Тело и зрелое поведение. Фундаментальные основы тревожности, сексуальности и способности к обучению. Паттерны движения в условиях воздействия силы тяжести

Однако не нужно быть самонадеянными. Тот факт, что антагонизм к пересмотру старых представлений столь же силен среди аналитиков, сколь и среди обывателей, показывает, что либо тот анализ, которому они подвергаются, не проникает достаточно глубоко, либо этот анализ не способен полностью искоренить вредные привычки.

Наряду с надеждой на то, что окружающая среда будет изменена нашими коллективными усилиями, мы также должны убедиться, что для облегчения адаптации в каждом человеке используется все, что поддается человеческому влиянию. Это не только избавит нынешнее поколение от многих страданий, но и даст больше шансов следующему.

Предвидя наши выводы, можно сразу сказать, что мы действительно терпим определенные ограничения, физические и умственные, лишь потому что не знаем о том, что они поддаются нашему влиянию.

Результаты вредных привычек называются хроническими заболеваниями, которые, как следует из их названия, неизлечимы. А неправильное использование себя объясняется неудачной наследственностью или необратимой деформацией. Вырождение человеческого вида столь часто упоминается в качестве подтверждения тщетности всех попыток что-либо улучшить, что кажется вполне уместным посмотреть, какова здесь доля правды.

1. Вырождение и неосведомленность

Внимательно присматриваясь к себе, мы можем недоумевать, почему биологи посчитали, что именно мы являемся величайшим достижением природы и поместили нас на самую вершину древа эволюции. Другие виды, расположившиеся в этом древе на уровень ниже нас, в целом настолько превосходят нас по всем жизненно важным функциям, что разным людям с завидным постоянством приходит на ум идея вырождения человека; Бог или природа сотворили нас совершенными, однако присущая нам изначальная греховность или созданная человеком цивилизация, – корень всего зла и несовершенства. Мы виним цивилизацию, напряженность современной жизни, ее сложность и т. д. в потере тех многих физиологических качеств, которыми до сих пор обладают обезьяны.

И все же нет сомнений в том, что биологи правы, и что человек по развитию своей нервной системы является высшим из всех животных. Является ли высокоразвитый головной мозг следствием усложнения жизни или причиной этого, – вопрос спорный. Важно то, что высокий уровень развития мозга и сложность жизни идут рука об руку. Поэтому бессмысленно винить в каком-либо недостатке сложность жизни. Если в теориях эволюции и есть здравое зерно, то оно заключается в том, что со временем сложность будет увеличиваться.

Нередко говорят, что сложность современной жизни неестественна и создана самим человеком. Но в каком смысле? Мышление, несомненно, естественная и собственно человеческая функция. Для нас перестать думать равносильно отказу дышать. Продолжая думать, мы думаем лучше и понимаем вещи яснее, наша мысль становится богаче и сложнее, как и жизнь. У нас сложная нервная система, которая является такой же причиной нашей сложности, как и ее продукт. Нервная система позволяет производить сложные адаптации, и если бы мы могли остановить себя от того, что делаем, вполне вероятно, что мы бы оказались в еще большей беде. Неиспользование органа или функции – задача не только сложная, но и в целом губительная. Сложность нашей жизни и сложность нашей нервной системы едины. И определенно, наша нервная система не изобретение или продукт цивилизации. Для человека писать и читать книги так же естественно, как умереть или родиться. В любом случае мы вряд ли откажемся от всех тех знаний, которые приобрели за тысячи лет мыслительного процесса и кропотливой работы, только лишь ради того, чтобы избежать сложностей. Даже если бы мы это сделали, пришлось бы начать цикл заново. Поскольку для мозга, способного координировать речь, создание алфавита, грамматики, синтаксиса и т. д. – естественный процесс. Сотни изолированных независимых друг от друга человеческих групп прошли один и тот же путь. Этот процесс больше похож на закон природы, чем на помрачение ума или глупость человека.

Теория вырождения – это не что иное, как признание незнания того, как вызвать такие желаемые изменения в нашем уме, которые удовлетворят наше стремление к счастью. И, что еще хуже, оно не указывает направления, в которых можно было бы искать улучшения. Тем не менее есть некоторая доля правды в жалобах на то, что при нынешнем состоянии цивилизации наши недостатки очевидны, что мы находимся в неком тупике, где наши достижения уравновешивает, если не перевешивает, чувство разочарования. Кажется, что мы знаем так много, но при этом не можем использовать свои знания, чтобы жить более полной и приносящей удовлетворение жизнью. Поэтому важно выяснить, какие именно элементы ответственны за столь плачевную ситуацию; если бы мы их знали, мы могли бы их контролировать.

Конечно же, это не чувство незащищенности или «напряженность современной жизни», поскольку и незащищенность, и напряженность присутствовали и в первобытной жизни (вполне возможно, что даже в большей степени). Трудно сравнивать нашу жизнь с жизнью наших предков в каменном веке, и сделать из этого какие-то полезные выводы. Прежде всего потому, что речь идет о совершенно разной шкале ценностей. Вполне вероятно, что для человека каменного века потеря жены или сына была мелочью по сравнению с потерей инструмента, иглы или оружия. Тогда жизнь была куда более напряженной, чем сегодня. Мы просто чиркаем спичкой или зажигаем электрический камин, но каких, должно быть, стоило усилий зажечь огонь в первобытные времена и какого напряжения – поддерживать его. Священность огня и наличие святилищ, где поддерживали огонь, показывают, насколько важен был огонь и насколько велико было стремление сохранить его. Можно ли сказать, что человек, возделывавший свою землю каменным или деревянным плугом (как это все еще принято в некоторых местах), тратил меньше усилий по сравнению с нами? Чувствовал ли он себя в безопасности без имеющихся у нас знаний о борьбе с вредителями, без альтернативы естественной ирригации? Без современных знаний и удобств наши предки подобно диким птицам или чернобурке в Канаде подвергались периодическому истреблению стихией. Все заливали проливные дожди, все иссушала засуха. И никто не был застрахован от этих бедствий. Разве примитивные люди и сегодня не мрут как мухи после засухи? Представьте себе хладнокровие первобытного человека в ситуации, когда долго нет дождя. Подумайте, какую небезопасность он испытывал, когда его семья и домашние животные умирали только из-за сглаза; и ведь на него был способен каждый посторонний!

У нас и наших предков совершенно разная шкала ценностей, потому что раньше жизнь была куда более напряженной, чем сегодня.

Можно было бы с легкостью привести еще множество примеров. Таким образом, можно с уверенностью заключить, что ни физическое напряжение, ни фактическая незащищенность не могут полностью объяснить наши нынешние недостатки. Вполне вероятно, что в прежние времена невротики и ипохондрики были более типичным явлением, нежели сегодня. Хотя наш социальный порядок далек от совершенства, нет никаких сомнений в том, что благодаря достижениям человечества в эпоху научных открытий наша жизнь в целом стала проще и безопаснее. Похоже, что люди, которых мы считаем более приближенными к природе, переживали не меньшие стрессы, тревогу и физические и ментальные расстройства, чем мы сами.

В недавних исследованиях ископаемых скелетов наших ранних предков показано, что большинство современных физических недугов были обычным явлением в ранние периоды. Смертность среди молодежи была намного выше, чем сегодня. Кариес зубов был таким же частым явлением, как и сегодня; помимо этого, зубы сильно изнашивались из-за тяжелых задач, которые им приходилось выполнять. Кроме того, скелеты являются доказательством того, что были весьма распространены болезни костей, такие как рахит. Число недееспособных в современном обществе, безусловно, больше, чем в примитивных обществах. Однако причина этому – не столько увеличившееся по сравнению с тем, как это было раньше, количество слабоумных или других дегенеративных потомков на тысячу рождений у нормальных родителей, сколько то, что мы благочестиво сохраняем все, что рождается. Мы могли бы – и некоторые страны это делают – принять меры для предотвращения воспроизводства недееспособных; мы не знаем никаких средств, помогающих предотвратить рождение дегенератов у нормальных родителей. Существует мало свидетельств того, что генетическая наследственность здоровых людей ухудшилась.

Еще один часто звучащий аргумент заключается в том, что изменения в современной жизни настолько стремительные, что люди не успевают к ним приспосабливаться. Общепризнанно, что наша социальная структура отстает от развития науки, и это порождает у людей определенное разочарование и несоответствие; но здесь мы скорее должны жаловаться на слишком медленные изменения, чем на слишком быстрые. Какое развитие следует считать слишком быстрым для людей? Имеет ли какое-то побочное действие скорость современного транспорта? Есть ли какое-нибудь профессиональное заболевание, которое не повлияло бы на наших предков так же, как и на нас? Можно ли сказать, что телефон, самолет превращают нормальных людей в невротиков или вызывают у них плоскостопие? Чувство опасности и тревоги, которые вызывают эти продукты цивилизации, были столь же распространены, когда посланники перемещались на лошадях или бегом. Я не очень понимаю, что именно меняется настолько быстро, что люди не успевают уследить за этим. Скорее, я могу перечислить целую серию необходимых радикальных изменений, которые происходят слишком медленно.

Прежде чем окончательно отказаться от объяснения всех наших физических и умственных недостатков вырождением человеческого рода, мы должны понять, действительно ли мы имеем в виду вырождение. Биологи говорят о вырождении, подразумевая возврат к низшему виду. Сейчас именно нежелание принимать стандарты низшего вида выявляет наши недостатки. Если бы условия нашего существования были примитивными, большинство сегодняшних больных, вероятно, никогда бы не осознали ничего, что могло бы заставить их думать, что они дегенерируют. Мы осознаем свои недостатки, когда достигаем более или менее зрелого возраста, в то время как генетическая дегенерация является врожденной. Амавротическая и монгольская идиотия, равно как и другие формы идиотии, обнаруживаются в раннем младенчестве. Ни одно из этих несчастных созданий не осознает своей дегенерации и никогда не стремится к каким-либо высшим достижениям. И, как мы уже говорили, по-прежнему остается открытым вопрос, действительно ли в наше время значительно увеличилось количество слабоумных на тысячу рождений от нормальных родителей. Из фактического числа слабоумных, живущих в каждый момент времени, нам следует вычесть тех, кто родился от слабоумных родителей, которых сохранило рвение общества брать под свою защиту любого родившегося ребенка, и которые нередко сами размножаются активнее, чем среднестатистические представители общества.

По моему опыту, настоящая причина, лежащая в основе жалоб людей на состояние беспокойства, тревожности и т. д., – неосведомленность. Причем речь идет не о личной безграмотности, которую можно было бы решить, обратившись за помощью к тем, кто знает что-то лучше, а о намного худшем типе неосведомленности. Я имею в виду фундаментальную неосведомленность, которой пронизана сама наука; абстракции, которые обобщаются и временно преувеличиваются, наносят неисчислимый вред. В действительности мы очень мало знаем о том, что такое жизнь, что в ней важно, а что нет. Нам пришлось дожидаться Фрейда, чтобы понять, что угроза кастрации со стороны любящего родителя может лишить сына жизненной энергии на всю оставшуюся жизнь. Трудно поверить, что столь важные для нас явления, происходящие со стороны внешнего мира и таким образом проходящие через наши органы чувств и сознательное восприятие, могли так долго оставаться незамеченными.

Наши знания о действительно важных биологических аспектах настолько скудны, что мы предпочитаем поклоняться идеям, которые просто хорошо звучат. Так, например, теперь мы поклоняемся идее экстраверсии, в результате чего даже разумные люди думают, что нормальный человек должен быть активным, энергичным, предприимчивым всю свою жизнь. Результат этого – культ экстериоризации, который порождает новый тип невротиков, растрачивающих собственные жизни и разрушающих жизни своих детей. Еще один бич – это идея концентрации. Равно как и идея самоконтроля, тренировки, сознательного контроля и т. д. Разумеется, речь идет не о неправильности этих идей как таковых, а о том, что они преподносятся как абсолютные добродетели, которыми в действительности не являются.

Я считаю, что ригидность, как физическая, так и ментальная, т. е. приверженность какому-либо принципу при полном исключении его противоположности, противоречит законам жизни. Ибо подобная непреклонность в человеке не может быть достигнута без подавления некой активности, на которую он способен. Таким образом, постоянное и безоговорочное соблюдение любого принципа, хорошего или плохого, означает постоянное подавление некой функции. Подобное подавление независимо от того, сколь долго оно длится не может происходить без вреда.

На мой взгляд, настоящая проблема заключается в том, что в процессе обучения мы забываем, что изучаемые нами принципы эфемерны, а не абсолютны. То, что наше учение то здесь то там ошибочно, является относительно второстепенным: специализация в ограниченном количестве действий на протяжении длительных периодов времени – наиболее трудное приспособление для человека. Если человек использует свои глаза так же, как это делали люди в прошлом, то есть смотрит на горизонт, на небо, на свое тело и на свою работу, глаз задействует весь диапазон своих возможностей, и неведение относительно того, как правильно использовать глаза, не имеет шансов нанести реальный вред. Но когда ученый, композитор или конструктор использует свои глаза, день за днем часами фокусируясь на десяти дюймах, ему очень важно знать, как правильно пользоваться глазами. Ибо, исключая все другие функции в пользу одного определенного действия, он тем самым предъявляет к ним завышенные требования, в результате чего некоторые мышцы, нервы и клетки в высших центрах оказываются перегруженными, в то время как другие постоянно ингибируются. Как итог – лишь немногим из тех, кто использует свои глаза таким образом, удастся сохранить их хорошую функцию. Мы нередко слышим, как люди утверждают, что их несостоятельность в той или иной сфере связана с тем, что они недостаточно упражнялись. Однако в данном случае мы видим, что специфичная тренировка может быть хуже, чем полное ее отсутствие, ибо ни про кого из упомянутых выше людей нельзя сказать, что их глаза недостаточно упражняются, но при этом их зрение постоянно ухудшается. То, как они используют свои глаза, приводит к адаптации глаз, нацеленной на наилучшее выполнение данной конкретной задачи, но делает их почти бесполезными для других целей. Таким образом, даже молодой человек с прекрасным зрением не разглядит тех деталей, которые способен разглядеть в свой микроскоп близорукий гистолог. Однако если первый сможет быстро приспособиться к микроскопу, то у второго глаза не будут работать должным образом при любом другом использовании. Аналогичным образом любому сильному молодому человеку с идеальными стопами будет трудно стоять так же долго, как, например, лифтеру или полицейскому с плоскими стопами; однако первый может прыгать и бегать, в то время как второй при этом будет страдать от различных болей и дискомфортов.

Важный фактор – эмоциональное расстройство, которое может приводить к неправильному использованию себя. Проще говоря, нельзя отрицать, что при большей сложности и специализации требуются более совершенные «настройки».

Уже это само по себе является причиной того, что мы обнаруживаем в себе столько недостатков. Пока мы используем свои способности намного ниже их предельной мощности, любой метод использования может быть достаточно хорошим. Но когда мы хотим использовать потенциал наших способностей наилучшим возможным образом, наша неспособность добиться этого вызвана недостатком знаний, а не деградацией. Если бы мы не изменили римские цифры и не заменили старые системы счисления десятичной, то, учитывая возросшую потребность в вычислениях в современной жизни, мы бы обнаружили, что наши математические способности деградировали. Цивилизация заставляет применять лучшие методы не только в расчетах, но и во всех других сферах использования себя.

2. Некоторые относящиеся к делу факты

Нервные клетки не делятся после первого года жизни, многие из них теряют способность к пролиферации задолго до рождения. Таким образом, нервные клетки остаются неизменными на протяжении всей жизни человека. Увеличение их объема в основном связано с разрастанием отростков, при этом возможность деления утрачивается навсегда. Общее количество клеток нервной системы удивительно постоянно и не зависит от размера индивида.

Нервную систему часто делят на две части: древний мозг и новый мозг. Новый мозг состоит из коры головного мозга и ее вспомогательных структур. Он не имеет прямой связи с мышцами тела; на них влияют старый мозг, то есть мозжечок, продолговатый мозг (луковица мозга) и спинной мозг; другими словами, все то, что остается от центральной нервной системы после удаления коры и ее придатков. Древний мозг в основном занимается рефлекторными действиями и передачей сообщений к коре и от нее.

Помимо мозга, существует автономная, или вегетативная, нервная система ганглиев, располагающаяся за пищеварительным трактом и в основном связанная с непроизвольными функциями вегетативной жизни, – железы внутренней секреции (эндокринные железы), внутренние органы, кровеносные сосуды и т. д.

Древний и новый мозг получили свои названия следующим образом: при классификации животных обнаруживается, что у высших животных одна часть нервной системы, а именно передние доли, становится больше и важнее с функциональной точки зрения. Этому соответствует большее разнообразие активностей. У человека передние доли крупнее и сложнее, чем у всех других животных. Таким образом, кора головного мозга, отвечающая за то, что мы называем высшей активностью, называется «новым мозгом», поскольку он, как предполагается, развился позже более примитивных структур древнего мозга.

В целом всю активность нервной системы можно условно разделить на три категории: сознательная деятельность, рефлекторная и автоматическая деятельность и вегетативная деятельность. Очевидно, что эти виды активности относятся к новому мозгу, старому мозгу и вегетативной системе, соответственно.

В процессе эволюции элементарная нервная функция дифференцируется и становится более специализированной, в то время как физическая структура – все более объемной и сложной. Каждая новая формация становится более качественной, обретая контроль над прежней организацией. Функции более новых формаций более тонкие, более сложные и, помимо всего прочего, подвержены задержкам из-за более длинных цепей и множественных ретрансляций на более высоких уровнях. Таким образом в некотором смысле они менее надежны, чем более старые образования. Кроме того, им требуется некоторый период времени на обучение и согласование. Таким образом, когда возникающий во внешнем мире раздражитель очень внезапный, интенсивный и новый, первая реакция на него возникает прямиком в структурах рефлекторной дуги. При этом новые формации более высокого порядка оказываются вообще не задействованными; их это обходит стороной. Будучи неспособными справиться с сигналами слишком высокой интенсивности, они переключают возбуждение на более грубые механизмы, которым легче справиться с подобной резкой стимуляцией.

В случаях, когда раздражитель представляет для особи угрозу, которая возникала для данного рода, расы или вида на протяжении долгого периода эволюции, новые формации как можно меньше вмешиваются в процесс реакции подобно тому, как администрация стремится избавиться от «бюрократических» мер в условиях чрезвычайной ситуации.

Все происходит так, как если бы новая формация была экспериментальным достижением в мире «биологической роскоши». Когда возникает угрожающая ситуация, реакция должна быть незамедлительной. Грубая, не совсем подобающая реакция, но происходящая примерно в правильном направлении и с минимальной задержкой, более безопасна, чем запоздалая утонченная, хорошо скоординированная и экономичная реакция. Как и следовало ожидать, подобные реакции, происходящие от более примитивных и менее дифференцированных механизмов, будут более похожи у двух разных людей, чем реакции, исходящие от более сложных механизмов, имеющих больше степеней свободы. Реакции, вызываемые структурами низшего порядка, представляют собой стереотипную реакцию на подобные ситуации, выработанную бесчисленными поколениями; поскольку те, кто реагировал ненадлежащим образом, не имели возможности передать соответствующий генетический паттерн.

В условиях, когда существованию общества угрожает чрезвычайная ситуация, оно отказывается от новых экспериментальных форм правления и временно возвращается к старой форме правления, которая действует более быстро и целесообразно с точки зрения групповой безопасности, но при этом делает это за счет некоторых из участников общества, выживание которых на данный момент менее важно. Здесь по аналогии с описанным ранее случаем более старые формы правления двух разных обществ будут действовать с большим сходством, чем те более новые экспериментальные формы этих двух обществ, которые использовались до чрезвычайной ситуации.

Возврат к более архаичному образцу поведения представляет собой биологическую уловку, обусловленную тем, что новые формы менее надежны и не имеют готовой итоговой реакции на быстро меняющиеся обстоятельства. Самое большое преимущество старых форм контроля в том, что они выдерживали испытание подобными случаями бесконечное количество раз в прошлом и, вполне вероятно, снова будут эффективны.

Оба эти механизма передачи контроля структурам низшего порядка, и когда высший центр сам отсекает себя, и когда высший центр «обходят стороной», можно найти в нервной системе. В случае очень резких и внезапных событий большую часть времени действует вторая альтернатива.

Важная особенность каждой новой формации нервной системы состоит в том, что контроль, который она осуществляет над более старыми формациями, всегда является одновременно и возбуждающим, и подавляющим. Таким образом, с появлением нового контроля исчезнут определенные реакции. Они остаются живыми, но подавляются до тех пор, пока действует новый контроль. Другие, напротив, появятся и будут постоянно поддерживаться, пока новая формация будет у власти.

Позже мы увидим, что удаление некоторых высших нервных центров приводит к появлению чрезмерного мышечного тонуса, который прежде ингибировался этими удаленными центрами и удерживался ими в состоянии ожидания. Подобный возбуждающий и подавляющий характер каждой новой формации в нервной системе объясняет те многие проявления активности нервной системы, которые возникают в живом неповрежденном организме после частичного устранения контроля или его сбоя. Частичное подавление контроля разных частей происходит при более или менее нормальных условиях повседневной жизни, и соответствующее высвобождение заторможенной более старой активности проявляется или подавляется.

Вся нервная система состоит из иерархических образований, каждое из которых, с одной стороны, подавляет своего непосредственного подчиненного, а с другой – подвергается аналогичному влиянию со стороны своего начальника.

Джон Хьюлингс Джексон (1834–1911) предложил идею последовательных интеграций в эволюции нервной системы и указал, что в вертикальном положении человека последующие структуры более высокого порядка фактически располагаются одна над другой. Это было интуитивное предположение, основанное исключительно на клинических наблюдениях за нервными заболеваниями. В работах Шеррингтона, Лапика, Магнуса и многих других последователей обоснована эта идея и приведены физиологические доказательства.

Позже мы увидим важность закона Джексона, который гласит: «Те нервные функции, которые развились самыми последними, уничтожаются раньше всех».

Похоже, что именно функция, а не структура, является лучшим ориентиром в формировании целостной картины нервной системы. Концепция слоев помогает понять как функцию, так и структуру. Целое по своей сути динамично и изменчиво; относительное постоянство можно наблюдать лишь на нижних уровнях рефлексов.

При более внимательном рассмотрении обнаруживается множество неожиданных особенностей. Становится ясно, что вся нервная система действительно устроена по принципу конституциональной модели. Это рабочая структура, состоящая из компромиссов и «временных» договоренностей, столь же постоянных, сколь и любая когда либо принимавшаяся временная мера; это похоже на то, как существуют устаревшие телефонные станции, которые не списываются, но используются в чрезвычайных ситуациях, когда выходят из строя современные и сложные схемы, более подверженные неправильной работе из-за своей сложности; или подобно тому как запасливая хозяйка должна на всякий случай иметь дома свечи, спички, керосиновую лампу, ацетиленовую горелку наряду с газом и электричеством; с той лишь замечательной разницей, что в нервной системе старые структуры реагируют быстрее и надежнее. Такая реакция не подходит для сложных ситуаций, поскольку она не дифференцирована и не обладает должной тонкостью настройки, но в жизненно важных чрезвычайных ситуациях, связанных в основном с механическим балансированием тела и быстрым выравниванием этого баланса, она запускается прежде, чем успевают сработать сложные механизмы более высокого порядка. Более того, последние, как правило, ингибируют сами себя, то есть позволяют надежным и компетентным древним и низшим структурам действовать без обращения к высшим органам исполнительного контроля.