Палаты безмолвия

Сейчас же Аврум нес его по каменистому склону абсолютно беззвучно, мягко лавируя меж скальных уступов и легко перелетая через расселины. Он двигался настолько легко и свободно, что у Вальхема даже начали закрадываться сомнения, а касается ли он земли, или же парит над ней, точно птица.

И только свист треплющего волосы ветра напоминал ему о том, что они догоняют идущий на всех парах эшелон, а не расслабленно покачиваются на волнах.

Впереди в ложбине показался катящийся по песку «Хоррам», выпускающий из труб столбы черного дыма, и Аврум устремился в его сторону. На верхней палубе передней секции Вальхем увидел маленькую рыжеволосую фигурку, которая шустро юркнула в люк. Интересно, заметила ли Трасси его?

Ответ, впрочем, последовал уже скоро. Эшелон начал постепенно замедлять ход, а створка грузового люка поползла вверх, приглашая их с Аврумом на борт.

– Сможешь запрыгнуть? – спросил Вальхем, с некоторой тревогой наблюдая за тем, как быстро сокращается расстояние между ними и «Хоррамом».

– Без проблем! – Аврум заложил лихой вираж, встав на параллельный курс и плавно сближаясь с эшелоном.

Он догнал грузовую секцию и некоторое время бежал рядом с распахнутым люком трюма, словно примеряясь. Когда он лежал внутри, свернувшись калачиком, то занимал всего один его угол, но вот сейчас, стремительно распластавшись вдоль земли, Аврум оказывался едва ли не длинней всей секции. Вальхем только собрался заметить, что его же собственное предложение заскочить в трюм на ходу было неудачной идеей, как Аврум все же прыгнул…

В любой иной ситуации Вальхем счел бы произошедшее чистым волшебством. Иначе просто невозможно объяснить, каким образом огромная махина вдруг умудрилась прошмыгнуть в крохотную форточку.

Прямо в прыжке Аврум подобрался, втянув голову, лапы и поджав длинный хвост. Верхний край проема просвистел у Вальхема буквально в нескольких сантиметрах над головой, и в следующее мгновение они рухнули на металлический пол, прочертив на нем свежие блестящие борозды.

– Все на борту, пап! – крикнула Трасси, которую, казалось, такой лихой трюк ничуть не удивил. – Погнали!

Вальхем почувствовал, как «Хоррам» вздрогнул, словно оживая, и начал набирать ход.

– Горазды вы нервы людям трепать! – не преминула заметить рыжая чертовка, бодро орудуя лебедкой, закрывающей люк трюма. – Отец реально хотел вас тут бросить!

– Правда? – цепляясь за черные чешуйки, Вальхем осторожно сполз по шершавому боку Аврума.

– Ну, – Трасси на секунду замялась, – по крайней мере, он делал вид, что готов так поступить. А если честно, то он, конечно же, блефовал. Не такой он человек, чтобы бросать кого-то на верную смерть среди песков.

– Уже легче. Дальше-то что?

– Гоним на всех парах домой, во Фланндор.

– В столицу торгашей и контрабандистов, что ли? – Вальхем определенно не испытывал восторга от такой новости.

– Ой, не делай вид, будто ты только сейчас об этом узнал! – Трасси недовольно нахмурилась. – В любом случае, сейчас укрыться от пристального внимания Империи мы можем только там. И я бы посоветовала тебе сменить тон. Жители Фланндора – уважаемые люди, так что следи-ка за своим языком, хорошо?

– Да в чем проблема?! – оскорблено вспыхнул мальчишка. – Я могу хоть всю дорогу тут торчать, и даже носа наружу не показывать! Только поесть изредка приносите – и все.

– Если будет холодно – я согрею, – подхватил Аврум.

– Вы меня, конечно, извините, – девчонка уперла руки в бока, – но отсидеться в тишине и покое у вас все равно не получится. Про тебя, Голстейна и Аврума уже все знают. Вопрос лишь в том, на чью сторону вы склонитесь – закостенелой Империи или же вольного союза свободных людей.

– Я бы рад помочь, – горячий энтузиазм Трасси вызвал у Вальхема строго обратный эффект. Ему внезапно захотелось оказаться как можно дальше от всплывших социальных и политических проблем, – но ваши дрязги с Империей тянутся уже не один год. Я ведь понятия не имею, где там чьи интересы и все такое… Мне бы передохнуть немного, а там и решать будем. Что скажешь?

– Отдыхай сколько влезет, никто тебя торопить не собирается, – девчонка отступила к двери на лестницу. – Нам до Фланндора еще дня два ехать, и я успею более-менее ввести тебя в курс дела.

* * *

Если идти пешком, то путь от столичного вокзала до дворца занимал минут пятнадцать. Разумеется, Голстейн мог воспользоваться полицейским экипажем, но ему захотелось немного пройтись, чтобы собраться с мыслями перед докладом Братьям.

Миновав несколько переулков, он вышел на широкий поднимающийся в гору проспект, в дальнем конце которого высилась белоснежная громада Императорского Дворца. Генерал проходил здесь тысячи раз, изучил его архитектуру до мельчайших деталей, но все равно снова и снова испытывал странное щекочущее чувство в груди, любуясь его башнями и шпилями.

Строительство дворца было начато еще при Отце-Императоре, который хотел таким образом утвердить величие построенной им Империи. Замысел выглядел поистине грандиозным с любой точки зрения, но к тому моменту экономическая мощь государства уже достигла такого уровня, что вполне могла себе это позволить.

По задумке Императора, размах и пышность Дворца должны были настолько поражать воображение всех, кто его видел, чтобы у людей в мыслях прочно закреплялось осознание всемогущества и несокрушимости Империи. И, надо сказать, архитекторам и строителям удалось реализовать задуманное в полной мере.

Стройка была завершена через три года после трагической смерти Императора, и ее финал проходил под пристальным контролем Свиллейна. Юный светловолосый гений не преминул внести в проект ряд принципиальных правок, еще больше усиливших впечатление от здания. И именно по его настоянию был перекроен ряд центральных улиц Кверенса с тем, чтобы ничто не заслоняло прекрасную панораму, и позволить жителям и гостям столицы без помех насладиться монументальной красотой Дворца.

Разумеется, поначалу к активности младшего Брата-Императора старые строители относились с откровенным скепсисом и не скрывали своего недовольства. Несмотря на монарший статус, за глаза почти все они считали Свиллейна дерзким выскочкой, сующим нос не в свое дело, хотя высказать это ему в лицо никто и не решался.

Тем не менее, по прошествии некоторого времени, их отношение к мальчишке претерпело радикальные перемены. Все расчеты Свиллейна оказывались неизменно точны, его рука, правившая чертежи, действовала уверенно и четко, а сопутствующие пояснения убеждали даже самых закоренелых скептиков.

В итоге его имя заняло свое заслуженное место на памятной табличке при входе в Дворец, где перечислялись мастера, приложившие руку к его проектированию и постройке.

Немногим раньше подобный путь прошел и его старший брат, Фреггейл, только ему тогда приходилось переубеждать не строителей, а офицеров императорской армии. Организация отступления из охотничьего домика после покушения на Отца-Императора стала первым кирпичиком в его карьерной лестнице, и точно так же, как сегодня никому и в голову не приходило спорить со Свиллейном в вопросах, касающихся точных наук, все военачальники безоговорочно признавали полководческий гений Фреггейла.

Совместное правление Братьев было отмечено дальнейшим усилением Империи как на военном, так и на экономическом фронтах. Границы подконтрольных Кверенсу владений существенно расширились, и под натиском Империи, где жестким и бескомпромиссным, где мягким и ненавязчивым, пали даже те бастионы, что доселе казались поистине несокрушимыми.

Дольше всего упрямилась Лига Перевозчиков, поскольку ее уникальное положение позволяло диктовать свою волю не только другим разбросанным по степи городам, но даже самому Кверенсу. Жизнь, работа и быт людей были уже настолько плотно завязаны на услуги снующих по пескам караванов, что малейшее нарушение в работе этой системы могло повлечь за собой крайне тяжелые последствия. Чем Лига и пользовалась, откровенно шантажируя Империю перспективой устроить ей неприятности.

Большинство имперских военачальников, окрыленных предыдущими успехами, предлагало не церемониться с Фланндором и решить вопрос при помощи грубой военной силы, но такой шаг мог полностью парализовать транспортное сообщение между провинциями Империи. И тут возможные издержки с лихвой перекрывали любые потенциальные выгоды, тем более что Фланндор, ожидая подобного шага, потратил немало усилий на укрепление обороны, превратив столицу Лиги Перевозчиков в неприступную крепость.

В данной ситуации Братьям пришлось действовать очень осторожно, вместо грубого принуждения мягко подталкивая капитанов к выбору правильной стороны. И вот здесь таланты Фреггейла раскрылись во всей своей красе.

Прекрасно осознавая, что давление на противника можно оказывать не только силовыми методами, темноволосый гений вывалил на своих подчиненных целый ворох идей, как заставить Лигу плясать под дудку Империи, не прибегая к откровенному насилию. И он, пусть не сразу, но заставил генералов с собой считаться, наглядно продемонстрировав им преимущества гибкого подхода. Ведь в качестве оружия порой могут выступать самые неожиданные вещи, от которых, как правило, никто не ждет подвоха. Как любил говорить сам Фреггейл: «Так или иначе, все, что мы делаем, все – война».

Свою роль тут сыграли и взятие Империей под контроль основных угольных шахт, что позволило ей играть с ценами, продавая топливо со складов в Кверенсе существенно дешевле, чем на других площадках, и разгром пустынников в тех районах, где пролегали ведущие в столицу маршруты, и выгодные долгосрочные контракты для капитанов, соглашавшихся на регулярной основе выполнять рейсы между нужными городами. В итоге экономические инструменты оказались куда эффективней пушек и осадных башен.

Спустя какое-то время Лига вдруг обнаружила, что значительная часть ее эшелонов, практически выйдя у нее из подчинения, откровенно работает на Империю. И что прежние угрозы организовать транспортную блокаду более никого не страшат, поскольку превратились, по сути, в пустое сотрясание воздуха.

Нельзя сказать, что Империи удалось полностью покорить Фланндор, но изменившиеся обстоятельства сделали его куда более покладистым, чего было вполне достаточно.

Но сейчас в распоряжении Лиги оказалась и Мать Свейне, чей авторитет мог покачнуть чашу находящихся в шатком равновесии весов, и черный демон Вальхема, представлявшийся и вовсе величиной неизвестной и изрядно пугающей. В итоге, несколько лет, потраченных на замирение и подчинение Фланндора, вполне могли пойти прахом. Отличная вводная для предстоящего доклада, ничего не скажешь!

Миновав несколько постов охраны, Голстейн вышел на центральную площадь, где располагался парадный вход в белокаменную громаду Дворца. Как и другие чиновники столь высокого ранга, генерал имел право заходить внутрь через эти величественные лакированные деревянные двери, достигавшие в высоту трех метров, и которые при его приближении услужливо распахивали два лощеных привратника. Для всех прочих посетителей существовали другие, боковые входы, где людей дополнительно осматривала внутренняя служба безопасности. Но для тех, кто следовал через парадный вход, открывалась прямая и беспрепятственная дорога к тронному залу.

Однако, уже поднимаясь по ступеням крыльца, Голстейн замедлил шаг, внезапно усомнившись в своем праве воспользоваться именно этими дверьми. Его измятый и замызганный мундир настолько резко контрастировал с безупречно чистой парадной формой привратников, что он почувствовал нечто вроде стыда за свой внешний вид. Впрочем, ненадолго. Это только встречают человека по одежке, а вот потом о нем судят уже по реальным делам и свершениям.

Так что даже в таком непотребном виде генерал имел полное право в любое время дня и ночи заявляться в Императорский Дворец через парадный подъезд.

Вышколенные и невозмутимые привратники молча распахнули перед ним массивные створки дверей, и Голстейн вступил в полумрак холла, где за огромным столом восседал главный Распорядитель.

– О! С возвращением, генерал! – воскликнул он радостно, однако, по мере того, как Голстейн походил ближе, дежурная улыбка постепенно сползла с его круглого холеного лица, уступив место выражению легкой брезгливости.

– Что с вами случилось?! – Распорядитель удивленно приподнял брови, рассматривая потрепанный и замызганный мундир генерала и его небритую физиономию.

– У меня срочный доклад для Их Императорских Величеств, – сухо заявил Голстейн, проигнорировав заданный вопрос.

Складывалось впечатление, что испачканная форма неким образом спустила его на несколько ступенек вниз по иерархической лестнице, и теперь этот чинуша, в любое другое время должный послушно и быстро исполнять его указания, теперь почувствовал себя чуть ли не равным и начал генерала расспрашивать. Подобные вольности следовало пресекать с максимальной решительностью.

– В данный момент Их Величества проводят переговоры с Кохарийским послом, – Распорядитель сверился с лежащим перед ним расписанием, – да и весь остальной день у Них расписан буквально по минутам, и я даже не знаю…

– Случается, что некоторые люди начинают иногда путать значимость занимаемого ими поста со своей собственной, – заговорил Голстейн таким тоном, что толстяк немедленно заткнулся, – но это недолго исправить.

– Я… Разумеется… Как только… – побледневший Распорядитель нервно сглотнул. – Как только закончатся переговоры с послом, я сразу же доложу о вашем прибытии.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно кивнув, генерал отошел в дальний угол холла и опустился в одно из тяжелых кресел.

Он не хотел без необходимости попадаться на глаза кому-нибудь из посетителей Дворца, чтобы не порождать лишних слухов и кривотолков. Когда заслуженный боевой генерал является на аудиенцию к Братьям-Императорам в таком неприглядном виде, это однозначно указывает, что где-то что-то пошло сильно не по плану.

Из-за дверей комнат, где в ожидании своей очереди коротали время другие делегации, доносились приглушенные голоса, и изредка слышался смех – каждый день Братья проводили не менее десятка официальных встреч, не считая обычных рабочих переговоров – но для погруженного в свои невеселые мысли Голстейна все это сливалось в однородный фон, которого он даже не замечал.

Генерал очнулся от раздумий, только когда в холле показалась кохарийская делегация в традиционных расшитых халатах, члены которой продолжали что-то энергично обсуждать прямо на ходу. Распорядитель немедленно оживился, вызывая других сотрудников и раздавая им указания. Через некоторое время к подъезду был подан экипаж посла, и делегация покинула дворец.

Распорядитель перевел дух, бросил на Голстейна обреченный взгляд и утопал в Тронный Зал. Отсутствовал он, впрочем, недолго, вскоре вернувшись и сообщив:

– Вас ожидают, генерал.

– Благодарю, – Голстейн поднялся, машинально оправил мундир и проследовал на аудиенцию, хотя, поднимаясь по ведущим в Тронный Зал ступеням, он чувствовал себя восходящим на эшафот.

Еще одна пара привратников в яркой парадной форме распахнула перед ним двери зала. Чуть погодя их сомкнувшиеся створки глухо стукнули у генерала за спиной, отрезав тем самым ему путь к отступлению. Да и не собирался он отступать, честно говоря.

«Если уж хватило смелости натворить дел – то не трусь и ответ держать!» – не уставал повторять его первый наставник в кадетском училище, и Голстейн всегда старался следовать его завету. Он расправил плечи и уверенно зашагал вперед, где, сверкая в лучах падающего из окон света, возвышался двойной трон Братьев.

Оформлению Тронного Зала Свиллейн в свое время также уделил немало времени. Он постарался обставить все таким образом, чтобы тронный помост был постоянно освещен, тогда как остальное помещение оставалось бы в полумраке. Тем самым он хотел дополнительно отделить властвующих монархов от простых людей и подчеркнуть их божественную сущность.

И, надо сказать, он в этом преуспел. Благодаря необычной игре света и теней, восседавшие на троне Братья казались заметно крупней, чем на самом деле, что дополнительно наполняло благоговением сердца посетителей.

Сам Трон был сделан из двух прежних, которыми ранее пользовались Отец-Император и его супруга, Леди Кроанна. Теперь же он представлял собой единую неразделимую конструкцию, должную символизировать единство власти Братьев.

Точно так же отправилась в переплавку и отцовская массивная корона, превратившись в два изящных ажурных обруча, что обхватывали теперь головы Свиллейна и Фреггейла.

Младший брат унаследовал от матери сухощавую и угловатую фигуру, а от отца – светло русые волосы, тогда как старший выглядел его полнейшим антиподом – широкоплечим темноволосым красавцем. Да и с точки зрения характеров между ними было на удивление мало общего.

Свиллейн отличался спокойным и рассудительным нравом, он всегда старался до мелочей просчитывать каждый свой шаг, избегая ненужного риска и предпочитая тщательное планирование необдуманным авантюрам. И больше всего на свете он не любил, когда какой-нибудь непредсказуемый фактор вмешивался в его стройные планы и рушил их.

Фреггейл же, напротив, был весьма эмоциональной и вспыльчивой натурой, склонной к скоропалительным выводам и радикальным решениям. Но его поведение менялось до неузнаваемости, когда складывалась та или иная критическая ситуация, в стремительно меняющихся условиях которой пасовал рациональный ум его младшего брата. Фреггейл собирался, сосредотачивался и уверенно брал руководство в свои руки. И тогда их противникам приходилось горько пожалеть, что они вообще затеяли эту драку.

Да, он порой оказывался жесток, тогда как его младший брат раз за разом взывал к разумному милосердию. Но возведенная в абсолют холодная рациональность Свиллейна иногда оказывалась даже страшней и безжалостней, чем прямолинейная жесткость Фреггейла.

Ну а работая вместе, Братья образовывали настолько смертоносный дуэт, что перед их натиском пали даже те противники, что на протяжении нескольких поколений считались абсолютно непобедимыми.

Официальные приемы и переговоры требовали соответствующего антуража, и, хотя Голстейн являлся для них скорее другом, нежели подчиненным, Братья остались в своих парадных нарядах. Фреггейл – в лакированных черных доспехах, символизирующих несокрушимую силу, Свиллейн – в белоснежной тоге, олицетворяющей собой чистоту Знания. Как отметил Голстейн, единственное послабление, которое себе позволил старший брат – отставить в сторону тяжелый меч, на который он обычно опирался, встречая делегации.

Всякий раз, вступая под эти своды, Голстейн отмечал, как стремительно взрослеют еще вчерашние мальчишки. Их трепетные юношеские угловатость и нескладность крайне неожиданно для многих трансформировались в решительность и жесткость, не приемлющие никаких возражений. И те, кто не успел вовремя осознать свершившиеся перемены, очень дорого заплатили за свою невнимательность и нерасторопность.

Да и сам Голстейн, еще вчера бывший «дядей Ирви» вдруг обнаружил, что повзрослевшим монаршим особам его опека более не требуется. Понимание и осмысление данного факта в свое время генерала изрядно выбило из колеи. Он всегда был верным воином Империи, и абсолютно преданным Императору человеком. А после того, как он не сумел уберечь его от гибели, эта преданность, словно по наследству, перешла и к его сыновьям. И тот факт, что он, нянчивший еще розовощеких младенцев Фрегги и Свилли, оказался задвинут на второй план, причинял порой почти осязаемую боль.

Его прежних заслуг, разумеется, никто не забыл, да и нынешнее рвение не оставалось без внимания, так что преклонять колено перед троном генералу не требовалось. Фреггейл в его присутствии всегда отставлял меч в сторону и расслабленно откидывался на высокую спинку трона, но, тем не менее, от прежней непринужденной беззаботности не осталось и следа. Сейчас взгляды Братьев буквально пронзали Голстейна, заставляя его ощущать себя шашлыком, нанизанным на раскаленный шампур.

Остановившись в нескольких шагах от трона, генерал почтительно склонил голову и кратко отрапортовал:

– Генерал армии Ирви Голстейн для доклада прибыл!

Как старый и опытный интриган он прекрасно умел определять степень немилости по длительности паузы, отделяющей ритуальный рапорт от соответствующей реакции. И сегодня, судя по затянувшемуся молчанию, он вполне мог отправиться из Тронного Зала прямиком на казнь.

– Несколько дней назад вы сообщали, генерал, – неспешно и тягуче заговорил Фреггейл, – что в Цигбеле возможны… как вы там выразились…

– …досадные неприятности, – закончил за него Свиллейн.

Голстейна всегда впечатляло, насколько слаженно действуют два брата, вплоть до того, что фраза, начатая одним из них, завершается другим, как будто они являются одним целым, действующим слитно и согласованно.

– Ради вашего доклада нам пришлось отложить другие встречи, – не преминул напомнить Фреггейл.

– И мы очень надеемся, что добытые вами сведения, генерал, – Свиллейн, казалось, был только рад возможности указать Голстейну на его реальное место в имперской иерархии, – стоят тех затрат и жертв, что они повлекли.

– А судя по вашему виду, – добавил старший брат, словно желая его окончательно добить, – неприятности все же воспоследовали.

– Что ж, генерал, – вздохнул младший с театральной обреченностью, хотя Голстейн прекрасно понимал, что на самом деле Братья отнеслись к его обеспокоенности с максимальным вниманием, иначе бы они не стали перетасовывать ради него свой рабочий график, – докладывайте.

* * *

Стараясь не шуметь, Трасси осторожно закрыла за собой дверь грузового трюма и направилась к лестнице. Она прекрасно понимала, что со стороны ее осторожность выглядит откровенно надуманной и излишней. На фоне лязга и скрежета, заполнявших мчащийся через пустыню эшелон, едва слышный щелчок дверного замка затерялся бы без следа.

Но вид Вальхема, который мирно спал, свернувшись калачиком в огромных черных лапах Аврума, что-то тронул в ее душе, и Трасси, убедившись, что в трюме все в порядке, тихонько вышла и поднялась в кабину к отцу.

– Вальхи с Аврумом спят, – сообщила она, подойдя к отцу и машинально пробежав взглядом по показаниям приборов. – Ну, то есть Вальхем-то спит, а вот насчет его друга… не знаю, не уверена.

– Демоны никогда не спят, – девчонка даже вздрогнула от неожиданности, когда за ее спиной раздался сухой женский голос, – и никогда не устают. В них нет человеческих чувств, нет жалости или сострадания. У демонов есть только их Предназначение. И называть этого Аврума другом – преступное легкомыслие, которое может стоить вам очень и очень дорого.

Трасси резко развернулась, только сейчас обнаружив, что вместе с ними в кабине присутствует и Леди Свейне. Она сидела на откидной лавке в углу, положив руки на колени, и в полумраке кабины только отсветы пылающего в топке огня время от времени выхватывали из темноты ее закутанную в плащ фигуру. Неудивительно, что Трасси ее не заметила.

– Что вы здесь делаете? – удивилась девчонка, немало озадаченная тем, что высокородная и уважаемая дама внезапно решила променять комфорт пассажирской каюты, пусть и относительный, на духоту, гарь и грохот кабины эшелона.

– Не могу долго оставаться одна, – плечи Леди Свейне чуть приподнялись, когда она вздохнула. – От мысли, что совсем рядом со мной, буквально за тонкой стенкой, находится этот жуткий монстр, мне становится страшно. Лучше уж я здесь посижу, в вашей компании.

– Вы можете думать что хотите, но я привыкла судить о людях… и не только… по их делам, – девчонка тряхнула рыжей копной и демонстративно сложила руки на груди. – Так или иначе, но вчера Аврум нас спас!

– И у демонов бывают нимбы, – философски заметила Свейне, – только фальшивые. Не забывайте, что Аврум, помимо прочего, еще и гений обмана. Он вполне может втереться к вам в доверие, ну а после, когда нужда в вас отпадет, избавится от вас, не колеблясь ни секунды.

– Ну сколько раз вам повторять, – Трасси закатила глаза, – Аврум никакой не демон! Он – машина! Такая же, как наш «Хоррам», только намного более совершенная!

Словно желая проиллюстрировать свои слова, девчонка пнула кожух автоподатчика.

– Траська! – рыкнул на нее отец.

– Так что не надо рисовать из него исчадие ада. Аврум – он… – Трасси с некоторым запозданием осознала, что отчаянно препирается с одним из самых влиятельных людей Империи, пусть даже находящимся в бегах, и поспешно сбавила обороты. – Он не такой.

На борту их эшелона они с Лажонном являлись повелителями всего и вся, что в значительной степени обесценивало все регалии и титулы тех, кто поднимался к ним на борт. Но вот с Леди Свейне Трасси, пожалуй, хватила через край.

Она смущенно кашлянула и потупила взгляд.

– Траська! – Лажонн повернул к ней свое раскрасневшееся то ли от жара, то ли от гнева лицо. – Следи за языком! Не на базаре, чай!