Измена. Если любишь – терпи

Полина Рей

Измена. Если любишь – терпи

– Тебе напомнить, кто именно виноват в том, что наша дочь лежит в коме уже несколько лет?

Я даже дыхание задержала, когда услышала уставший, полный вселенской муки голос мужа.

Какая дочь? Кому он это говорит?

– Да, Юль… Я не проследил за тем, чтобы она пристегнулась, но за рулем тогда была ты! И да, если ты поднимешь шумиху и Катя обо всем узнает – тебе конец…

Я вернулась из консультации не вовремя и услышала разговор мужа с какой-то таинственной Юлией. Впоследствии выяснилось, что это его первая жена, о которой мне ничего не было известно. И что у них есть дочь, едва не погибшая в автокатастрофе.

А события, которые начали происходить следом, едва не лишили жизни моего ребенка. И самое страшное – вместо поддержки со стороны мужа я услышала лишь три сухих безэмоциональных слова:

«Если любишь – терпи».

Дата родов стремительно приближалась. Мне казалось, что я забеременела пару месяцев назад, а на деле же ровно столько и оставалось до момента, когда смогу взять на руки своего малыша. У нас с Константином должен был родиться сын, и я не могла с точностью сказать, кто ждет этого ребенка больше – я или муж. Еще в этом с нами могла поспоперничать моя свекровь. Женщина она была властная, переспорить ее было трудно. Елизавета Генриховна уже выбрала не только имя своему внуку, но даже школу, в которой он будет учиться, когда подрастёт.

Вступать с ней в дискуссии по поводу того, что Альбертом своего ребёнка называть мы не станем, я и Константин не решились. Просто обсудили, что поедем сами регистрировать сына и дадим ему то имя, которое захотим мы оба.

Беременность развивалась прекрасно. Я летала на крыльях с самого первого дня, как только увидела на тесте две полоски. Не было ни токсикоза, ни неприятных ощущений. Только безграничное счастье от того, что скоро стану мамой.

А Костя носил меня на руках, предугадывал все мои желания, даже те, которые ещё толком не успели оформиться в моей голове. И был лучшим мужем на свете и будущим отцом.

Мужу недавно исполнилось тридцать пять. Я была на десять лет младше. Познакомила нас свекровь, и только за то, что Елизавета Генриховна помогла мне встретить мужчину мечты любой девушки, я готова была простить ей многое.

Я забежала в магазин, чтобы скоротать время перед тем, как идти на УЗИ. Сегодня Костя сопровождать меня не мог, хотя на такие мероприятия обычно мы ходили вдвоём. Он сослался на дела и остался дома, а я сначала прошла осмотр врача, который вёл мою беременность, а потом стала дожидаться приезда какого-то крутого специалиста, который должен был провести ультразвуковое исследование.

И в момент, когда выбирала очередной, едва ли не сто пятидесятый комбинезончик голубого цвета, мне позвонили и сообщили, что УЗИ переносится на три часа дня. Очень извинялись за задержку, но ничего не поделаешь. Пришлось оплатить покупки на кассе и отправляться домой.

Хотя, я сочла это за благо, потому что в этом случае была вероятность того, что Костя успеет со мной на данную процедуру.

Вручив покупки прислуге, которая встретила меня на пороге дома, я неспешно поднялась на второй этаж и направилась к кабинету мужа.

Он с кем-то говорил, вероятнее всего, по телефону. Костя много работал, обеспечивая не только наше будущее, но и будущее наших детей, желая, чтобы я родила ему как минимум троих. Вот и сегодня с самого утра вёл переговоры из своего кабинета.

Приостановившись, я немного пораздумала над тем, стоит ли отвлекать мужа от важных разговоров. Сначала решила, что это будет неправильно. Затем – что чем раньше скажу ему о том, что УЗИ перенеслось, тем лучше. Может, он отыщет способ выкроить время для похода со мной.

Сделав ещё несколько шагов в сторону его кабинета, я застыла, когда услышала властный голос Кости, полный какой-то неизбывной тоски:

– Тебе напомнить, кто именно виноват в том, что наша дочь лежит в коме уже несколько лет?

Даже дыхание пришлось задержать от того, с какой неотвратимой внезапностью обрушились на меня эти слова. В них я поверила сразу и безоговорочно. Муж действительно спрашивал у кого-то про какую-то дочь…

Точнее, про его дочь от какой-то другой женщины.

– Да, Юль… Я не проследил за тем, чтобы она пристегнулась, но за рулем тогда была ты! И да, если ты поднимешь шумиху и Катя обо всем узнает – тебе конец…

А эта фраза вогнала меня в ступор. В голосе Кости слышалась настолько неприкрытая угроза, что у меня даже мороз по спине пробежал. Он мог говорить так с подчинёнными, но это случалось крайне редко. И ни разу ещё на моей памяти дело не доходило до предостережений. Особенно таких явных.

– Юль, я за последние несколько лет вложил в Мию столько денег, что можно было на них построить завод! А то и три. Нет, я не жалею средств на дочь, но довольно уже хвататься за то, что никак не может вернуть нам нашу девочку! Слышишь? Довольно! Порой мне кажется, что ты над ней попросту издеваешься!

Стоять и дальше немой статуей и впитывать каждой клеточкой тела ту новую правду, которая лишила меня дара речи, было невозможно. Я осторожно, чтобы лишним шумом не привлечь внимания, развернулась и направилась к гостиной.

Ошарашенная, растерянная, поражённая до глубины души, прошагала в сторону дивана, на который и опустилась, почти не дыша. А в голове раз за разом возникали те слова, что Костя говорил по телефону. Говорил, вероятнее всего, своей первой жене, о которой я ничего не знала…

Как могло случиться такое, что муж, которому я доверяла, как себе, мне не рассказал настолько важных вещей? Он был женат, ну, или жил с какой-то женщиной без росписи и у него от этой женщины родилась дочь.

Дочь, которая лежала в коме и на которую тратились огромные средства. Имела ли я право на то, чтобы обладать этой информацией, пусть Юлия и Мия были частью прошлого Константина? Я считала, что да. И почему он настолько бережно хранил от меня эту тайну – не знала.

– О, малыш, а ты что здесь делаешь? – спросил меня Костя, когда я поняла, что просидела, вцепившись в край дивана, минимум минут десять.

Повернув к нему голову, скользнула взглядом по бесконечно любимому лицу, остановилась на губах, которые столько раз говорили мне «люблю», но в то же время лгали в очень важных вещах.

Константин свёл брови на переносице и спросил:

– Что-то случилось? Ты меня пугаешь, Катя… УЗИ показало какие-то отклонения?

Власов даже побледнел от того, что был настолько взволнован озвученным предположением. Он протянул руку и коснулся моего лба, на котором наверняка выступили капельки пота. А я сидела, так и цепляясь за диван, будто только в этом и было моё спасение. А сама думала, думала, думала…

Если ему удавалось скрывать это столько времени, которое, положа руку на сердце, мы прожили душа в душу, может, стоит и дальше играть в эту игру? Не вываливать сейчас на Костю всё то, что я услышала, а понаблюдать, повыяснять, убедиться, а уже потом завести беседу о каких-то Юле и Мии?

Но я себя знала. И понимала, что не выдержу. Не смогу притворяться, молчать и делать вид, что ничего не слышала.

– Я вернулась раньше и поднялась к тебе, – призналась, глядя на Костю, который, услышав это, побелел ещё больше. – И теперь в курсе того, что ты скрываешь от меня свою дочь, Власов. Так что требую объяснений. Как так вышло, что ты оказался врунишкой, обманывающим женщину, которой обещал, что будешь честен с нею всегда и во всём? Как получилось, что ты на деле – лжец, да ещё и настолько подлый, раз тратишь наш бюджет в обход своей семьи?

Я едва успела договорить, когда услышала голос мужа, полный неподдельного возмущения и даже лютой злобы:

– Выбирай выражения, Катя! Я трачу свой бюджет. Свой! Тот самый, который зарабатываю своим трудом.

Это был тот удар, которого я подспудно ждала с тех пор, как вышла замуж за Власова. Мои заработки, конечно же, ни в какое сравнение не шли с тем, что получал он, владелец большого бизнеса. И когда я однажды завела об этом речь, Костя уверенно и беспрекословно сказал: «У нас семья, а значит и бюджет общий».

Но мне всё равно так или иначе было некомфортно от понимания, что я своего рода бесплатное приложение к человеку, у которого на счетах денег куры не клюют. Наверное, виной тому была моя низкая самооценка, ведь Костя до сего момента ни словом, ни делом не дал понять, что желает хоть в чём-то на мне сэкономить. У нас были роскошные путешествия, он дарил мне очень дорогие подарки. Я ни в чём не знала отказа и даже на какое-то время действительно поверила в то, что у нас общий семейный бюджет. Однако, как выяснилось, подсознательно считала, что рано или поздно слова, которые мне сейчас сказал Власов, прозвучат.

– Катюша… прости, – выдохнул Константин и подался ко мне.

Попытался обнять, но я отпрянула, как от огня. Малыш в животе толкнулся – видимо, и ему передалось то беспокойство, которое я ощущала всем нутром. Даже не беспокойство, а самая настоящая паника, ведь мне казалось, что подо мною разверзлась пропасть, в которую я падаю, падаю, падаю…

– Катя, да, у меня действительно есть дочь, – признался Власов и мне почудилось, что эти слова настолько пропитаны ощущением свинцовой тяжести, что способны пробить дыру не только в моём сердце, но и в полу. – Давай поговорим, – попросил он, устраиваясь напротив меня.

Я хоть и отсела на противоположную сторону дивана, мне казалось, что присутствие мужа будто бы давит, душит, обволакивает, словно липкой паутиной.

– О чём поговорим? Мне кажется, я всё поняла и так, – пожала в ответ плечами.

– Что именно ты поняла? Ну, кроме того, что я лжец и обманщик, который, как ты верно озвучила, тратит общий семейный бюджет.

– Совсем недавно ты явно указал мне место, сказав, что добытчик у нас лишь один и это не я.

У меня голова шла кругом от того, что происходило. Правда, которая обрушилась на меня подобно горной реке, размазала мои эмоции по пространству.

– Я был неправ, Катя… И прошу за это прощения. Но также прошу тебя выбирать выражения в том, что касается этой ситуации…

Прикрыв глаза, я откинула голову назад и сжала переносицу пальцами. Уголки глаз запекло от того, что в них скопилась предательская влага. Но я не дам пролиться ни слезинке – это плохо скажется на моём малыше.

– Я не хотел тебя огорчать историями про свою прошлую жизнь, в которой счастья не стало в тот момент, когда я встретил Юлю, – начал рассказывать муж, а я вся превратилась в слух.

Мне было необходимо знать всё досконально, потому что я носила ребёнка этого человека, и была с ним впредь связана на всю жизнь.

– Она известный стилист и никогда не была настроена на серьёзные отношения и семейную жизнь. Но забеременела чуть ли не после первой нашей совместной ночи. Хотела сделать аборт, но я отговорил. Мне казалось, что ребёнок уж точно не виноват в том, что его родители не любят друг друга, и всё, что у них было – секс, который мы оба считали разовым.

Константин так складно говорил, будто бы у него этот текст был заготовлен. Словно он сидел вот так часами, продумывая, что скажет мне, если вдруг правда выплывет наружу. Значит, рассматривал такую вероятность…

– Я отговорил Юлю, но она поставила мне условие, – продолжил Власов. – В жизни дочери я принимаю непосредственное участие как отец. А ещё – содержу их по полной программе, пока Юля находится в декрете. Тогда лучшим выходом для меня показался брак, но Юля была категорически против.

Он задумался, словно погрузился в прошлое, куда его перенесли воспоминания, рождённые этим рассказом. А меня так отвратило всё, что говорил Константин, что к горлу подкатила тошнота. Почему Власов сразу мне об этом не поведал? Отчего счёл, что будет лучше скрыть то прошлое, что было у него до встречи со мной? В нём ведь не крылось ничего страшного, и если бы он рассказал мне эту историю вовремя, она бы не вызвала и сотой доли того, что ощущала я сейчас.

– Тогда мы вроде как стали жить одной семьей, но официально зарегистрированы не были. Да и не та это жизнь с любимой женщиной была, о которой я мечтал, что уж тут скрывать?

Костя усмехнулся так горько, будто бы до сих пор испытывал острое разочарование от того, во что превратились его первые серьезные отношения. Пусть таковыми они и были исключительно из-за внеплановой беременности Юли.

– А потом случилась трагедия. Мы поехали в Италию и там… там Мия пострадала. Прибывшие врачи сделали все, что могли, но дочь впала в кому. И с тех пор прошло уже много лет, но она все никак не придет в себя. Я уже отчаялся, я готов ее отпустить…

Он сделал рваный вдох, но быстро взял себя в руки и продолжил торопливо, как будто за ним кто-то гнался и мог не дать сказать того, что было на душе:

– Я действительно смирился с тем, что Мия – лишь оболочка. Моя дочь умерла и существует сейчас лишь благодаря аппаратам, которые поддерживают в ней жизнь. Но Юля непреклонна – она хочет и дальше продолжать эту агонию.

Он сказал это и замолчал, и я не выдержала. Того, что уже успела услышать, мне хватило, чтобы сделать свои выводы:

– Она хочет денег, Костя… Ты можешь запрещать мне говорить о ней плохо, но я всё равно считаю, что имею право на своё мнение! Она хочет денег, я права?

Меня даже стало колотить крупной дрожью. Едва сказала это, как по телу прошла судорога, потому что я уже не знала, чего именно стоит ожидать от мужа. Однако он лишь медленно поднялся, пересел поближе ко мне и осторожно притянул к себе.

– Прости, что я молчал, – проговорил он тихо. – Я правда хотел тебя уберечь от этих ненужных огорчений. Мы с тобой познакомились, когда всё уже случилось, и у нас с Юлей завершились все отношения кроме тех, которые требуются для совместного ухода за дочерью.

Я сидела, переваривая услышанное, и всё никак не могла понять, какие именно чувства превалируют в душе. Мне было горько от того, что Костя не был со мною откровенен на все сто, но в то же время какая-то часть меня понимала его доводы.

– Давай мы обсудим это позже, хорошо? Когда всё немного уляжется и в моей голове, и в твоей. А сейчас просто скажи мне, почему ты так рано? Что-то стряслось?

В голосе Власова послышалась искренняя тревога. Я помотала головой и ответила:

– Ничего не стряслось, просто УЗИ перенесли. Вот я и приехала домой в надежде, что ты сможешь со мной отправиться на обследование.

Чуть повернув голову, я посмотрела в глаза Константина. Его расширившиеся зрачки были огромными и занимали едва ли не всю радужку, что свидетельствовало о том, в каком нервном напряжении находится муж.

– Конечно, я могу поехать, родная, – растянул он губы в неловкой улыбке, и мне хоть отчасти, но стало легче дышать.

К разговору о прошлом в тот день мы больше не возвращались. Костя лишь только сказал, что не желает видеть, как я волнуюсь, и что все вопросы решит сам.

А ночью любил меня так, как будто у нас в запасе были лишь несколько часов до рассвета. И когда я спала, Власов уехал в офис, оставив меня проводить свой обычный день.

Который, впрочем, теперь был окрашен нотками тех эмоций, которые я бы предпочла не испытывать совсем. А за завтраком, к которому я спустилась нехотя, потому что аппетит куда-то пропал, меня ждал сюрприз.

За столом уже восседала с видом королевы Елизавета Генриховна, которая сразу же, стоило мне только войти в столовую, заявила:

– Юлечка звонила мне и рассказала, что ты теперь в курсе! Я очень надеюсь, что ты будешь благоразумна, Екатерина. Тебе нужно принять этот факт, как данность!

Застыв на месте, я округлила глаза, не понимая, что она имеет в виду. Факт чего? Того, что у мужа оказалось прошлое, которое вдруг вылезло наружу? Так в этом разбираться мне и ему, а уж никак не третьим лицам.

И что вообще произошло? Костя позвонил Юле и всё рассказал, а та бросилась уведомлять Елизавету Генриховну и уговаривать мою свекровь быть на её стороне? Чёрт, я уже ни черта не понимала в происходящем!

– Что я должна принять как данность? – уточнила, подойдя к столу и заняв место Власова.

Уселась прямо в центре, там, где обычно завтракал и ужинал муж. Ну а что? На моём стуле воцарилась свекровь, значит, мне ничего другого не остаётся, как показать таким образом, кто здесь главный.

Елизавета Генриховна поморщилась, но ничего не сказала. Я взяла стакан апельсинового сока, пригубила и отставила. Спасибо свекрови – аппетит как рукой сняло.

– Юлечка и Мия – неотъемлемая часть жизни моего сына. Он сказал, что ты была не особенно учтива, когда о них отзывалась. Не нужно так, Екатерина. Когда я подбирала тебя для Константина, мне казалось, что я сделала правильный выбор. Не лишай меня уверенности в том, что я поступила правильно.

Она увлеклась поеданием завтрака, а я сидела, мягко говоря, в шоке. Подбирала. Какое интересное слово. Я надеялась, что оно означает некий кастинг, который я прошла, а не то, что меня взяли с улицы, как бездомную кошку.

– Елизавета Генриховна, думаю, что наши дела с мужем вас уж точно не касаются, – откликнулась я. – Мы с Константином сами решим – как, в каком объёме и какими словами стоит говорить о прошлом моего супруга. Спасибо за завтрак, я поем в другом месте.

Отодвинувшись от края стола, я собиралась уже подняться и уйти, но меня остановила свекровь.

– Катя, постой. Мы не с того начали, – проговорила она, подпустив в голос тепла.

Насколько могла, конечно, потому что от этой женщины я не видела подобного отношения ни разу. Да и не ждала его, положа руку на сердце. Свекровь не была мне матерью, чтобы проявлять в мою сторону какие-то чудеса родственного принятия и приятия.

– Мы? – вскинула я бровь, но всё же осталась на месте.

Пусть говорит, что там у неё имелось на душе.

– Хорошо, я, – неожиданно легко согласилась Елизавета Генриховна. – Но пойми меня… Мия – моя внучка. Я успела её очень полюбить перед тем, как случилась эта беда. Знаешь, иногда такое бывает, когда женщина не особенно способна проявить свои чувства в сторону сына или дочери, зато обожает внуков так, что готова за них сердце дьяволу продать.

Какое интересное признание! Значит, всё это время она посылала лучи любви девочке, которая лежала в коме, а Костя при этом так? Всего лишь тот элемент, который помог ей обрести любимую внучку?

– Но ты не переживай, ведь скоро родится Альберт, и я уж точно никогда не дам его в обиду. И ты, и Юлечка для меня – важные люди. Матери моих внучат. Я не хочу, чтобы кто-то из вас чувствовал себя обделённой.

Она договорила и улыбнулась, а у меня внутри поднялась волна, схожая с цунами.

– Обделённой в чём, Елизавета Генриховна? – процедила я, глядя на свекровь. – В любви Костика? В деньгах, которые он щедро расточает на свою дочь, с которой уже, по его словам, попрощался?

Елизавета Генриховна охнула и, приложив руку ко рту, воззрилась на меня ошарашено.

– Константин так сказал? – ужаснулась она.

– Да. Именно так и сказал. Или вы считаете, что я вру?

Она перестала играть в свекровь, которая любит невестку, почти сразу. Стала похожа на каменную горгулью, готовую спикировать на голову любому, кто посмеет посягнуть на жизнь любимой внучки. А я и не посягала – лишь повторила то, что уже успел сказать мне муж.

– Это всё полнейшая ахинея! – грозно проговорила Елизавета Генриховна. – Костя соврал тебе. Он никогда бы не позволил себе даже мысль допустить о том, чтобы причинить Мие зло. И уж тем более не может желать ей смерти!

Я едва не уронила голову на руки. Способность свекрови переворачивать все кверху тормашками может сыграть против меня. Если сейчас она гипертрофирует все настолько, что потом мне от мужа прилетит нагоняй, я заранее проиграла в этой битве.

– Елизавета Генриховна, я очень устала, – проговорила, всё же поднимаясь из-за стола.

Компания свекрови стала настолько невыносимой, что оставаться и дальше рядом с той женщиной, которая априори не может встать на мою сторону на все сто процентов, я не могла.

– Впредь я стану думать только о себе и своем ребенке. Прошлая жизнь Константина, которая до сего момента была для меня тайной, пусть и дальше остается секретной. По крайней мере, до того дня, пока я не приду в себя после родов и не решу, что мне пора вмешаться. Всего хорошего.

Я удалилась к себе, так и не позавтракав. Вся эта ситуация не приносила мне никаких позитивных моментов, лишь только волнения, такие острые, что я уже перестала с ними справляться.

А вечером этого же дня, когда я всё же заставила себя немного переключиться мыслями с бывшей жены Власова на дела насущные, Константин поразил меня до глубины души.

Едва он вернулся домой, а я – вышла его встречать, стало понятно, что он абсолютно не в духе. И причиной тому, видимо, были разговоры с Елизаветой Генриховной и Юлией, которые велись за моей спиной.

– Почему ты наговорила моей матери, что я хочу избавиться от Мии, Катя? – пророкотал Костя вместо приветствия, и я мысленно взвыла от досады.

Это ведь было вполне ожидаемо, но я, кажется, совершенно не была к этому готова.

– Ты сам мне это сказал, – пожала я плечами, взяв себя в руки. – Что если бы была такая возможность, ты бы попрощался с Мией.

– Это не значит, что я желаю ей смерти! – возмутился Константин со злобой. – Я всё бы отдал за то, чтобы моя дочь пришла в себя, но понимаю, что это невозможно.

Отойдя к бару, Власов сдёрнул с себя галстук и налил в бокал виски. Когда же выпил залпом янтарный напиток, вздохнул и проговорил:

– Катя, я очень тебя прошу… Даже если моя мать станет поднимать эту тему – не реагируй. Наша жизнь продолжается в том виде, в котором она у нас имелась всё то время, что мы вместе. Точка.

Он устроился на диване и похлопал ладонью рядом с собой, предлагая мир.

– Почему вы с бывшей женой не остались вместе? Почему не завели ещё детей? – проигнорировав это приглашение, задала я вопросы.

Показалось, что Костя очень сильно сдерживается, чтобы не закатить глаза.

– Она – не моя бывшая жена, Катя… Я же говорил! – с нажимом сказал он. – И разве ты меня хорошо слушала в прошлый раз, когда мы обсуждали эту ситуацию? Я не желал быть с Юлей. И не желаю сейчас. Но и смерти своему ребёнку не хочу.

Да Господи! Как же объяснить ему, что Елизавета Генриховна придумала чёрт знает что, а мне теперь приходится отдуваться? Или просто нужно быть похитрее и попытаться перетянуть мужа на свою сторону?

– Я чувствую себя очень одинокой, – сказала, вздохнув. – Представь себе – внезапно, словно гром среди ясного неба, выясняется, что ты скрываешь от меня ребёнка.

Я вскинула руку, когда увидела, что Костя собирается протестовать. Он промолчал, но выглядел так, словно принимает прямо сейчас величайшие мучения.

– Потом ко мне на завтрак без приглашения является твоя мать…

– Ты же знаешь, что она сама приезжает, когда ей бог на душу положит…

– Знаю, но она сходу начинает диктовать мне различные условия. Что я должна делать, а чего не должна. Как, по-твоему, мне нужно себя чувствовать? Я – будто лишний элемент. Безвольный и без права голоса. А не твоя жена, которая носит твоего ребёнка!

Нет, схитрить не удалось. Я не могла сдержаться, но вряд ли хоть кто-то мог вменить мне это в вину. Впрочем, на Власова мои слова возымели то действие, которого я добивалась.

Он встал с дивана, подошёл ко мне и, всё же утянув за собой, усадил себе на колени, предварительно плюхнувшись на мягкое сидение.

– Вот ты и озвучила то, что я пытаюсь до тебя донести. Ты – моя жена. Ты! И никто больше. А Юля – лишь мать моего ребёнка, который уже давно не с нами.

Он бесконечно бережно погладил мой живот и прижал меня к себе теснее.

– Я поговорю с мамой и решу вопросы с Юлей. Скажу, что больше тех сумм, которые она получала от меня раньше, переводить ей не смогу. А ты просто забудь об этом, я прошу. Ты же всегда была очень умной девочкой.

Власов растянул губы в широкой улыбке. Я ответила тем же, ощущая, как сводит скулы от того притворства, с которым старалась быть милой.

– Конечно, я забуду, – соврала, незаметно скрестив пальцы. – И да… поговори со своей мамой. Я не хочу нападок. Мне скоро рожать! Ты же не хочешь, чтобы и второй твой ребёнок пострадал?

Костя побледнел почти до синевы. Наверное, это было не слишком правильным – говорить о таких ужасах в попытке супруга. Но я поняла две вещи:

С Власовым нужно было общаться несколько не так, как я делала это раньше. А ещё – что мне придётся покопаться в прошлом собственного мужа. И я очень надеялась, что меня там не ждёт новых неприятных открытий.