Огнем и вином. Хроника третья

«Что-то это мне сильно напоминает». – подумал Илья. А волк тем временем встрепенулся и рванулся с места. Его лапы замелькали, сливаясь в серебристое мерцание. Ветер засвистел в ушах. У Ильи сбило дыхание. Пришлось пригибаться и прятать лицо. Скорость была невероятной. Куда там коню тягаться! Разве что птица летит быстрее…

Волк мчался в ночи. Казалось, он несся бешеным вихрем, скользя сквозь мелькающие протуберанцы времени, ныряя в черные колдовские омуты, в которых даже звезды перемигивались непривычным пугающим светом. Перед глазами лишь мелькали белые блики, да плясал лунный свет. В этой пляске теней Илье вдруг почудилось, что в его жизни ничего больше и не было – только эта бесконечная дорога: чарующая, усыпляющая, полная необъяснимого сладостного покоя. А все остальное было сном.

Горы величественно и горделиво возносили свои вершины к небесам, заставляя задуматься о вечном. Их скалистые утесы, изъеденные ветром и дождями, напоминали человеческие лики, причудливые фигуры фантастических зверей, вставших на дыбы и отпугивающих непрошеных гостей. А там, среди хребтов, мерцала широкая лента жидкого пламени – Огненная Река. Она извивалась медной змеею, шипела, оплавляла близлежащие валуны и казалась бесконечно-длинной. Но волк мчался по ее берегу и вовсе не собирался прыгать через огонь. Он не искал удобного места, а уносил Илью все дальше на юг, к темнеющему вдали силуэту неведомых лесов.

– Вовк! – пытаясь перекричать ветер, выдохнул Илья. – Мы уже были у этой реки!

– Не кипешись, парубок: усе идет по плану! – усмехнулся серый на бегу.

И снова ветер хлестал в лицо, а сбоку голодным питоном извивались языки танцующего огня. В голове Ильи все слилось в единый комок противоречивых чувств: страха и упоения скоростью, раздражения, что его, как слепого, водят неведомые силы, и невыносимое желание переложить на плечи других часть своей духовной ноши. Но так продолжалось не долго.

– Все! – наконец-то тяжело вздохнул волк. – Пристал я шибко. Треба трошки покою. – И Зализный рухнул мордой в сугроб.

Илья с удивлением рассматривал, как огненная река с ревом обрывалась в огромный черный кратер, вихрилась в нем, билась в пенисто-кровавом круговороте и уходила в каменный зев. Оказывается, реку можно было обойти! А сколько, наверное, безумцев погибло в горном пламени! Сколько воевод, терзаемых алчностью, понуро стояло на ее берегах, горестно вздыхая о том, что никогда не видать им райских земель где, наверняка, текут молочные реки с кисельными берегами, а вдоль хлебных лесов благоухают медовые топи.

Волк лежал с закрытыми глазами, вывалив язык, и бока его ритмично опадали.

Разминая мышцы и разгоняя кровь, Илья принялся подпрыгивать, нелепо размахивать руками, приседать. Потом попробовал пробежаться трусцой и не заметил, как переступил едва различимую мерцающую границу. Фиолетовое сияние разом озарило ночное небо, подхватило юношу, закружило, подняло в воздух и зашвырнуло куда-то вглубь неведомой страны.

Зализный Вовк, приоткрыв правый глаз, зло сплюнул.

– Ну и хахаль попался: шаровары узки – жмуть, кумекать накладно. – волк мощным прыжком рванул внутрь угасающего колдовского смерча, следом за своим непутевым седоком.

Илью тем временем протащило между горных пиков и шмякнуло об землю. Парень встал и огляделся. Мутная луна заливала погост зловещим зеленоватым светом. На хилых березах, сиротливо свесивших свои ветви под тяжестью выпавшего снега, каменными истуканами застыли вороны, зловеще озиравшие мир с высоты своих дозорных пунктов. Они казались стражами смерти, ее гончими псами – верными и неподкупными.

Мир здесь был подернут дымкой тоски и печали. И даже саван нетронутых птичьими следами сугробов не мог полностью скрыть ровные ряды валунов и изваяний божеств, возвышавшихся над маленькими курганами усопших. Запредельным холодом, совсем не зимним, а другим, отнимающим последнюю надежду, дышало ночное небо.

Илья чувствовал, как неведомая сила тянет его вперед, хотя идти совсем не хотелось. Почва под снежным саваном была на удивление зыбкой, она словно бы и не промерзла, и так и норовила выскользнуть из-под подошв. В этом мире не было устойчивости, надежной опоры. Все было расплывчато и прозрачно.

«Боже правый! Что я делаю?» – отстранено подумал Илья и остановился. Вороны захлопали крыльями, разом поднялись вверх, превращаясь в единую черную массу, и раскашлялись хриплым граем. Илья вздрогнул. Холодок пробежал по спине.

«Не побегу! – упрямо решил он. – Ни за что! Уж если суждено погибнуть, то не трусом».

Земля вокруг дрогнула, затрещала, протяжно застонала. Мир был каким-то болотом, подогреваемым снизу горячими источниками, но снег сверху почему-то не таял. В жизни Ильи так никогда не бывало. Уж если в реку заводы сливали кипящую отработку, то берега становились ядовито-зелеными, а вода даже в жуткие морозы так и не одевалась ледяным панцирем. Но в этом была неумолимая логика. А податливая земля под снегом была страшна именно тем, что своим существованием она нарушала привычные физические законы. Рвануть бы отсюда, да ноги, будто в землю вросли. И уже не сбежать, даже если ужас поглотит целиком.

В образовавшиеся и растущие провалы заструился снег, а оттуда, из адских глубин вырвались клубы пара. Пахнуло серой. Это слегка отрезвило, вернуло к реальности. И, хотя поджилки тряслись, сердце бухало в пятках, а исподняя рубашка вмиг пропиталась потом и прилипла к спине, Илья стоял и смотрел.

Из земляных трещин, похожих на прорехи, с диким хохотом выскочили иссиня-черные рогатые тени, а следом за ними поднялись полуистлевшие скелеты. Последними появились упитанные красавцы, в которых кровь играла с молоком. «Упыри». – Понял Илья и нервно сглотнул.

Нежить принялась носиться вокруг непрошеного гостя: тени начали завывать, словно ветер в трубе; скелеты – отплясывали вприсядку, бренча костями; упыри, взявши друг друга за плечи и, образовав живую цепочку, принялись раскачиваться вправо-влево, а потом, разогревшись, бросились в диковинную яростную пляску, выкрикивая слова дикой песни:

– И нет нам покою —

Умри, но живи!

Дели с нами долю —

Напейся же вволю,

Горячей крови!

И тут, словно из ниоткуда, выскочил Зализный Вовк. Он чуть не сбил Илью с ног и гневно рыкнул:

– Да кто ж так гостей встречает-потчует?!

От крика призраки и скелеты дрогнули и растаяли в воздухе, но упыри остались. Они оказались настоящими. Эти мертвяки недоуменно остановились, переглянулись и выпустили из своих рядов самого старого. Главный упырь, оглаживая свою тощую козлиную бородку и скаля желтые клыки, поклонился волку:

– Здрав буде, боярин! Ты уж нас прости великодушно, но отрок сей закон нарушил, он пересек священную черту.

– Точно. – загомонили мертвяки. – Великий вовколак Степан, шурин многоуважаемого Буки, в таких делах не ошибается.

– Но мы же одной крови! – пошел на хитрость Зализный Вовк. – Не бакланиться же с вами из-за какого-то худосочного недоросля.

По мавению главного нежитя несколько молоденьких упырей выскочили вперед, встали плечо к плечу и, выпирая вперед круглыми животами, разразились грозной балладою:

– От Кащея к нам пришла записка:

Край любимый мятежом объят!

Даже тучи ходят нынче низко —

Всюду стражи грозные стоят!

К нам идут, не ведая испуга,

Говорливой пьяною гурьбой

Три Ивана, три ягинских друга —

Экипаж избушки боевой!

– Тю! – усмехнулся волк. – Так ви шо, не бачите – не три обросших салом богатыря здесь, а один безоружный хлопец. Ему красная цена – три карбованца. Вы ж самостийное Марогорье. Неужто один задрипанной калиновкарь может вас так испужать?

Упыри слегка растерялись, и обратили свои взоры к главарю.

– Да. – важно кивнул головой старик. – Этот тип нам на один зуб. Только аппетит дразнить. Но закон есть закон! Как нарушителей священной границы мы обязаны сопроводить вас в комендатуру. И пусть там уж разбираются, какого черта вы здесь шляетесь.

– Где мы? – прошептал Илья на ухо серому.

– Чи совсем не бачишь: не сховались мы от беды, теперь кулаками трошки поработать придется.

Илья заметно скис. Он надеялся, что махать мечами – удел берградских богатырей. А ему, как внуку самой Яги, приличествует лишь одна благородная магия. Упыри, сверкая налитыми кровью зрачками, построились в две шеренги и принялись чинно вышагивать, сопровождая нарушителей почетным эскортом. Впереди ковылял главный нежить, и что-то ворчал себе под нос. То ли: «Тащись сейчас, среди ночи, к этому придурку», то ли: «И не спится этим молодым, точно у них шило в непотребном месте».

Протопав метров пятьдесят, старикан, хлопнув себя по хилой груди, неожиданно гаркнул:

– Чего молчим, па-а-аразиты?! Чай еще кровушки попьем. На наш век ее хватит. Потерпите еще маленько. Скоро уже и завтрак.

По рядам упырей прокатился вздох сожаления.

И, скрипя по снегу, Илья, волк и нежить уходили вглубь Марогорья, навстречу новой опасности.

Солнце позолотило верхушки гор. Лучи заиграли в ледяных шапках скал, они отражались непоседливыми зайчиками от серых валунов, выглядывающих из-под нависших сугробов. Отполированная ветрами и веками поверхность некоторых камней блестела точно разбитые гигантские зеркала. Мир был напоен радостью бытия, и жизнь казалась бы чудесной, если бы не усталость, и не разбитые ноги.

Упыри ворчали, косились на дневное светило, но по-прежнему бодро чеканили шаг. А вот их предводитель заметно сдал: он стал тяжело дышать, точно его мучила астма, и принялся подволакивать левую ногу. В его глазах так и читалась невысказанная мольба: мне бы кровушки хоть глоток, пусть даже дурной!

Вскоре остановились подле пещеры, из которой поднимался легкий дымок.

– Жирует, сволочь! – зло обронил старший упырь в сторону и, обернувшись к пленникам, добавил. – А мы тут с голоду пухнем…

Зализный Вовк демонстративно зевнул, обнажая пасть, усеянную крепкими клыками, и процедил, обращаясь к растерявшемуся Илье:

– Истекает у нас срок придатности до споживания. Бильше не можно мне нас зберегати. Чего ждешь?

– Да что я могу? – побледнел Илья, мигом сообразивший, что в любой момент может оказаться завтраком у этого пограничного гарнизона упырей.

Тут пришла очередь удивляться волку:

– Да ты ж колдун! Робь шустрее этим марогорям пару бочек кровушки, а то что-то совсем не глянется мне их самостийное настроение…

– Меня этому Яга не учила. – проворчал Илья.

– Тогда из нас изроблют шахове печиво и сховают за здоровеньки булы. – подвел резюме серый.

Времени на раздумья не осталось. Мертвяки столпились вокруг плотным кольцом. Руки Ильи сами взметнулись вверх. Слова слетели с языка, словно кто-то невидимый стоял рядом и подсказывал: «В бочках кровь кипит, как ртуть. Начинаю мага путь!»

С неба с резким свистом шлепнулась бочка.

– Отведайте-ка наших харчей. – елейным голосом пропел Зализный Вовк, скалящий зубы в ехидной усмешке, готовясь подороже продать свою шкуру.

Вожак щелкнул пальцами. Молоденький упырь, с едва пробивающимся пушком под носом, подбежал к нежданному угощению и одним ударом вышиб из бочки крышку:

– Чтоб мне сдохнуть – кровь!!! Еще свежая, дымящаяся, пахнущая страхом… Дозвольте отведать?

Главарь согласно кивнул головой. Юнец опустил морду в деревянное чрево бочки, сглотнул, прислушался к внутренним ощущениям и, не высовываясь на свет божий, крикнул:

– Чистоган! Это вам не сивуха свернувшаяся!

Упыри с радостными визгами кинулись к угощению и вскоре все тринадцать нежитей припали к бочонку, похрюкивая от удовольствия. Некоторые поднимали головы, щурились на солнце и блаженно улыбались. В их глазах светились умиротворение и сытость. Кровь текла по подбородкам, капала на грудь, марая исподние рубахи и тусклые медные доспехи. Начиналась обычная упырья пьянка. Им уже было не до пленников.

Зализный Вовк подмигнул Илье, и они принялись осторожно выбираться из окружения закутившей нечисти. Но едва Илья и волк сделали десяток крадущихся шагов прочь от упырей, как в пещере сверкнули кровавые огоньки глаз и мерзкий, липучий голос злорадно прошептал:

– От Камен’Данта еще ни кто не уходил! Ну-ка, поворачивайте назад свои оглобли!

Вместо того, чтобы рвануть, сломя голову, Илья и Вовк, точно завороженные, развернулись и двинулись обратно к пещере. Их ноги и лапы стали точно чужими, послушными воле невидимого чудовища.

– Э-э-эх! – по пещере эхом прокатился вздох разочарования. – Тоже мне – нарушители-мародеры! И кто вас только откармливал? Да за такие дела руки-ноги поотрывать нужно! Ну, и на кой вы мне такие худосочные нужны? Кожа да кости…

– Отпусти нас, а я тебе песенку спою. – нашелся Зализный. – Хошь – гарнюю, про парубка и панночку, хошь – срамную да веселящую, а хошь – про вошь…

– Да ну вас, гусляров, балалаечников и весь прочий сброд! – усмехнулось чудище. – От ваших воплей сыт не будешь, от вас одна лишь головная боль.

– Ну, вот и гарненько. – отозвался серый. – Тогда мы потопали.

– Э, нет! – хитрюще зашипело существо из недр пещеры. – Раз попались, то путь у вас один – в мой желудок. Сами виноваты.

– Да ты с кем говоришь, падаль?! – наконец смог разомкнуть челюсти Илья, тут же, со страху, принявшийся хамить. – Да я сам – великий колдун! А со мной не волк вовсе, а заговоренный от сглазу и мечей конь вороной! Ну-ка, ослабь хватку, а то вмиг разорву, и пойдут клочки по закоулочкам милостыню просить!

– Да брешешь ты все. – уверенно заявили из темноты. – Люди всегда сначала набедокурят, а уж потом выясняют, стоило ли вообще горячиться. А колдуны, которые десять раз подумают о нарушении гармонии, хода истории, о совести и душе, наконец, – это уже пророки. И их вечные колебания, непротивление злу насилием – делают из них трепачей и пьяниц. Такие, как ты, никогда не посмеют первыми поднять оружие. Вот и весь сказ.

– Да я… да мы… – растерялся юноша, чувствуя под сердцем холодок отчаянья, не зная, что бы соврать повесомее. – Да мы за этими упырями-полудурками специально увязались, чтобы тебя, мерзкое семя, побороть и вернуть человечеству волшебный меч!

– От оно даже как! – глумливо изумилось чудовище.

Совершенно случайно Илья угадал: магическое оружие у Камен’Данта имелось. Оно досталось ему совершенно случайно и никто, даже вездесущий Кащей со своими шпионами, не знал об этом!

Через пару секунд на свет появился гигантский паук. Размерами он превышал деревенскую избу, и его мохнатые лапы, чем-то напоминающие клоунские ходули, слегка пружинили при каждом шаге, выдавая невероятную силу и прыткость. Тело, покрытое шерстью, вселяло отвращение, но больше всего притягивали взгляд челюсти-присоски, в которых и зубов-то не было, но эти хитиновые причиндалы постоянно двигались, увлажнялись ядовитой слюной. И хоть мерзостно смотреть на это, но только отвернись – мигом распрощаешься с жизнью!

Упыри, упившись кровушки, плюхались в снег, икали, оглаживали животы руками и тянули вразнобой:

– День последний растреклятого поста —

Все расставит, наконец-то, по местам.

Жить без крови нам так было не легко —

Как в зубах навязло козье молоко!

День Упитья, как он был от нас далек,

Но в душе не гас надежды огонек —

Были ночи, что казалось – волком вой —

Но дождались – день пришел святой!

Казалось, нежити не было никакого дела ни до людей, ни до Камен’Данта, ни до солнечных лучей.

Илья же снова уловил давно знакомые мелодии, и эта пародийность волшебного мира раздражала его все больше. От того, что песни были явно переделанными местными шутниками, все происходящее казалось фарсом, дурацким спектаклем, словно Илью по башке-то перед Новым годом стукнули, но потом на съемочную площадку отправили, а все эти пауки, упыри, волки – все они – лишь чудо анимационной голографии. Трехмерные изображения, сделанные на компьютере. И только вроде поверишь, что вокруг реальность, обязательно кто-нибудь бездарно споет. И сразу выть волком хочется. Сбежать бы и из этого дурдома, да знать бы: как?

– Меч, говорите, понадобился. – хохотнул мохнатый кровосос, стараясь перекричать пьяных пограничников. – В любом случае, вы уже совершили все глупости, которые могли. Что ж, ради Лютобора, попытайте судьбинушку. Авось, удача вам и улыбнется. А ежели нет – не обессудьте: придется вас закоптить на черный день, уж больно вы тощие: и есть-то противно, и отпускать жалко… И потом, ум-то у меня хозяйственный, державный. Я обо всем Марогорье радею, ночей не сплю, все лазутчиков поджидаю да супостатов. А раз вы еще и за мечом моим явились, стало быть, первые наши враги и есть… Но я – воплощенная справедливость. Давайте условимся: загадаю вам три загадки и, ежели хоть одну из них не угадаете, – добровольно отправитесь в коптильню, да еще и гербовую бумагу об этом подпишете, что, мол, шпионы проклятые и каетесь. Ну, как, идет?

– Задавай свои ребусы. – вздохнул Илья. – С нами правда!

– Гм, – хмыкнул паук, – ну, значится, так: отец лежит в повитью, а сын шов по свету?

– Огонь и дым. – догадался Илья.

– Ладно. – проворчало чудище. – Слушайте вторую загадку. Черне як крук, беле, як снег, просте, як стрела, кривле, як коса?

– Сорока. – выпалил внук Яги.

– Правильно, Велес вас подери! – зашипел монстр и стал подавать признаки явного недовольства. – Вот и последняя загадка. Питалася швидка сверка, чи е хапко дома?

– Вот гад, – пробурчал себе под нос Зализный Вовк, – по нашему, по закраински чешет, хоть и бачит, что люди из Чернолесья. Но вслух добавил:

– Да це ж мышь и кит.

– А-а-а!!! – закричал паук. – Так не честно! Всюду обман! Волкам слова не давали! Требуется контрольная загадка! – и, переходя на речитатив, дабы его не успели перебить правильными ответами, запричитал, давясь собственными словами:

– Ты послухай мене, красен панн!

Загадаю я тебе три загадочки:

Коли ты вгадаешь – я до дома пущу,

А як не вгадаешь – я до сибе возьму.

Ой, що расте да без корня?

Ой, що бежит да без повода?

Ой, що росте без всякого цвету?

Камень росте без корня,

Вода бежит без повода,

Папороть росте без всякого цвету!

Хлопец загадочки не вгадал

Камен’Данту себя отдал!

Едва закончив свой монолог, паук выкинул вперед пару мохнатых лап, сграбастал Илью и опрометью кинулся в свое убежище. У волка от удивления распахнулась пасть. Зализный только успел промычать что-то невнятное, как вероломный обманщик скрылся в своей пещере.

Глава 7

Трехглавый дракон-мутант, лениво почесывая лапой свое белесое пузо, планировал по сужающейся спирали. Змей кружил над древним замком, который буквально врос, пустил корни на самой вершине одной из неприветливых скал Марогорья. Черные зубчатые стены укреплений казались ощерившейся дьявольской пастью, а взметнувшиеся в небо шпили и маковки башен, украшенные флюгерами и трехцветными штандартами – чудились вздыбившейся шерстью каменного зверя.

Усиливался западный ветер. Холодало. Небо заволакивала сплошная пелена надвигающихся туч, чем-то напоминавших шествие центурий – слаженное, четкое, не оставляющее надежд мечущемуся солнцу. Хорсовы лучи, безуспешно пытавшиеся разогнать наступающий мрак, высвечивали на коричневой чешуе снижающегося ящера черные пятна ожогов от химических реактивов, являя их миру как духовные раны.

Дракон же, спускавшийся в самое логово Мары, обливался потом и не столько от цепенящего страха, сколько от усталости. Еще бы, ведь до сих пор ему ни разу не приходилось катать на собственной спине такую разношерстную компанию. Особенно его донимало поведение самого крупного пассажира, того самого, которого богатыри уважительно величали дедом Йогом. Впрочем, законный супруг Яги действительно разошелся не на шутку.

Вначале полета его мутило, но, вцепившись когтями лап, пробив при этом чешую змия до крови, и мужественно переборов накатывающую волнами тошноту, деревянный страдалец томным голосом потребовал для поддержания воинского духа бочку пива. Колдунье пришлось уступить. И теперь хмельная, но могучая кучка героев, обнявшись и, время от времени, перекидываясь ставшей сакральной фразой: «Друг, ты меня уважаешь?!» – пыталась вразнобой орать похабные песни.

Княжич уже открыто пытался обниматься с Василисой, на что девушка фыркала и закатывала глаза. Иван Песий Сын как-то странно поглядывал на лягушку, словно размышляя о том, сбросит ли заколдованная принцесса с себя эту склизкую пупырчатую кожу, если ее поцеловать, или нет. Но, главное, не окажется ли царская дочка страшнее зверя Индрика? А то ведь так уже бывало. Это только в сказках под заклятие попадают самые красивые да целомудренные, а в жизни задумает какой-нибудь родитель дурнушку-дочь выгодно замуж сплавить – и на тебе – царевна-лягушка. Знатные отпрыски с ног собьются, стрелы пуская, да по болотам невест разыскивая, а в награду вечно получают какое-нибудь пугало…

Кот, которому сильно не нравился человеческий интерес к его любимице, пыжился, шипел в усы и демонстрировал полное презрение к загулявшим богатырям. Лихо Одноглазое, братаясь с княжичем, все время пытался выяснить у богатыря, видел ли он марогорскую ночь в июле, когда в редких колках, раскиданных по склонам утесов, вспыхивают колдовским огнем цветы папоротника.

Глядя на все это, баба Яга сгорала от стыда. Она единственная, не считая дракона, была трезвой и отчетливо представляла, куда и зачем они отправились. Обхватив седую голову руками, старуха тихонько покачивалась из стороны в сторону. «И за что же я люблю всю эту шваль подзаборную? Вот ведь сестры – прикинулись богинями смерти – им и тащат еду, их боятся и ублажают. А я все сама, все своими руками. И муженек мой ничем не лучше людей – лишь бы шары залить да покуролесить… Когда же это кончится? Неужто и бессмертие можно пропить?» – задавала себе колдунья риторические вопросы, но не находила на них ответа. Тяготило Ягу и странное исчезновение внука. Хрустальный шар показал, что Илья умчался на Зализном Вовке добывать меч Лютобор. Это входило в планы Яги. Договоренность с волком была. Но к упырям в плен Яга Илью отсылать не собиралась. Яга замышляла стравить Лютобора и Мару. А, кроме того, поддержка магического оружия в ходе предвыборной кампании была бы неоценима. Но все складывалось совсем не так, как предполагалось. Илья должен был попасть в паучье логово с черного входа. Не рискуя жизнью, они с волком просто бы выкрали меч – и все. А на деле Илья оказался в плену, и неизвестно, во что все это выльется. Но показать свою сопричастность ко всему происходящему Яга тоже не могла. Ведь это Илья якобы сам сбежал, вот пусть теперь и выкручивается. Да и что можно было противопоставить разъяренному пауку? Йога? Богатырей? Лихо? Разъяренный Камен’Дант очень опасен. И укус его смертелен для каждого из них. Нужно было просто ждать любой развязки.

Дед Йог тем временем окончательно справился с летной болезнью и, опрокинув в жерло печи очередную изрядную долю спиртного, принялся отплясывать, горланя песни своей молодости:

– Как родная мать меня провожала,

Тут и вся моя ягать набежала!

Ой, ты, Йогушка милой, сын Йа-Гунна,

Не ходил бы, дорогой, вместе с мулом!

В берской армии клинки чай найдутся:

Без тебя богатыри обойдутся!

Отвечал родне я так: «Нету мочи

Слушать жалобы Яги днем и ночью».

А в это время в кремле Черниграда, к которому подлетала пьяная кучка героев и магов, шел военный совет. Трон, вырубленный из цельной глыбы черного агата, излучал зловещее сияние. На его высокой резной спинке над самой головой Мары тускло мерцал перевернутый солярисный знак, и уже от символа вглубь комнаты напряженною паутиною тянулись фиолетовые лучи, создающие причудливый декоративный узор. Сам воздух был наполнен магией: от стен исходил шепот древних заклинаний, слышались шорох невидимых одежд и бряцанье оружия, хотя в огромной зале находились лишь двое: Мара и Кащей.

Королева Марогорья небрежно куталась в мех черного соболя, по которому были небрежно разметаны ее душистые волосы цвета воронова крыла, и грозно сверкала томными, но властными раскосыми глазами дикой кошки. Обида клокотала в ней.

Бессмертный министр безопасности, вышагивая перед троном, точно цапля на болоте, нервничая и, покусывая свой холеный ус, излагал собственную версию вероломного вторжения берградцев и чернолессцев. Его скуластое лицо пошло красными пятнами, пальцы непроизвольно сжимались и разжимались, и выпирающая из-под одежды грудная клетка, лишенная за последние столетия мышц и обтянутая сухим пергаментом кожи, с шумом вздымалась. Создавалось впечатление, что хитрый и тонкий политик сам искренне верил в собственную вдохновенную клевету:

– Используя неведомые нам чары, богатыри околдовали бабу Ягу, ее кота и внучку хайзацкого хана, превратив последнюю в лягушку, чтобы удобнее было держать в заложницах: и места занимает мало, и ест крохи. Перейдя через Огненную Реку, супостаты перевербовали лучших соглядатаев королевства. На их сторону перешел не только Лихо Одноглазое, но и Змей Горыныч. Для пущей важности они прихватили с собой старика Йога, пребывающего сейчас в лучшей для него – деревянной – инкарнации трансцендентального сознания. А еще они везут с собой Василису Прекрасную. По неподтвержденным пока данным, к нашей границе подтягиваются толпы леших и водяных, и кто-то упорно предпринимает попытки разбудить Индрика, направив его ярость, естественно, против Марогорья. А на юге Илья, внук Яги, разъезжает на Зализном Вовке, отвлекая на себя внимание. В общем, на лицо попытка дворцового переворота и семейная порука.