Полная версия
Ветер и крылья. Старые дороги
Вскочил, заметался…
Было непоправимо поздно.
* * *– Вот он, дрянь такая!
Адриенна даже сознания не теряла. Ей попросту зажали рот рукой – и потащили. Не особенно далеко, за сарай и в переулок. Аккурат к двум ромам, которые ждали свою добычу.
Ну да…
Вот у этих двоих она отцу отсоветовала покупать лошадей. Явно же крашеные… краденые?
И такое тоже может быть! У ромов это легко и просто, они считают, что воровать – это часть их веры. Если ром ни разу в жизни ничего не украл, его в их рай и не пустят.
А до рая их стараются не пускать вообще никуда.
В дома, в поместья…
На ярмарки пускают, но не везде. Где-то гонят и бьют. По мнению Адриенны – справедливо. Воровать – плохо, падре Санто так говорит, а он лучше знает.
– Ишь ты, какой голубоглазый… красивый ром будет!
– А не то глазки-то повынем. – Второй ром вытащил нож и приближался к Риен. – Пойдешь с нами добром? Или…
Воспитывай отец свою дочку как благовоспитанную дану, она бы растерялась. А так…
– Зачем? Зачем я вам?
– А что не так, мальчик? В лошадях ты разбираешься, сразу видно, да и не только в них. В кочевье пригодишься… и дану твоему козью морду сделаем. Ты ж незаконный? Вот подумай, что тебя ждет, – вступил второй, тот, который был без ножа. – Всю жизнь в прислугах, на побегушках, своего – только что хозяин дозволит. А у нас свобода, вольный ветер, все дороги перед тобой, песня льется…
Если б Адриенна на это еще и повелась. Но вместо того…
– Ай-й-й-й-й!
Раненым зверем взвыл третий ром, который держал девочку. Потому что обута она была хоть и в сапоги, но далеко не дамские, мягкие и легонькие.
Она же изображала мальчика? Вот и одевалась соответственно!
Дублет, рубашка, штаны, а на ногах грубые башмаки. Одним из которых она и проехалась душевно по ноге расслабившегося похитителя. Она же почувствовала, когда у него хватка стала чуточку полегче, – и ударила.
Жестко, коварно, по стопе, ломая тонкие косточки…
И вырвалась.
Ненадолго.
Аккурат до рома с ножом, который не успел отвести его в сторону. И Риен налетела на него рукой.
Порез на предплечье получился не опасным, но впечатляющим – длинным, корявым, кровь так и хлынула. Риен испугалась по-настоящему и отшатнулась.
Кровь, боль… и, конечно, крик. Руку девочка отдернула так, что разлетелись алые капли, попали на стены, на землю, на ромов…
– Ай!
Что случилось дальше, не поняла ни сама Риен, ни ромы. Но ровно через секунду кричали уже все.
Да как!
Дану Марку и искать никого не пришлось, на истерический крик дочери он помчался бы через любую бурю. И услышал бы, и узнал…
Только вот когда он влетел в переулок, ни спасать было некого, ни помогать…
Его дочь оседала по стеночке, с ужасом глядя на трех людей, которые корчились рядом. Корчились, хрипели… кричать они уже не могли. Вообще…
Даже стонать…
Их словно что-то пожирало изнутри, расползались по коже громадные кровоточащие язвы, лица были уже неузнаваемы…
– Риен!
Дан Марк подхватил дочь и вынес из переулка.
– Цела?
– П-пап-па…
Адриенна протянула отцу раненую руку. Слезы у девочки катились градом…
– Потерпи, малышка! – Дан Марк мигом понял, что рана хоть и кровит, но для жизни не опасна. – Сейчас, секунду… что это за типы?
Он остановился у трактира, и один из слуг тут же протянул ему клок от рубахи. Им дан и перетянул руку дочери, останавливая кровь.
– Н-не знаю, – заикалась Риен. – Ром-мы…
– Ромы? Кто этих тварей только пустил сюда!
Впрочем, гневался дан Марк впустую, отлично понимая, что пустили. И пускать будут. Это на свои земли он им дорогу навсегда закроет, а на чужие – как хозяева решат.
– П-папа… кровь…
– Ничего, детка. Мы сейчас к лекарю. Это рана не опасная, ты коленки серьезнее расшибала.
– П-правда?
– Да.
– Там столько крови было… и они кричали, и язвы эти…
– Они такие с самого начала были?
Дан Марк нахмурился, вспоминая. Тогда-то понятно, он родного ребенка спасал, ему не до ромов было, а вот сейчас… кто его знает, откуда и какую заразу принесли эти твари?
А если Адриенна…
– Детка?
– Н-нет. Они сначала нормальные были, а потом с ними вот это стало…
Дан Марк нахмурился еще сильнее. Задумался.
– Адриенна, это произошло после того, как тебя ранили?
Девочка, уютно пригревшаяся и успокоившаяся на руках у отца, кивнула:
– Да.
Она уже не боялась. Папа рядом, папа пришел, попробуйте теперь ее тронуть! На руках-то у отца!
Смешно!
– Они на тебя напали, а потом…
– Нет. Я вырывалась, а у одного был нож. И я налетела рукой…
– Ага. И полилась кровь.
– Да, папа.
– Молчи об этом, Риен. Молчи…
И столько серьезности было в голосе отца, что девочка испугалась. Уже не раны, а чего-то… жутковатого, необъяснимого.
– П-папа?
– Слово даю, детка, я тебе все расскажу. Только чуть позднее.
– Х-хорошо…
– А вот и лекарь. Молчи, Риен.
Сначала Адриенна боялась, что и с лекарем, который перевязывал и бинтовал ее руку, начнется что-то подобное.
Но седой старик смывал кровь с ее руки, накладывал швы, ворчал, что руку распахали – шрам на всю жизнь останется… и ничего с ним опасного не происходило.
Адриенна успокоилась.
А потом как-то и сгладилось, и забылось…
А что дан Марк напился в лоскуты в ту же ночь… бывает.
И что он повторял что-то про ворон и их отродье…
Спьяну, наверное. Чего уж там – спьяну и не то придумаешь.
* * *Примерно в это же время, в столице
– Отец, я не хочу.
– Я понимаю. И поверь мне, я тоже этого не хочу. Но боюсь, что другого выхода у нас нет.
– Бред какой-то… в наше просвещенное время – колдовство, проклятие…
– Ты понимаешь, что об этом надо молчать?
– Да.
– Никому. Даже твоей великой любви.
– Отец, я…
– Не забывай, она достаточно суеверна. Начнет еще тебя бояться или кому проболтается, слухи пойдут… И вообще, есть вещи, которые женскому уму просто недоступны.
Сын кивнул.
С такой трактовкой он был согласен. Действительно, женщины – существа непредсказуемые. Мало ли что им в голову придет, так надо сразу же и делать… или не делать… сложно с ними! И без них плохо, но и с ними не лучше иногда.
– Я буду молчать.
– Вот и отлично. Я бы не настаивал, но династия вымирает. И если это наш шанс…
– А если нет?
– Через пару лет ты будешь знать ответ наверняка. Да или нет. И если нет… кто тебе помешает овдоветь?
Взгляды отца и сына встретились. Недобрые, змеиные… сын первый опустил глаза.
– Хорошо, отец. Я сделаю, как ты скажешь.
– Вот и отлично. И помни – молчание и еще раз молчание.
Сын помнил.
Не хотелось, конечно, но рано или поздно отец все равно настоит на своем. Проще согласиться сейчас, но поторговаться.
Итак, что именно он хотел?
Любимая женщина как раз просила участок земли рядом с городом. Вот – пусть отец расщедрится.
МияДядюшку Джакомо Мия видела последний раз, наверное, лет пять назад. И помнила плохо.
Кажется, он был высоким.
Кажется, он был толстым…
Темноволосым, как отец? Нет, уже не вспомнить. Стерлось лицо из детской памяти. Вот и не признала, когда дядя вошел в зал. Четыре дня спустя после похорон.
И то!
Где Эврона, а где Феретти? Даже если гонец мчался что есть сил, даже если дядя спешил…
Два дня туда, никак не меньше. И пока там, пока обратно… получалось так, что спешили оба. Но не успели.
Отца уже не было на этом свете, и прах покоился в родовой усыпальнице Феретти, под полом храма, и мама заперлась у себя в комнатах, оплакивая горькую жизнь, а заодно, как предполагала Мия, примеряя вдовьи наряды…
Светловолосая, белокожая… ей к лицу были синие тона, но не все. Не каждый оттенок. Серый ей решительно не шел, а черный… черный – хорош. Но дорого.
Сама Мия повязала на лоб синюю ленту в знак траура и махнула рукой на одежду.
Дорого. Слишком дорого. А потому… такие же синие ленты остальным детям, а мать пусть делает что пожелает.
Дядя оценил обстановку мгновенно. И ленты – тоже.
– Боже мой! Какое горе! Неужели мой бедный брат…
Мия медленно встала из-за пялец.
– Добрый вечер. Дан?
– Мия, ты не узнаешь меня? Я твой дядя, Джакомо!
– Простите, дядюшка, последний раз мы виделись несколько лет назад, – извинилась Мия, понимая, что, кроме нее, некому… ан нет?
Мать, которая то ли увидела из окна, то ли услышала новости от Марии, выбежала из своих комнат.
– Джакомо! О Джакомо, наконец-то!
Почти слетела по лестнице со второго этажа, кинулась на шею Джакомо – и разрыдалась в голос.
Мия скрипнула зубами и кивнула нянькам. Мол, уводите детей! Мать рыдает, еще им разреветься не хватало! Думать надо!
И сами все убирайтесь, без свидетелей обойдемся!
Спустя десять минут в просторном зале остались только Фьора, Мия, Джакомо и Энцо.
Фьора рыдала, Джакомо ее утешал, пока не заметил, какими глазами смотрят на это дети. Энцо… Тот смотрел спокойно. Даже слегка равнодушно.
А вот Мия…
Мия сама не знала, чего она больше желает.
То ли надавать матери затрещин, чтобы та перестала рыдать, то ли выкинуть их за дверь вдвоем с дядюшкой…
Именно в эту минуту девочка навсегда возненавидела социальные ритуалы.
Конечно, с ними проще. О покойном принято плакать, женщина должна быть слабой, мужчина должен ее утешать, Джакомо теперь старший в роду, и это надо признавать…
Но боже мой, какое же это лицемерие!
И как же остро это почувствовала Мия!
Энцо не кольнуло настолько остро, но и он подумал, что мать… сначала она не нашла в себе сил даже прийти к отцу, хотя тот желал ее видеть, а теперь… Теперь она рыдает на груди у его брата. В новом платье. Сером, но с черной оторочкой, которое ей очень к лицу. И рыдает красиво, так, что нос не краснеет, только слезинки катятся по бледным щекам…
В эту секунду Энцо понял, что его жена такой не будет. Он женится только на сильной женщине. Чтобы его дети никогда вот так не стояли… мало ли что случится в жизни?
Никогда!
Пару минут Джакомо еще терпел, а потом аккуратно отодвинул от себя Фьору.
– Присядь, дорогая сестра. Вот так… да, в это кресло…
– О-о-о-о-о… это кресло Пьетро…
Джакомо скрипнул зубами, но Фьору погладил по длинным светлым локонам, которые согласно обычаю заплели в две толстые косы. Вдова…
– Не сомневаюсь, он был бы не против. Расскажи мне, дорогая сестрица, как все произошло?
Вместо ответа Фьора разразилась слезами. Мия подошла к двери и резко распахнула ее.
– Ах, ты… подслушивать?!
Мария, с подносом в руках, только ахнула.
– Что вы, дана! Я бы никогда… я вот… горячее вино с пряностями…
Мия понимала, что вино можно было бы и быстрее принести, да и под дверью стоять не обязательно, но ладно уж…
– Поставь поднос и выйди вон. Еще раз увижу под дверью – уволю.
И сама, лично, закрыла дверь за служанкой. Потом повернулась в дядюшке.
– Горячего вина, дядя Джакомо?
– Пожалуйста, Миечка, поухаживай за мной…
Мия не стала спорить.
Она налила вино в бокал, лично поднесла дяде вместе с большим блюдом… кто-то понял, что гость будет голоден, и на подносе стояла тарелка с ломтями ветчины, сыра, хлебом…
Джакомо пил вино, жевал ветчину и оглядывался по сторонам.
Да, он здесь не был уже лет пять. Феретти, дом его предков… загаженный до предела. Обедневший, пыльный… тростник на полу! Боги, даже у него на полу – ковры! Хотя отец Катарины купец, и не из бедных!
А тут даны…
Но что с того титула, когда в кармане ветер свищет? Как второй сын в семье Джакомо должен был выбрать военную карьеру. Он мог пойти в гвардию, мог служить при дворе, но ему этого совершенно не хотелось.
Придворная жизнь дорогая. Где взять деньги? Каждый выкручивается по-своему.
Кто-то играет, кто-то находит себе богатую вдову и живет с ней, кто-то… Единицы делают карьеру. А сколько умирает? Сколько остается в безвестности?
Если бы Джакомо пообещали, к примеру, что при дворе короля Филиппо Третьего он сделает карьеру, он бы не задумался. Но когда гарантий никаких нет, да и вообще, ты служи, а мы посмотрим… нет, так он не согласен.
Да и сложно при дворе его величества.
Чины король раздавал охотно, титулы тоже, так Джакомо и без того дан. А вот земли и деньги – простите. Казне нужнее.
Джакомо за родную страну радел, конечно, в сильной стране оно куда как приятнее жить, нежели в слабой. Но богатым жить приятнее в любой стране. А денег он при дворе не получит.
Вот и женился на Катарине Лаццо.
Нельзя сказать, что он безумно любил невесту или был невероятно счастлив. Перестарка взял. Страшную, тощую, длинноносую, с редкими зубами и волосами, да еще и с бородавками по всему телу… никакого сравнения с очаровательной Фьорой.
Зато Фьора в приданое только себя принесла. Ну с десяток ложечек серебряных. Достаток, как же!
А Фредо Лаццо, отец Катарины, взял Джакомо в свое дело. Учит, наставляет, как родного сына принял. Да и Паскуале, его сын, не против зятя.
Хорошо они дружат.
Коли на то пошло, каждый уважающий себя купец обязан содержать куртизанку. Снять ей дом, обеспечивать, посещать… тут даже Катарина не возражает. Если так не поступать, все решат, что он, Джакомо, страдает мужским бессилием. Нельзя так, чтобы у мужчины только супруга была, нельзя!
Так тесть по-отечески посоветовал, и куртизанку подобрать помог, и с домиком тоже… и он куртизанку содержит, и Паскуале – куда деваться?
И не ругается. Понимает…
Пьянок-гулянок Джакомо не закатывает, Катарину уважает, та ему хоть детей и не родила, так что же? Случается… жена на богомолья ездит, вот Джакомо свое и берет.
Хорошо он устроился. А брат все какую-то чушь несет… нес.
Вот и поругались в последний раз. А сейчас и помириться не с кем. И как-то тоскливо стало…
Мия рассказывала, как отец поехал на охоту, как на него из камышей кабан выскочил, как умирал дан Феретти, а Джакомо слушал и понимал, что грядут серьезные проблемы. Потому как… нет у него выбора. Брат бы так же поступил, ну и ему придется.
Он дослушал девочку, допил вино и подвел печальный итог:
– Фьора, мне очень жаль, сестра. Когда вы сможете начать сборы?
– Сборы?
Фьора широко открыла глаза. Большие, красивые… вот кого бы в любовницы, но нельзя. Инцест. За такое церковь четыре шкуры сдерет.
– Вам придется переехать ко мне, в Эврону, – объяснил Джакомо. – Жить здесь вы просто не сможете.
Мия сдвинула брови. Кажется, девочка хотела что-то сказать, но боялась, что ее оборвут. И не по возрасту рот открывать, и не принято это – за благородную дану должны мужчины думать. Джакомо примерно так и считал. Но если девочка смогла руководить и похоронами, и поминками, и всем остальным, и ему сообразила отписать – не такая уж она и дура?
В купеческом сословии, знаете ли, чуточку иначе дело обстоит. У ньор свободы немного побольше. Им и выходить можно, и дела вести они могут, не напрямую, конечно, это не принято, но через управляющего, и мужчины к ним частенько прислушиваются.
– Что ты хотела сказать, Миечка?
– Собрать вещи не так сложно. Но что будет с домом? Слугами? Это наследство Энцо, и мне хотелось бы, чтобы тут все было в порядке.
Джакомо уважительно взглянул на девочку.
Практичная.
Если и дальше будет такой же умненькой, то свою судьбу она всяко устроит. Это братец Пьетро был против брака с ньором. А вот Джакомо сейчас думал, что Мия станет выгодным вложением капитала.
Если гонор поубавить, то ее многие в жены захотят.
– Я не прошу собираться и выезжать уже завтра, – пожал плечами Джакомо. – Пьетро сам вел дела поместья?
– Да, дядя Джакомо.
– Мне потребуется не меньше пяти дней, чтобы во всем разобраться. А потом сможем и уехать. Надо будет подобрать хорошего управляющего, часть слуг придется уволить, часть останется, чтобы следить за домом, придется наезжать, проверять их… м-да. Хорошо, если в пять дней уложимся. Завтра отпишу супруге.
– А сегодня, дядя Джакомо, полагаю, вам надо выспаться. Ванная готова, и комната ваша тоже готова.
Распоряжения Мия отдала, еще пока дядя с матерью обнимался.
Джакомо уважительно поглядел на девочку и поднялся.
– Благодарю, Миечка. Тебя не затруднит проводить меня?
– Да, дядя.
– Да, Миечка. Пожалуйста…
– Мама, а Энцо проводит тебя в спальню. Тебе пока еще нельзя нервничать. И вставать вредно.
– Ты у меня умничка, дочка…
* * *Конечно, не просто так Джакомо попросил Мию проводить его.
– Мия, ты пыталась разобраться в бумагах отца?
– Да, дядя.
– Тогда завтра помоги мне. Насколько я помню, Пьетро никогда не умел вести дела.
– А вы не хотите с утра сходить в склеп? Попрощаться?
Джакомо и не подумал смущаться.
– Не хочу. Я сделаю это перед отъездом, сейчас я продрог, устал и, если еще завтра промерзну, точно заболею.
Мия кивнула.
Да, дядя оставался дядей. Вот отец бы точно сначала кинулся в склеп. А дядя предпочитает ванную, вино, поспать, заняться делами, а потом уж можно и чувствам поддаться. Если они вообще есть, те чувства.
Вот она, разница подходов. И понятно, почему дядя Джакомо не мог найти с отцом общий язык. Куда уж тут…
Только вот сама Мия отлично и понимала, и одобряла дядю.
Адриенна– Папа, что это было?
– Что именно, дочка?
– Вчера, когда ромы меня похитили… что с ними случилось?
Дан Марк опустил глаза.
– Дочка… давай не будем об этом пока говорить.
– А все же, папа? Мне кажется, я должна об этом знать?
Дан Марк вздохнул. Притянул к себе дочку, обнял ее покрепче.
– Адриенна, я тебе когда-нибудь отказывал?
– Нет, папа.
– Тогда просто поверь мне сейчас. Есть вещи, которые тебе еще рано знать. Не потому, что ты глупая или маленькая, а потому, что даже мне их знать не стоило бы.
– Даже если эти вещи происходят со мной? С твоей дочерью?
– Даже так. Я обещаю, я расскажу тебе все, когда придет время.
Этот вариант Адриенну решительно не устраивал.
– Папа, а нельзя мне хотя бы намекнуть? Ну так… мало ли что?
Дан Марк помолчал какое-то время. А потом решился.
Действительно, все мы смертны, все под Богом ходим. А так девочка хоть знать будет, о чем идет речь. Сможет что-то да отыскать.
Хоть намек ей дать.
– Это старая сказка, Риен. И подчеркиваю – только сказка.
– Да, папа.
– А если я узнаю, что ты ее где-то пересказала, – выпорю.
– Да, папа. – Эту угрозу Адриенна всерьез не приняла.
– И замуж выдам.
– Не надо! – Вот этого Адриенна уже побаивалась.
– То-то же. Так вот, Риен, это очень старая сказка. Когда-то в одной стране жил юный и прекрасный король. Он однажды поехал на охоту, как это водится у королей, и конь его захромал. Его величество отстал от охотников…
– Папа, а это вообще возможно?
– В сказке? Конечно.
Адриенна кивнула. И даже хихикнула. В сказке… попробуй кто в жизни короля потеряй! Как же!
– Так вот. Его величество остался один. И встретил в лесу прекрасную девушку. Она сидела на берегу реки и напевала песню. Увидел ее король – и влюбился, потому что прекраснее ее в жизни не видел. Встал на колено и предложил деве выйти за него замуж.
– И та согласилась?
– Да, Риен. Она согласилась, и пришла с королем во дворец, и прожила с ним сто долгих лет. Родила ему сына. А когда его величество умер – ушла. И только на полу в его спальне нашли несколько черных перьев.
– Откуда?..
– Говорят, та девушка была лесной ведьмой. Она обернулась птицей и улетела. Говорят… Говорили. Следующий король пресекал такие разговоры о своей матери. Да и затихли они вскорости, потому что люди заметили иное. На землях королевства воцарился покой и достаток. Плодовиты были поля, обильны урожаи, женщины рожали здоровых детей, а болезни обходили королевство стороной. И оно стало богатеть не по дням, а по часам.
– Почему, пап?
– Говорили, что та девушка была лесной феей. И она благословила и землю, и своих потомков. Она благословила землю, на которой станут править ее потомки.
– Так ведьмой или феей?
– Если королевство процветало?
– Тогда она была доброй. А ведьмы злые.
– Вот и люди так решили. И в память о той женщине до сих пор никто не стреляет черных птиц. Никогда.
Риен кивнула.
Это она знала. Те же вороны, кстати, обнаглели от такой безнаказанности до полного озверения!
– А что было дальше, папа?
– Дальше было плохо, дочка. Пока на троне сидели потомки лесной девы, королевство богатело. И вызвало зависть у соседа, который пошел войной. И победил. Завоевал королевство и присоединил к своему.
– Гад!
– Такова жизнь, малышка. Если ты живешь хорошо, всегда найдутся завистники.
– А если живешь плохо – те, кто над тобой поиздевается.
– Поэтому жить надо так, чтобы уметь себя защитить. Но сейчас разговор о том, что королевство было завоевано, а законный король убит.
– Ой…
– Говорят, что до сих пор на поле его последней битвы не растет ничего. Так его и назвали – Черное поле. Только ветер там гоняет прах. Говорят, что после смерти короля недолго прожил и его убийца.
– Другой король?
– Нет, Риен. Тот король не воевал сам. Он победил предательством и ударом в спину, такое тоже бывает. Подкупил королевского друга, и тот убил своего сюзерена. И умер. Сгнил заживо.
– Как те трое?
– Страшнее, Риен. Намного страшнее. Но короля этим было не вернуть.
– Все равно! Поделом предателю!
Дан Марк кивнул. Вот с этим он был согласен. Поделом…
– Говорят еще, что иногда благословение лесной девы защищает невинную кровь…
Риен кивнула.
– А мне она помогла, потому что я невинна?
– Не знаю, дочка. Не знаю.
– Хорошо, что она мне помогла, – зевнула Риен. – Я бы сама не отбилась.
Дан Марк уложил дочку спать. И радовался, что ей пока хватило. Потому что у истории было продолжение. Увы.
Говорят, что, когда отгремела битва, на следующий день король-победитель проснулся с диким криком. Потому что во сне к нему пришла лесная дева.
И была она в образе полуптицы.
Гневной, черной…
И прокляла короля.
«Ты пролил мою кровь, ты не будешь знать покоя во веки веков. Ты будешь хоронить своих детей, ты будешь видеть их болезни и мучения, ты будешь страдать, глядя на беды, которые придут на твои земли. И так будет, пока на троне вновь не окажется мой потомок».
И так случилось.
Все дети короля-завоевателя умерли. Остался лишь один сын, и тот всю жизнь страдал от болезней. И у него был тоже только один сын. А остальные дети умирали в младенчестве. И внук у него был тоже только один. И тоже больной и несчастный.
И страну трясло, как в лихорадке.
Не эпидемия, так голод, не голод, так наводнение, не наводнение, так засуха и неурожай… не знаешь уж, в какую церковь и бежать.
Кстати, церковь как раз поддержала завоевателя. Только вот счастья ей это не принесло. Подлость еще никого не осчастливила.
Первое, что сделал завоеватель, – это отписал в свою пользу примерно треть церковных земель. А там, примерившись, и еще треть. И остатка, мол, вам хватит!
Но это о плохих героях.
А говорили еще и другое. Что у погибшего короля был внебрачный ребенок. Только вот кто он, где он… этого не знал никто. Почти никто.
Вот если бы он сел на трон или его потомки…
Проклятие было бы снято. Наверное.
Кто в наши дни верит глупым сказкам?
Адриенна не верила. Она спала.
А дан Марк верил. И спать не мог. Потому что доля истины, увы, в сказке была. И ничего хорошего это Риен не сулило.
МияНьора Катарина не понравилась девочке сразу.
Высокая, худая, носатая. И на мать она посмотрела так, что сразу ясно – нелюбовь эта взаимна. Впрочем, Фьора выглядела великолепно. Как и всегда.
Везде, в любой ситуации Фьора была прекрасна. Даже сейчас, растрепанная, усталая, в дорожной пыли, в простом платье…
Вот в роскоши Катарина выигрывала. И платье у нее было из оранжевого бархата, и убор с полудрагоценными камнями, а все равно – как на пугале.
– Добро пожаловать, – процедила ньора Катарина. – Я рада приветствовать вас под крышей своего дома… нашего дома.
Фьора на такую оговорку и в лучшие времена внимания бы не обратила. Порхнула к Катарине, обняла ее, расцеловала в обе щеки…
– Ее сейчас стошнит, – прошептал Энцо на ухо Мие.
И верно, выражение лица Катарины было неописуемо.
– Дорогая сестра! Я знала, что вы не оставите нас в беде!
Энцо хрюкнул, уткнувшись в плечо сестры. Джакомо наблюдал за этим цирком со сложным выражением лица.
В том-то и дело, что Фьора не издевалась. Она все приняла за чистую монету и вела себя соответственно. И благодарила Катарину тоже от души.
