22 дня в «Барбаре»

– Открывай, бля, медведь пришел! – гаркнул крепкий голос.

– Кто это? – испуганно спросил я.

– Да, свои! Лука это! – Ванька дернул щеколду и отворил врата в пивной рай, куда вошел крепкий поц с лысой башкой и разрисованными телесами, кричащими из-под майки-алкоголички о его связях с криминальным миром.

– Ты че еще за хер? – гаркнул он мне.

– Новенький, – осторожно ответил я ему.

– Знаю я, – заржал он, сверкнув неполным зубным составом, – Касса где, новенький?

– Вот, – я трясущимися руками протянул ему шелестящий целлофановый пакет, наполненный купюрами и мелочью.

– Вано, сгоняй щебень наменяй.

– Я пулей! – таксист схватил деньги и убежал.

– Резвый какой! – Лука высвободил содержимое своих носовых пазух, смачно шмыгнув, а затем харкнул вслед бегуну, поржал над размером своей сопли на земле и громыхнул дверью, – А с тобой побазлаем пока!

Наш мытарь усадил свою пятую точку на мою табуретку, я не возражал, ибо хотел уже покинуть это не прекрасное место.

– Как тебя там? – Лука смотрел куда-то вглубь меня, было неприятно.

– Виталя. Штольман.

– Жид что ль?

– Антисемитизм подъехал?

– Чего, бля? Ты меня в нацики сейчас записал? Я этих нациков…, – расписной изобразил руками удушение.

– Извольте.

– Дерзина бахнул с утремана?

– Да нет.

– Не нравишься ты мне уже. Не с того начал. Буду приглядывать за тобой, понял?

– Понял.

– И слушай сюда, Виталя. Мы с Виктором Павловичем не любим, – мой полубосс выдержал МХАТовскую паузу и люто посмотрел на меня, – знаешь кого?

– Кого?

– Крыс!

– А можно мне полторашку «Лакиснкого»? – в окошке показалось лицо какого-то бедолаги с трясущимися руками.

– У нас пересменка! – завопил расписной и щелкнул заслонкой прямо по носу потенциальному покупателю, затем снова переключился на меня суровым взглядом.

– Я понял-понял! – пиво в желудке предательски заурчало.

– Пивко наше попиваешь?

– Гастрит.

– От пивка?

– Пивом меня угостили.

– Угостили его. Если там чего-то не хватает, тебе пизда, понял?

– Понял! – дрожащим голосом ответил я, а в голове крутил мысль, – А как ты проверишь, если без понятия, сколько и чего продалось. Кассы нет. Учет в тетрадке. Пиши там, что хочешь. Правда, даже учитывая этот факт, воровать не хочется. Как ты вообще во все это вляпался, Виталя?

– Пивка мне налей!

– А как же учет?

– Хует!

– Ок. Какого?

– Темного, ясен хуй, светлое бабы пусть пьют.

– Какого темного? Выбор велик, милорд!

– Ты че снова дерзить мне вздумал? – Лука гаркнул на меня и встал с табуретки, я начал лить первое попавшееся пиво и молил, чтобы оно было не светлым.

Пока лилось пенное, лысый сбросил кому-то сообщение.

– Ваше пиво! – пытаясь найти правильную подобострастную интонацию, но все еще с дрожащими нотками, выдавил я из себя.

– Ну-ка! – Расписной лупанул полстакана, после чего рукой вытер пену с губ, – Да ты не ссы, мы теперь в одной компании работаем, не обижу! Пока не обижу. Если причин нет. А если будут, не обессудь! Спрошу, как следует.

Я громко сглотнул слюну.

– Чего ты менжуешься? Сказал же, что не трону, – он допил пиво и бахнул пластмассовым стаканом о стол, – Смотри, че прикалю!

Лука показал мне фотографию девушки, и я не поверил своим глазам. Это была Анка, моя давняя подруга-десантница, что снимала у меня комнату когда-то. Не робкого десятка барышня. С черными поясами в единоборствах и званиями. Это могу я сказать с полной уверенностью, ибо ее тяжелая нога не раз соприкасалась с моими тощими телесами. Потом мы наладили контакт и живем на доброй ноте, иногда даже созваниваемся, но все же такое не забыть. В тайне от мира я восхищался ей. Расписному о нашей дружбе лучше не говорить.

– Видал какая телка? Норм?

– Норм. Миленькая мордашка.

– Ясен хуй, норм. Вдуть ей хочу.

– Ах вот откуда у него этот «ясен хуй», – подумал я, – Анькина коронка. Ну-ну. Удачи. Вдуватель, – вслух же я сказал, – Раз дама хочет любви, то почему бы ее не вознаградить легким эротическим путешествием.

– Гладко стелешь, фраерок!

– Как же сложно с тупыми! – подумал я.

– А ты в натуре писака, да? Виктор Павлович говорил, что ты даже известный.

– В узких кругах, так сказать.

– Я тоже известен в узких кругах, – расхохотался расписной, – мы с тобой, считай, похожи. Только ты это губу не раскатывай. Если че, то ниче, понял?

– Агась.

– Ну-ка, давай сочини чего-нибудь, чтоб баба посыпалась! Мне уж очень надо.

– Хлесткость слова определяется сравнением реакции, вызванной им, – я поставил пред своим начальником новое пиво.

– Че, бля? – Лука отпил, – Это вот получше. Че за пиво?

– «Темное ремесленное».

– Вот его теперь мне лей.

– Как скажете.

– Поясни за базар.

– В смысле?

– Ну, хлесткость слова и чего-то там.

– А-а-а-а, говно или дерьмо?

– Че ты несешь, придурок? Тебя в землю утрамбовать?

– Говно или дерьмо? – не унимался я, – Надо выбрать.

– Ну дерьмо! Дальше че?

– Я знал. А почему? Едко. С вызовом. Со стилем. Буква «Д» звучит громко и дерзко. «Г» – более глухая. Возьмите слово «гандон». Всю краску снова делает «Д», а «Г» – лишь трамплин. Так везде и во всем.

– Че ты мне тут про говно лепишь. Давай, Фитиль, сочиняй, чтоб баба посыпалась. Мне должны дать, понял? Это в твоих интересах.

– Иногда настоящее настолько насыщенно, что совершенно неважно, что было и будет, ибо есть грандиозное сейчас. А мое сейчас – это ты. Дальше ее имя.

– Ты че, думаешь, я все это запомню? На, сам пиши, – лысый протянул мне мобилу, – Анькой ее звать.

Я вбил текст.

– Аня, Анечка, Аннушка, Аннэт? Как назвать-то?

– Анка!

– Грубо как.

– Пиши так, как я сказал, пес, и не зли меня!

Я поставил точку, отправил и вернул телефон законному обладателю.

– Ништяк, сейчас посыпется! – Лука заржал, – а ты, как тебя там?

– Виталя. Штольман.

– Виталя. Норм тип. Лады, не жид ты, признаю, писака. От души. Помог, – расписной с хорошего настроения в миг переключился на животно-агрессивное, – но ты смотри, если че, то все, понял?

– Понял.

Ситуацию спас Ванька, что ворвался с пачкой денег. Да-да, они текли рекой. Как пенное из бочки. Бизнес, построенный на людских пороках, процветает всегда. Во все времена. Людям не хватает оригинальности. А все почему? Экзистенциальный кризис. Принимая за смысл жизни банальщину, они ходят по кругу, как ослик за морковкой. Думать, что цель в ней – грандиозная ошибка, но они настолько привыкли к граблям, бьющим по лбу, что совсем перестали замечать их. Я, можно сказать, и не знал-то своих соседей толком, пока не открыл окно «Барбары». До того момента мы лишь изредка здоровались с некоторыми, но сейчас все изменилось. Звук, несущийся отовсюду, добавил ненависти к ним, ибо они просто сводили с ума. Поток ярчайшего говна. Как столько черни может быть в людях? Я глубоко вздыхал и выдыхал, вздыхал и выдыхал. Суета рождает бессмысленность действа. Зачем размениваться? Хаос – это порядок, который не понимаешь, но свой я чувствую. Стиль рождается именно так. Именно поэтому я продолжал продавать морковки одержимым осликам.

– Тут все? – грозно спросил Лука.

– Все! – Ванька, не раздумывая, ляпнул нужную фразу.

– Свезло тебе, – снова МХАТовская пауза, – Виталя!

– Иди уж на хер! – я осмелел настолько, что допустил сию мысль внутри своей головы, вслух промолчал с виноватым видом.

– Держи! – Лука отслюнявил мне четыре тысячные купюры, – Это тебе за выход! А это тебе, Вано, аванс, – моему коллеге досталось три бумажки. Видимо, расценки за ночь котировались больше. А жизнь-то налаживается.

Мы рассыпались в благодарностях своему покровителю, что не заставил себя долго ждать и покинул нас. Следом ревизия, занявшая ровно две минуты. Роспись в тетрадке. И я отправился следом. Спать. Ведь уже скоро меня ждала новая ночь и «Барбара».

День второй. Суббота

Миром уже давно правит гедонизм. Люди обрели смысл жизни в получении удовольствия. Мои же клиенты возвели в культ пиво. Тяжелый день? Выпей пива. Устал? Выпей пива. Смотришь футбол? Как же без пива? Пиво. Пиво. Пиво. Да у большинства из них сиськи больше женских, а свой член они видели не в отражении пару десятков лет назад. Отказаться от пенного значило отказаться от жизни. К чему такое существование в этом бренном мире без истинного удовольствия?

Все ждут пятницы, чтобы знатно поднажраться, а затем поправить здоровье в субботу. Как показывает алкогольный сканер, во второй вечер текучки стало значительно больше, как и завсегдатаев у «Барбары», причем занимали они не только столы, но и всю прилегающую территорию. Ссать ходили в ближайшие кусты, отчего вонь на жаре стояла такая, будто началась химическая атака. Внутри моей латрыжни стало невыносимо, потому перекуры стали все чаще и чаще. Главное калитку закрывать, а то ж за этими пиволюбами глаз да глаз. Мир полон предательства и лжи, ибо в королевстве датском все сгнило. Стоит держать ухо востро, чтобы не получить знатную оплеуху. Умыкнут что-нибудь и даже не пощурятся. Знаем, плавали.

Естественно появились и старые знакомые, и новые. Все набивались ко мне в друзья. А почему? Халява. Мол, дай в долг. Я сейчас сбегаю, деньги забыл, а лизнуть-то уже охота. Все это, конечно, хорошо, иногда даже правдоподобно выглядит, но я не первый год живу на этом районе, и все время пребывал на той стороне баррикад, но теперь я – распределительная шляпа. Мне, как бы не жалко, если мое, а коль не мое, извините. Мне расписной мытарь четко дал понять, что за неустойки жопа будет порвана на британский флаг. А я ж не хочу. Все предельно просто.

Из моей конуры открывался шикарный вид. Мне видно всех, меня – никому. А за окном реалити-шоу. До самого утра. Хоть снимай. Я же фиксировал у себя в голове. Вот оно, исследование социума. Кого только нет. Обывателей бара я разделил на несколько категорий. Первые – бегуны, снуют туда-сюда за добавкой по одной-две полторашки, где располагаются – неизвестно, но берут много, щедры на мелочь. Вторые – похмелянты. Пришел, излечил душу, ушел. Третьи – столовые. Возьмут литруху и давят ее под беседы с коллегами. Самый мерзкий тип. На литрухе много не сольешь. А сдачи с них хер дождешься. Еще и наливай постоянно. Четвертые – оптовики. Берут банками, бидонами, ведрами, цистернами. Щедры. Иногда остаются на беседу со столовыми, отчего становятся их жертвами. Крупная тара истреблялась на таможне. Как ночные комары, блуждающие в ночи, они будут сосать жизненно необходимую жижу до тех пор, пока сами не сдохнут. Истинная алчность. Природа умеет объяснить сложные вещи. Есть еще и подклассы – бузатеры, валяльщики, страдальцы, философы, болельщики и прочие. Чертей и бесов здесь хватало сполна. Театр людской мерзости работал исправно.

Сегодня было относительно тихо, если не учитывать одной вялой драки и бушующей чьей-то жены с тяжелой рукой, ничего за ночь и не произошло. Народ громко трепался на самые разные темы, кто-то побрякивал на гитарке, и, самое главное, все покупали пивко. Я не доливал, а ништяки не довешивал. Разрушая доверие и любовь путем обмана, лжецы получают бессрочную визу к девятому кругу ада, где арктическая стужа покажется легким летним ветерком. Иуда. Брут. Кассий. Можно смело пополнить сей список, но мне ж надо чем-то приправлять радостями свою жизнь. Не я один продал душу дьяволу за пенное с вяленой рыбкой. Стоит выглянуть в окошко и все станет на свои места. Шабаш продолжался, пока пьянь тянулись к повелителю крана.

Все шло своим чередом. Как мне казалось. После двенадцати народ начал потихоньку рассасываться. А затем появилась она. Дама на «Гелендвагене». Явление сие стало редкой диковинкой. Как ее занесло в наши края? Тишина окутала окрестности, я аж поднял свою тощую задницу, чтобы посмотреть, не конец ли света мчится в нашу сторону. А то мало ли ядерный гриб или волна взрывная идет, а я все пропустил. Под конец лучше насладиться прекрасным видом. А сие было лишь началом, ибо писала в сторону моей латрыжни барышня потрясного вида. Модель. Одним словом. Если двумя, то дьяволица-искусительница. Из нее лилась сильная энергия, а глаза горели ярким огнем. Короткое платье с трудом скрывало изящные ножки, что приковывали взгляды местных мужчин, чем она естественно гордилась, потому и писала от бедра, как по подиуму. Когда-нибудь ее точно изнасилуют за такой горячий наряд. Возможно она того и ждет. Нарывается.

– Две полторажки «Жигулей», – смело выдала она.

– Барных?

– Ага.

– Женюсь, – крикнул кто-то из присутствующих, и все задорно заржали, чем вывели меня из ступора.

– Всегда пожалуйста, мадам!

– И фисташек грамм двести!

– Великолепный выбор. Что-то еще?

– Нет, спасибо.

– Как скажете, мадмуазель.

Барышня сунула мне бумажку с Ярославом Мудрым и сладостно сказала: «Сдачи не надо!»

В тот миг я понял, что влюбился. И не я один. Пока наливал вторую, девчуха забрала с прилавка налитую, ей в этот вечер можно было уже все, и лихо саданула с горла. Пила жадно. Что-то лилось мимо рта и утекало куда-то вглубь ее горячего летнего платья. Кто-то зааплодировал. Стоя, понятное дело.

– Катюха? – удивленно спросил недалече стоящий изрядно подпитый поц, а потом заорал, – Мужики, да это же Катюха, моя первая любовь. Идем к нам, моя ненаглядная!

– Пиздишь! – кто-то парировал ему, за что получил в свои телеса, видно не было, но шлепок услышали аж в соседнем районе.

Началась битва. Все против всех. Человек пятнадцать. Под звуки сражения я отдал даме ее богатства, она с вызовом и девчачьим задором подмигнула мне и, виляя задницей, быстро ретировалась в машину, которая с буксами тронулась и умчала вдаль. Понимала ли она, что из-за нее горела Троя, стоило только догадываться.

– Катюха! – заорал, что есть мочи, выбежавший на дорогу несбывшийся кавалер, – Катюха!

Метко брошенная стеклянная бутылка, угодившая ему в голову, заставила забыть об амурных мотивах. Истекающий кровью воин ринулся обратно в битву. Я закрыл окошко и нажал на тревожную кнопку. Дожидаться финала действа не стал и лег спать. «Барбара» на сегодня завершает свою работу.

Под утро кто-то несколько раз стучался, скреб, истошно долбил по металлу окошка, похмельная ломка не сильно лучше героиновой, но мне было плевать, ибо во власти сна происходили действа посерьезнее. Некий любовный треугольник. Я, она и он. Так понимаю, мы были знакомы и ранее. Девочка явно испытывает ко мне какую-то симпатию, я к ней. Мы слегка пьяны. Ее возлюбленный ударил по бутылке сильнее. Он-то спал, то вскакивал и орал, виня нас в грязных совокуплениях за его спиной. Холод меж ними был виден невооруженным глазом, меж нами разгорался огонек, но мы просто играли в «Денди». Во что? Я точно не помню, но помню ее прекрасные манящие глаза и шаловливую руку, что устраивала танцы с моей, пока ее кавалер не видел. Я хотел было сорваться и жахнуть ее в десны, но что делать дальше, не знал. В теории мы бы устроили жаркие скачки на кровати. Спасибо алкоголю. Но если суженный проснется? Ему вряд ли понравится. А кому бы понравилось? Мне бы точно нет. Но я бы в драку не полез. Зачем? Коль ничего уж не исправить… Все уже свершилось. После измены кулаками не машут, их гоняют…в гордом одиночестве. Даже во сне я избегал пиздюлей. Мир. Дружба. Жвачка. Поц громко захрапел, что стало четким сигналом для наступления. Моя рука медленно перемещалась по гладкой ляжке. Забралась под юбку. Еще чуть-чуть и настанет время откровенного сплетения биологических масс, но что-то препятствовало, будто неведомая сила тянула меня за руку. Я приложил усилие, ответа ждать долго не пришлось. Гребаный Ньютон со своим законом. Ее кавалер упал с кровати, начал орать. От боли. Не возмущения. Спросонья плохо люди видят. Я выдернул руку. Забвение. Глаза не хотели покидать тот сладостный момент, но она исчезла в темноте. Ее глаза еще несколько секунд блуждали в памяти обрывками воспоминаний. Какой же я мерзкий, что за сны? Разуму человека с каждым шагом вниз все труднее и труднее вернуться обратно, бесы тянут его прямо к вратам ада, где он непременно окажется, транзитом проскочив верхние круги, куда худо-бедно доносится свет, и в самую гущу тьмы – к насильникам и убийцам, где страшные чудища будут раздирать на части вареные в кровавом кипятке телеса. Из ада все же есть выход – зазвенел будильник. Почувствовал облегчение. Попытался встать. Свело ногу. Спикировал меж бочек. Удар о бетон привел меня в чувство. Прощай, прекрасная незнакомка. Надеюсь, мы встретимся еще. Хотя такое невозможно. Если б люди планировали сны, то они бы заполнились тоннами гигабайт самой извращенной порнухи, там не до сантиментов. Жесткое сношение и никаких лепестков роз в ванной. В голове мрачный голос сообщил: «В аду получишь возмездие по делам своим!» Пара звонких ударов ладонями по лицу вернула к реальности. Еле встал, поколотил и ногу, она тоже пришла в чувство. Отворил врата в мир. Утреннее солнце радостно ударило в глаза.

– Доброе утро, Люберцы! – я налил себе кофейку, закурил и вышел на улицу. – Так спокойно, когда нет людей. Прям другое место. Тихое и ласковое. Но еще пару часов и все вернется на круги своя. Опять эти круги? Хватит уже происков сатаны на сегодня…

– Ты спал что ль? – раздался голос Ваньки, он был как всегда бодр.

– Да что-то сморило под утро. А ты чего такой бодрый?

– «Ред Булл» окрыляет, – пропел он.

Тут могла бы быть рекламная интеграция, за которую бы мне заплатили, но увы, работаем чисто на респекте.

– Как ночка?

– Один раз подрались вяло, потом толпой. Уже веселее. Еще парняга недурно пел что-то из «Арии». Начинаю привыкать к этой антиутопии.

– Вот это огонь! У меня днем тут тухло вообще, но на массу зато можно давануть.

– Да, ладно! Ты спишь? – я рассмеялся.

– Что ж я не человек?

– Думал, ты – робот.

– Иди ты.

– А где наш мытарь Лука?

– Мытарь?

– Сборщик податей.

– А-а-а-а! Я почем знаю?

– А кто мне зарплату выдаст?

– На чай не дают?

– Чай, дают. Почти рубас сегодня.

– Козырно.

– Ну и где этот лысый хрен?

– Да спит поди. Днем завезет, значит. Он в этом плане ответственный.

– Что-то не похоже.

– Увидишь.

– Считаться будем?

– Ага.

– Пошли уж быстрее, а то спать хочу.

– Не выспался?

– Нет.

Пока мы с Ванькой считались, объявился расписной. Не один. С собакой. Черно-белый бордер-колли.

– Здорова, пацаны! – с ходу начал Лука. – Бюст, фас! – заржал он, собака посмотрела на него, как на идиота.

– Здорова, собаку себе купил?

– Да не, это мамкина. В Чехию на выходные улетела, попросила присмотреть.

Пес подошел ко мне и жалостливым взглядом намекал на поглаживания. Я присел и начал трепать его за ушами.

– Смотри, пизданет сейчас! – расхохотался расписной.

– В смысле? – только я успел договорить, как собака резким движением прыгнула вверх, пытаясь атаковать мой нос, я в последний момент увернулся, рядом щелкнули зубы, а затем снова полный нежности взгляд.

– Говорил же, пизданет.

– Это что за проявление садистской любви?

– Ебнутый он. Маман говорит, какие-то детские травмы.

– У собак?

– Я те Фрейд, да? – возбудился Лука.

– А что за имя такое у него – Бюст? – поинтересовался Ванька, – Кто вообще собак так называет?

– А че ты, это чучело, Шариком назвать хочешь? У него родословная, как у императора Франции как бы. Это мы тут эти…ну как их…

– Плебеи, – добавил я.

– Да-да, плебеи, а он из этих, из знатных. Не хухры-мухры, короче…

– Странное имя, – продолжал разглагольствовать Ванька.

– Так, я чего, собственно, пришел?

– Деньги мне отдать за смену.

– Фитиль, ты что, самый умный у нас?

– Ну не самый, но заработал же.

– На вот тебе! – Лука отдал мне ошейник собаки, – Оплата.

– В смысле?

– Ты знаешь, сколько он стоит? – Расписной показал свои желтые кривые зубы во всем уродстве.

– Ты мне зарплату маминой собакой выдал?

– Да шучу я. Присмотришь до понедельника за ним.

– Чего-о-о-о? Я, что нянька собак?

– Того! Надо будет, станешь и нянькой, и мамкой, и папкой, и бабкой, и дедкой, ну ты в общем понял.

– Я, конечно, люблю собак. Ну так, поиграть и все. А следить за ними – это ж ответственность. Вон Ванька ответственный.

– Ага, – заржал таксист, – я как бы в машине живу, какая мне собака. Так, что не надо в меня стрелы метать.

– Бабки где?

Я протянул пакет с деньгами кассиру.

– Так, – Лука начал колупаться в пакете и выудил оттуда четыре тысячных бумажки, – это тебе за смену, – затем в ход пошли фиолетовые и красные, по моим подсчетам сумма набежала поболе двух тысяч, – это тебе за Бюста, корми его только вкусненьким.

– Вот это другое дело!

– И не дай бог с ним что-то случится, я тебя вот этими ручищами задавлю, понял?

– Может, рассмотришь другую кандидатуру няньки собак? Например, в гостиницу?

– Какую гостиницу?

– Для собак.

– Не умничай тут. Иди вон палку Бюсту покидай, смотри, весь обскулился уже.

– Я вообще-то спать собирался.

– Ты тупой?

– Да иду я, иду!

День третий. Воскресенье

Собаки мне по душе, но Бюст – это какое-то исчадие ада. По приходу домой пес был накормлен, напоен и отправлен спать на диван на кухне. Вообще, бордер-колли – умные, они и овец пасут, и в аэропортах взрывчатку ищут, но сие было не тем случаем. Инструктаж на тему, что можно, а что нельзя в моем жилище, был встречен понимающим взглядом, он казался лишь видимостью, ибо, как только я закрыл глаза, начался конкретный разнос квартиры. Псу было скучно, отчего он занимал себя, как мог. Дело дошло до тапки. Пара несильных ударов обозначили мою власть, Бюст, обидчиво прижав хвост, ретировался, в глазах страх, но ненадолго хватило. Месть досталась занавеске на кухне, что была выдрана со своего штатного места, следом с грохотом пикировал карниз. Я снова взялся за экзекуцию. Любовь к братьям нашим меньшим убывала в геометрической прогрессии. Поспать толком и не вышло. Сегодня я – зомби. Круги под глазами. Трещащая голова. Вялость тела. И желание убивать.

Вечером мы с моим новым недругом отправились на работу. К счастью, Бюст нашел новые слабые звенья в цепи взаимоотношений человека и собаки и отстал от меня. Всеобщая радость обуяла забулдыг. Они, словно дети, кидали ему палку, а тот носился, как угорелый несколько часов. Позже сели батарейки, что несказанно удивило, ибо казалось невозможным, но факт есть факт, пропеллер в заднице его замедлил обороты. Пес пришел ко мне, испил вдоволь воды и улегся на заготовленный ему старый плед, что я нашел на балконе. Счастью моему не было предела. Наконец-то демоны покинули собачье тело и переключили внимание на людей, где было не менее интересно.

Когда ты видишь мир через окошко, что приходится на уровне груди посетителей, то невольно становишься свидетелем прелестных видов. На мужиков, конечно, не интересно смотреть. А вот дамы! Чтобы объявить свои желания, им слегка приходилось нагибаться, чтоб видеть, кому говоришь. А на улице лето. Платья и футболочки в таком наряде невольно откидываются, оголяя приятные и не очень телеса.

Пороки людей бывают настолько страшны, что они боятся в них признаться даже себе, гоня поганой метлой оттенки грязи, появляющиеся в чертогах разума. Колебания души от вибраций социума разламывают целостную картину мира, в расщелины которого мигрируют толпища демонов, несущих лишь смрад, отчаяние и черноту. И, стоя у последнего своего судьи, воздастся по заслугам каждому из нас, не стоит тешить себя надеждами о встрече с апостолом Петром. Дорога всем лишь в ад, таков уж род людской, вопрос насколько жарким будет тот этаж, отведенный на вечные муки грешникам.

Вот и я стыдился своей распущенности, но потом покумекал, мол, если сие мне даровано какими-то высшими формами жизни, то почему бы и нет? Про искушения Люцифера, я тогда даже и не думал, отчего превратился в истинного ценителя, различая формы и объемы тел. Какие-то вызывали эстетическое удовольствие, какие-то, наоборот – отвращение. Я всегда восторгался их телами. Это ж самое настоящее искусство. Формы. Линии. Изящество, одним словом. Если барышня следит за собой, ну хотя бы не запустила, ибо небольшой животик, добавляет шарма и женственности. Кубики на прессе – красиво, но попахивает лганьем. Как-то неестественно что ли… Ты смотришь на красивую даму, на ее изгибы, и понимаешь: вот он – венец творения высших сил. Вот из-за чего разверзались войны. Магия этих черт сводила и сводит с ума миллионы ценителей. Хотелось изучить глубже сей вопрос, но увы и ах. «Не положено!» – говорит уголовный кодекс. Красивая женщина, как экспонат в музее: смотри, но не трогай, потому остается лишь блаженствовать глазками, желающими воззреть первопричину высоких материй, не более того.