечно она его не видела, но ветерок придал ей надежды или просто пощекотал изголодавшиеся по свежести рецепторы.

Дуадж зыркнул на Сефера с презрением. Он наклонился над умирающей, померил ей пульс, потрогал лоб, затем подошел к супругу, проделал то же самое. Затем вернулся к умирающей, на глаз оценил каратность колец на распухших пальцах, даже попытался снять. Умирающая застонала. Дуадж оставил ее пальцы в покое, только обшлагом камзола протер камушки. В мерцании свечей они сверкнули ярким блеском.

Сефер был увлечен девочкой. Надо же, в таком несмышленом возрасте такая стойкость в молитве и столько надежды в безнадежной ситуации! Все-таки люди поразительны! У Смерти все четко – есть задача, есть решение. Никаких прожектов, никаких недомолвок, никаких надежд.

Он подошел к одной из свечек, освещавшую комнату жидким светом. Открытое окно придало жизни свечному пламени – оно заплясало, откидывая на стены неровные тени. Сефер наполнил свои пальцы плотью, скрестил их перед пламенем и на стене напротив маленькой девочки возник из теней пасущийся олень. Девочка с интересом замолчала, перестала раскачиваться. Она не искала источник изображения, просто завороженно смотрела, как олень изящными прыжками летел куда-то. А затем над ним возник планирующий орел. И орел камнем упал на оленя и перебил ему хребет. В момент, когда Сефер хотел показать своей маленькой зрительнице агонию оленя, рядом с ним возник Дуадж и пальцами потушил пламя свечи.