Прикосновение

Валерий Столыпин

Прикосновение

Про иллюзии и галлюцинации

Ты, может быть, вполне порядочный мессия,

И многих женщин до меня прекрасно спас.

Любовь нужна, но только без анестезии -

Я пас…

Сола Монова (Юлия Соломонова)

Ирочка Пронина была по уши влюблена в собственного мужа, а ведь женаты они уже без малого пять лет.

Викентий оказался идеальным мужчиной, хотя немного сумасбродным: умел заработать и тратил с умом, к тому же излучал в окружающее пространство непоколебимую уверенность и энергию несокрушимого оптимизма, но по характеру деятельности – отчаянный авантюрист, азартный игрок и неисправимый обманщик.

Его экстравагантные эротические фантазии, слегка безумные (ведь супруги так молоды), порой зашкаливали, а буйное рукосуйство, сексуальная силища и удивительная нежность ошеломляли супругу, но именно эти качества  и были изюминкой супружеских отношений, придававшей их трепетным романтическим будням толику пикантной  сладости.

Ирочка по жизни была легкомысленной беззаботной хохотушкой, что не мешало, однако, быть образцовой домохозяйкой и страстной любовницей.

Находясь дома, супруги не размыкали пылких объятий. Они жадно поглощали дары, щедро унаследованные от щедрот эволюции и благословенной природы, которая позволяла видеть и чувствовать такое, что невозможно передать словами.

До встречи с любимым девочка  не представляла, что тела мужчины и женщины способны сливаться в единое целое.

Понятие стыда в процессе интимного единения перестаёт чего-либо значить: сознание теряет ясность, погружая в динамическую медитацию, когда до крайней степени возбуждают не только поцелуи и прикосновения, но и сами энергетические поля, вторгающиеся внутрь до клеточных глубин.

Женщину в момент возбуждения пронизывали насквозь удивительной силы токи, заставляющие потеть, обливаться вязкими маслянистыми соками и трепетать от возбуждения, рождающего безотчётное желание вбирать в себя горячую мужскую плотность до самого основания.

Несколько часов вынужденной разлуки давно уже были для Ирочки невыносимым испытанием.

Она задыхалась от желания, торопилась домой, подогревая попутно в себе эмоции страсти и живое ощущение необузданного сладострастия.

Непреодолимое вожделение Ирочка испытывала непрерывно, дополнительно усиливая грёзы спонтанным напряжением группы интимных мышц, о существовании которых прежде не ведала.

Как назло, начальник планового отдела был взвинчен до предела ошибкой в её расчётах, которую можно было бы исправить завтра утром  минут за десять.

Он возмущался, чего-то профессионально несуразное настойчиво требовал.

Как не вовремя, как некстати!

Голова отказывалась исполнять привычные функции.

Ирина чувствовала невыносимое жжение, неукротимую энергию, расширяющую её изнутри.

Она уже настроилась, даже виртуально впустила Викентия в себя и вдруг такой облом.

Из глаз женщины едва не брызнули слёзы.

Она была готова уничтожить назойливого руководителя, но подчинилась, предварительно предупредив по телефону мужа о непредвиденной задержке.

Викентий спросил, когда можно забрать её с работы, просил позвонить.

Досадная бухгалтерская ошибка странным образом ускользала от опытного взгляда, видимо от обиды и бессилия.

Безысходность положения усугубило временное отключение электроэнергии, что и вовсе показалось трагичным.

Как ни крепилась Ирина, но всё-таки разревелась, вызвав ещё большее раздражение начальства.

Когда отчёт был окончательно сведён, Ирочка начала названивать любимому, но тщетно – то ли не было связи, то ли он заснул.

Пришлось вызывать такси.

Машину подали быстро.

По дороге Иришка опять прониклась романтическими чувствами к мужу, вызвав в очередной раз дрожь в коленках и приятное ощущение полноты в интимных глубинах разгорячённого чрева.

Женщина так увлеклась сладкой фантазией, что едва не закричала, почувствовав приближающийся финиш.

Отдышавшись, Ирочка собрала волю в кулак и наметила план действий.

Викентий любит сырники с вареньем и сметаной. Нежность слегка подождёт, сначала нужно умаслить милого, тогда уж ничто не остановит блаженство безмерного наслаждения интимным единением.

Девушка зашла в магазин, купила десяток яиц, молоко, творог, муку, сметану.

Настроение медленно улучшалось.

Бумажный пакет с яичками Ирочка держала в одной руке, остальные продукты в другой.

Открывать дверь было неудобно.

Сумку с продуктами пришлось взять в зубы. Чего только не сделаешь, чтобы порадовать любимого.

Дама парила над обыденностью в предвкушении приближающегося наслаждения.

Удивительно было то, что Викентий не встретил.

Неужели действительно заснул, это так на него непохоже. Впрочем, так ещё интереснее: будет время принять тёплый душ, смыть надоевший за целый день макияж, промассировать с ароматическим кремом тело.

Не представляете, как приятно разбудить милого поцелуем, а потом…

Ирочка уверенно толкнула дверь в комнату бедром и остолбенела.

На неё в упор нагло смотрели дрыгающиеся женские ноги и поступательно въезжающий меж них до боли знакомый зад, издающий противно чавкающий звук.

На левой щиколотке задранной чуть не до потолка ноги чётко вырисовывалась татуировка.

Этот рисунок мог принадлежать лишь одному человеку – лучшей подруге, Светке Новиковой, с которой Ирочка ещё в саду на соседнем горшке сидела.

Остановить процесс совокупления, по всей видимости, не представлялось возможным.

Когда поезд разгоняется до предельной скорости, срывать стоп-кран бесполезно, даже опасно.

Светка изображала стонами и энергичными конвульсиями бурный оргазм, вцепившись ухоженными кроваво-красными когтями в бока любимого.

Викентий рычал, выгибался, энергичными толчками обеспечивая в стыковочном модуле негодяйки максимальную компрессию. Ирина чувствовала, как муж наполняет секретом сладострастия пульсирующий страстью интимный арсенал любовницы.

От резкого запаха похоти и ощущения мерзости происходящего Ирочку затошнило.

Она не нашла ничего лучшего, чем весьма метко с размаху запустить пакет с яйцами в голову изменщика мужа.

Звука разбивающихся скорлупок Ирина не слышала, зато ясно видела триумфальное растекание тягучих желтков по безукоризненной причёске и мускулистому телу Викентия.

Светка, моментально покрываясь с ног до головы разноцветными нервными пятнами, суетливо визжала, шарила руками в поисках одеяла, желая прикрыть вопиющий срам, пытаясь одновременно вырвать ноги из цепких рук партнёра, увлечённого преждевременным наступлением оргазма.

Ирочка нервно хохотала, потрясая кулаками, и орала как воинственный индеец, отправляющий томагавк в голову ненавистного бледнолицего, в качестве которого использовала муку и сметану.

– Придушу, гадов, скальпы сниму, заживо зажарю! Твою вонючую вагину, двуличная тварь, подруженька называется, и твою мерзкую кобелиную ненасытность, вместе с теми и другими яйцами. Вон отсюда… оба… чтобы духу вашего здесь не было!

– Позвонить не могла, – в странном, обвинительно оправдывающемся тоне, прошипел презренный мерзавец.

– Ты ещё вякаешь, паскудник! Как я могла полюбить такое ничтожество, как могла не заметить, что вы давно спелись!

Светка простынёй лихорадочно пыталась стереть с лица соус из спермы, сметаны и муки с сырой яичницей. К нему вдобавок  живописно прилипли несколько птичьих перьев из подушки, придавая зрелищу забавную комическую остроту и неповторимо яркую пикантность.

Одновременно напуганная непредвиденным обстоятельством Светлана комкала грязными руками изысканное ритуальное облачение, которое она носила лишь в особых романтических случаях, до этого момента аккуратненько сложенное на стульчике.

Викентий торопливо натягивал брюки на голое тело, похожее в этот момент на большой пельмень, потешно прыгая на одной ноге, пытался чего-то бестолково объяснять, заодно вымаливая прощение.

– Честное слово… я не хотел… любимая. Это нелепая случайность. Светка сама… ну посмотри, как она нарядилась, как на панель.

– Ага, джентльмен не смог отказать даме… наверно из вежливости. Коварная обольстительница заманила в любовные сети наивного мальчугана.

Ирочка, сжав зубы, указательным пальцем уверенно указывала на дверь.

– Вон… вон, скотина!!!

На следующий день она подала заявление на развод, хотя ещё долго вечерами и ночами ревела белугой.

Жизнь с того памятного дня стала монотонной, бесцветной, утомительной, невыносимо скучной, а окружающий мир выглядел раздражающим фоном.

Пять лет коту под хвост… пять лет!

Вырвать Викентия из сердца оказалось совсем непросто. Ирочка справилась.

Со Светкой бывший муж прожил чуть больше недели: не сошлись характерами и вообще…

Потом он трижды женился с одним и тем же итогом – каждый раз попадался на измене и категорически отказывался стать отцом.

Как удивительно и странно развиваются интимные отношения: влюбляешься без памяти, живёшь, душа в душу, прирастаешь кожей, сливаешься ментально и физически до степени смешения, а потом… неужели так происходит у всех!

Ирочка благодарила судьбу, что не успела от Викентия забеременеть. Растить детей с мужчиной, у которого примитивный нижний мозг доминирует над основным – испытание не из приятных.

Со временем Ирочка забыла, что когда-то любила Викентия, как боготворила его, но так и не смогла забыть чувство стыда и омерзения, которое в те мгновения взорвали её воспалённое сознание и ранимую душу.

Выращивать ненависть в душе она не стала. Постаралась затушевать, стереть из памяти неприятные впечатления. Ведь Викентий, если мыслить логически, вовсе не виноват. Видимо, Ирочку давно съедала чёрная зависть по поводу счастливой семейной жизни подруги.

Надо же, придумала, глупая баба, любовь к чужому мужику, старательно пестовала то, чего на самом деле не было и быть не могло.

Может, просто хотела снять пробу?

Верно говорят, – влюбился без памяти. Это значит, что так увлёкся, что совсем потерял связь с реальностью.

Иногда всё же Ирочка сомневалась, – правильно ли поступила тогда.

В такие минуты она грезила, выстраивала сценарий возможных , если бы не истерика, идеальных отношений, создавала в воображении привычный в недавнем супружестве каскад головокружительных эмоций, ощущая словно наяву всё самое прекрасное, что было тогда и могло стать реальностью сегодня. Но, увы, не стало.

Мысли раздваивались, разбегались в разные стороны, парили над сознанием, взмывали куда-то ввысь, потом проваливались, выскальзывали…

Однако, заложив соблазнительный романтический вираж, распалив докрасна изобретательную интимную фантазию, обнажённые чувства возвращались к тому неприглядному моменту, когда с любимого вместе с разбитыми яйцами грязными потёками стекала иллюзия любви.

Позже ей повезло – сошлась с мужчиной, который не был настолько идеальным, зато за всю жизнь ни разу не дал повода усомниться в верности и искренности.

И всё же… Ирочка никогда в дальнейшем не возвращалась домой без предупреждения. Второго предательства ей было не вынести.

Безотказная

Хватает за душу, до воя,

Тепла июльского уродство,

Где мы вдвоем идём с тобою

Под незаметным руководством

Судьбы, амуровых делишек.

Накрапывает мелкий дождик.

Ты нарожаешь мне мальчишек,

Девчонок, ясный перец, тоже.

Ну а потом, перед полётом

На небеса в ракетах красных

В промозглой парка позолоте

Ты скажешь мне: «Всё было классно!»

Игорь Вавилов

Катька была безотказной почти во всём, слабохарактерной.

Изворотливостью, коварством, изобретательностью и хитростью она не обладала – некому было научить жить в быстро меняющемся, агрессивном и жестоком мире.

Росла девочка, как сорная трава: изо всех сил за любую возможность выжить цеплялась всем, чем только можно.

Науку самосохранения она познавала не от учителей, от самой жизни, которую даже с натяжкой невозможно считать счастливой. Пучки ела, лебеду, крапиву с одуванчиками, гнилые овощи и фрукты с рынка, которые даже за половину цены не смогли продать хозяева. Часто вообще голодала по несколько дней. Сколько раз в подъезде ночевала, когда пьяная мать, забыв о её существовании, запиралась в квартире изнутри. Одевалась по большей части в чужие обноски, которые отдавали ей сердобольные люди.

Она не роптала. С десяти лет девочка начала подрабатывать на продуктовом рынке. Овощи перебирала, раскладывала товар. Сэкономленные деньги в стеклянной банке в подвале многоэтажного дома закапывала, чтобы мать ненароком не пропила.

Катин отец так ни разу за всё время и не объявился. Она бы нисколько не удивилась, узнай, что зачата от святого духа. Сколько раз мамашу спрашивала, каким образом в животике у неё очутилась. Ответа не услышала.

Впрочем, это не удивительно – у неё каждую неделю по несколько раз мужья менялись.

Непутёвую родительницу Катька жалела, по возможности подкармливала, кое-что из одежды, например – нижнее бельё, на скудные заработки покупала. Какая никакая – мать. Жизнь дала всё-таки, да и на улице не бросила, не дала сгинуть.

Правда, заботилась родительница о ней, кто бы знал – как, совсем в другой жизни, которая промчалась как один день – даже вспомнить толком не о чем.

Пять лет прошло, как схоронила её Катерина.

Выучиться девчонке толком не удалось. Нужно было на хлеб зарабатывать, одеваться во что-то. Хорошо хоть угол свой. Две комнаты, что от мамаши в наследство остались, Катька сдаёт, сама угол в общежитии снимает.

Теперь-то она обжилась: диван купила, стиральную машину, холодильник. Конечно, не новое, с рук брала, но ведь гожее ещё. Приоделась, хоть как-то прикрыла тщедушную худобу. Краситься научилась. Безвкусно, конечно, грубо, но, хоть какая-то яркость в невзрачном облике. Причёску раз в месяц делает. Деньги копит. О любви мечтает, грезит настоящую свадьбу когда-нибудь справить.

По выходным бегает смотреть на счастливых женихов и невест.

Жизнь, можно сказать наладилась. С рынка Катька так и не ушла – прижилась. Грузит, разгружает, мясо рубит, бакалею фасует, иногда продавцов подменяет. Ей все доверяют, но деньгами обманывают. На то она и безотказная.

Без дела Катька почти не сидит. С утра до вечера – то одно задание выполняет, то другое. Сегодня с подругой с утра фуру с арбузами корейцам разгружала, потом две машины с бакалеей, только что рефрижератор с мороженой рыбой. Устала насмерть.

Верка, её напарница, прямо на мешках заснула, хотя старше, сноровка у неё, и сил куда больше – на зоне мышцы накачала.

В Катьке, пигалице, дай бог метр пятьдесят роста будет, и килограммов сорок вес. Как выдерживает такую работу, непонятно.

Освободившись от трудов, получив скудную копеечку, девчонка купила палку колбасы, две буханки хлеба, бутылку самогона и блок сигарет. Помидоры и лук так взяли, в счёт оплаты. Без курева и выпивки разве выдержишь такую напряжённую жизнь!

Верка обрадовалась, проснулась мигом.

Захмелели разом, после первого глотка. Подняв настроение, шёпотом запели.

Хорошо!

Напарница так уморилась за день, что заснула прямо в подсобке, не успев последний стакан допить. Катька не обиделась, – такие люди нам нужны. Мне больше достанется.

Она давно научилась пить, не пьянея. Скажи сейчас Катьке, что машина с мясом или пивом пришла, побежит разгружать. Деньги лишними не бывают. За это её и держат, что работать может сутки напролёт, и никогда за цену не торгуется: сколько дадут – столько и ладно. Всё одно крохи остаются, чтобы на свадьбу отложить.

Такие минуты, когда ничего не нужно делать, а деньги есть, Катька очень любит. Заберётся в самый дальний угол склада, ляжет на мешки или ящики, глаза прикроет и мечтает.

О чём может мечтать одинокая девчушка в девятнадцать лет? Понятно, о любви.

Иногда ей доводится прочитать что-либо на эту животрепещущую тему.

Катька лежит и представляет себя Кети, как Скарлетт О’Хара из романа “Унесённые ветром”. Из всех литературных персонажей эта женщина кажется ей ближе всех. Героине тоже пришлось не сладко. Да и имя у неё похожее.

Катька-Кети как наяву видела себя в изысканных одеяниях того романтического времени, богатую и счастливую. Фантазии ей было не занимать. Она представляла себя блистающей в высшем свете дамой, умеющей за себя постоять, знающей себе цену юной красоткой.

Когда её изобретательность начинала буксовать, Катька вновь и вновь перечитывала книгу. Многие моменты девочка помнила наизусть, иногда настолько входила в образ, что начинала разговаривать фразами героини.

Женщины над ней подтрунивали. Зато мужики восхищались, но не умом и памятью, а Катькиными только начинающими проявляться женскими формами. Парни тоже шептались, показывая на девушку пальцами, тайком мечтая о её благосклонности, которую понимали по большей части превратно.

Иногда Катьке дарили цветы и конфеты, просто так, ни за что. Порой приглашали в кино. Но чаще пытались зажать меж пыльных мешков и коровьих туш, ущипнуть за зад, нагло залезть под юбку.

Тщетно. Она была непреклонна относительно интимных отношений – исключала и пресекала любые поползновения на свою честь.

Это было тем более странно, что девственности Катька лишилась ещё в пятнадцать лет. Её единственным мужчиной был Витька Копылов, старшеклассник, сосед по подъезду.

Быть его подружкой мечтали чуть не половина девчонок в школе. Высокорослый стройный юноша имел атлетическую фигуру, пропорциональное мужественное лицо с игривой ямочкой на подбородке и удивительно выразительные глаза, которым нельзя было не верить.

Не влюбиться в такого мальчишку было попросту невозможно. Удивительно, что Витька выбрал именно её, Катьку.

Витька рядом с ней казался гигантом. Несмотря на разницу в социальном положении, и её кричащую бедность, Витька привязался к девочке всей душой.

Не оценить этот необъяснимый факт она не могла.

Ребята были вместе до окончания Витькой школы.

Потом дружок уехал в областной город поступать в институт, родители его тоже куда-то исчезли. Найти любимого Катьке не удалось. След его потерялся окончательно.

Катька горевала, но не очень долго. Не до этого ей тогда было. А помнить – помнила.

Разве можно забыть такую любовь!

Витька ведь единственным был, кто с ней по-человечески в ту пору обращался.

Мечтая в тишине, девушка представляла именно его сказочным персонажем, которого посылали грёзы. Не могла она предать те единственные в своей неприкаянной жизни настоящие чувства, никак не могла.

Однажды её завалил на мешках татарин гигантского роста – Ринат Акчурин, владелец двух десятков торговых мест. Катька отбивалась от насильника насмерть.

На его прокушенной насквозь щеке на вечную память остался грубый след от её зубов.

Теперь мужчина сам Катьку защищает от непрошеных любовников, а тогда чуть голову не оторвал, настолько взбесился от обиды и злости.

Катька вытащила из Веркиного кармана деньги, зная повадки рыночных работяг, чтобы не стащили ненароком. У напарницы дома парализованная мать и сын – инвалид с детства. У неё каждая копейка на счету.

Катьке женщина доверяет, сразу смекнёт, что к чему.

Сегодня должны прийти под разгрузку ещё две машины, но работать совсем не хочется. И без того неплохо заплатили. По-хорошему, можно было бы неделю дома сидеть.

Катька переоделась в чистое, пошла домой, всё ещё находясь под впечатлением большой мечты. Так и брела, пока не разбудил визг тормозов едва не сбившей её машины.

Катерина даже испугаться толком не успела, как из раздолбанной шестёрки выскочил огромный бородатый мужик.

Девушка встала в защитную позицию, предполагая, что придётся дать отпор. Мозг лихорадочно намечал план немедленных действий, – коленом между ног, головой в подбородок, – иначе уроет. И бежать… бежать без оглядки, пока не очухался.

– Катька, господи, это же ты, – обрадованным басом прогудел бородатый здоровяк, – неужели не узнала! Витька я, Витька Копылов. Я же искал тебя. Квартиранты сказали, что за полгода авансом с тобой рассчитались, где живёшь – понятия не имеют.

– Искал-то зачем! Исчез на четыре года, ни слуху, ни духу. Зачем я так срочно тебе понадобилась, – недовольно буркнула Катька, которую так некстати отвлекли от приятных мыслей.

– Катька, моя Катька! Да садись скорее, пока нас менты не загребли. Отъедем, расскажу всё по порядку. Поехали уже, голова садовая. Идёт, по сторонам не глядит. Я грешным делом подумал, что ты счёты с жизнью свести собралась.

– Ага, так я тебе и поверила. Сейчас сяду, а ты… езжай уже, нечего лапшу на уши вешать. Наша с тобой любовь быльём поросла, даже воспоминаний не осталось.

А у самой ноги тряслись, в животе всё перевернулось и голова кругом пошла.

Не знать дружка, не узнать. Мужик!

Катька, как была пигалицей, так и осталась. Ей до сих пор никто не верил, когда говорила, что совершеннолетняя. А он – косая сажень в плечах, бородища. Смотреть на него пришлось снизу вверх. Да и поймать его взгляд было отчего-то страшно.

– Да люблю я тебя, дурочка. Помню и люблю.

– Чего тогда дурой кличешь! Кажется, ничего я тебе не должна. Поезжай с миром. Разошлись наши пути-дороженьки. Раньше нужно было искать, когда я одна на всём свете осталась, когда поддержать некому было.

– Не мог я раньше, Катюха, не мог. Христом Богом прошу – садись. Не вынуждай сильничать. Я ведь не отступлюсь.

– А ты попробуй. Не таких лихачей обламывала. Ринат покруче тебя будет, так и он не одолел.

– Ну, чего ты, право слово. Сказал же, люблю. Ты у меня первая, ты и последняя.

– А бороду какого лешего наклеил, от закона бегаешь? Ментов чего боишься!

– Никого я не боюсь. Тебя потерять лишний раз не хочу, а борода – потом расскажу.

– Ладно, поверю. Поехали. Но знай – силой меня не взять. Меня Верка таким штучкам выучила – любого злодея могу на колени поставить.

– А как ты разбойника от хорошего человека отличаешь. Вот я, например, опасный, или нет?

– Странный ты! Не по себе мне рядом с тобой садиться. Только любопытная я.

Машину отогнали до ближайшего скверика. Остановились.

У Катьки сердце из груди выскакивает, поверить не может, что Витька и есть Витька. Да не нужен ей никакой Ретт Батлер, будь он трижды миллионер. Только о Витьке девушка и мечтала долгие годы. Только о нём одном.

– Ну, рассказывай, коли грозился, отчего тогда бросил, а теперь вдруг вспомнил, – грубовато, больше, чтобы себя успокоить, провоцировала она старого дружка.

– Соври чего-нибудь правдоподобное, чтобы разжалобить.

– Как на духу, Катенька. Всё расскажу. Только скажи сначала – ты меня хоть немножечко любишь!

– Сначала байки хочу послушать, тогда поговорим.

– Ну, скажи, не томи! Я ведь почему до сих пор жив – о тебе помнил, каждую ночь с тобой разговаривал.

– С чего бы мне в тебя влюбляться! Витьку Копылова любила, а тебя… тебя не знаю. Может ты не тот, за кого себя выдаёшь. На Витьку ты совсем не похож.

– Побреюсь – узнаешь. Я себе зарок дал – не бриться, пока тебя не найду.

– Брешешь. Вот провалиться мне на этом месте – брешешь. Ко мне ещё и не так клеились. Дальше ври.

– Зуб даю. Я ведь никуда в тот раз не поступил, а родителям сказать боялся. Получил повестку в армию и сбежал. Около года на севере бичевал, чтобы не призвали. Тебе не писал, потому, что боялся, что военкомат по писульке сыщет. Потом устал скрываться, сам пришёл на призывной пункт. Из учебки меня отправили в Эфиопию в составе ограниченного контингента группы войск, как бы на помощь братскому народу.

– Сказки рассказываешь. И чего ты там делал, в той Эфиопии?

– Как что – воевал. Не представляешь – сколько там нашего брата полегло, сгинуло.

Витька скинул рубашку. На плече и груди были круглые шрамы, – пулемётная очередь. Еле выходили.

У Катьки на глаза навернулись слёзы. Она прижалась губами к ранам и заплакала.

– А потом… потом, – захлёбываясь слезами, спросила она.

– Потом реанимация, реабилитация, куча операций, больничная койка. Письма из-за границы писать не разрешали. Нас ведь там как бы и не было. У меня в военном билете место службы – Рязань.