Звёздный. Альтернативная история и приключения

Женщины, конечно, все носили паранджу, но можно было без труда отличить молоденьких девиц, кокетливо постреливавших глазками в белокурых красавцев с севера, от матрон постарше.

«Не, лучше не доводить дело до греха! У них тут строго. Чуть что – узбеки мстить затеются за честь сестёр и дочерей…»

– Давай поступим так, Евграф Васильич. Ты с охраной, четырьмя… нет, пятью верблюдами и Первым остаёшься и покупаешь десять вёдер. Затем догоняешь нас, как сможешь.

– Десять… На неделю аптекарю работы, Ваше Благородие! Кабы не того… не потеряться нам!

– Мы для вас будем маяки оставлять. Не заблудитесь.

– А лихие люди?

– Полуэскадрон казачков с кем хочешь справится.

Урядник козырнул и поехал договариваться с аптекарем, а отряд выступил в поход.

Выехав за ворота, они вскоре догнали телегу с гробом, сопровождаемую русским мужичком в рваной хламиде и английским моряком в синем мундире енсайна*. Мужичок нёс грубо сколоченный крест и громко читал молитвы.

*енсайн – первый офицерский чин в британском флоте.

– Стой! – окрикнул их Михаил.

Подъехав ближе, спросил:

– Кого хороните?

– Мы хоронить мой офицер, Персиваль Доггерти. Я есть… был с ним на служба. Се́кретари. – ответил моряк, коверкая русский язык, – Мой имя есть Джон Баррел.

«Понятно. Секретарь, значит» – сообразил Михаил.

– Кладбище в двух верстах отсюда, Ваше Благородие, – пояснил мужик с крестом, – Велено господина офицера похоронить за оградою по-христиански.

Возница, узбек в небогатом халате, покивал.

– А ты кто таков? Почему тебе поручено?

– Я Василий сын Иванов, по прозвищу Волга. А поручили хоронить мне, потому, как я священником служил в Оренбурге, в храме Всех Скорбящих Радость, и отпевание наизусть знаю.

– Но… покойный же не православный, – растерялся Михаил.

– Ну, и что? Господь един, что здеся, что в России, что в Англии!

– Тогда… вот тебе на помин души новопреставленного раба Божия Персиваля.

В ладонь Василия Волги легло шесть полтинников.

– Спаси вас Бог, Ваше Благородие, – поклонился тот, косясь на возницу.

Узбек протянул руку, и деньги перекочевали к нему.

– Хозяин мой, – пояснил Василий.

Михаилу стало жалко бывшего священника. Впрочем, почему – бывшего? Сана с него никто не снимал!

– Спроси хозяина, сколько он за тебя хочет.

Хозяин сначала продавать Василия Волгу отказался, но быстро понял, что, ежели будет упорствовать, то казаки просто так своего соотечественника отберут. Со вздохом заломил тридцать три рубля, то-есть, раза в полтора дороже базарной цены, учитывая возраст и состояние здоровья невольника. Торговались недолго, сошлись на двадцати пяти.

– Как закончите с похоронами, догоняй нас. Эй, кто там! Коня!

Коня привязали к телеге.

– Премного благодарны, Ваше Благородие Михаил Романович! – поклонился в пояс Василий.

– Откуда моё имя знаешь? – не на шутку удивилось Их Благородие.

– Да, вся Хива знает! – пожало щуплыми плечами новоприобретенное движимое имущество, – Слыхом земля полнится!

Похоронная процессия двинулась было дальше, но тут к Михаилу подошёл англичанин:

– Господин есаул! Я теперь есть совсем один. Позвольте ходить с вы в Кандагар. Там английски гаррисон. Я готовый платить за еда, конь и защита.

Сердце у есаула Звёздного было доброе. И в самом деле, что тут бедолаге делать одному? Согласился.

– Священник нам весьма пригодится, – объяснил он Евгению, ехавшему рядом, – Хоть по воскресеньям службу служить будет. Божье слово послушаем. А то души у нас всех зачерствели изрядно!

– Воистину! – согласился хорунжий.

Вечером, когда остановились на ночлег, подъехали отец Василий и Джон. Вдвоём на одном коне.

– Евграф Васильич! – позвал Михаил Жомова, – Вот, поставь на довольствие батюшку. Он теперь в нашей команде. И мистера Баррела тоже возьми на довольствие и коня ему обеспечь.

– Эх, на всех харчей и коней не напасёшься, – буркнул себе под нос завхоз, но англичанин услышал.

– Я платить за коня и еду!

– Ну, это другое дело! – воспрял духом скуповатый Жомов, – Значит, питание из солдатского котла, считаем по три алтына в день. Конь… тридцать рублей. Бурка второго срока носки – два рубля.

– Что есть бурка? – озадачился английский моряк, – Зачем мне?

– Ну, как же! От непогоды укрываться, спать.

– О! А три алтына это сколько есть монет?

– Девять копеек.

– Я согласный! – просветлел лицом Джон Баррел, – Вот, бери… мани!

И отсчитал эквивалент сорока рублей российскими, персидскими и английскими монетами.

За вечерним чаем отец Василий поведал свою историю.

– Служил себе в Оренбурге… Однажды похороны случились. Купец один преставился. От города далеко, сорок вёрст, деревня Покровка. У них в приходе, в селе Знаменском, за два месяца до того священник помер, отец Григорий. Мне бы отказаться, но родственники сильно упрашивали, хорошие деньги сулили. Ну, поехали. Отпел, похоронили купца честь по чести. А обратно ехали только я и возница. И, значит, ногайцы из-за холма наперерез. Ценного у нас ничего не было, потому взяли они нас с собой в Бухару и продали… Восемь лет уж тому. А хозяин мой, Ахмеджан, человек добрый. Не бил, кормил хорошо. Я ему столярничать помогал.

Тут священник показал руки с мозолями и изуродованными ногтями. Рабочие руки.

– А намедни из дворца пришли и велели сколотить гроб (а здешние в гробах не хоронят), и похоронить англичанина по христиански, но за оградой кладбища. Ну, вот так и встретилися мы с вами!

Отец Василий пришёлся по душе всем, даже Шуршику, позволившего ему погладить себя.

«Значит, хороший человек, без двойного дна!» – заключил Михаил.

И священника, и англичанина прикрепили в смысле котлового довольствия к полуэскадрону, которым командовал Егоров. И он, и казаки отнеслись к новым членам команды доброжелательно. Опять же, с новыми людьми приятно поговорить на всякие интересные темы! Но езда новичков верхом вызывала у служивых неудержимый смех. И священник, и моряк сидели на коне, как собака на заборе. Увы! Впрочем, в скачках им участвовать не предполагалось.

И Михаил, и Евгений вскоре сдружились с англичанином. По вечерам они сражались в шахматы и шашки. Фигурки вырезал Степан, а доску нарисовали на куске бязи. А ещё Джон рассказывал много интересных историй об Англии.

После Хивы отряд шёл медленно. Во-первых, чтобы Жомову было легче догнать, во-вторых – из-за дороги. Через три дня Хорезм кончился, и местность сильно поменялась. Началась полупустыня, усеянная скалами. Дров, как и было предсказано урядником Егоровым, не было. Из подсохшего навоза лепили лепёшки кизяков, добавляя в них немного травы. Горело сие топливо достаточно жарким огнём, чтобы готовить пищу.

Вода встречалась всё реже, и была она плохая – солоноватая, мутная и вонючая. Если бы не любезно предоставленные Великим Визирем караванщики, знавшие наизусть все источники, то войску пришлось бы туго. Многознатец Рыков приказал воду отстаивать, а затем сливать с осадка и кипятить.

– Почто кипятить-то? – изумился Михаил, – Вода и так невкусная!

– От миазмов, которые понос причиняют, Михаил Романыч. Я об этом у Гиппократа читал, – важно объяснил Евгений.

Гиппократа Михаилу крыть было нечем. Впрочем, хорунжий оказался прав: неприятный запах исчезал после кипячения, и поноса ни у кого не случилось ни разу.

Плохо было и с травой. Коней приходилось подкармливать овсом, запасы которого были весьма невелики. Кишлаки (скорее, хутора) встречались тоже редко, один в два-три дня. В них иногда удавалось пополнить запасы фуража.

На девятый день отряд догнал Жомов со своею командою. Въезд его в расположение был подобен триумфам римских императоров, ибо закупленная ещё в Астрахани водка заканчивалась. Казаки кричали ура и воздух чепчики бросали. Сие грандиозное событие совпало с празднованием дня святителя Николая Чудотворца, и отец Василий служил службу. Из-за отсутствия вина все причащались разведенным спиртом с кусочками лепёшек, тесто для которых замешивали на кислом верблюжьем молоке. Нашлось в подаренном ханом стаде с десяток молочных верблюдиц!

Итак, путь их лежал на Кандагар через Герат. Конечно, ежели прямо ехать, как ворон летит, то от Хивы до Сринагара было раза в два ближе, но – горы! Поэтому, как выразился урядник Егоров: кривой дорогой ближе завсегда!

На девятнадцатый день разведчики доложили: в пятнадцати верстах стадо оленей!

– Маленькие, такие, олешки, Ваше Благородие. Но съедобные!

– Джейраны, – пояснил отец Василий.

Михаилу очень не хотелось тратить порох и пули, запас которых был ограничен. Поэтому он приказал имевшим луки казакам укрыться в балке, а сотню казаков послал в обход, загонять стадо в засаду. Сам встал на холме и приготовил подзорную трубу. Через два часа увидел облако пыли. Это стадо, спасаясь от рассыпавшихся лавой улюлюкавших казаков, во весь опор мчалось… куда надо мчалось! Джейранов было много, сотни две или больше. Изящные небольшие антилопы с гордо вскинутыми головами, украшенными витыми рогами, развили скорость недоступную лучшим скакунам! Вот они поравнялись с балкой… и стали падать один за другим! Обогнув засаду с двух сторон, стадо быстро исчезло из виду. Михаил сложил трубу и поехал посмотреть на добычу. Пока доехал, казаки уже прирезали раненых животных.

– Так что, Ваше Благородие, сорок две штуки! – доложил довольный охотой урядник Егоров, – Эх, кабы ружья, вдвое бы больше взяли!

– Не жадничай, Анисим Петрович, – укорил его командир, – И так в три горла жрать придётся. Протухнут же на жаре! А соли мало.

Свеженину лопали, не сходя с места, два дня. Могий вместити, да вместит, как выразился отец Василий. Шуршик блаженствовал: он обжирался и мясом, и печёнкой, и нутряным салом до икоты!

На третий день, не без сожаления бросив остатки (мясо уже начало пованивать), продолжили поход.

Глава пятая

На сорок второй день к Михаилу подъехал главный караванщик Рахимбай. Он вполне прилично говорил по-русски.

– Слышь, Михаил ибн Роман, до Герата всего два дня пути осталось.

– Так, это же хорошо! – улыбнулся есаул широкой улыбкой.

Переход был тяжёлым. Жара днём и холод ночью, змеи, скорпионы. До сих пор всё как-то обходилось без смертей, но пятерых казаков скорпионы умудрились покусать, и укушенные болели целую неделю. А ещё плохая, невкусная вода, и невозможность помыться. Короче, люди устали и нуждались в отдыхе.

– Хорошо-то оно хорошо… но здесь бандиты. Во-он то ущелье видишь? Там они сидят.

– Грабят караваны? – подобрался Михаил ибн Роман.

– Нет. Но требуют плату за проезд, и немалую.

– Сколько их?

– Никто не знает. Но, по слухам, до трёх сотен. А плату требовать выходят трое, редко пятеро.

– Можно ли обойти это место, в смысле, ущелье?

– Нет.

Михаил думал недолго.

– Мы поступим так…

Отряд остановился. Полторы сотни казаков разделись до рубах, разулись, намотали тюрбаны, испачкали лица, ноги и руки глиной и сажей. Шашки и пистолеты спрятали под тюками на спинах. Типа, верблюдов не хватило, вот невольники и несут товары. «Невольников» связали надрезанными верёвками по десять человек. За шеи связали. Михаил облачился в халат и чалму и, с пятью замаскированными подобным же образом казаками, присоединился к каравану Рахимбая вместе со своими девятью десятками верблюдов. Всё вместе выглядело, как большой караван, к тому же с изрядным количеством рабов.

– Ты, Рахимбай, будешь хозяином каравана. Мы и твои люди – охраной.

Михаил перекрестился:

– Ну, с Богом!

– Во имя Аллаха милостивого! – подтвердил Рахимбай.

Засада двинулась к ущелью, до которого было около четырёх вёрст. Рыков с полусотней остался в резерве.

Идти босиком по каменистой почве было неприятно. А ещё мешали верёвки. Казаки семенили, шепотом матерясь, но терпели. Вот и ущелье. Едва караван вступил в него, как из-за скалы выехали пятеро всадников. Их предводитель, высокий бородатый мужчина с орлиным носом, был одет в расшитый золотом халат. Халат был достоин самого эмира бухарского, если бы не был очень грязным. На голове у главаря была чёрная чалма. Четверо его спутников были одеты попроще.

– Салам алейкюм, уважаемый купец! – вежливо поздоровался разбойник с Рахимбаем, ехавшем впереди в сопровождении Михаила, – Я Чёрный Абдулла. Слыхал ли ты обо мне?

– Алейкюм салам! Как же, как же! Столь славное имя мне отлично известно. А моё имя Рахимбай. Я иду в Кандагар, говорят, там нынче хорошие цены на рабов.

– У тебя слишком маленькая охрана, купец. Не хочешь ли заплатить за безопасность?

– Сколько?

Чёрный Абдулла сделал вид, что задумался.

– Ну-у… давай считать. Две сотни верблюдов, столько же рабов с поклажей… Пятьдесят таньга с верблюда и двадцать с раба! Я думаю, так будет справедливо.

– Всего получается… тысяча четыреста таньга? – быстро сосчитал Рахимбай.

– Совершенно верно, уважаемый! – ухмыльнулся бандит.

– У меня нет таньга. Динарами возьмёшь?

Чёрный Абдулла толкнул локтем нукера слева от себя:

– Сколько это будет динарами, Салим?

Тот важно погладил бороду:

– По нынешнему курсу… восемьсот пятнадцать!

Разговор шёл по-узбекски, и Михаил не понимал ни слова, но ему и ни к чему было значение слов. Рахимбай подал ему условленный знак, и шестеро «стражников» вдруг кинулись на пятёрку негодяев. Те не успели опомниться, как оказались на земле, сбитые сучковатыми дубинами с коней. Казаки сорвали с них одежду и связали. Потом принялись усердно, но без излишней жестокости, пороть нагайками. Спины и ягодицы пленников вскоре окрасились кровью. Над ущельем стоял вой боли, визг и вопли. Чёрный Абдулла вопил громче всех.

– Достаточно, пожалуй, – подал Михаил знак Рахимбаю.

Порка прекратилась.

– Теперь ты не чёрный, а краснозадый Абдулла! – обидно рассмеялся Рахимбай, – Обезьяна-павиан!

И ущелье наполнилось хохотом стражей и рабов. Даже камни посыпались. Эхо раненой птицей металось от стены к стене.

Бандитов развязали.

– Ты можешь идти на все четыре ветра, краснозадая обезьяна. И помни, что с Рахимбаем Хивинским шутки плохи!

Пять голых окровавленных фигур медленно побрели прочь, и вскоре скрылись за поворотом.

– Теперь они нагрянут всей ордой! – удовлетворённо осклабился Михаил, вытирая нагайку пучком травы, – Вперёд, Рахимбай Хивинский!

– Время обеденное, – возразил караванщик, – Да и зачем людей зря мучить босиком по камням? Поедим, отдохнём, а Абдулла тем временем соберёт своих. Я послал разведку: соглядатаев нет. Пусть хорунжий подтянется.

Посредством гелиографа Рыкову был послан сигнал, и он быстро появился со своей полусотней.

– Так, Евгений Викторович, вы останетесь здесь, это место просматривается только с той скалы, а мы пообедаем, отдохнём и, немного погодя, двинемся вперёд.

– Есть! – козырнул Рыков, весь вибрируя в предвкушении боя.

Солнце клонилось к закату, когда засадный караван, наконец, выступил. Со времени порки разбойников прошло уже шесть часов. Верста, другая, третья…

«Неужели Чёрный Абдулла планирует ночную атаку?» – встревожился Михаил, – «Крайне нежелательно! В темноте потери будут большие… хотелось бы их избежать!»

Ущелье уже начало наливаться синими сумерками, когда из-за очередного поворота высыпала орда. Их было много: четыреста, если не больше. У большинства настоящего оружия не имелось: топоры, копья, вилы. Лишь у некоторых были сабли. Огнестрельного оружия не было ни у кого. У Михаила мелькнула мысль:

«Совсем озверел Чёрный Абдулла! Безоружных мужиков в бой гонит!»

А конников было всего десятка три. С воем и улюлюканьем толпа побежала на казаков. Те быстро сбросили тюки и верёвки и, подпустив врагов поближе, дали залп из пистолетов, после чего в воздухе замелькали-заблестели клинки шашек. Не ожидавшие такого отпора бандиты растерялись. Но не все! Чёрный Абдулла, скача впереди своих всадников, клином врезался в пехотинцев. Вращая саблей и надсадно визжа, он рвался к Рахимбаю, вооруженному тяжёлым копьём. Казаки слаженно расступились и бросились на землю, подсекая ноги коней. Конные бандиты не могли их достать, и валились наземь один за другим.

– Рахимбай! – вопил Чёрный Абдулла, – Бейся со мной, сын тысячи отцов! Докажи, что ты мужчина!

– Я за него, – крикнул Михаил по-русски и встал у него на пути.

Абдулла занёс саблю, намереваясь провести удар «атакующий сокол». Им можно разрубить человека от плеча до седла! Михаил дёрнул поводья, Мурза встал на дыбы и слегка повернулся влево. Сабля со свистом опустилась, не причинив вреда, и Михаил, державший пистолет наготове, спустил курок. Осечка! Вот незадача! Пистолет был заряжен ещё в Астрахани. Порох за время путешествия мог и отсыреть, а мог и просто разложиться.

«Придётся шашкой работать!»

Клинки скрестились, высекая искры. Раз, другой! Достать врага никак не удавалось, Абдулла был отменным фехтовальщиком.

«Эх, слабо мы его выпороли!» – подосадовал Михаил, – «А если вот так?»

Он сдавил бока коня коленями, тот двинулся вперёд. В следующее мгновение Михаил, бросив стремена, развернулся в седле спиной к гриве и нанёс удар противнику в спину. Неудачно! Только халат распорол.

Новая схватка! Абдулла выписал саблей замысловатую фигуру, обманув защиту. Клинок неотвратимо приближался к шее нашего есаула, и не было уже времени парировать. И тут с крупа Мурзы прыгнул Шуршик! Прыгнул, чтобы собственным телом заслонить своего человека, хозяина, друга. Рука Чёрного Абдуллы дрогнула от неожиданности, и Михаил сумел уклониться, откинувшись на спину коня. Лезвие сабли чиркнуло по коту, и кончик левого уха… Увы! Заорав от боли, Шуршик, едва коснувшись лапами земли, ракетой взмыл в воздух и вцепился в правую руку обидчика. Он не смог прокусить толстый халат, но полноценно махать саблей было уже нельзя. Михаил воспользовался этим шансом и сделал выпад прямо в рожу главаря разбойников, пронзив шею. Клинок прошёл сквозь бороду, как рыбацкий челнок сквозь прибрежные камыши. Кровь хлынула потоком, забулькала. Горящие ненавистью и азартом боя глаза Абдуллы мгновенно потускнели, и он медленно сполз с коня.

Из-за поворота раздались свирепые крики: «Гойда! Гойда!». Это примчался на выручку Рыков. Разбойники дрогнули и побежали. Но скрыться им не удалось! За какие-нибудь полчаса казаки порубили всех.

– Господин есаул! Враг разбит, победа за нами! – энтузиастически отрапортовал Рыков, весь красный и потный от стресса.

Михаил, прижимавший к груди раненого Шуршика, только кивнул.

Потери составили восемнадцать человек убитыми. Двадцать два казака было ранено, из них четверо тяжело. Отец Василий исповедал и причастил их. Уже в темноте, при свете факелов, отпел убитых.

– Утром похороним, – решил Михаил и скомандовал, – Отбой!

Но к его костру подошёл Джон.

– Господин есаул! Я имею сказать!

– Говори, мистер Баррел.

– Разбойники быть здесь давно. Значит, накопили много treasure!

Слово было созвучно французскому «tresor», и Михаил понял:

– Сокровища?!

– О, да! Я думать, надо допрос пленный мужик сделать.

Из конного отряда Абдуллы в плен захватили только двоих. Были ещё пленные крестьяне-пехотинцы (полдюжины), но они явно не могли быть посвящены в тайну.

«Вот, с всадников и начнём!»

– Эй, Степан! Пусть пленных приведут! – позвал он денщика.

– Всех, Ваше Благородие?

– Нет, сначала двоих конников.

Урядник Егоров привёл требуемое и Первого. Один пленник был повыше и одет так себе. Другой был постарше, одет в богатый халат и дорогие красные сапоги.

– Ты! – ткнул пальцем в того, что повыше, грозный победитель Чёрного Абдуллы, – Отвечай: где хранится ваша добыча?

Тот упал на колени и принялся выкрикивать что-то и биться головой о землю.

– Он не знает, Михаил ибн Роман, и клянётся в этом бородой пророка Мухаммеда и всеми тайными именами Аллаха, – перевёл Первый.

– Увести подальше и отсечь башку! – приказал Михаил Егорову, но при этом подмигнул, дескать, понарошку.

Первый понял замысел и громко перевёл этот приказ. Трясущегося от ужаса мужика увели.

– Тогда отвечай ты! – грязный палец есаула упёрся во второго, уже заранее трепещущего, пленника, – Где добыча спрятана? Не скажешь – на кол посажу!

– О, сиятельный князь! О, сокрушитель богатырей! Я был ближним нукером Чёрного Абдуллы! Я знаю, где его схрон! – завопил тот, – Я всё скажу и провожу тебя туда! Только не приказывай сажать меня на кол!

– Ты будешь жить, если не обманешь, – величественно пообещал сиятельный князь, – Связать и приставить часового! И, вообще, всем спать!

Утром, после завтрака, были похороны. Четверо тяжелораненых казаков умерли ночью. Увы! На войне, как на войне! Земля была трудная, каменистая, поэтому братская могила получилась неглубокой, едва в аршин с четвертью. Батюшка пропел «Вечную Память», товарищи убитых троекратно выстрелили из ружей. Навалили курган из камней, установили крест, сколоченный из древков трофейных копий. Потом устроили поминки, а как же. Чтобы зря добро не пропадало, казаки разделали убитых коней, выбрав тех, что помоложе. Предрассудков, в смысле питания кониной, не было ни у кого.

Шуршик, всю ночь намывавший лапкой раненое ухо, всё утро скучал и страдал от жажды и голода. Ведь, пришлось потратить уйму слюны! А вчерашний бой распугал всю дичь! Ни мышки, ни, даже, ящерицы во всём ущелье. А тут такая благодать! Подойдя к туше, над которой трудился Степан, вырезая лучшие куски для себя и есаула, кот хриплым мявом потребовал свою долю и получил здоровенный кусок печёнки, весящий едва ли не столько же, сколько он сам. Шуршик напряг все силы (и волю) и поедал деликатес до самого заката. Это было очень утомительно! Пришлось прерываться на сон несколько раз. Воды тоже выпил много – Степан щедро налил целую миску. Вопрос: что ещё надо коту? Ответ: любви и ласки! Кот ввинтился в подмышку засыпавшего хозяина, удовлетворённо рыгнул и принялся мурлыкать, когда почувствовал, как человеческие пальцы нежно почесали лоб и под подбородком.

Да! А как же сокровища!?

Пока Шуршик расправлялся с печёнкой, Михаил, взяв с собой Рахимбая и Жомова с полуэскадроном, а также Первого с пленным бандитом, отправился на поиски сокровищ.

– Здесь недалеко, сиятельный Звёздный князь! – заверил пленный, кстати, тот самый Салим, описанный выше, – Во-он за той горой!

Ехать пришлось около полутора часов. Наконец, Салим показал пальцем:

– Вот она, пещера!

Но входа видно не было! Только когда все спешились и Салим подвёл их вплотную к скале, обнаружилась щель, как будто кончавшаяся тупиком. На самом деле это был хитрый извилистый проход. Узкий, зараза! Обдирая бока, все протиснулись в небольшую, пять на десять аршин, пещеру. При свете факелов разглядели кожаные мешки, фунтов по двадцать каждый, уложенные рядком у дальней стены. Мешков было одиннадцать. Во всех, кроме одного, были монеты. Всех стран и народов! И персидские туманы, и арабские дирхемы, и турецкие лиры, и бухарские таньга, и русские рубли. Были также английские гинеи, шиллинги и пенсы, испанские дублоны и китайские монеты с дырками. Золота было мало, в основном серебро и медь. Но десять мешков! В одиннадцатом были драгоценности: золотые и серебряные браслеты, цепи, кольца. Серебро преобладало. Несколько жемчужных ожерелий, не очень дорогих. Всех удивили серебряные часы-луковица, судя по надписи на крышке, сделанные в Амстердаме. Михаил завёл их – и они затикали!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.