Ветер и крылья. Старые дороги

И наткнулся на Мию.

– Дана?

– Разговаривайте со мной, ньор, – тихо сказала Мия. Девочка сильно повзрослела за эти страшные несколько часов. – Матери плохо…

– Я могу чем-то помочь эданне?

Ньор интересовался скорее профессионально, чем действительно желая помочь. И был удивлен резким кивком Мии.

– Ньор, у матери просто нервы. У нас мало денег… мы не сможем оплатить вашу помощь. Сколько мы должны вам за вызов к отцу… и что вы скажете?

Ньор Фаусто оценил.

И заговорил с девочкой уважительно и ровно, как со взрослой. Глядя ей в глаза и не принижая юную дану недоверием или предложением позвать кого-то взрослого.

– Дана Феретти, ваш отец опасно ранен. Если сейчас на кухне сделают чесночный отвар, я проверю кое-что…

– Я распоряжусь, и сделают. Что именно вы хотите проверять и какой отвар нужен, ньор Фаусто?

Лекарь вздохнул.

Да, разговаривать о таких вещах с юной даной, тем более такой очаровательной и милой, сложно. А если больше не с кем?

– Дана Феретти, ранения в живот бывают разными. Но я сейчас условно поделю их на две группы. В первом случае повреждаются кишки и шансов выжить у больного нет. Идет излияние содержимого кишок в брюшную полость… полагаю, вы знаете, чем это чревато.

Мия кивнула.

Она отлично знала, как из милой свинки делают вкусную колбаску. И как кишки промывают – тоже. И как их набивают, и все остальное…

Даже видела.

Мама была бы в шоке, но девочка обожала подглядывать и подслушивать. И не находила в этом ничего дурного. Правда, больше она за тем, как режут свинью, не подглядывала. Даже на спор.

Неприятное зрелище.

И запах… фу-у-у-у-у!

– Понимаю. А второй вариант?

– Если у вашего отца не повреждены кишки, я еще раз промою рану. И мы будем молиться, больше ничего не остается.

Знамение Мия сотворила. Но – не удержалась:

– А кроме молитвы что-то может помочь?

Лекарь поглядел на девочку грустными серыми глазами.

– Дана Феретти, вам будет легче, если я выпишу вашему отцу сорок шарлатанских снадобий, возьму с вас деньги, а потом объявлю, что на все воля Божия?

Мия качнула головой. Вряд ли… только и того, что даже денег не будет.

– Я благодарна вам за честность, ньор Фаусто.

– Тогда пойдемте. Я скажу, как сделать чесночный отвар, а когда его сварят, мы попробуем напоить вашего отца.

– А потом?

– Спустя некоторое время надо будет открыть рану и принюхиваться. Если из живота у него запахнет чесноком… этот запах очень сильный и отчетливый, дана. И отвар не наносит вреда здоровью…

Мия поняла. И прикусила губу до крови.

– Вы хотите сказать, что если запахнет…

– Да, дана Феретти. Вашему отцу сможет помочь только Бог.

Мию это не утешило. Но…

– А сейчас? Отцу больно…

– Я перебинтовал его и дал маковый отвар. Он спит и не ощутит боли еще несколько часов.

– Благодарю вас, ньор. Сколько я должна?

Ньор только вздохнул.

Сколько она должна? Да знает он о состоянии семьи Феретти, вся округа о нем знает. Но и сказать, что денег не надо, пожалеть малышку, означает жестоко ее оскорбить. Она не простит.

А потому…

– Десять сольди, дана Феретти. Я не так много сделал, а за вызов я больше не беру[3].

Мия поняла все. И то, что осталось несказанным. И как пощадили ее гордость.

– Да благословит вас Бог, ньор Фаусто.

Ньор молча поклонился.

Божья помощь им понадобится. И этой девочке прежде всего. Увы…

* * *

Чесночный отвар сделали.

И Мия лично сидела рядом с отцом, вливала ему между губ по ложечке, уговаривала выпить… отец глотал в беспамятстве.

Где-то неподалеку билась в истерике мать на руках верных служанок.

Уснули дети под сказку кормилицы.

Мия сидела и поила отца. А потом сидела вместе с ньором Фаусто. И лекарь тихонько рассказывал дане случаи из своей практики, понимая, что девочка стала взрослой сегодня.

А еще, что она останется одна. А ей нельзя, вот именно сейчас никак нельзя…

Пусть он чужой человек для даны. Но здесь и сейчас – он человек, он рядом, он дает ей необходимое тепло… что еще надо?

Да ничего!

Только молитва…

Увы. Бог, если и слышит человеческие молитвы, то ответ не всегда дает благоприятный.

Спустя два часа Мие не понадобилось и объяснений.

От повязок на животе отца резко и остро пахло чесноком, перебивая даже запах крови и дерьма.

Надежды не было…

* * *

Куда не хотела идти Мия…

К матери.

Вот ведь и так бывает… Мия любила мать. До слез, до острой подсердечной жалости… вот как сейчас быть?

Войти и сказать, что, мама, все! Папе осталось несколько часов! Хочешь ты побыть с ним? Или нет? Решай…

Как тут повернуться языку?

И все же, все же…

– Хотите, я скажу это вашей матери? – тихо спросил ньор Фаусто.

Мия сжала кулачки. До боли, до крови в лунках ногтей… ах, как же это просто! Переложить ответственность на чужие плечи!

Не увидеть в материнских глазах боль и отчаяние.

И врать, врать себе до самой смерти… так легко, так просто, так приятно…

Мия качнула головой.

– Ньор Фаусто, я благодарю вас. Но… я должна.

И в глазах мужчины явственно блеснуло уважение. Он медленно взял руку девочки, поднес к губам, поцеловал.

– Дана Мия Феретти, что бы ни было в вашей жизни, вы можете рассчитывать на мою помощь и поддержку. Вы необыкновенная девушка.

Мия хлюпнула носом. Не сдержалась. Да, еще даже не девушка, двенадцать лет всего, но кого это волнует? Сегодня она на сорок лет повзрослела. Или на пятьдесят? И стала старше своей милой мамочки. Самой старшей в семье…

– С-спасибо, ньор Фаусто.

– Держитесь. Вам нельзя сейчас раскисать, иначе не справитесь. – Ньор Фаусто поднял руку ладонью к ней. – И вот… возьмите. Подышите.

Маленький флакончик перекочевал из рук в руки. Мия послушно поднесла его к носу – и едва не задохнулась от острого ядовитого запаха.

– Ох!

– Это нюхательные соли. Не разбавленные, как для благородных эданн, а чистые. Концентрированные. Вам пригодятся.

Мия сделала еще один вдох.

Слезы не хлынули. Нос даже задышал ровнее…

– Гадость какая…

У мамы был флакончик нюхательных солей. Вот там содержалось нечто подобное, только слабее, намного. И розой еще пахло… мама его использовала, когда у нее болела голова.

– Сколько я должна, ньор Фаусто?

– Еще десять сольди. Итого один дарий, дана Мия.

Мия качнула головой.

Она знала, что мамин флакончик стоил не меньше трех лоринов.

– Это стоит дороже, ньор Фаусто.

– Стоит. В красивых флаконах, с добавками из масел и прочей дряни… понимаете, дана? Я у вас прошу чистую цену вещества.

– Вы уверены? – сдалась девочка.

Отказываться не хватило сил. А это… что бы это ни было, но ей пригодится. И голова проясняется, и держаться легче.

– Вполне.

Мия достала из кармана одну из серебряных монет, которые нашла в столе у отца, вручила ньору Фаусто.

– Я благодарю вас, ньор.

– Дана Мия, полагаю, будет нелишним, если я останусь с вами… какое-то время.

Мия посмотрела на лекаря очень внимательно.

– Ньор Фаусто…

– Распорядитесь меня кормить вместе со всеми и отведите комнату, дана. Услуги лекаря не будут сейчас для вас лишними, а я могу себе позволить потратить пару дней. Считайте это моей молитвой.

– Молитвой? – искренне удивилась Мия.

– Конечно. Богу угодна помощь ближнему, вот и весь сказ.

– Не благотворительность? – прищурилась Мия.

– Вы в ней не нуждаетесь, дана. И в жалости тоже, – коротко ответил лекарь. – А вот в помощи и поддержке – безусловно. Как когда-то нуждался и я. Мне помогли, сейчас я отдаю свои долги. Не благодетельствую, понимаете? Просто возвращаю то, что никогда не смогу отдать близкому мне человеку.

– Он…

– Человек, который помог мне, уже умер. Он бы тоже остался здесь в такой ситуации. Уверяю вас.

Мия кивнула. Коснулась руки ньора Фаусто.

Руки постороннего мужчины! Благородная дана! Наедине!

Мама упала бы в обморок от ужаса. А Мия ничего, стои́т… может, и не так ужасно нарушать приличия?

* * *

Вот и мамины покои. Мия решительно толкнула дверь и вошла.

– Дана! – зашипела на нее служанка.

Мария…

Личная мамина служанка. Раньше Мия ее боялась… почему? Подумаешь, толстая и строгая? Это не страшно. Страшно, когда умирает отец, а ты не можешь ничего сделать.

Мия посмотрела прямо в глаза толстухе.

– Где. Моя. Мать?

Ньора Мария не выдержала первой.

– Утомилась. Лежит в спальне, отдыхает…

– Вон отсюда, – резко распорядилась Мия. И шагнула по направлению к спальне.

Мария с неожиданным проворством загородила ей дорогу.

– Это вы что ж, дана, будете матушку тревожить?! Так нельзя! Неправильно это! Вы понимаете, у нее душа нежная, ранимая…

Может, не скажи Мария последнего слова…

Ранимая, ага.

А неподалеку погибает от раны в живот ее отец. И это НЕ мать сидела с ним рядом и обнюхивала рану.

– Еще одно слово – и ты уволена, – отчеканила Мия.

Мария аж задохнулась.

– К-как!?

– Молча. И без жалованья. – Девочка резала словами, будто ножом, хлестала наотмашь. – Ты слишком много воли взяла – указывать мне, куда ходить и что говорить. Вон!

Мария хотела что-то сказать. А потом вспомнила, что дан Пьетро ранен, что эданна Фьора плохо себя чувствует, да и прикусила язык. Поняла, что заступаться за нее некому. Прикажет девчонка, так и вытолкают Марию за ворота.

Может, потом что-то и вернется. Когда выздоровеет дан, когда придет в себя эданна, а может, и нет? Слуги послушаются.

И вышла вон.

Мия перевела дух.

Победа. Первая победа… не над собой, над другими. Оказывается, ее тоже слушаются? Она еще попробует, потренируется… но потом. А сейчас…

– Кто там, Мария? – раздался из спальни слабый голос матери.

Мия решительно шагнула вперед.

* * *

Спальня эданны Фьоры была выдержана в белых и розовых тонах. Стены цвета слоновой кости, розовые шторы и занавеси, розовая мебель… и посреди этого сама эданна. Действительно как хрупкий цветок. Белокурые волосы рассыпаны по плечам, подушки высоко взбиты, рядом, на тумбочке у кровати, чашка с отваром.

– Мия? Я приказала меня не беспокоить! У меня болит голова… Пьетро поступил просто ужасно…

– Мама. Отец умирает, – жестко отчеканила Мия. И откуда только силы взялись?

Эданна Фьора, не говоря ни слова, потеряла сознание.

Ненадолго, ага. Ровно пять секунд понадобилось Мии, чтобы подойти к кровати и сунуть под нос матери тот самый флакончик. Простой, из грязного серого стекла, с пузырьками воздуха внутри… с очень хорошим, как оказалось, снадобьем.

– Ах-х-х!

Мия тоже вдохнула украдкой, пока мать приходила в себя и пыталась вытереть льющиеся слезы.

– Мия! Что это за гадость?! Выкинь немедленно!

– Мама, ты не слышала? Мой. Отец. Умирает.

Второй раз эданна падать в обморок не стала. Вместо этого она поднесла к вискам белые руки, обильно украшенные кольцами.

– Ужасно… просто ужасно! Что же теперь с нами будет?! Боже, я – вдова? За что?! Ах, за что мне такие горести?!

– Ты не хочешь пойти и проститься с отцом? Посидеть с ним рядом, пока он жив? За руку подержать? – В голосе Мии скрежетал металл.

– Но… я не смогу! – даже слегка удивилась эданна Фьора. – Я просто не смогу, я упаду в обморок…

– Ничего. У меня есть средство от обморока.

– Я… это ужасно! Просто ужасно!

– Мама, ты пойдешь к отцу?

– Я… я не знаю… там все очень плохо?

– Там рана на животе. Плохо пахнет. Есть кровь, – не стала врать Мия.

– Я… это так сложно и плохо…

Мия просто не выдержала. Сложно?! Плохо?! Да что ж ты…

– Мама. Ты идешь? Или нет?

– Как же ты похожа на свою прабабку…

– Мама?!

Фьора Феретти качнула головой.

– Нет, Мия. Я не смогу. Я пойду к детям и побуду с ними. А ты… ты сможешь побыть с отцом?

Мия опустила голову. Потом подняла глаза на мать. Да, мама…

Любящая и любимая. Добрая и ласковая. Слабая и зависимая.

Сегодня Мия стала старше матери. Потому что стала сильнее. Потому что приняла на свои плечи то, что не смогла принять мать. Потому что взяла на себя ответственность за семью.

– Хорошо, мама. Побудь, пожалуйста, с младшими. Я не смогу их успокоить.

– Обещаю, – сказала Фьора. – А Мария где?

– Я ее выставила. Она пыталась не пустить меня к тебе. Мама, сходи сейчас к детям.

– Хорошо, Мия. Они не спят?

Мия скрипнула зубами.

– Не спят, мама. Им плохо и страшно. Скажи им, что ты рядом, что ты их любишь, что все будет хорошо… пусть у них будет хотя бы эта ночь.

И Фьора медленно склонила голову.

Она признала главенство дочери.

* * *

Отца не стало к обеду.

Ночь он проспал под действием макового отвара. А с утра все же пришел в себя.

Хорошо еще, ньор Фаусто был рядом. И приказал привязать несчастного к кровати, чтобы тот не навредил себе еще больше, и лекарство какое-то дал, после которого взгляд отца потерял сосредоточенность, но и боль утихла. Самая страшная, невыносимая… от распоротого живота воняло вовсе уж страшно.

– Дан Феретти, вы умираете. Я бы советовал вам позвать падре.

Мия обошла лекаря и встала так, чтобы отец видел ее.

– Папенька…

– Мия? Где Фьора?

И как сказать отцу, что мать даже не может зайти к нему. Ее уже перед дверью начало тошнить, и на этот раз непритворно.

Сейчас Фьора сидела с младшими детьми и читала им сказку. Хоть так…

Мия справилась и с этим.

– Папенька, маму не получается привести в чувство. Она так переживает, что ничего не может ей помочь.

– Моя Фьора…

– Папенька, падре Уго Бонито ждет внизу. Я позову его?

– Исповедаться и причаститься?

– Да, папенька.

– Зови, Мия. И приходи, когда он уйдет. И сына приведи.

О младших ни слова. Только о Лоренцо, Энцо. Что ж, хотя бы так.

Мия чуть поклонилась и вышла из комнаты. Ньор Фаусто проводил девочку грустным взглядом.

Она так и не спала. Всю ночь. Дремала рядом с отцом, сжимая его руку, чутко отзывалась на малейшее его шевеление, поила, вытирала пот со лба…

Феретти были недостойны своей дочери. И убедить ньора Фаусто в обратном не смог бы и Господь Бог.

* * *

– Мама, ты точно не пойдешь к отцу?

Фьора качнула головой.

– Не могу, Мия. Не могу… я хочу его запомнить живым и здоровым. Не так, как сейчас.

Мия еще раз кивнула. Хорошо, мама. Твой выбор – твое право. А у меня выбора нет.

– Отец хотел видеть Энцо.

– Зачем?!

– Мама? – Мия удивленно поглядела на мать. Зачем умирающий хочет видеть сына? Да, действительно…

– А дочерей?

Мия опустила глаза.

– Может быть, потом? Когда он даст все наставления Энцо? Братик, приведи себя в порядок, пожалуйста.

Энцо послушно отправился приглаживать волосы и поправлять воротник. Фьора подалась вперед, коснулась руки Мии.

– Ты умница, дочка. И ты так похожа на свою прабабку…

– Ты уже второй раз об этом говоришь. Но никогда мне о ней не рассказывала. – Разум Мии цеплялся за отвлеченные вещи, лишь бы не думать о том, что предстоит сейчас.

Она будет с отцом до конца.

Она не позволит взвалить эту ношу на младших.

Она справится, она сильная.

Но боже милосердный, как же больно!

– Не рассказывала, потому что на то есть причины, – помрачнела внезапно Фьора. – Обещаю, я все тебе расскажу – потом.

Мия наклонила голову.

– Хорошо, мама.

Вернулся Лоренцо. Улыбнулся сестре.

– Мия?

– Идем, братик.

Мия крепко взяла его за руку и вывела из комнаты.

– Энцо, отец сильно изменился. Я тебя прошу не шарахаться, не кричать, не плакать. Просто держи меня за руку. Я буду рядом с тобой, что бы ни случилось. Обещаю.

Брат поднял на Мию серьезные карие глаза. Они с мальчиком вообще были очень похожи и друг на друга, и на эданну Фьору. Погодки, светловолосые, высокие, тонкокостные, неожиданно сильные при своем хрупком сложении, с тонкими чертами лица.

Красивые.

– Мия. Слуги говорили… Отец умирает?

– Да.

– Это мать должна держать меня за руку.

– Она не сможет, Энцо. Просто не сможет. Пойми ее, пожалуйста.

Энцо кивнул. Но понял или нет?

Промолчал. Впрочем, объяснять и разговаривать времени уже не было. Дети стояли перед дверью отцовских покоев, и оттуда выходил падре Бонито, привычно благословивший обоих маленьких Феретти.

Мия чуть склонила голову, равно как и Лоренцо.

– Дан Феретти ждет вас, дети, – кивнул падре. И спустился вниз. Там его ждало угощение, Мия распорядилась перед тем, как идти за братом. И деньги – у Томаса.

Ей будет не до того, это уж точно. Надо и за всем остальным следить. Гроб, поминальная трапеза, одежда, вино… сколько же всего сваливается на ее плечи…

Ничего. Она выдержит. А сколько раз ей придется повторить эти слова? Снова и снова, и вслух, и про себя… Не важно. Совершенно не важно. Главное – то, что она справится.

* * *

В покоях отца было тихо и сумрачно. Энцо пригляделся. Нет, ничем вот это… на кровати… не походило на его отца. На веселого, красивого, сильного мужчину, который легко подхватывал его на руки и подбрасывал в воздух. А потом и маму подбрасывал… и та смеялась.

И Энцо тоже.

А сейчас в кровати лежало нечто желтое, словно высушенное, с резкими чертами, незнакомое… ошибка?! Это ведь не папа? Это просто перепутали! Правда?!

Он хотел уже спросить у Мии, как та могла, дернул сестру за руку, но тут мужчина на кровати кашлянул.

– Энцо? Подойди ко мне, сын.

А голос отцовский. Значит… это правда?

Энцо почувствовал, как по щекам сами собой побежали две слезинки… еще минута, и они превратятся в водопад…

Мия заметила вовремя. Дернула его за руку так, что Энцо даже охнул от боли.

– Не смей! Выпорю!

Подействовало. Боль отрезвила, Энцо пришел в себя. Действительно, нашел время расклеиваться, тряпка! Мие сложнее, а она держится.

– Папа, здравствуй.

– Подойди ближе, Энцо. Я хочу с тобой поговорить…

Энцо повиновался. Рядом с отцом было вовсе уж невыносимо. И пахло так… если бы не рука сестры, мальчик точно упал бы. Не помог бы даже ароматный дым из жаровни.

– Выйди, Мия.

Девочка сдвинула брови.

– Нет, отец.

– Ты смеешь…

– Смею, – отрезала Мия. – Брата я не оставлю. Ему плохо.

Отец только вздохнул. Раньше… да, раньше Мия получила бы трепку. Но здесь и сейчас она была права, и отец это понимал.

Дальше?

Дальше отец просил Энцо заботиться о матери и сестрах, постараться выдать маленьких замуж, молиться за его, Пьетро, душу…

Энцо обещал.

Когда отец попросил пожертвовать деньги на храм… Мия опять вмешалась. Резко и жестко:

– Когда у нас будут деньги, отец, Энцо пожертвует их. Сейчас у нас денег просто нет. Ни на что.

И снова, снова отец не стал ее ругать.

Наконец Пьетро отпустил сына, и Мия лично вывела его за дверь. Провела по коридору, подошла к окну, помогла мальчику влезть на подоконник. Обычно их за это ругали, но сегодня все было иначе.

– Как ты?

Свежий воздух помог Энцо чуточку прояснить мысли.

– Плохо. Мия… папа скоро умрет?

– Ньор Фаусто сказал – два, может, три часа, – честно ответила Мия.

– Ты пойдешь к нему?

– Да.

– До… до конца?

– Да.

– Я…

– Ты со мной не пойдешь, – отрезала Мия. – И думать не смей, хватит с тебя!

– Я мужчина!

Мия обняла брата, погладила светлые кудри.

– Да, Энцо. Ты мужчина. Настоящий. Но сейчас не надо брать на себя и эту ношу. Забудь то, что видел. Забудь. Я не хочу, чтобы ты носил это в себе, чтобы помнил, я хочу, чтобы отец навсегда остался в твоей памяти как легкий и светлый человек. Не это вот… Ньор Фаусто сказал, что может быть плохо. И метаться отец будет, и кричать… не думай ни о чем. Не думай.

Энцо доверчиво прижался к сестре.

А ведь и подзатыльники он от нее получал за испорченных кукол и разрезанную ленту. И дрались они, когда Энцо сестре в волосы песка насыпал. И ругались.

А сейчас вот прижался к Мии, затих доверчиво…

– Это мама должна с ним быть. Не ты.

– Знаю.

– Никогда ее не прощу.

Мия еще раз вздохнула.

– Каждому дается крест по силе, Энцо. Каждому – свой.

– А ты выдержишь? – Энцо пытливо заглянул в глаза Мии. Сестра была права. Он бы тоже выдержал, но чего это будет ему стоить?

– Выдержу. У меня нет выбора.

– Я…

– Иди, Энцо. Не прибавляй на мой крест еще камней, – тихо попросила Мия.

Мальчик посмотрел в ее глаза и спрыгнул с подоконника.

– Я люблю тебя, сестренка.

– И я тебя, братик.

Мия проводила брата тоскливым взглядом – и вернулась в спальню отца. К умирающему и ньору Фаусто.

* * *

Похороны состоялись на следующее утро.

Скромные и тихие.

Эданна Фьора упала в обморок на гроб с телом мужа.

Дан Лоренцо Феретти был бледен и сдержан. Дана Мия… Дана Мия просто держалась. У нее не было выбора. Сейчас похороны закончатся, все отправятся в дом, выпить вина и закусить, а потом, вечером…

Только вечером она останется одна – и позволит себе то, что давно хотела сделать.

Позволит себе выть, кричать, кататься по полу от боли, рвать волосы…

Только вечером. А сейчас надо быть сильной.

И забегая вперед – так и случилось. И выла, и рыдала, и каталась… но если никто не видел, значит, этого и не было.

Спала в своей комнате эданна Фьора, одурманенная сонным отваром.

Спали малышки, которые не думали о смерти отца, для них это не было пережитым, для них это осталось рассказанным, а значит, и не таким страшным.

А Мия…

Ничего не было. Только глаза с утра красные. Но это бывает от разных причин. Может, она не выспалась?

Бывает…

Глава 2

Адриенна

Ярмарки Адриенне нравились. Шум, гам, веселая суматоха… правда, иногда было немножко жаль. Вот крестьянские девушки спокойно ходят по ярмарке, приценяются то к тому, то к сему, а она вынуждена переодеваться в мужскую одежду.

А хотелось бы!

И платье надеть, и потанцевать в веселом хороводе, и на карусели прокатиться…

Нельзя. Отец полностью прав, это занятие для ньоры, не для даны. И если кто-то узнает, она в жизни себе жениха не найдет. Хотя она и так до сих пор не сговорена.

Странно даже…

Вот по соседям все даны уже помолвлены, кое-кто в ее возрасте и замуж вышел, а Адриенна – одна. Отец всем отказывает. И соседям, и знакомым…

Но в монастырь он ведь ее не отдаст? Правда?

Риен решила, что этот вопрос надо еще уточнить. И занялась тем, что умела и знала.

Надо было выбрать кобыл. Четыре штуки, на племя…

Конечно, так-то по ярмарке ходил отец. Крепко держал дочку за руку, не отпускал от себя, приглядывал как мог. А Адриенна приглядывалась к лошадям.

Вот ей приглянулась молоденькая, не старше двух лет, гнедая кобылка у торговца.

– Отец?

– Вон та? Давай посмотрим…

Торговец не был бы самим собой, не «перепутав» лошадей, но ту, которую подвели, Риен решительно отвергла. Еще и головой замотала:

– У нее мокрец, точно. Смотри…

– Да нет у нее мокреца! – взвыл лошадник, но Адриенна ловко подхватила лошадь за копыто.

– А это что такое?

– Ах ты жулик! Вон ту кобылку покажи! Живо!

Купец поник, понимая, что в его интересах сторговаться сейчас и быстро. А то ведь шум на всю ярмарку пойдет… сейчас он может продать своих лошадей даже с прибытком. А вот потом…

Гадкая болячка – копытная гниль[4].

Таким же образом Адриенна проглядела еще два десятка лошадей и наконец отобрала еще трех кобыл, достаточно крепких и здоровых. И плодовитых.

Она не знала, как именно у нее это получается. Вот как-то само собой выходит.

Видит она, видит, где больное животное, где здоровое, чего от него ждать… что тут неясного? Как-то… и глаза у лошади тусклые, и дыхание нехорошее, и шерсть не та…

И не только к лошадям это относится. Нет.

С людьми была совершенно та же история. Помнится, в детстве Риен едва не нажила врагов среди соседей… ну поняла она каким-то образом, что сосед болен дурной болезнью, не подошла к нему, когда тот хотел потискать девочку… хорошо хоть, у отца потихоньку спросила.

А то кто его знает, чем бы дело кончилось.

А сейчас Риен сидела рядом с отцом в таверне, жевала мясо, болтала ногами в воздухе…

– Папа, я ненадолго? На двор?

Дверь была открыта, нужник отлично виден из окна… отец и кивнул. Ну что, что может угрожать ребенку? Здесь же два шага…

Казалось бы…

Адриенна вышла за дверь.

А в следующий момент на дана вдруг вылился вонючий поток. Разносчица споткнулась, демонстрируя свои прелести в глубоком вырезе, да и облила его пивом. Нечаянно, конечно.

Но дан Марк все равно вскочил, дернулся… и только когда через десять минут Адриенна не вернулась, понял, что случилась беда.