Во!

Твои слова удар наотмашь,

Как выстрел хлёсткого кнута.

Они, как медь съедает поташ,

Съедают душу навсегда.

– Слушай, Серёга, как ты умудряешься? – доносился до слуха Конькова голос Миши Акулова. С режиссёром тот был на «ты». А может, это коньяк помог «растыкать» их отношения.

– У тебя и волк сытый, и волчица не воет, и овца не блеет. Жена преспокойненько дома правит, ты тут с любовницей Люсенькой своей кино снимаешь, и всё чики-джики.

– Задрала меня уже эта Люся. – Огрызнулся Сергей Сергеич. – Вот она где у меня уже! Хотя поначалу всё хорошо было. Баба, ты же сам видишь, она видная. Хотя глупая. Тоже видишь. Только глупая может бросить всё и поехать со мной в эту Тмутаракань, за ради того, чтобы сняться в маленьком эпизоде на заднем плане.

– А ты хоть снял её в этом самом маленьком эпизоде?

– Не помню, – после некоторой паузы раздумья ответил режиссёр уже почти пьяным голосом. – Честно, не помню. А ты не помнишь?

– Мне только этим голову забивать не хватало. У меня знаешь сколько проблем? Я своей бывшей дом ещё не достроил. Дизайнер долбаный телефон обрывает каждый день. Старшего Димку в институт вон осенью надо устраивать. Младший связался с какой-то компанией…

– Зря ты из семьи ушёл. Не одобряю…

– Тише! Галя, ещё, чего доброго, услышит. Не тебе меня учить. Самому то с Люсенькой мягко спать?

– Заколебала меня уже эта Люся. Ради неё я семью уж точно не брошу. Самое паскудное в ней – этот её Паша. Я лично его в глаза не видел, но она, чуть что, уже его и лепит, и лепит! Главное, так порой не к месту, как рекламу шуб в пустыне Сахара. Чуть что не ладится: «а мой бы Паша сделал». Чуть, что не так: «а у моего Паши получилось бы…». Хорошо хоть в постели о нём ещё не вспоминает!

– Любит она его.

– Ну и пусть любит, а с меня достаточно.

– А ты жену свою любишь.

– Со своей женой я сам как-нибудь разберусь, ты своих вон расфасуй по полкам.

– Ой, у моей Гали своя фишка – романтика. У меня житейские проблемы шею ломят, а у неё в голове всё цветочки, да Амуры с крылышками…

– Кино с жизнью перепутала, – изрёк Сергей Сергеич, – за что и ценю. Для съёмок преприятнейший материал, что пластилин в руках.

– А меня ты ценишь, как кирпичик киноиндустрии? Я слышал: у тебя после завершения этого другой проект намечается? Так я там как? Задействован? А то мне деньги позарез нужны. Дом, этот долбанный на моей шее…

– Поживем, увидим. Ты же сам сказал: по завершению этого, а тут сам видишь, проблема на проблеме. И не известно ещё, что завтра будет.

Сане Конькову, напротив, всё было предельно известно без гороскопа. При том раскладе, что существует на данный момент его, может ждать только одно – пустота. Он перестал прислушиваться к протекающему в беседке диспуту. То, что беспокоило говоривших, ему было совершенно безразлично.

Неожиданно раздался лязг входной калитки, и кто-то прошёл мимо его автомобиля уверенной тяжёлой походкой.

– Илья Степаныч! – раздался радостный возглас режиссёра. – Пожалуйте сюда к нам! У нас с Мишей, правда, коньяк уже кончился, но мы на вас, как на хозяина здесь всего, очень надеемся.

– Сейчас я Маше скажу, она быстренько стол организует, – с готовностью пообещал вошедший приятным бархатным басом.

«Директор колхоза домой пришёл», – догадался Коньков.

– А вы у брата своего коньячка ещё попросите, – просюсюкал режиссёр заплетающимся языком.

– У какого брата? У меня братан в армии прапорщиком служит.

– А директор завода шампанских вин разве не ваш брат?

– Какого ещё завода?

– Ну брат Негодяева директор этого вин шмин завода, – второй раз выговорить сложное словосочетание заплетающийся язык режиссёра уже не смог, – значит: он и ваш брат.

– Почему?

– Потому что вы и Негодяев родные братья. Вывод: тот брат директор виншнапс завода тоже ваш брат.

– А почему это Негодяев мой брат?

– Он мне об этом сам говорил, когда мы сюда собирались. Мы, на самом деле, из-за вашего родства сюда и приехали. Негодяев предложил мне: поехали на натурные съёмки к моему брату в деревню. Он, говорит, нам всё там бесплатно предоставит. Так мы и деньги сэкономим, и кино снимем, и у брата я погощу…

– Да какой же он мне брат? Даже и по фамилии: я Мерзлов, он Негодяев. Кто-то из нас замуж вышел что ли?

– Вероятно и он Мерзлов, – не сдавался режиссёр со своими доводами, а Негодяев это псевдоним. Я лично всегда так думал. Ну разве может быть настоящей фамилией фамилия Не-го-дя-ев, – произнёс он по слогам действительно довольно странную фамилию.

– А псевдоним такой кому нужен?

– Да? – почесал режиссёр затылок так, что этот звук услышал даже Коньков в своей машине. – Тут без бутылки не разобраться.

Как раз к месту зазвенели тарелки – это видимо Маша, жена директора подоспела со своими обязанностями.

– А Мише то вашему, кажись, уже хватит, – прозвучал её голос такой же бархатный, как и у мужа, только с обволакивающим нежным женским оттенком.

– Слабак он, – махнул рукой Сергей Сергеич. – Пусть здесь на лавочке поспит на свежем воздухе. К Гале ему сейчас нельзя.

– А что разве завтра съёмки не будет? – поинтересовалась заботливая женщина.

– Может и не будет, – обречённо изрёк режиссёр и, звякнув стеклом о стекло, добавил, – но только не из-за того, что мы тут посидим немного. Марья Степановна, может и вы с нами?

– Да нет, спасибо. Мне завтра рано вставать.

Женщина тут же покинула полуночных гуляк, и когда проходила вблизи автомобиля Конькова, каскадёр услышал, как она зло проворчала, но уже не таким бархатным голосом:

– Божечки, и когда ж это кино кончится?

«Завтра. По крайней мере, лично для меня», – мысленно торжествовал Коньков, по инерции прислушиваясь к удаляющимся шагам хозяйки. Благодаря чему, он вдруг расслышал приглушенный разговор, доносившейся с другой противоположной беседке стороны автомобиля. Голоса были женские и молодые. Тембр юного энтузиазма раз за разом пробивался, сквозь безликую вуаль сдавленного прячущегося шепота. Коньков, сам не зная зачем, потихоньку подполз к другому боковому окну. Тут же родившийся лёгкий сквознячок ночного сырого воздуха принёс улучшение слышимости чьей-то тайной беседы.

– Он здесь? – требовал немедленного ответа чей-то резкий требовательный голос.

– А я почём знаю, – раздражённо отвечал другой, почему-то уже знакомый Конькову. – Кажись, нету.

– Так иди, проверь.

– Так что мне потом опять сюда возвращаться? Я уже спать хочу. Давай я сразу проверю: в беседке он или нет, и письмо твоё отнесу.

– А откуда я буду знать, получилось у тебя или нет? Я же тут тоже до утра торчать не буду.

– Так что мне делать? Света, решай скорей.

– Я думаю, думаю. Не торопи.

«Света» больно резануло по ушам Конькова. Эту невидимую девушку зовут, как его жену. Уже ушедшую.… И снова в мозгу забили набаты:

Твои слова авиабомбы

По мощи в триллионы тонн.

Они, как танки катят ромбом.

В ушах от залпов гул и звон!

– Слушай, а сегодня к нам каскадёры новые приехали, – вновь раздался девичий голос тот, что показался Конькову знакомым.

В этот раз он с полным основанием предположил, что он принадлежит дочери хозяев этого дома. Теперь её присутствие здесь во дворе, пусть и немного тайное, уже не удивляло.

– Один из них такой симпатичный, – тем временем продолжала она. – Я впрямь на него сразу запала…

– Ну ты, западала, не мешай! Я думаю, а ты ко мне со своими сраными каскадёрами пристаёшь. Да они Миши Акулова мизинчика не стоят. Это как раз по тебе выбор. Может они там, и получают какие-то стоящие деньги за риск, но кто о них знает. А Миша – это успех, это слава. Хоть в лучике этой славы искупаться, и то счастье, – последние слова она прошептала прямо с придыханием.

Конькову после услышанного сразу же захотелось закрыть окно, и только лишь вновь накрывшее его чёрным платком безразличие к жизни не подвигло к лишним телодвижениям. Пускай говорят, что хотят. В чём-то они даже и правы. Действительно, кто о нём «сраном» каскадёре что-нибудь знает в этом паскудном мире! О том, что эта девушка могла «запасть» на него, он и предполагать не стал даже самой маленькой полусекундной мыслью. Ведь был ещё и другой каскадёр его неожиданный ночной попутчик. Он то больше всего с ней и калякал.

– Ладно, я надумала, – услышал он голос Светы поклонницы Миши Акулова. – Ты, Олька, идёшь сейчас домой мимо беседки, заглядываешь туда и, если Миши там нет, дашь мне сигнал.

– Как?

– Слушай ты не перебивай. Песню запоёшь, например.

– Да что я Алла Пугачёва?

– Монсерат Кабалье, блин. Тяжело спеть, что ли? Дальше идёшь в дом и передаёшь ему моё письмо, так чтобы его кикимора не заметила. А я тут немного посижу ещё, песни твои послушаю, а потом пойду на место нашей с ним встречи. А если он в беседке, тогда иди молча не пой, а записку просунешь под дверь позже, когда он вернётся к себе в комнату.

– Ой, какая же ты, Светка, отчаянная, – то ли восхищённо, то ли осуждающе ойкнула на прощанье подруга, уходя в сторону родного дома.

– Олька, – заметил её подвыпивший отец, – а ну-ка, иди сюда.

– Некогда мне. Спать пора, – отмахнулась та, только поинтересовалась с деланным безразличием. – А дядя Миша, что разве не с вами?

– Нет его! – испуганно рявкнул режиссёр. – И Гале так и передай: нет его с нами! Он спит давно.

– С Галей! – добавил отец невпопад.

– Почему с Галей? – удивился Сергей Сергеевич и тут же, что-то сообразив, опомнился. – Ах! Ну да, конечно, с Галей! С кем же ещё. Иди, детка, своей дорогой. Тётю Люсю, если там встретишь, скажи ей, чтоб сюда шла, разбавить нашу небольшую компашку.

– Всё! Спокойной ночи, – подытожил и папа.

– Позови меня с собой, я пройду сквозь злые тучи… – вдруг неожиданно громко запела девушка противным скачущим дискантом.

– Талант! – восхитился отец, ведомый слепой родительской любовью. – Вам в кино такие не нужны? А? Сергей Сергеич? А то, может, пристроите дочурку?

‒ Это идите к Негодяеву брату своему, – отмахнулся режиссёр. – Он всё может, он что-нибудь придумает.

– Да не брат он мне, – вяло огрызнулся хозяин.

Коньков снова перестал прислушиваться к глупой беседе, впав на какое-то время то ли в забытьё, толи полусон. Обратно вернул его к действительности заразительно резкий женский смех, раз за разом доносившийся из беседки. Видимо, Люся всё-таки присоединилась к полуночной компании. Хотя этот смех и не был похож на смех Саниной супруги, но всё равно страшно подействовал ему на нервы в этот час. Он привстал, чтобы закрыть окно, и в этот момент заметил мужскую фигуру, притаившуюся в кустах неподалеку от беседки.

«Это ещё что за шпионаж?» – удивился каскадёр.

Впрочем, неизвестный почти сразу же исчез из поля зрения. С определённой натяжкой было допустимо предположить, что это Конькову только померещилось. Хотя, появившаяся рядом с автомобилем ещё одна фигура была явно уже не фантом. Это Галя Черняева передумала отходить ко сну. Первым делом она осторожно заглянула в беседку. Убедившись, скорее всего, в том, что её Миши там нет, а он ведь спал лёжа на скамейке мало видимый смотрящему извне, она продолжила свой путь в темноту, и через секунду Коньков услышал стук входной калитки, а ещё сдавленный, но требовательный возглас:

– Ищи, Бэби, ищи! След!

«Жизнь бурлит», – мысленно констатировал каскадёр, не особенно вникая в суть происходящего.

Дальше для него наступил уже действительно настоящий сон, тяжёлый и жёсткий. Ближе к утру ему приснилась любимая Света, которая огромным молотком забивала гвоздь, но не в стену, а прямо ему Сане в голову. Тук-тук-тук… Коньков проснулся, но стук не исчез. Кто-то настойчиво долбил в стекло его автомобиля. Он приподнялся и увидел Бэби, Зою Дорожнику женщину каскадёра из их группы. Она подъехала на своём крутом мотоцикле, и тарабанила в окно, не слезая с "железного друга". В мотоциклетных трюках она была богиней.

"Неужели они вернулись", – сейчас Саня этому был совершенно не рад. Судьба злодейка пытается спасти его, сплюнул он с досады и открыл дверь.

– Конь, что ты тут делаешь? – набросилась на него Бэби, она всегда была такая резкая, огненная.

– Не видишь? Сп-плю.

– Ладно, потом поговорим. Я сейчас к режиссёру и, если он по-прежнему стоит на своём, к нашим поедем. Я тут вроде, как для связи оставлена.

Значит, они всё-таки надеются на возобновление работы, уныло посмотрел Коньков ей в след. Обратно Бэби не было очень долго, видно разговор сложился непросто. От нечего делать Коньков, опершись на руль подбородком, рассматривал происходящее во дворе. Утро было в самом разгаре, но местные обитатели двигались довольно вяло. Вот проковыляла куда-то в огород дочь хозяев, одетая в халат и обутая в какие-то галоши на босу ногу. С растрёпанной после сна головой и с таким же растрёпанным пучком курчавой петрушки в руках она направилась обратно в дом. Вот её мать прошла в сторону сараев, но одетая уже по-деловому. Видимо, она не была такой уж домохозяйкой и где-то трудилась. Может, в конторе своего мужа или в каком-нибудь магазине. Вот Люся с дорожной сумкой в руках проковыляла спешной походкой к калитке. А вот, надо же, Миша Акулов почти выполз из беседки. Он, оказалось, так и проспал там всю ночь. А что такого! На свежем то воздухе! Однозначно, его городского интеллигента сельский воздух пьянил почище коньяка. Похлопывая себя по бокам в попытке согреться, он какое-то время подёргался туда-сюда, не имея чёткого соображения в выборе правильного направления, но, заметив в машине Конькова, направился к нему.

– Сигаретки не найдётся? – робко промямлил он.

– Не к-курю, – коротко ответил каскадёр.

– А погреться в машине можно?

– Здесь не особ-бенно то и теп-пло…

– Да ладно, – не дослушал Акулов рваную речь каскадёра. – Перекантуюсь тут немного.

– А Галя моя ещё не выходила? – поинтересовался он через время.

Коньков лишь покачал головой, но, вспомнив её ночной вояж к калитке, мысленно прикинул, а заходила ли она вообще? Докладывать об этом Акулову он не захотел, не испытывая симпатии к этому человеку.

Тем временем движение во дворе заметно усилилось. Здесь уже вовсю вертелись, как в водовороте, деятели киносъемочного процесса, перечислять которых себе дороже. Хотя многих Коньков знал лично, сейчас ему до них не было никакого дела. Надо будет, его позовут и скажут, что делать. Видимо этой же пассивной тактики придерживался и Миша Акулов. Он тоже не предпринимал никаких активных действий.

Наконец, на горизонте появилась Бэби. Ещё издали Коньков понял: злая, как чёрт!

– Ты, что же это, Конь в пальто, делаешь! Нас всех подставить хочешь! Денег подкосить решил по случаю! – набросилась она на него, заглядывая через приоткрытое окно автомобиля.

После принятия вчерашнего решения, Коньков, конечно, пытался внутренне подготовиться к этому неизбежному разговору, но после первого же вопроса в лоб совладать с собой не смог. От злости на беспардонное влезание к нему в душу, в глазах у него потемнело…

Твои слова, как селя смеси,

Что смыли замок на песке,

Над бездной жизнь мою подвесив

На тонком слабом волоске.

В такт загадочным стихам в голове у Конькова прокатился, круша закоулки мозга, поток чёрных мыслей. Своим напором этот смерч, как будто очистил его от всего земного, мелкого и незначительного до микроскопичности.

– А мне п-плевать! – смачно заявил он, пренебрежительно посмотрев в адрес своей коллеги.

Этот взгляд должен был означать, что обвинять его в меркантильности верх цинизма.

– Ну, ты у меня попляшешь, – пригрозила Бэби напоследок, завела мотоцикл и стала так бешено наворачивать ручку газа, будто хотела задушить Саню выхлопным дымом.

Коньков вынужден был отвернуться в сторону Акулова и лицезреть тирады другого рода. На Мишу через противоположное окно автомобиля наседала Галя Черняева, одной рукой тыча ему в лицо какой-то писулькой, а другой, удерживая под мышкой свою четырехлапую подружку с таким же, как и у каскадёрши прозвищем Бэби. Им с несчастным Мишей впору желания загадывать, оказавшись между двух одноименных огней.

– Где ты шлялся всю ночь, Казанова! Вот я перехватила послание твоей стервы!

Миша с трудом, но всё-таки поднял оконное стекло со своей стороны.

Галя только и успела, что забросить свою бумажную улику внутрь автомобиля, и теперь отчаянно барабанила своими маленькими кулачками по крыше.

Акулов же развернул бумажку и прочитал в полголоса, написанное там:

– Звезда моя, приди ко мне и сердце успокой.

Я у калитки буду ждать тебя в тиши ночной.

И стоит лишь тебе сказать, я вспыхну, как свеча!

Я не устану тебя ждать, прийти лишь обещай!

– И это обращено мне! – искренне возмутился Акулов.

Опустив стекло обратно, он яростно бросился в свою защиту:

– Да, это ж ты сама сочинила! Твои фортели! Узнаю почерк!

– Я нашла это в нашей комнате под дверью…

‒ Вот сама туда эту записку и положила! Да, тут даже имени моего не указано! С чего ты взяла, что она адресована мне?

– Что! – Галю от возмущения подбросило, как от взрыва. – Да, я же тебя морду бесстыжую застукала там у калитки. Твоё счастье, что вырваться от меня успел. И опять в отказ! Бэби тебя тоже видела! Бэби, подтверди!

Собачка покорно взвизгнула пару раз.

– Ой! Боже! – Миша в отчаянии схватился за голову. – Господи, пошли мне хорошего адвоката, ибо доказать мою чистоту под силу только всевышнему.

Конькова всевышний не подтолкнул ни к каким действиям, хотя именно он и мог бы быть этим самым адвокатом. Ведь он уже давно догадался, что это наивное романтическое послание дело рук влюблённой дурочки Светы, шептавшейся здесь ночью с хозяйской дочерью Олей. Если Галя застукала эту Свету у калитки, то шумит она не зря. Вот лично ему Сане Конькову на всё это глубоко плевать. Для него сегодня, дай бог, всё решится раз и навсегда. Лишь бы съемку не отменили. И где эта Бэби взялась! Нет, не собачка! Около машины, кстати, ни каскадерши, ни её мотоцикла уже не было. Вместо неё появилась другая леди – Тося ассистент режиссёра.

Глава 2

– Вы каскадёр? – прокричала Тося через стекло. – Как ваша фамилия? Вас Сергей Сергеевич требует.

– К-коньков моя фамилия. Ал-лександр Ан-ндревич, – Саня покинул своё пристанище на четырёх колёсах и направился в сторону режиссёра, уже вышедшего из дома в окружении своей кино свиты.

‒ Вот он, – подтолкнула его к своему начальству Тося, – Коньков Александр Андреевич.

Сергей Сергеич, прищурив глаз, внимательно посмотрел на каскадёра.

– Та-а-а-к, – протянул он многозначительно, по всей видимости, не зная, что сказать.

Последствия бурно проведённой ночи явно давали о себе знать.

– Негодяев! – обратился режиссёр к невзрачному человеку, стоящему рядом, фамилию которого Коньков узнал во время вчерашнего разговора, – ознакомьте товарища с задачей. И вот ещё, знакомьтесь Паша, – представил он Конькову худощавого человека в очках и с ноутбуком под мышкой. – Отныне ваш технический руководитель, так сказать, – и не совсем к месту добавил, – он наконец-то приехал! Мы его так ждали!

Кроме ноутбука в руках у Паши были ещё какие-то бумажки. По-видимому, сценарий или его часть необходимая на данный момент. Заглянув в одну из них, вновь представленный киношному народу Павел обратился к режиссёру:

– Здесь по сценарию необходимы ролики, они имеются в наличие?

– К Негодяеву, – отмахнулся Сергей Сергеич, – по всем техническим вопросам к нему. Он всё устроит, не сомневайтесь.

– И танк? – совсем уже выпучил зенки наивный Паша. – Здесь в сценарии указан танк?

– И танк? – режиссёр тоже на мгновение заколебался, обращаясь к Негодяеву.

– Здесь неподалёку воинская часть, – невозмутимо заговорил тот после секундной паузы, – у меня там брат зам командира части… Я уже договорился.

‒ Вот видите! – победно обернулся режиссёр к Паше. – У нас тут не хухры-мухры какие-то.… Кстати, а брата как фамилия? – ещё раз окликнул он Негодяева.

– Какого брата?

– Конечно, у вас очень большая семья! Я спросил об этом военном.

– И зря спросили, – Негодяев многозначительно надел тёмные очки, – Часть секретная. Сами понимаете…

– А ладно, – махнул рукой Сергей Сергеич, уходя восвояси. – Встретимся на съёмочной площадке! И чтоб всё было готово.

– Так как же на счёт роликов? – напомнил Негодяеву Паша.

– Ролики, ролики… – стал повторять тот, задумавшись. – Оля! – вдруг он заметил хозяйскую дочь. – Иди сюда! Оля, у тебя ролики есть?

– Какие ролики? – захлопала та глазищами. – Для электропроводки?

– Нет. Те, что на ноги одевают и по асфальту вж-ж-ж…

– В принципе, нету, – замялась Оля, – но они у брата моей подружки Светы есть. И у Кольки Жихарева тоже ролики есть, – радостно вспомнила она. – У него классные! Лучше Светкиных!

– Так, – тут же распорядился директор киноиндустрии, обратившись к Конькову, – бери в машину, эту мадам и дуйте к этой её подруге Свете, и к Жихареву заодно, а потом к месту съёмок. Оля, покажешь ему, где развилка у дальней фермы. Там самый лучший асфальт в вашей местности. Кстати, – обратился он снова к Конькову, – у тебя был напарник? Где он?

– Мне, что за д-дело? – толи спросил, толи ответил каскадёр и поплёлся к своей машине.

После того, как они с Олей отыскали и получили требуемое оснащение для съёмок, в обратную дорогу с ними увязались и её друзья: Света, и тот самый Жихарев. Для них это была халявная возможность побывать на съёмочной площадке. Притом легальность их пребывания там была вполне основательна. Мол, следим за сохранностью собственного имущества, то есть роликов. Жихарев нёс новые ролики в руках, а на ноги водрузил другие, какие-то невообразимо примитивные. Он вскоре пояснил, что эти самопалы он сконструировал собственноручно из подручных материалов и демонстративно катался на них, рискуя жизнью, пока сломленные родители не купили ему новые более надёжные. С этими несуразицами на ногах он и всунулся прямо в машину Конькова. Тому было всё равно, даже если бы этот пацан присобачил к ногам шагающий экскаватор. Света выглядела совсем иначе. Она водрузила на ноги туфли на огромной тонюсенькой шпильке, и одета была в платье типа «вечернее». Впрочем, Коньков и на эту смазливую девицу обратил минимальное количество внимания.

Первое время ехали молча, но в присутствии своих приятелей Оля осмелела.

– А трюки страшно делать? – попыталась завязать она разговор на самую, что ни есть актуальную тему.

– Нет, – Коньков даже не глянул в её сторону, хотя и понял, что вопрос предназначался, конечно же, ему.

– Совсем, совсем? Ни капельки?

– Ни кап-пелечки, – как эхо повторил Коньков.

– А я фильм один смотрел когда-то, – встрял в разговор Жихарев, – американский. Так там один тип специально вредил каскадёрам, и они гибли один за другим…

– Ой, – по бабьи всплеснула Оля руками, – а зачем ему это было нужно?

– Да, жену свою приревновал…

" Жену!!!" – тут же долбануло в мозгу Конькова.

– А он то сам этот тип кто был? – уточнила Светка.

– Я уже и не помню. То ли этот самый продюсер, то ли режиссёр, то ли актёр. Ей богу, из головы вылетело…

– Тоже мне! – Светка перебивала его без всяких церемоний.

Видимо, в её оценочном списке знакомых мужчин её дружок имел совсем невысокие баллы.

– Если она была женой такого человека, зачем с каскадёрами якшалась?

Конькову не понравились слова расфуфыренной девицы. Он хотел, было придавить на газ, чтобы вытряхнуть немного спесь с этой провинциальной принцессы, но тут же резко передумал. Убиться здесь в компании этих сопляков его вовсе не прельщало.

Твои слова, как тонны грязи,

Вяжут трясиною болот.

Последний вдох в протяжном спазме

Дыхательный закрыл проход.

Не долбануло, на этот раз его мозг, а как-то противно обволокло всё сознание. Как бы и впрямь не отключиться ненароком, слегка испугался он и тут же рассмеялся в душе. Очень даже странно бояться потерять сознание перед смертью.

Пока они добрались до места, снова заморосил мерзопакостный дождик. В связи с этим на съёмочной площадке было не очень весело, без трепещущего рабочего огонька. Хотя, конечно, что-то всё-таки происходило. На дороге Паша со своей женой Люсей при помощи рулетки делали какие-то замеры, и определённые места отмечали, приклеивая к асфальту белые полоски скотча. Прилипал к мокрой поверхности он плохо, и супружеской парочке пришлось повозиться. Затем к этим отметкам подъезжала автомобильная техника, задействованная в трюке. Первым в череде машин выдвинулся огромный тягач с кабиной красного цвета, разукрашенный массой всевозможных картинок. Саня запомнилась самая яркая на двери: большой слон тёмно-синего цвета, по-боевому изогнувший свой хобот. Тягач тянул за собой мощнейший трейлер, на котором находилась внушающих размеров решётчатая конструкция, доверху заполненная сеном. Следом подъехал бортовой грузовик с какими-то бочками в кузове. Задний борт его был откинут, и с той стороны уложили длинные, оббитые гладкой резиной трапы. Как раз около них сейчас стояли, горячо беседуя, два начальника: директор агропредприятия Мерзлов и киношный босс Негодяев.