Во!

‒ Вот по этим самым трапикам наш каскадёр вжик в воздух, – объяснял Негодяев своему собрату предстоящие задачи. – И вон туда в сено «бултых»!

– А бочки? Вы же говорили: бочки выгрузите. Я ж вам их выделил, как от сердца оторвал. У нас, знаете ли, сейчас засолка. Одна вон даже с прошлогодней капустой. Она хоть и прошлогодняя, но ещё ничего – ядреная. Может, пустыми бочками обойдётесь, а полную мы на полевую столовую отправим, – по-хозяйски хлопотал аграрий.

Но Негодяев заартачился.

– Полная нам тоже нужна, – извините за каламбур, – для полноты картины. Понимаете? Что же у нас в фильме пустые бочки будут выгружать?

– А вам какая разница пустые, полные?

– Для правды жизни, дорогой вы наш Илья Степанович. Нужно и всё тут.

– А мне кажется их следует убрать, – робко вступил в разговор подошедший к ним Павел. – Для безопасности исполнителя. Понимаете ли, согласно моим расчётам, траектория полёта проляжет так, что стоящая в кузове тара может помешать, летящему телу каскадёра, – он начал объяснять уж слишком заумно, особенно для товарища Мерзлова.

‒ Вот видите: бочки, оказывается, вам совсем без надобности, – возрадовался Илья Степанович. – А то испортите капусточку нашу…

– Нет, правда, жизни, прежде всего, – Негодяев был непреклонен. – Я думаю, если их правильно расставить, они не помешает этой вашей траектории. Переставьте их.

– Паша знает, что говорит. Он у меня такой умный, – Люся тоже приблизилась к компании мужчин и заботливо прикрыла голову мужа зонтом. – Он у меня инженер, математик…

‒ Вот и расставьте их, – твёрдо повторил Негодяев, – согласно теореме Ферма.

– А Паша говорил, что теорема Ферма… – начала, было, Люся, но оппонент отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, резко повернувшись к Мерзлову.

– Ну, что ещё интересует радушного хозяина?

– Сено. Сено не забудьте вернуть. Целый стог вон у вас под дождём здесь мокнет. А там, в сене что настоящий танк? Правда?

– Ну, не совсем танк, – ответил Негодяев как-то без энтузиазма. – БМП или БТР что-то в этом роде.

– А глянуть можно? – по-детски загорелся Илья Степанович.

Ответить Негодяеву не дал пацан, неожиданно выскочивший откуда-то на роликах.

– Жихарев! – тут же признал его Мерзлов. – Ты чего здесь мотаешься? А папка твой где? На работе или опять пьяный спит?

– Кстати, – Негодяев заметил Конькова, – ролики достали?

– Да. Они там в машине. Од-девать? – Саня был инертен, пассивен, немногословен.

– А об этом распорядятся вот они, – директор указал на Пашу и Люсю.

– Вообще-то, главный на съёмках режиссёр, – заметила Люся.

– А у вас, что всё готово к съёмкам?

– Паша, у нас всё готово?

– Надевайте ролики, – мягко попросил Паша Конькова.

– И этот ваш второй тоже! – напомнил Негодяев. – И где он, в конце – концов! Почему я его не вижу! Он каскадёр у нас или тайный агент?

Коньков пошкрябал к своей машине, именно пошкрябал настолько гадко было у него на душе. По дороге он обратил внимание на режиссёра. Тот сидел под каким-то неказистым брезентовым тентом, уткнувшись в Пашин ноутбук. Проходя, Саня заглянул ему через плечо. Сергей Сергеевич играл в шахматы. На Конькова неожиданно накатилась злость, но тут же сразу и отлегла, как волна морского прибоя. Именно так на него то накатывал, то откатывался интерес к бренной жизни. Внезапно накатившее сочувствие к Люсиному мужу тут же сменилось безразличием. Ему расхотелось слишком вникать в подробности человеческих отношений. Человек поимел женщину, а теперь имеет ноутбук её мужа. Обычное дело для этого извращенного мира. А он сам в этой вселенной просто странник, который уже приоткрыл дверь, чтоб шагнуть дальше в чистую стерильную вечность за порог этого грязного топтаного перетоптанного миллионами ног бытия.

Додумать эти глубокие философские мысли он не успел. У своей машины он увидел напарника и Бэби. Бэби косо зыркнула в его сторону ненавидящим взглядом.

– Тебя Н-негодяев спрашивал, – доложил Коньков напарнику. – Считает, что ты т-тайный агент.

Напарник заметно вздрогнул, даже побледнел весь.

– Не может быть.

– А т-ты что тут делаешь? Н-не уехала? – Это Коньков уже накатился на свою напарницу.

– Забыла перед тобой отчитаться! – Бэби так и жгла: что взглядом, что голосом.

Он отвернулся, сосредоточив внимание снова на напарнике. Тот при дневном свете выглядел не так презентабельно, как вчера ночью. Лицо его было сильно исцарапано и видимо вовсе не ветками густых терновых кустов. Поняв взгляд Конькова, как вопрос он буркнул, отодвинувшись подальше от Бэби:

– Вчера ночью у калитки какая-то дура исцарапала.

Как он ни старался, говорить тихо, Бэби всё равно услышала.

– Дура? Сто процентов Галя! – почти радостно воскликнула она, но и с презрением одновременно.

Как всякая маловыразительная девушка она дико не любила красавиц. Да, к тому же ещё и таких, что называют собак человеческим прозвищем.

– Главная местная героиня! – добавила она, выразительно искривив свои и так постоянно гнущиеся тонкие губы. – А за что она тебя? Приставал?

– Ещё чего! – растерялся несчастный пострадавший. – Дело как было. Ночевать мне место никто не предложил, так я в зале на кресле прикорнул. Но спать сидя – не комильфо ведь. Ночью спина и шея совсем затекли. Думаю: пройдусь. А по двору шататься я же не буду. Хозяева бог знает, что подумают. К калитке подошёл, смотрю: не заперто. Я на улицу только шагнул, тут голос женский из-за кустов. Там сирень растёт. Вы же видели, наверное. А голос этот прямо поёт. Зовёт меня: «дорогой, я здесь». Я ещё шаг, а тут сзади на меня эта дура прыг со своей собакой на пару. Ногти в лицо мне, как рысь. Еле вырвался. Но если она напала, значит, какие-то претензии ко мне у неё есть? Если только она не сумасшедшая на самом деле. А здесь она будет присутствовать? Как мне на глаза ей не попасться? Вдруг опять бросится!

– Не дрейфь. Я мигом, – Бэби свалила куда-то, со скоростью ракеты.

Она была участливой девушкой, верным товарищем в традициях каскадёров. И Коньков живо представил, как через каких-то полчаса она будет, заботливо суетится у его разбитого, искалеченного тела.

Твои слова, что неизбежность,

Что падающий метеорит.

Сгустит он космоса безбрежность

В дыру, вдруг превратив зенит.

– Да они явно малы! – услышал он сквозь сонм, нахлынувших космических мыслей, как будто отдалённый возглас напарника.

– Плевать! – уже привычно изрёк Коньков, натянув на ноги свою пару роликов. Жали они действительно безбожно, но обречённому Конькову было действительно всё равно. Ему было плевать даже на то, как зовут напарника…

– Саша! – как будто подсказала, вернувшаяся пулей, Бэби, ‒ Вот давай я тебя шелковым шарфом замотаю. Он лёгенький, не переживай. Так Галя тебя не узнает. Потом скажешь, что поцарапался во время трюка.

– Трюка? – переспросил тот, будто опомнившись, и снова заметно побледнел. – Я, честно говоря, на роликах то не очень, – промямлил он, совсем обесцветившись в мел. Вдобавок с женским шёлковым белым шарфом на шее он стал выглядеть и вовсе неубедительно. Прямо травести какой-то.

«Боится», – бесстрастно констатировал про себя Коньков.

Бесстрастно то бишь наплевательски. Но к Бэби он всё-таки претензии предъявил:

– Тебе то, что за д-дело до трюка? М-мотай к остальным, п-пока к штр-рейкбр-рехерам не п-причислилась автоматически.

– Дураки! Без меня у вас ничего не получится. Вы на роликах, а кто за рулём будет?

– Вон он, – угрюмо кивнул Коньков в сторону нового товарища по профессии.

– Мы ведь этот кордебалет уже детально распланировали в группе. Именно я должна сидеть за рулём автомобиля. Я и в репетиции принимала участие. Так что я поведу и точка!

– Д-детка, ты ничего не п-перепутала? Мы ещё в Москве всё п-планировали, – напомнил ей Саня. – И я т-там был. И за рулём д-должен был сидеть я, а н-на роликах Лёшка Бесчастных.

– Ну и садись за руль, – с какого-то рожна прямо лезла из себя Бэби, – а Саша пусть прыгает или я.

– Прыгаю я! И точка, – рубанул Саня, подводя черту, почти не заикнувшись.

Конечно, Бэби в своих порывах была права на все сто, но ведь у Конькова главная цель была какая? Погибнуть! А с неопытным, вновь прибывшем, каскадёром шансы на погибель были заметно выше. Так что смысл артачиться с Бэби у него был.

Тут Коньков заметил, робко приближающуюся к ним, девушку Олю. Она была без своей расфуфыренной подруги. Ясное дело, Светлане рядом со сраными каскадёрами было не место. А Оля, наверное, шла к этому бледному, на которого «запала». Но, думая так, Коньков ошибся. Подошла она именно к нему.

– Можно вас – поманила она его своим пальчиком.

– Нет, – категорически покачал он головой и забрался внутрь автомобиля.

– Но это очень важно, – настойчиво пронудила она.

Наивная она не знала того, что сейчас в этом мире для Конькова ничего важного не существует. АБСОЛЮТНО!!!

Оля оказалась достаточно настойчивой, воспользовавшись тем, что в роликах, да ещё жмущих, каскадёр не очень мог передвигаться, она по кошачьи подобралась к нему в машину на заднее сиденье и осторожно зашептала ему в самое ухо невероятнейший бред:

– Вы знаете: мне то, что Колька про каскадёров рассказал… Ну, про фильм американский, в котором каскадёров убивали, так в душу запал. Ведь, это и сейчас так может быть. И у вас здесь.… И я вам должна сказать, – тут она перешла совсем уж на тишайший шепоток. ‒ Это я случайно узнала. Вас хотят убить. Вернее, подстроить так, чтоб вы погибли. Ужас, – прошипела она, страшно вытаращив глаза. – Вы не верите? А я вот проходила мимо Сергей Сергеича, он там за компьютером сидит под навесом, и слышу, он кому-то говорит, наверное, по телефону, мне то было не видно. Вот он и говорит: я, говорит, слона подвину, а конь и не допрыгнет куда надо. Вот, – верх торжества отразился на её лице. – Вас ведь Конём называют, я знаю. А что вы такое сделали? За что он вас так?

«Дура, – скривился Коньков, прослушав весь этот бред, – игра в шахматы для этой селючки «терра инкогнито» – земля неизведанная».

– А слон-то к-кто? – тем не менее, вяло поинтересовался он.

– Водитель наш сельский Слонёв Мишка. У него с детства такое прозвище. Да у него ещё на машине слон нарисован.

Коньков вспомнил эту картинку, но рассказывать правила шахмат наивной впечатлительной Олечке не стал.

– Надо же что-то делать, – тем не менее, наседала она.

– Надо, – разозлившись, почти прорычал каскадёр. – Н-надо всего лишь дождаться ком-манды: «м-мотор»!

Оля аж отшатнулась от него.

– Что? Что надо делать? – подхватил последние слова напарник Саша, который тоже решил усесться в машину на заднее сиденье, рядом с уже сидевшей там Олей.

– Д-да вот д-девушка, – Коньков вяло кивнул в сторону Оли, – ут-тверждает, что меня хотят убить, в-вернее, х-хотят, чтобы я п-погиб во время трюка.

– Кто хочет? – живо поинтересовался тот. – Кто конкретно?

– Что т-тоже с шахматами не д-дружим?

– А при чём здесь шахматы? – напарник повернулся теперь уже конкретно к девушке. – Ну, слушаю?

– А ему можно? – замялась та, преданно глядя на Конькова.

– Ради бога, – отмахнулся тот.

– Сергей Сергеевич главный режиссёр, – Выпалила Оля и затихла, забившись в угол заднего сиденья.

– Так значит Сергей Сергеевич, – почему-то многозначительно изрёк напарник Конькова, и на мгновенье, задумавшись, изрёк ещё более важно. – Нет, если убивать, то не его, – ткнул он пальцем в своего коллегу.

– А кого? – аж захлебнулась, то ли от восторга, то ли от ужаса девушка.

– И не Сергей Сергеич, – продолжал говорящий мыслитель, не обращая ни на кого внимания. – А вот во время трюка – это они лихо придумали. Умно!

– Кто они! – Оля была уже на грани.

– Нам необходимо съездить к месту трюка, – решительно потребовал он.

– Вон, – Коньков ткнул пальцем в сторону, стоящих на дороге машин, – твоё место.

– Ах! Ну да, – опомнился напарник. – А поближе нельзя подъехать, а то я на роликах.

– А я на чём? На лыжах? Бэби сейчас за руль сядет и подъедем, – после этих неожиданных даже для самого себя слов он понял, что уступил рвению Бэби вести машину. – Зачем! – хватанул он рукой по рулю. Конькова всё это так раздражало.

– Затем, что машины надо переставить, – не унимался напарник, поняв возглас каскадёра по-своему. – Передвинуть немного. Я думаю: они поставили их ближе положенного, чтобы прыгающий перелетел дальше и разбился об асфальт. Значит, нам переднюю машину следует продвинуть вперёд…

– Тьфу ты! – Коньков выскочил из машины, ему было тошно всё это слушать, прямо, до рвоты. – Уме-мереть спокойно не дадут.

Он направился к машинам: поторопить процесс. Катиться на роликах по траве было невозможно и ему пришлось шагать, как хромой утке. Оказавшись позади тента, он помимо воли услышал разговор, находящихся там Паши и Сергей Сергеича.

– Мне тут намекнули добрые люди, – тихо вопрошал мега талантливый муж, именно слово «вопрошал» так идеально подходило к интонации его голоса, – что моя жена мне… – тут он замялся, не зная, как бы помягче выразится, – была мне не совсем верна. Ну, в смысле супружества. Вы не могли бы мне подсказать с кем?

– А добрые люди не подсказали? – голос режиссёра напрягся.

Было тихо. Паша видимо отрицательно покачал головой.

Коньков хотел, было уже выйти в зону их видимости, не любил он подслушивать, но внезапно услышал такое, сравнимое лишь со шлепком грязи в лицо.

– С кем-то из каскадёров, – внезапно буркнул застигнутый врасплох Сергей Сергеич. – С кем точно не знаю, но что-то про это слышал. Хотя, не люблю я в этих делах разбираться и вам не советую. Знаете ли, все эти съёмочные экспедиции: то да сё… А потом домой возвратились: цём, цём и всё забылось.

‒ Значит, вот почему эти двое остались, – это был снова голос Паши. – Все остальные каскадёры уехали, а они остались. Так, а кто из двоих?

– Я их имён и фамилий не знаю! И увольте меня от этого, – режиссёр стремительно выскочил из-под тента.

Саня Коньков отковылял на своих роликах в противоположную сторону поближе к дороге.

«Вот так, – подытожил он, усевшись прямо на мокрую траву под какой-то небольшой стожок сена, – Умрёшь ты, Санёк, не только брошенным мужем, но и несбывшимся любовником вдобавок. Оклеветанным, что наиболее гадко…»

Твои слова, что плеть с шипами,

Срывают кожу в клочья боли.

И раны вымыты слезами

Жгут от присутствия в них соли.

– Колька! Эй, Колька! – услышал он недалеко от себя.

Конькова со стороны дороги видно не было, но он со своей позиции за кучей сухой травы при желании мог видеть всё. Выглянув из-за своего укрытия, он увидел Олю и её дружка Кольку Жихарева. Тот лихо крутил коленца по асфальту на своих самодельных роликах, эффектно остановившись перед окликнувшей его девчонкой.

– Колька, – попросила та громким шёпотом, – надо Слона отвлечь.

– Зачем?

– Не спрашивай. Надо и всё.

– На танк хочешь позырить да? – Колька воспринимал все события со своей колокольни.

– Да, – вынуждена была согласиться Ольга.

Через мгновение Колька уже был позади кабины тягача.

–Эй! – вскоре оттуда донёсся его звонкий голос, – Слон, хобот поверни, сказать что-то надо. – Видимо столь фамильярное отношение было нормой в этой деревне.

Водитель, сидевший за баранкой. Нехотя повернулся на зов, сместившись вглубь кабины.

Дорога в это время была очень кстати безлюдна, и Оля вполне воспользовалась моментом. Она быстренько переклеила полосу скотча метров на пять вперёд стоявшего тягача, и тут же призывно постучала в кабину со своей стороны.

– Слон! – снова прозвучала деревенская фамильярность. – Слон, ты, что не видишь: ты не на отметке стоишь. Вон аж, где скотч приклеен, а где ты!

– Чего горлаешь! – недовольно высунулся он из кабины. – Тот там! Эта здесь! Что я сам думаешь, не вижу, что подъехать надо. Шли бы вы домой пацаны.

Добродушие его, видимо, было связанно ещё и с тем, что Оля была директорская дочка.

– Я не пацан, – огрызнулась она Слону ещё резче. – Я девушка!

– Да по мне все вы пацаны. Все пьёте, курите, в джинсах все, в наколках… – громко ворчал водитель, всё-таки перегоняя машину на новое место.

«Хоть что-то хорошо, – грустно подумал Коньков, наблюдая старания своей якобы спасительницы. – Теперь уже точно разобьюсь. Это, наверное, напарник её подослал. Теперь и он разобьётся. Да и хрен с ним. Одним дураком меньше…»

Между тем, умные проявляли себя всё больше и больше.

Вскоре, около слона появился главный режиссёр.

– Слышите, как вас там! – призывно постучал он по дверце кабины. – Вы не могли бы проехать немного вперёд!

– Зачем это вам? – вдруг неожиданно, как из-под земли, рядом с ним нарисовался Негодяев.

Сергей Сергеевич аж задрожал от неожиданности, но тут же поспешил всё пояснить, отведя собеседника немного в сторону, и как раз именно в сторону невидимого им Конькова, так что тот всё прекрасно расслышал.

– Понимаешь, на меня тут только что Паша этот вундеркинд Люсин долбанный наехал. Мол, кто с моей Люсей гуляет? Не знаете ли? Каково! У меня такое спрашивает! Ну, не вундеркинд! А я с перепуга на каскадёров свернул: мол, кто-то из них, а кто не знаю.

– Я, по большому счёту, вопрос задал касательно другого дела…

Негодяев нетерпеливо указал пальцем в сторону тягача.

– Так я же и думаю теперь, – спешил пояснить Сергей Сергеевич, – неплохо было бы, от одного каскадёра временно избавиться.

– Передвинув машину, от него можно избавиться навечно, – замечание Негодяева, было для Сани, что бальзам на душу.

– Так я же хотел немножко передвинуть, чтоб чуть-чуть он не долетел. Ножку там подвернул или ручку и на больничку. А я тем временем от Люси сторонкой буду ходить. А Паша в больницу за ним разбираться не поедет. Резонно? Так и перекантуемся до конца съёмок.

– Рисково, – сделал своё резюме Негодяев.

– Так любовь и риск, что «инь» и «янь», – немного повеселел горе-любовник.

– Так мне переезжать или нет? – уже, наверное, третий или пятый раз громко вопрошал у них, высунувшийся из кабины водитель.

– Распорядитесь, пожалуй, вы, – заискивающе попросил Сергей Сергеевич, заглядывая в бесстрастные тёмные очки Негодяева, – только на чуть-чуть. Я вас прошу. На капельку… Капелюшечку. – Он побежал прочь по своим делам, а Негодяев направился к тягачу.

Саня тем временем печально посмотрел на свои руки. Ручку подвернуть или ножку – маловато будет, однако.

– Давай сдавай назад! – команда Негодяева прозвучала для Сани совершенно неожиданно. Да, и для Слона тоже.

– Так лента ж вон там, – ткнул он в переклеенный Ольгой скотч.

‒ Это отметка для другого автомобиля, – со знанием дела пояснил Негодяев.

– Ясненько, – Слон больше не перечил, ‒ Это меня Олька спутала.

Зато Конькова спутала не только Олька. Негодяев отогнал машину метров на семь обратно. Теперь Конькову уж точно прямая дорога – лицом об асфальт. Но в чём интерес Негодяева? Разве, что оправдать свою фамилию, не иначе!

Впрочем, другим участникам событий эта фамилия тоже пришлась бы, ко двору. Не успел удалиться Негодяев, как к тягачу вернулись Паша с Люсей.

– Паша, но ты ведь уже всех расставил, – лила она словесный елей в уши своего возлюбленного, всё так же преданно держа зонтик над его головой, – ты же у меня такой умненький.

– Пожалуй, кое-что надо уточнить, – сосредоточенно заглядывал он в свой ноутбук.

– Неужели ошибся? Не может быть, миленький. Ты посчитай ещё всё хорошенько. А то каскадёры бедненькие, как бы с ними ничего не вышло.

– Бедненькие, бедненькие, – сосредоточено стал повторять Паша, подхватив последние слова своей жены, – бедненькие. Будут они бедненькие.

– Что? Что ты сказал, Пашенька?

– Я говорю: будет всё прекрасно, Люсенька. Траектория будет, что надо. Амплитуда. Полная синусоида.

– Пашенька, вот ленточка, которую мы приклеили, только она далеко от машины!

– Ладно, сорви её! Всё равно переставлять всё по новой.

Новое требование переехать Слон воспринял уже не столь адекватно. Выполнив все новейшие требования Паши, он, в сердцах хлопнув дверцей, решительно покинул кабину:

– Туда-сюда обратно ни тебе, ни мене не понятно! Тьфу!

К удивлению Конькова, вне кабины Слон оказался маленьким, щуплым и ещё молодым человеком. Впрочем, Саня больше удивился своей способности удивляться, а тем для удивления всё прибавлялось.

Подкатила его Санина машина, и из неё вышла Бэби. Обычно со своим темпераментом она выскакивала из машины, как выстреливала, а тут вышла как-то нерешительно и тут же обернулась назад, чтоб заговорить с тем, кто остался в машине.

– А если там водитель?

Её собеседником, вероятнее всего, был Саша. Коньков со своей позиции не мог внятно расслышать его речь, так что довольствовался, только словами девушки.

– А ты точно уверен, что вперёд? – Бэби представляла собой само сомнение.

– А если мы машину передвинем, а Саня разобьётся?

«Давай, детка, передвигай», – млел от услышанного самоубийца.

– Хорошо, я тебя послушаю, но первым прыгать будешь ты.

«Да, будь Саша хоть беременной матерью инвалидом, всё равно я ему своего места в ад не уступлю», – Саня непроизвольно свернул своей рукой страстный кукиш до хруста костяшек пальцев.

Наконец, Бэби нехотя влезла на подножку тягача, и тут же возрадовалась:

– Водилы нет! И ключи в замке! Так это ещё и лучше! Значит вперёд на три метра? Да?

Она села за руль, завела двигатель и быстро переместила автомобиль туда, куда по размышлениям её наставника и было нужно.

Конькова, конечно, удивила инициатива Саши с перестановкой машин. Он то был уверен, что ещё Оля действовала по его указанию, но, получается, девушка проявила себя независимо и в корне безбашенно. Девчонке такое поведение ещё простительно, но Саша! Чем он думал, решившись на такой шаг? Разве он достаточно смыслит в этих делах? А Бэби! Как она могла пойти у него на поводу? Это Коньков понимал мозгом, а вот в глубине своей растерзанной души был доволен. Чем больше перестановок, тем лучше. Это, как в русской рулетке – барабан револьвера всё крутят и крутят, а шансов выиграть всё меньше и меньше. Особенно, если учесть, что пустой ячейки без патрона в виртуальной обойме, можно считать, и нет совсем.

– Во! Чаёк! – похвалилась Бэби своему сопровождающему, каким-то термосом, который обнаружила внутри кабины. В отсутствие Михалыча Бэби вынуждена была стать на путь самообеспечения.

Через время они укатили, а Коньков, наконец, покинул своё укрытие. Выйдя на дорогу, он поднял с дороги скотч. Зачем? Он и сам не знал. Он держал его за один край, другой вяло трепыхался на слабом ветерке, но в душе у Сани ветра были покрепче.

В твоих словах зияет пропасть,

Что заставляет падать ниц!

Они, как самолёта лопасть,

Что разрывает стаю птиц!

Не успел Коньков углубиться в свои мысли, как у машин киносъемочного народу резко прибавилось. Операторы устанавливали свои камеры, всяко-разно защищённые подручными средствами от бесконечного противно моросящего дождя. Камер было много: трюк хотели заснять с разных ракурсов. Имелась и передвижная, укреплённая на спец автомобиле.

Сейчас снимали сцену с актёром. Миша Акулов барахтался на прицепе в стоге сена, изображая действия главного героя после прыжка.

– Ни фига себе! – закричал он, немного откопав дуло танка.

«И вправду танк», – снова сумел удивиться Саня самой придонной капелькой своих уже достаточно перегоревших эмоций.

Неподалеку от него эту сцену наблюдала и местная молодёжь.

– Барахтается, как… – дальше, говорившая эту фразу Оля замялась, видимо, опасаясь обидеть свою расфуфыренную ради Акулова подружку.

– Как хорёк! – нагло подсказал Колька Жихарев.

– Сами вы хорьки, – огрызнулась Света. – И эта ещё тут вертится. Коза! – последние слова относилось к Гале Черняевой.

– А чего же он сам не прыгает? – Оля всё-таки отважилась задать каверзный вопрос норовистой подружке.

– Чтоб твоим каскадёрам работа была.

– А я бы прыгнул, – заявил Колька.

– Ты!!! – хором презрели его подружки. – Пойди, умойся!

– А если прыгну, что мне за это будет?

– Нам то что!

– Если прыгну, пусть меня Светка поцелует.

– Иди на ферму! Там тебя свиньи расцелуют.

– А тебя вон и хорёк целовать не хочет.

– Что!!! – Светка пантерой бросилась на Кольку, но, подвернув ногу на своей «ограменной» шпильке, чуть не упала, вцепившись в плечо подруги.

– Тише вы тут, – прицыкнул на них кто-то из киношников.

– Наконец-то нашла тебя, – дёрнула Конькова за плечо, разгорячённая работой Бэби. – Погнали к месту старта.

– С чего такой энтузиазм? – всё ещё не верил в её искренность Саня.

– Возьмите и нас, – бросилась к ним Света, – актёры тоже туда переезжают.