Полная версия
– У тебя есть Элвис Пресли, «Люби меня нежно»? – непривычно волнуясь, произнесла Лайза, при этом она все еще находилась в г-образной позиции и явственно ощущала, каким hard стал on. Ей даже послышалось металлическое звяканье. Вдруг стальной браслет сковал её запястье, а второй обвил железную стойку стеллажа и защелкнулся. Правая рука бедной Лизы оказалась прикованной к стеллажу. Лиза дернулась, стеллаж не шелохнулся, он хорошо крепился к полу и потолку. У неё похолодел живот, когда она осознала, что влипла в неприятную историю.
Среди людей её профессии ходили страшные легенды, о том, как иногда проститутки попадали в лапы к садистам, маньякам и прочим выродкам. Это были жуткие истории. Рассказывали, что редко, очень редко кому-либо удавалось вырваться от психопата. Каждая девушка, слышавшая эти былички, думала про себя – конечно, это ужасно, это может случиться с каждой, но ведь не обязательно, чтобы это случилось со мной. Подсчитывали даже вероятность такого события. Оказывалось, что вероятность была небольшой, гораздо меньшей, чем оказаться под колесами сумасшедшего джипа. И все успокаивались, и шли на работу почти без страха.
Между тем выродок нашел и включил заказанную гостьей песню. «Лав ми, лав ми…» – нежным голосом запел Элвис. А Лизе впору было кричать: «Хелп ми! Хелп ми!». Лиза заплакала. «Милый, милый Элвис, подумала она, где твой пистолет, которым ты расстреливал свои телевизоры, когда они тебя раздражали. Достань его – никелированный, длинноствольный, с огромным барабаном, большой-пребольшой револьвер – и застрели этого гада!»
– Что вы собираетесь делать? – через плечо спросила Лиза. Она находилась в унизительной и совершенно беззащитной позе.
– Ничего особенного, – ответил маньяк, – просто мы тебя трахнем, и все.
– Зачем же меня приковывать наручниками?..
– Потому что мой друг будет нервничать…
– Какой еще друг?.. Такой же постмодернист?..
– Ага. Можешь не волноваться, мы не причиним тебе вреда.
– Так это игра? – с надеждой в голосе спросила Лайза.
– Как тебе сказать, для него это все слишком серьезно.
Господи, взмолилась жертва, она была согласна даже на друга. Хотя пизнес-леди не любят ситуации, когда тебя снимает один, а на хате оказываются еще и друг съемщика, а то и несколько жлобов, причем вставить норовят три члена, а оплатить за один.
От слов Пётр перешел к делу. Он поднял подол лайзиного платья и забросил его ей на спину.
– Тебе не жарко? – спросил Пётр, увидев подъюбочную женскую упаковку, и потянул вниз первый слой.
Только теперь она вспомнила, что не успела снять шерстяные колготки. Обычно она зимой как делала? Если была у клиента, просилась сначала посетить ванную, там она снимала снизу все теплое, заворачивала и клала в пакет. И потом уже, в одних прозрачных колготках, приступала к любовным играм. Уходя, снова тепло одевалась. Она берегла свой рабочий орган. Не то, что некоторые молоденькие дурочки, которые из какой-то ложной стыдливости зимой работали в тонких трусиках. Хронический цистит (насморк письки) – это еще самое малое, что можно заполучить от такого форса. Вот и получали в скорости воспаление придатков и бесславно покидали проституционный фронт.
– Жарковато, – призналась Лайза, послушно переставляя ноги, как распрягаемая конюхом кобыла.
– О! А это что у нас? – спросил мучитель, разглядывая открывшиеся прозрачные колготки, которые Лайза надевала скорее не для красоты, а чтобы шерстяные не раздражали кожу.
– Теперь снимем трусики, – комментировал свои действия насильник, стянув и отбросив второй, прозрачный, слой. – Замечательные трусики, с кружевами. У вас хороший вкус. – Этот подонок из уважения даже перешел на «вы». – Нет, эту последнюю деталь туалета я, пожалуй, оставлю. Пусть мой друг оценит и сам потрудится. Я, думаю, ему это доставит удовольствие. А теперь, если не возражаете, я заклею вам рот и, с вашего позволения, приглашу друга.
Не дожидаясь, впрочем, возражений и позволения, Пётр заклеил липкой лентой рот жертве и позвал друга.
И друг явился. Из кухни, клацая когтями по паркету, вышел огромный дог, с острыми ушами и большим членом. Настоящая собака Баскервилей, одно из воплощений женских кошмаров.
Лиза замычала, забилась в истерике, боком прижалась к стеллажу.
– Мой друг нуждается в случке, – спокойно сказал Пётр. – Но не каждая сучка ему подходит. Потом с владельцами весьма хлопотно договориться… Вы не представляете, как трудно собаке подобрать партнера.
Лиза пыталась порвать цепь. Дог зарычал.
– Вы раздражаете его, – пояснил владелец пса.
Свободной рукой она хотела отклеить рот, но лента так прилипла, что рвала кожу.
– Кричать не советую. Он этого не любит. И вообще, если будете вести себя как пугливая овца перед волком, он просто разорвет вас на куски. Так что примите позу покорности, закройте глаза и потерпите пять минут. Ему больше не надо.
Видя, что Лиза приняла позу покорности, владелец дал команду своему кобелю:
– Хамас, действуй.
Хамас, роняя слюну, бросился к жертве. Оскалил пасть и цапнул девушку за мягкие ягодицы – не больно, только зацепил клыками за трусики и попятился, их снимая. Трусики затрещали, порвались, слетели с тела. К ногам пса упали. Дог наклонил голову, понюхал впитавшуюся в материал прокладки кровь. Его дико возбудила кровь человеческая. Он бросился к Лизе и, высунув огромный мокрый язык, с хлюпаньем стал слизывать кровь, сочащуюся из бедной Лизы. Свет померк перед глазами её. Она чувствовала, что сейчас умрет от ужаса и отвращения.
В лихорадочных поисках чего-нибудь тяжелого, она схватилась за ручку одного из плоских ящиков, которые располагались в нижней тумбе стеллажа. Она выдернула ящик, оттуда посыпалась всякая всячина. Лиза действовала левой рукой, но, по счастью, она была левша. Когда кобель встал на задние лапы, а передними обхватил женщину за ребра (когти вошли под кожу), и что-то горячее и липкое прошлось по внутренней стороне бедер жертвы, Лиза с разворота двинула ящиком псу по морде. Пес взвизгнул, отлетел (наверное, сам отпрянул от боли в носу) на середину комнаты. За ним, кувыркаясь, полетел ящик, который Лиза не удержала.
Быстрыми и нервными движениями, царапая паркет и извиваясь телом, пес начал подниматься для новой атаки. Лиза, ища другое орудие защиты, моментально припомнила, что когда из ящика сыпались бумаги и прочие предметы, один из таких предметов очень тяжело бухнул у её колена. Она взглянула себе под ноги и не поверила. На полу лежал блестящий, с длинным стволом и огромным барабаном револьвер «Смит энд Вессон», какой она и просила у Элвиса. Казалось, он услышал её молитвы и ниспослал оружие возмездия. Недаром, многие фанаты считают его богом.
Лиза благодарно схватила «S&w» за ручку, он был тяжелым, пришлось под ствол подставить колено. Лиза не знала, заряжено оружие или нет, есть ли где-то предохранитель, нужно ли взводить курок? Ничего в этом она не понимала. Она просто нажала на спуск изо всей силы. Раздался оглушительный грохот. Пуля попала в раскрытую пасть атакующего пса, разнесла в осколки верхушку черепа, разбрызгав мозги по всей комнате. Мертвое тело собаки рухнуло к ногам взбунтовавшейся женщины.
– Ах, ты тварь! – зверем взревел Пётр и бросился на Лизу.
Револьвер грохнул еще раз.
Бедная Лиза рухнула в черную пропасть обморока.
Глава 6. ДОСЬЕ
Лиза очнулась и подумала, что ей опять приснился кошмарный сон. Руки и рот были свободны, она лежала на диване. Однако диван и помещение были чужими, значит, это никакой не сон, но кошмар продолжался.
Она резко опустила ноги на пол. Кожа дивана под ней скрипнула. Лайза потрогала себя и поняла, что одета. Во всяком случае, прозрачные колготки были снова на ней. И платье на месте.
Против нее в кресле сидел незнакомый мужчина и в упор её разглядывал.
– Ну, вот, очнулись, это хорошо, – Он расстегнул пальто, выпрямил спину, готовясь к разговору.
Это был человек лет сорока, с военной выправкой, точен в движениях и почти красив, если бы не физический изъян – кубической формы голова. Как врач, Лиза поняла, что это результат неправильных действий акушерки. Неопытная, она сплюснула голову, когда тащила ребеночка при родах. А восстановить побоялась, можно было повредить мозг. В другое время она бы посочувствовала этому человеку, но сейчас он ей внушал ужас.
– Кто вы?! – спросила Лиза, почти крича.
Закинув ногу на ногу, с любезной улыбкой, от которой Лиза внутренне похолодела, человек сказал:
– Успокойтесь. Вам ничего не угрожает. Разрешите представиться – полковник ФСБ Мурашко из Тринадцатого Главного Управления. Мы…
И тогда Лиза увидела, что у двери стоит – в каком-то кротком и тем более гнусном ожидании – другой человек, казенного вида: приземистый, неприятный, в черном пальто, с волчьим углом смуглого лица.
Вслед за тем она поняла, что на кухне ещё находятся не менее двух человек, говоривших придушенными голосами. Звякала ложечка о стекло стакана, словно они чаи гоняли.
– А где этот… и собака!? – Лиза взвизгнула, забралась на диван с ногами. И опять она увидела.
В углу комнаты, на полу, кто-то лежал, прикрытый простынею. А посредине на кровавом паркете были нарисованы мелом две контурные фигуры. Одна напоминала человека, другая – собаку.
– Не волнуйтесь, пса уже унесли, сейчас унесут Петра, – сказал полковник Мурашко и громко щелкнул пальцами.
Тотчас из кухни вышли те двое, вытирая рукавами мокрые от чая губы. Подошли к тому, кто был накрыт саваном, взялись за носилки (труп, оказывается уже лежал на носилках) и, маневрируя, вышли из комнаты на лестницу.
– Я их убила?! – опять, на грани истерики, вскричала девушка.
– Да, знаете ли, наповал, – безразлично махнул рукой этот страшный человек.
– Как вы здесь оказались?
– Да вот шли к другу в гости выпить рюмку чая, а его укокошила любовница.
– Я не любовница! Мы только познакомились! я не виновата!..
– Тихо, тихо, соседи услышат. Вы тут со своей стрельбой и криками переполошите весь дом…
– Имейте в виду, – умерив голос, стала оправдываться Лиза, – что он пытался меня изнасиловать… и даже не сам, а с помощью своего жуткого пса. Господи, как это все мерзко, гадко, отвратительно!
– Однако вы лихо с ними расправились.
Его пасмурность рассеялась вдруг резким крикливым весельем, свойственным безъюморным людям. Но вообще, выражение его интеллигентного лица было проницательное и сосредоточенное. Он был, наверное, умен, хотя это замечалось не сразу.
– Мы, признаться, не ожидали от вас такой прыти. Впрочем, это даже хорошо, что вы такая… мужественная женщина.
– Ну, да… поневоле станешь прыткой. Вас когда-нибудь насиловал собачий кобель или вообще насиловали? – Лиза готовила аргументы в защиту своих действий на основе аффекта.
Мурашко всем свои видом дал понять, что его никогда не насиловали. Он сам, да, бывало, насиловал. Лиза поняла это по его глазам. В них сейчас было то же самое выражение, что и в глазах братвы, которые приходили на девичий субботник.
– Скажите, мне придется отвечать?.. за убийство? – спросила Лиза, натягивая на колени платье и прижимая руками подол.
Мурашко неопределенно пожал плечом.
– Ну, если будите с нами сотрудничать, мы вас отмажем, – смилостивился полковник. – Это дело мы взяли под свой контроль. Милицию мы не допустим. Это сугубо наше дело. Потому что… – ладно, открою вам секрет – убитые были нашими сотрудниками.
– И собака?
– А что тут удивительного.
– Но зачем?.. Зачем ему это нужно было? Вроде бы он показался мне порядочным человеком… Он что, сумасшедший извращенец? Это, знаете ли, не очень хорошо характеризует вашу организацию.
– Ну, – Мурашко распрямил пальцы и протянул руку, – позвольте уж нам самим решать, каким должен быть имидж нашего учреждения. – Он вернул руку на подлокотник. – Да, признаем. Пётр перегнул палку. Действовал слишком прямолинейно и грубо. А задание у него было простое – проверить вас на стрессоустойчивость.
– Меня?! На стрессо… Да меня каждый день проверяют на устойчивость! Какое вы право имеете! Чего вам надо? Да я на вас в суд подам!..
– Не советую. Тогда точно сядете за ограбление и убийство, с отягчающими…
– Какое ограбление, мать вашу?! – Лиза разошлась вовсю, её обуял праведный гнев.
Мурашко повернул голову к своему сотруднику, замаявшемуся уже стоять у дверей, и сказал: «Луис, поставь пленку».
Мужик со странным для россиянина именем, откуда-то имея на руках кассету, подошел к видику, запустил её в нутро аппарата, кургузым пальцем нажал «PLAY». На вспыхнувшем экране Лиза увидела комнату Петра в черно-белом изображении.
– Это снимала камера наблюдения, установленная в квартире нашего сотрудника, известного вам Петра, – пояснял немой фильм полковник Мурашко. – Вот как развивались события.
Лиза увидела, как эти события развивались, и увиденное ей совсем не понравилось. Комната долго была пуста, даже пса не было видно. Вдруг из коридора в комнату вошла женщина. Её запечатлели со спины. Камера не очень удачно была установлена. Лиза с удивлением узнала себя. Вернее, не себя, этого не может быть, а женщину, одетую в точности, как Лиза. Типаж вообще-то подобрали довольно точный. Женщина воровски оглядела комнату, и камера, наконец, показала её лицо. Правда, издалека и не четко. Глаза женщины закрывали огромные черные очки. Но, в общем-то, она была похожа на Лизу, Лиза вынуждена была это признать.
Между тем лизин двойник принялся торопливо обшаривать углы помещения, открывать шкафы, рыться в ящиках. В общем, действовать, как обычный квартирный вор. Вот женщина нашла пачку денег, видно была, как она обрадовалась. Её даже, кажется, охватила какая-то эйфория, так что она вынуждена была присесть на корточки, стиснув ноги и зажмурив глаза, и так просидеть несколько секунд. По-видимому, секунд довольно сладостных, почти оргазменных. (Лиза почувствовала, что краснеет.) Потом женщина с силой выдохнула воздух и, не торопясь, стала запихивать деньги во внутренний карман своей (якобы Лизиной) куртки.
Потом воровка продолжила свое левое дело. И тут, в одном из ящиков стеллажа, она обнаружила знакомый Лизе револьвер. С интересом его осмотрела, с чисто женским любопытством, одним глазом, заглянула в дуло.
И вдруг замерла. Повернула голову в сторону коридора. (Лиза услышала, как гулко бьется собственное сердце) В комнату вошёл человек, держа за поводок рвущуюся собаку. Собака беззвучно лаяла на женщину. Женщина, как в немом кино, также беззвучно что-то кричала в ответ, картинно закатывая глаза. Вдруг собака сорвалась с поводка или хозяин натравил её. Воровка выстрелила из револьвера. Дальше Лиза не смотрела. Помощник Мурашко выключил телевизор и забрал кассету.
– Ну-с, – поддел итог сеансу полковник. – Вот так это было.
Лиза взорвалась:
– Неправда! Это какая-то гнусная подстава! Все было не так! Где вы откопали эту суку, похожую на меня?
– Может быть, и подстава, – спокойно ответил Мурашко. – Но для суда этого доказательства будет более чем достаточно.
– Я проститутка, а не воровка! И уж тем более не убийца, – оправдывалась Лиза.
– Всяко бывает, – простецким тоном возразил Мурашко. – Где проституция, там и воровство, где воровство, там и убийство. Цепочка известная. Вам нужны были деньги, вы полезли в квартиру. Не вовремя явился хозяин. Мы не утверждаем, что вы хотели его убить. Но так уж получилось…
– Враньё!!!
– Вы станете утверждать, что вам не нужны были деньги?
– Откуда вы знаете? Я прилично зарабатываю…
– И все же недостаточно, чтобы вовремя вернуть долг. Например – полторы тысячи баксов небезызвестному Толику Узбекову, – ответом убил её полковник.
– Это что, Толик вам сказал? Под-д-донок…
Мурашко торжествующе улыбался.
Лиза зажалась, отвернулась, обхватив руками колени.
– Я не знаю, кто вы такие, и что вам надо от меня. Может, вы английские шпионы и хотите завербовать меня, что бы я работала против СНГ. Только вы ошиблись, я патриотка. Не улыбайтесь. Если хотите знать, проститутки самые ярые патриотки.
– Согласен. Вот что… давайте по порядку, – Мурашко поднялся, снял пальто, продолжая говорить, – а то вы, с вашими истериками, поломали весь протокол.
Он предстал в хорошем гражданском костюме, вновь уселся.
– Итак, как уже было сказано, – продолжил Мурашко. – Я и мои коллеги представляем Тринадцатое Главное Управление ФСБ России. Вот мое удостоверение.
Он раскрыл книжечкой и показал документ с красной полосой, фотографией, подписями и печатями. Лиза, однако, смотрела на его руку. Пальцы у него были длинные и чувствительные, такие бывают у музыкантов или развратников.
– Что это за управление такое? – подозрительно спросила Лиза. – Чем оно занимается?
– Законный вопрос. И в свое время вы получите на него ответ. Пока же могу сообщить вам его сокращенное название. Это Управление называется ЛИЗА.
– Шутите?
– Отнюдь.
– И чем же, позвольте узнать, заинтересовала вашу ЛИЗУ, – Лиза утрированно подчеркнула чудную аббревиатуру голосом, – моя скромная персона. Вам ведь известно мое… э-э-э… ремесло. А, может быть, вы хотите, чтобы я охмурила какого-нибудь дипломата или подставила его, так же подло, как вы умеете это делать. Так у вас, вроде, свои сучки имеются.
– Разумеется, у нас имеются сотрудники для любого вида секретной работы. Да, мы многое знаем. В частности, о вас и вашей семье. И даже более того. Нам известно также и то, а чем вы не знаете.
Полковник Мурашко говорил медленно и доходчиво, как разговаривают с маленькими детьми, и к тому же понижал голос, чтобы создать видимость доверительности.
– Ну хорошо, успокоилась Лиза, – Давайте ближе к теме…
– Вот это по-нашему. По-чекистски. – Полковник прочистил горло. – Для начала откроем ваше семейное досье и кое-что прочтем из него.
Мурашко поднял к себе на колени, стоявший на полу портфель. Щелкнув замочками, не торопясь открыл его – псевдо-крокодилово изделие, по-актерски умело нагнетая ожидание; вынул папку с многозначительным названием «Дело №», причем буква «е» в слове «Дело» было написана согласно дореволюционной орфографии – через «ять». Старинная, стало быть, папочка! Вверху на сильно потертой обложке под мрамор были наклеены ярлыки с аббревиатурами известных и уже канувших в Малую Лету карательных госучреждений: «ВЧК», «ОГПУ», «НКВД», «МГБ», «КГБ»… Ярлыки были перечеркнуты: самые древние – химическим карандашом, остальные – чернилами и пастой шариковой ручки. Единственной из не зачеркнутых аббревиатур оставалась нынешняя – новая: «ФСБ России». Похвальная преемственность.
Мурашко перевернул обложку. Под картонкой, прижатые мощной пружиной, находились кипы листов, с постепенным переходом от пожелтевших и ломких от ветхости – ко все более свежим. Лиза на секунду почувствовала себя подпольным миллионером Корейко, которому великий комбинатор Остап Бендер зачитывает прошлые его прегрешения. Между тем Мурашко выборочно читал, и Лиза действительно узнала много интересного.
Оказывается, её предки по материнской линии находились в сношении с тибетскими ламами. Не оттого ли она испытывала нежность к буддизму? Но если Лизина любовь была платонической, то её прабабушка любовь свою воплотила в реальные дела. Прабабушка, которая долгие годы прожила в Тибете(!).
Мария Евграфовна, урожденная Шляпникова, синолог, тибетолог и гималаевед, родилась в самом конце девятнадцатого века, в 1899 году, в Нижнем Новгороде. Отец её был гимназический учитель географии, а мать служила классной дамой в епархиальном училище.
В 1904 году её родителям представились перспективные вакансии, и семья Шляпниковых переезжает в Петербург. Мария окончила гимназию в 1915 или в 16-м году, когда вовсю бушевала Мировая война, которую все сначала приняли восторженно, а потом отринули как нечто постылое, не оправдавшее надежд. Девица Мария увлеклась было революционными идейками, но вовремя одумалась. По настоянию родителей дочь поступает на Высшие женские (Бестужевские) курсы, каковые курсы (словесно-исторический факультет) и заканчивает с отличием уже после Октябрьского переворота, получив диплом Петроградского университета. (В 1918 г. по распоряжению Советского правительства ВЖК были преобразованы в 3-й Петроградский университет, а в 1919 г. слились с Петроградским университетом).
Советскую власть юная Мария приняла безоговорочно, когда к ним на квартиру явились пьяные накокаиненные матросы с «Авроры» на предмет изъятия буржуйских ценностей. Не сразу, однако, выяснилось, что они ошиблись квартирой. Направлялись, «понимашь», в квартиру Шниерзонов, а попали к Шляпниковым, бедным (к тому времени) учителям. Шляпников-отец, вытирая платочком кровь с разбитого носа, извинился за ошибку. Матросы извинения приняли, ущипнули Шляпникову-мать за ягодицу, а бестужевскую девицу Марию – за щечку. От греха подальше родители и юная Маша переезжают в Москву.
В начале 20-х годов, несмотря на лихое время, Мария продолжила свое образование, увлекшись Востоком. Будучи одаренным полиглотом, она изучила китайский с диалектами – мандаринский и пр., группу сино-тибетских языков, тибето-бирманских, западногималайских, восточногималайских; освоила монгольские диалекты – северные и южные, а также говоры Внутренней Монголии – и стала работать в Институте Востоковедения. В тех же двадцатых (еще был жив Ленин и был почти в своем уме), Мария подала прошение в правительство большевиков, с просьбой отпустить её в Гималаи.
Разумеется, её просьба не дошла бы до Ильича. На счастье Марии, её документ попал на глаза председателю Малого Совнаркома Александру Григорьевичу Гойхбаргу. Бывший приват-доцент Бестужевских курсов А. Г. Гойхбарг не мог не поддержать свою курсистку. Тем более что имел большое влияние в красном правительстве. С 18-го года он работал в Наркомюсте: являлся членом Коллегии НКЮ и заведующим Отделом кодификации и законодательных предположений.
Немалую роль здесь сыграла и бывшая бестужевка Надежда Крупская. И вскоре ВЦИК Совнаркома, в лице Ильича, заинтересовался необычными планами Шляпниковой. С позволения советской власти и не без её помощи, Мария Евграфовна, тогда еще просто Мария, отправилась в свою первую трансгималайскую экспедицию. Целью было разыскать Шамбалу и завязать сношения с Великими Махатмами. Мария уполномочивалась послом Кремля. Для этого ей были предоставлены верительные грамоты, подписанные Лениным. (В то время он по старой привычке активно искал поддержку, где только можно.)
Экспедиция относительно быстро пересекла Европейскую Россию, Сибирь, пограничный город Зайсан. Переправившись через Черный Иртыш, они оказались в монгольских степях. Тяжелейшие переходы в Гималаях и Тибете Мария переносила стойко. Несмотря на запретительные законы, ей удалось пробраться в самое сердце Снежной страны, завоевать доверие местных жителей. Шамбала, однако, так и не открылась смелой женщине.
По возвращении на родину, Мария уже не застала в живых ВУМПРа (вождя и учителя мирового пролетариата) Ленина. Всеми делами в стране заправлял «этот грузин». Мат его был груб и по-хамски вульгарен, в отличие от мягкого и интеллигентного матерка Ильича. Грузина не интересовали мифические Махатмы. Его привлекала конкретная политика, в реальных странах. Например, в Китае. К тому времени там начались, вернее, продолжились, бурные события. Все, какие ни на есть востоковеды, направлялись туда. Машу направляют в Южный Китай, в Нанкин, в качестве помощницы Блюхера, бывшего там военным советником от Страны Советов, для укрепления гоминьдановской армии в их борьбе с северными милитаристами.
Позже, начавшиеся трения (из-за непомерных амбиций Чан Кай-ши) между коммунистами и партией Гоминьдана (каковую партию создал первый вождь и учитель китайского народа (еще до Мао) великий Сунь Ят-сен), Блюхера отозвали, а вместе с ним и Марию.
В Москве Мария обнаружила, что беременна. Ну, родила, оказалась – дочь, назвала её Нанкой (в честь памятных воспоминаний о пребывании в Нанкине); воспитывала одна, родители к тому времени ушли в лучший мир.
Когда Блюхера арестовали, Мария – бывшая его соратница и, стало быть, сообщница (чего греха таить, довольно близкая, красный командир-то был видным мужчиной) – поняла, что ей срочно нужно уехать в новую трансгималайскую экспедицию. Отправив дочку к дальним родственникам в город Семиозерск, она обратилась за помощью к своим восточным друзьям, в Единый Буддийский Народный Фронт (ЕБНФ), находившийся в то время в Москве. Индийский революционер Свами Махариша Наг и его китайский товарищ Вынь Хуй помогли ей достать поддельный китайский паспорт.
Хуй и Свами так же помогли ей перейти границу Внешней, а потом и Внутренней Монголии. На Севере Китая она попала на территории, контролируемые коммунистами. Видела Мао. Как грамотная, она была мобилизована на работу санитаркой. Японцы напирали, рвали фронты, раненых везли тысячами. Потом Мария попала в плен к японцам. Как грамотную, её хотели расстрелять, но вовремя подошли гоминьдановские войска и выбили японцев. Затем последовали долгие скитания по провинциям. Наконец Мария сумела прибиться к каравану, который шел в нужную ей сторону.
