Созвездие Хаоса

– Звездный городок все последние годы сотрясали дикие скандалы – коррупция, взятки, – сказала Мухина. – У нас этого нет. Наука – да… Ученые… Мне еще папа говорил: надо понимать, с кем имеешь дело. Они не такие, как мы. Для ученого полет мухи восьмеркой под потолком – символ законов физики и аэродинамики, плод размышлений о возможностях двигателей будущего. А мы за мухобойкой тянемся, чтобы это чудо прихлопнуть. А вы лишь поэтому приехали к нам?

– Да. – Катя кивнула.

Опять все тот же вопрос. Что они все имеют в виду – дежурный, Ласкина из администрации и эта начальница полиции?

– Я вынуждена вас разочаровать, солнце мое, – сказала Мухина. – Папа мой умер от рака, и я не желаю о нем говорить с посторонними. Тем более чтобы имя его было в прессе. Начнешь говорить о прошлом, о его работе – надо сказать и о смерти. А я не хочу. Не могу смириться, что он умер. Дом я никак со службой не совмещаю, потому что и дома-то никакого у меня нет в обычном житейском женском смысле. Мужика своего я давно выгнала. Он мне изменял – такой кобель! Зять с дочкой не расписаны были – жили в гражданском браке. Считайте, она дуриком залетела, простушка влюбленная. Только что после школы полиции – и сразу памперсы-погремушки. Парень ее сразу же бросил – он в уголовном розыске тут обретался, такой охальник! Сбежал в Дубну, перевелся в отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Моя-то дурочка на алименты подала – оказалось, у него еще двое незаконных, один в Твери, второй в Кимрах. Но внук хороший получился, горластый. Вырастет, наверное, таким же красивым, как папаша, и таким же хмырем-бабником. Дочери сейчас здесь, в городе, нет. Я ее с внуком отправила в Москву к сестре, пока она в отпуске по уходу за ребенком.

Катя поняла, что ее отшивают. Вот так сразу. Почти не скрывая нежелания общаться.

Тогда зачем же Мухина в разговоре с шефом Пресс-центра дала согласие на интервью?

– Могли бы сразу нас отбрить по телефону, Алла Викторовна, – сказала Катя, поднимаясь со стула. – Не ехала бы я в такую даль на дубнинском экспрессе.

– Прокатились зато. Шар в лесу видели? – спросила Мухина.

– Сейчас на обратном пути посмотрю. Таксист предлагал – но я к вам торопилась.

– Ученые хохмят. Там акустика чудная. Такие странности порой люди изобретают! Такую жуть… Да, насчет странностей… ваш начальник Пресс-центра, он…

– Что? – спросила Катя.

– Да нет, ничего, – Мухина опустила глаза. – Мне правда жаль, что так вышло. Но сейчас, куда ни глянь, все сплошная пышная говорильня. Пафосный пердеж. А я для этого не гожусь, солнце мое.

– Все равно рада была с вами познакомиться, подполковник. И увидеть ваш город. Эреб.

У Мухиной резко зазвонил телефон внутренней связи.

– Да, слушаю… Что, нашли?

Катя увидела, как изменилось лицо начальницы полиции.

– Нет… О черт, нам только этого сейчас не хватало! Только что обнаружили? А сам он где? Как некстати все это. Ну да, конечно, куда денешься… Да, я сейчас выезжаю. Опергруппу туда давайте и экспертов.

Катя повернулась, чтобы покинуть кабинет.

– Подождите, Екатерина… Я подумала – ну, что вы не зря все же к нам… в такую даль. Возможно, это вас заинтересует. Если желаете, можете поехать со мной прямо сейчас.

– Куда?

– На происшествие, – Мухина смотрела на Катю, как и все они здесь в этом Эребе, словно оценивая. – Такие вещи нечасто попадают в средства массовой информации.

Глава 3

Кладбище

Брюнетка в черных брюках и свитере с сумкой-мешком, встреченная Катей у здания городской администрации, миновала площадь и свернула на улицу Роз – так в городке именовали Пятую Парковую.

Здесь со дня основания города перед маленьким зданием краеведческого Музея науки и общества был разбит прекрасный розарий – обширная клумба, для которой маститые ученые, профессора и академики в прошлые «закрытые времена» выписывали самые редкие и прекрасные сорта роз.

В настоящем клумба-розарий уже не могла похвастаться редкими сортами. Но городские власти исправно высаживали самые обычные дешевые розы и розовые кусты – обильно и пышно, на радость горожанам.

Брюнетка в брюках обогнула розарий, поднялась по ступенькам краеведческого музея и открыла старую скрипучую дверь с латунными ручками. В холле было прохладно, топить в городке еще не начали. Из окошка билетной кассы высунулась старушка, остриженная столь коротко, что казалась совсем лысой, но с жемчужными сережками в ушах.

– Амалия Иннокентьевна, кто-нибудь приходил? – громко спросила ее брюнетка, роясь в сумке в поисках ключей.

– Ни души. С самого утра сижу жду – ни одного посетителя на выставку. Город игнорирует нас, Нина Павловна. У людей напрочь отсутствует жажда познания, тяга к просвещению, – старушка-кассир вечно прикрывала горечь разочарования в человечестве едким стебом. – Ни одного билета на сегодня не купили. Молодежь гоняет на велосипедах, словно это не город, а велотрек.

Брюнетка Нина Павловна прошла через два музейных зала с высокими потолками. Мельком обозрела экспозицию, которую видела уже сотню раз: фотографии – черно-белые шестидесятых и семидесятых годов и цветные современные. Старые снимки, запечатлевшие историю Экспериментально-рекреационной базы – ЭРЕБа, некогда хранимые под грифом «секретно», а теперь выставленные в музейных витринах. И недавние снимки, где вся эта история продолжалась уже в новых декорациях, с новыми лицами. Сотрудники базы, основоположники, ученые-исследователи. И еще – та, которую знал весь город, потому что она была воистину знаменитой, талантливой и великой, как и ее соратники, учителя и друзья. Королева здешнего ученого роя… Матка экспериментального заповедника.

Нина Павловна скользнула взглядом по ее лицу – она всегда хотела быть похожей на нее. Такой же сильной.

Ну что ж, возможно, ей это удалось, и не только в смысле карьеры: она директор и хранитель здешнего музея. В маленьком городке это многое значит.

Но не это главное.

Главное, что она смогла стать сильной женщиной, как и королева здешнего ученого роя.

И сила эта пригодилась. И еще пригодится.

Нина Павловна открыла боковую дверь, вошла в служебную зону и распахнула дверь кабинета с надписью: «Директор музея».

Здесь тоже было холодно, как только может быть холодно в помещениях в октябре, перед отопительным сезоном. Нина Павловна хотела сразу включить обогреватель.

Но внезапно услышала вой полицейской сирены.

Она подошла к окну.

Окно директорского кабинета выходило на улицу Роз – сразу за розарием была видна проезжая часть, и по ней промчалась, полыхая мигалкой, полицейская машина. А следом еще одна – тоже воя сиреной и мигая синим.

Нина Павловна сразу забыла обо всем – и про обогреватель, и про выставку, которую никто не посещал.

Она схватила сумку и побежала через музейные залы, через холл к выходу.

Ей казалось, сердце… ее сердце вот-вот выскочит из груди. Она пыталась вспомнить…

Остановка…

Автобусная остановка…

Наша, на улице Роз…

Она ведь миновала ее, когда шла в музей и…

Ничего.

Там все как обычно.

И полицейские машины промчались мимо остановки.

Нина Павловна обогнула розарий и вышла на улицу.

Она увидела в конце улицы Роз полицейские машины. Они остановились перед домом – коттеджем из красного кирпича. Из машин выходили полицейские.

Нина Павловна не стала приближаться. Она стояла и смотрела. Видела краем глаза других – горожан, соседей, которые тоже не оставили это событие без внимания. Велосипедисты прибавляли газа, стремясь проехать мимо полицейских машин, прохожие замедляли шаги, пенсионеры пялились в окна.

Нина Павловна знала тот дом в конце улицы.

Она вернулась в музей, в свой кабинет. На столе стояла дешевая ваза с астрами. Они начали уже увядать. Нина Павловна медленно подошла к своему столу и начала извлекать астры из вазы, раскладывая их на газете, что взяла с подоконника.

Дом в конце улицы Роз…

Вода в вазе пахла гнилью. Стебли астр осклизли и пачкали газету.

Запах тлена. Запах гниения.

Запах смерти.

Нина Павловна завернула цветы в газетный кулек.

– Я опять ненадолго отлучусь, – сказала она старой кассирше.

На улице она постояла пару минут, стараясь рассмотреть, что творится у дома в конце улицы.

Потом повернулась и медленно, словно гуляя, пошла по ЭРЕБу – свернула с Пятой на Третью Парковую, затем на Первую Парковую, миновала небольшую, недавно построенную часовню и очутилась перед воротами городского кладбища.

У низкой ограды две старухи продавали искусственные цветы. Нина Павловна никогда их не покупала. Только живые.

Но сейчас у нее просто не было времени, чтобы идти сначала в цветочный, да и денег в обрез до зарплаты. Она бы никогда не опустилась до того, чтобы рвать розы с клумбы розария. Этого в ЭРЕБе из настоящих, потомственных его горожан не делал никто, никогда.

Но она хотела принести на кладбище живые цветы, пусть и пожухлые – эти самые осенние астры, тронутые тленом.

Смерть – как дар.

Смерть – смерти как дар…

Здесь, за воротами кладбища, было все самое дорогое. Частица сердца и души.

Нине Павловне нужно было срочно поговорить.

Кто сказал, что мертвецы – никудышные собеседники?

Глава 4

Улица Роз

В полицейской машине Катя никаких вопросов не задавала – куда едем? что случилось? Алла Мухина сидела впереди, рядом с водителем. На заднем сиденье Катю теснили сотрудники розыска – хмурые, даже не пытающиеся скрыть досаду и разочарование.

Проехали улицу, засаженную липами, площадь, еще одну улицу, тенистую и пустынную. Катя увидела, как мал и тесен ЭРЕБ. Чего уж здесь мчаться на машинах с мигалками, воя сиреной, – можно и пешком дойти.

Миновали приземистое двухэтажное здание, вросшее в землю, с темными дубовыми дверями и большой чудесной клумбой, засаженной розовыми кустами.

– Улица Роз, – сказала Мухина хрипло, – Пятая парковая. Это здесь. Шестнадцатое домовладение.

Проехали, воя и сияя синим, до самого конца улицы и остановились перед коттеджем – точно таким, каких было большинство в городе: старой постройки, из красного кирпича, от дождей и непогоды ставшего темным. Имелось лишь одно отличие: не две двери по обе стороны дома, как в других коттеджах на две или четыре семьи, а одна в центре.

Маленький палисадник огорожен низкой кованой оградой – скорее декоративное украшение, чем забор. К ограде прислонен дорогой стильный велосипед, весь сияющий хромом. В палисаднике, заросшем травой и усыпанном палыми листьями, никого. Но откуда-то из-за дома слышны голоса – мужской и женский.

– Полиция приехала!

– Здесь, сюда! Окно разбито.

Мухина вылезла из полицейской машины и открыла незапертую калитку, все устремились за ней.

Кате надоела роль безмолвного очевидца событий.

– Что произошло?

– По всей видимости, кража, – ответила Мухина. – Домовая кража.

– А чей это дом?

– Константина Чеглакова.

Мухина глянула на Катю и, не увидев реакции, которую ждала, пояснила:

– Космонавта Константина Чеглакова.

– Космонавта?

Все раздражение, которое Катя испытала в последние два часа ожиданий и неласкового приема, словно ветром сдуло. Катя вся подобралась.

Космонавта…

Надо же…

– Я думала, все космонавты в Звездном городке живут.

– Как видите, не все. Он покинул отряд космонавтов несколько лет назад. Вернулся сюда. Он здешний уроженец. Этот дом раньше принадлежал академику Вяткину, который все здесь, в городе, начинал в шестидесятых. Константин Чеглаков купил дом у его девяностопятилетней вдовы и ее наследников. Внуки и правнуки академика все кто в Гарварде, кто в Стэнфорде. А космонавт живет теперь здесь.

За домом располагался заросший деревьями сад, где осень давно уже заявила свои права на все – и на невысокие клены, и на жухлую траву, и на яркие гроздья рябины, заполонившей всю заднюю часть сада.

Из-за крон с пятнами алых ягод виднелась крыша другого кирпичного коттеджа. Огромная белая спутниковая тарелка, казалось, съезжала вниз по крутому скату.

Катя оглянулась: и на крыше дома космонавта тоже «спутники», но меньшего размера.

На маленькой площадке, выложенной плиткой, где стояли деревянные скамейки, стол и садовый гриль-мангал, находились двое – парень и толстая старуха.

Старуха в розовой стеганой болоньевой куртке и спортивных штанах, в очках. А парень…

Катя узнала его. Тот самый, что проехал мимо на велосипеде, замедляя скорость, и улыбнулся ей. Там, на улице, он показался совсем молодым. Здесь, вблизи, оказалось, что он гораздо старше – лет уже за тридцать точно. Среднего роста стройный блондин с кудрявыми волосами, крашеными ярко и стильно. На нем были серые джинсы и плотная серая толстовка с капюшоном, под ней – серая майка, на ногах – обожаемые креативщиками кроссовки «Нью Баланс».

– Алла Викторовна, хорошо, что вы сами сюда, – сказал он встревоженно. – В дом влезли. Окно разбито. Это я полицию вызвал. Мне Вера Ивановна по телефону сообщила, что у Константина воры в доме.

– Что, воры все еще там? – спросила Мухина.

– Нет, я заглянул в окно – там дикий кавардак, но в доме все тихо.

– А я побоялась к окну подходить, – замахала руками толстая старуха. – Вошла сюда из нашего сада, у меня ключи – мне Константин Константинович оставил. Я должна была убраться – гляжу, а окно-то вдребезги!

– Вы дом убираете? – спросила Мухина.

– Вера Ивановна два раза в неделю помогает мне по хозяйству, – начал объяснять блондин в толстовке. – У Константина тоже убирает, когда он просит. А сегодня она позвонила мне – сказала, что в дом воры влезли. Я приехал утром на фирму к себе. Потом отправился в третий блок. Не успел сотрудников собрать, как Вера Ивановна мне сообщила – я сразу сюда.

– Потому что я боялась одна тут, – заворчала старуха. – Мало ли… Сами знаете… Разбойник-то, может, все еще там, в чулане прячется.

– Иван, а где Чеглаков сам? – спросила Мухина.

По тому как она произнесла имя блондина-симпатяги, было видно, что они давно и хорошо знакомы.

– Он уехал в Москву, – ответил блондин. – Я ему позвонил. Он возвращается. Уже к Дубне подъезжает. Очень встревожился. Просил, чтобы мы зашли в дом сами, все проверили. Ну, с вами, с полицией. Чтобы не ждали его, а заходили сразу.

– Тогда, Иван, передайте мне ключи, пожалуйста. – Мухина протянула руку.

Не блондин, а старушка суетливо вручила ей ключи с брелоком.

Они подошли к задней двери, которую Катя сначала не заметила за кустами сирени. Дверь – новая – резко контрастировала со старой, иссеченной дождями стеной и большим окном – разбитым, точнее, высаженным с дьявольской воровской аккуратностью.

В левой створке окна стекла не было. На раме и осколках, торчащих снизу, Катя узрела обрывки плотной бурой бумаги.

Маленький дворик сразу наполнился сотрудниками полиции, подошел эксперт.

– Клей, – констатировал он, склоняясь к раме. – Бумагу на стекло наклеили снаружи и ударили по стеклу. Осколков под окном на траве нет. Все осколки внутри. Там и бумага.

Мухина надела, как и все, резиновые перчатки. Кате перчаток не досталось, и она поглубже сунула руки в карманы короткого тренча. Здесь нельзя ни до чего дотрагиваться. Это место преступления – домовой кражи.

Дом космонавта… Ничего себе… – думала Катя про себя с каким-то тайным, совершенно неуместным восторгом и одновременно опаской. – С ума сойти – и космонавтов грабят… Они тоже как простые люди… Да, точно, подобные дела редко попадают на страницы криминальной хроники. Не зря я прокатилась в такую даль… О, кража у космонавта Чеглакова – представляю заголовки! Интересно, а что украли? Вон какой дом себе купил у вдовы академика! Правда, все тут старье. С особняками, что я видела в окрестностях Дубны, – никакого сравнения. Но все равно – так интересно!

Катя не могла подавить в себе этот глупый, какой-то совершенно щенячий восторг и бешеный репортерский азарт, что проснулся в ней, едва они переступили порог жилища космонавта.

Но увиденное внутри быстро ее отрезвило.

В доме царил дикий хаос. Все было разбросано, выпотрошено, раскидано по полу, по углам.

Комната с разбитым окном, видно, когда-то служила в доме академика гостиной. Но сейчас в этом просторном помещении было очень мало мебели: большой диван, кресло, дешевый стеллаж с полками и низкая стойка с дисками под большим плазменным экраном на стене.

Дорогую плазму вор или воры не взяли, даже не попытались выкорчевать из стены. А вот кресло опрокинули, с дивана содрали все подушки, со стеллажей сбросили все книги.

Эксперт занялся осмотром, оперативники начали ему помогать, все опылять спецпорошком для выявления отпечатков. Мухина прошла дальше, в темный холл без окон с аркой – здесь, у старого зеркала, сохранившегося, видно, от прежних хозяев, стоял пузатый дубовый комод – все его ящики вытащены, все содержимое вывернуто, выброшено на такой же старый тусклый паркет. От паркета пахло мастикой. На полу валялись вскрытые пакеты с комплектами постельного белья, полотенца, мужские рубашки – все, что обычно держат в комодах.

В кухне – такой же хаос. Кухня была новой – единственная, наверное, модная мебель во всем старом доме. Но и тут – все ящики выдвинуты, выпотрошены, двери всех шкафов открыты. На полу – склянки, осколки и жестянки для круп. Холодильник тоже открыт.

– Когда ищут ценности – ювелирку, – пояснила Мухина, – обязательно лезут в холодильник. Сейчас тайники делают из резины в виде овощей – капусты, баклажанов, прячут вместе с продуктами. В такие тайники складывают золото, даже часы наручные дорогие.

– У космонавта много золота? – спросила Катя.

Она все больше возвращалась к реальности.

– Когда деньги ищут, тоже все подряд потрошат, – Мухина осторожно обогнула раздавленную коробку с овсяными хлопьями. – Да, эксперту тут работы невпроворот. Эй, там, как дела, есть отпечатки?

– Полно, здесь же люди жили, – бодро откликнулся эксперт. – Только не ждите, что этот уркаган нам оставил свои подарки. Я уже в трех местах следы талька обнаружил на поверхности ящиков и дверной ручке. А это значит – гость незваный орудовал в перчатках.

– Кто бы сомневался, – отозвалась Мухина. – А следы ног?

– Ярко выраженных нет пока. Но мы возьмем образцы частиц с пола – что за почва, установим позже.

– Все как всегда. – Мухина пошла в глубь дома, Катя за ней.

Лестница наверх.

Они поднялись – первая комната была абсолютно пустой. Прежнюю мебель отсюда давно убрали, новой не купили.

Другая комната, очень большая, являлась спальней, обставлена по-спартански.

Кровать – широкая, с льняным постельным бельем модного серого цвета, который любят мужики-холостяки. Все – простыни, одеяло – сброшено на пол, подушки вспороты.

Двери раздвижного шкафа распахнуты – одежда тоже вся на полу. Толстовки, джинсы, футболки, брюки от черного костюма, пиджак, еще один костюм в упаковке химчистки, белые и голубые сорочки.

– Все полки обшарили. – Мухина кивнула на шкаф. – Искали стенной тайник – сейф. И кровать тоже всю распотрошили.

Они спустились вниз – за кухней была еще одна большая комната.

Катя вошла туда вслед за Мухиной, и вновь странное волнение охватило ее.

Во времена оны это помещение занимал кабинет академика – сохранился старинный письменный стол, лампа бог знает каких времен на мраморной подставке, с зеленым абажуром и новое кожаное кресло – дорогое и даже роскошное. Но встроенные книжные шкафы, где прежде помещалась огромная библиотека академика, претерпели изменения: стеклянные створки были сняты с петель, а полки ликвидированы. Видно дорого было выламывать из стен всю эту рухлядь, поэтому обошлись меньшим – просто превратили стенные книжные шкафы в ниши, увешанные…

картинами.

Картины окружали Катю со всех сторон.

У окна стоял внушительных размеров станок для холстов. На низком столике – банки с кистями, олифой, красками, акриловые краски в тюбиках в больших пеналах, тряпки, ветошь.

– Он что, тоже рисует? – спросила Катя удивленно. – Как космонавт Леонов?

– Надо же чем-то заняться в одиночестве. – Мухина смотрела на ниши-шкафы. – Хобби. А вор и тут покуролесил всласть.

Вор не тронул стол с красками, но письменный вскрыл и выпотрошил, как и комод. Картины тоже почти все были сброшены на пол.

Катя поняла лишь то, что космонавт Чеглаков рисует что-то абстрактное – пятна, черноту. Яркие, почти неоновые пятна голубого цвета. Полосы спектра.

Она боялась наступить на какой-нибудь холст.

Алла Мухина наклонилась, что-то рассматривая.

– А тут вырезали кусок из холста… И здесь тоже. Или это он сам? У абстракционистов ни черта не поймешь. Может, это так и нужно. А может, вор часть живописи украл.

– Здесь явно что-то искали, – сказала Катя, озираясь.

– Ценности. Что же еще? Картины – я же сказала, это его хобби. Вряд ли они кого-то заинтересуют. Сейчас многие малюют – Шнур вон выставляется. И Джуна что-то там рисовала. Ну и Константин тоже, наш земляк. Нет, без него здесь делать нечего. Непонятно даже, что украли, что пропало. Эй, домработница все еще там? Ведите ее сюда, в мастерскую – только осторожно.

Толстая старушка Вера Ивановна пришла в сопровождении оперативника и блондина в толстовке.

– Ой-ой-ой, что же это… это же разбой, настоящий разбой… все, все разодрали! – она крутила головой и поминутно ахала. – Вот бы я вошла, а он – негодяй, ворюга – он бы меня здесь убил!

– Может быть, не убил, а убежал, – старался ее успокоить блондин по имени Иван. – Но вообще-то да, видок дикий.

– Что-нибудь пропало? – спросила Мухина.

– Не знаю и сказать не могу ничего. Такой разор. – Домработница, казалось, была близка к обмороку. – Тут ведь прибираться надо неделю, не меньше!

– А на ваш взгляд? – спросила Мухина у блондина.

– Затрудняюсь сказать. Черт… Где его техника, гаджеты, ноутбук, все остальное?

– Вы, конечно, первым делом про гаджеты, Иван.

– Впрочем, он все это мог с собой взять и, конечно, взял – планшет, мобильный, ноутбук. Но у него много всего этого.

– Как там насчет гаджетов? – крикнула Мухина оперативникам. – Не попадались?

– Попадались, – откликнулись те. – Ноутбук на кухне, на полу. И еще один – в спальне. Вор их не взял. Плазму тоже.

– А чего тогда лезть? – хмыкнул блондин по имени Иван. – Если не за этим? Деньги он свои в банке держит.

Где-то в доме, в глубине, послышались громкие голоса. Катя выглянула в окно мастерской, выходящее на улицу Роз. Рядом с домом и полицейскими машинами теперь стоял черный внедорожник «Форд-Эксплорер».

Катя поняла: хозяин наконец вернулся в родные пенаты.

В дом на улице Роз – ей страшно понравилось это название и одновременно показалось каким-то пошло-романтичным – в дом на улице Роз, разоренный кражей, больше похожей на набег дикой орды.

На пороге бывшего академического кабинета, а ныне мастерской художника-самоучки появился мужчина в сопровождении оперативников. Шатен с короткой стрижкой и серыми глазами, спортивный, плотно сбитый, лет сорока восьми, но выглядящий гораздо моложе своего настоящего возраста. На правой скуле у него имелся небольшой шрам, что, однако, совершенно его не портило. На нем была серая толстовка – почти идентичная той, что нацепил на себя красавчик-блондин по имени Иван. Поверх толстовки – кожаная куртка-бомбер. Вещи хорошего качества, но очень простые.

Катя вперилась в незнакомца.

Константин Чеглаков – хозяин разоренного дома на улице Роз – даже на пороге своего пятидесятилетия привлекал взоры.

– Привет, – сказал он. – Ну и дела.

– Вор у вас похозяйничал, Константин Константинович, – сообщила Алла Мухина.

– Или воры, – поправил начальницу один из оперативников. – Нам ваша домоправительница позвонила, точнее, не она, а сосед ваш.

– Да, Ваня мне сказал по телефону. – Чеглаков оглядывался по сторонам. – Как Мамай прошел.

– Вы как в себя придете, посмотрите, Константин Константинович, что пропало. Что воры украли.

– Да нет, ничего… Просто я не ожидал. – Чеглаков глянул на Мухину, на Катю.

Он повернулся и медленно отправился обозревать ущерб. Мухина и Катя двинулись за ним.

– Вы в Москву ездили? – спросила Мухина.

– Да, надо было по делам.

– Когда уехали?

– Позавчера, сразу как позавтракал.

– И ночевали в Москве?

– Угу. – Константин Чеглаков обошел белье и вещи, выброшенные из комода в холле.

Не стал уточнять, где ночевал.

– Когда уезжали, все было нормально? Вы дверь заперли?

– Ну конечно.

– Замки дверные не взломаны, – откликнулся откуда-то из недр дома эксперт. – А вот окно выбито с умом. Идите сами взгляните.

Они направились еще в одну комнату – с окном, выходящим в сад. Здесь тоже было пусто, но имелась мебель из ротанга – диван и пара кресел. Еще подставка и старый, снова вошедший в моду проигрыватель для виниловых пластинок. Пластинки разбросаны по полу.