Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 14. Пожары и виселицы

– Ах! – звонко и немного обиженно вскрикнула принцесса.

«Не дай Бог!».

Стёганка у него под доспехом была мокрая от пота, но тут сердце у барона похолодело. Ему едва дурно не стало от мысли, что маркграфиню могли… ранить? Убить? Лучше бы болт залетел ему в забрало… Он обернулся, пренебрегая отступающими врагами, и зарычал:

– Что там?

– Ничего страшного! – отозвалась принцесса. Она присела и теперь была полностью закрыта щитом. – Это я от неожиданности крикнула. Простите, господа.

Но он словно и не слышал её:

– Хенрик! Что с нею?

– Кажется, болт в юбки залетел! – отвечает тот, довольно бесцеремонно разбираясь с женской одеждой.

– Со мною всё в порядке! – повторила принцесса, выглядывая из-за павезы. – Платье чуть попортилось.

«Неужели они уже и в неё будут стрелять? Да. Тельвисы побоятся выпустить её из замка. Они держали её взаперти против её воли, и теперь, когда принцесса вырвется из плена, так она им мстить будет. Конечно, им лучше её убить, чем отпускать!».

Тут генерал ещё больше взволновался.

– Фон Готт! – ревёт он, не поднимая забрала, но даже с закрытым забралом его люди слышат этот рёв. – Я велел вам быть при маркграфине! Какого дьявола…?!

– Простите, монсеньор, – бурчит оруженосец.

Но Волкову некогда выслушивать его извинения.

– Храните маркграфиню, – говорит он и двигается дальше; барон прекрасно помнит о том, что у врага, помимо арбалетов, чьи болты путаются в юбках, есть и аркебуза. А посему торчать тут на виду у этих мерзавцев нельзя, – пойдёмте.

Он хотел побыстрее добраться до юго-западной башни, а до неё осталось всего тридцать шагов по стене. Под градом арбалетных болтов и под злобными взглядами обитателей поганого замка, но всего тридцать шагов.

«Господи, храни эту женщину! Дай мне её вытащить отсюда!».

А о себе он даже и не просил Бога.

Глава 7

Но ему удалось пройти оставшиеся шаги до угловой башни, дверь которой не была заперта. Теперь-то, уже наученный, он не кинулся в полумрак помещения очертя голову, а вошёл туда осторожно, ожидая выстрела или удара, но внутри у входа никого не оказалось. А вот входная дверь ему понравилась, она была крепка и изнутри оббита железными полосами. Нужно было проверить, есть ли кто наверху, и он приказал:

– Маркграфиня, прошу вас, останьтесь тут, а вы, фон Готт, поднимитесь наверх. Кляйбер, будь возле принцессы, Хенрик, дверь пока не прикрывайте, но будьте при ней, я пойду спущусь вниз, если там есть кто… Позову.

Но сразу вниз он не пошёл, а проводил взглядом фон Готта, который поднялся наверх, а сам прошёл к выходу, что вёл на западную стену. Он взглянул и увидел на стене лишь одного арбалетчика у следующей, северо-западной башни. Тот поднял арбалет, и тогда барон просто захлопнул дверь на стену и запер её на засов. Хорошая дверь, хороший засов, железный. Теперь он стал спускаться вниз, в саму темноту. Лестница была плохой: старой, трухлявой. Тельвису никто не угрожал, чего же деньги тратить на всякую ерунду. И генералу приходилось спускаться аккуратно. Тем более что шёл он в полумраке, так как чем ниже спускался, тем меньше было в башне света. Да ещё и забрало он поднимать опасался, мало ли… Да и щит держал высоко. Не хотелось ему из темноты получить алебардой по шлему. Так и спустился вниз. А в самом низу… Тут уже мнение генерала о коннетабле графства немного ухудшилось, вместо бочек с военными припасами и провиантом внизу была собрана старая ломаная мебель. Волков нашёл вход, что вел из башни во двор. Он выглянул, обвёл взглядом всю местность, после чего закрыл дверь и запер её на тяжелый засов. Вот теперь генерал был спокоен. Башня была его. А потом, почти в темноте, кое-как оглядел рухлядь, опасаясь, что там мог притаиться какой-нибудь аркебузир. Ломаная мебель, старая посуда, развалившиеся бочки, разбитые сундуки. Никаких аркебузиров там не было, и удовлетворенный генерал стал подниматься наверх. Поднялся и сказал Хенрику, чтобы тот запирал дверь. Только после того, как маркграфиня оказалась в безопасности, он успокоился. Немного успокоился.

– Хенрик, помогите Её Высочеству расположиться тут, у проходов, вниз пусть не спускается, там крысы, вонь и слишком темно. Но там есть какая-то мебель, сходите и посмотрите, что можно выбрать для госпожи.

– Я понял, генерал, – отвечал первый оруженосец.

Волков уже собирался подняться к фон Готту, но тот крикнул сверху сам:

– Сеньор!

– Что? – он уже думал, что сейчас оруженосец скажет, что враг тащится по стенам к башне, но фон Готт объяснил:

– К замку идёт какой-то отряд.

«Какой-то отряд!».

Если бы фон Готт думал, что это люди Волкова, что Брюнхвальд выслал арьергард, то, наверное, так и сказал бы, но оруженосец явно так не считал. И барон поспешил на самый верх башни, на воздух… На солнце.

По раскалённой дороге, по которой час назад приехал он сам, двигались люди. Солдаты. Отряд был маленький – один всадник, видно офицер или сержант, четверо пеших солдат и телега, в которой было ещё двое.

– Идут, – замечает фон Готт, глядя на небольшой отряд. – Откуда только тащатся?

– С ближайшей заставы позвали, – отвечает Волков. Он не говорит, что, вероятно, этот отряд не последний, что и с других застав могут подойти и ещё. Думает, но не говорит.

«Троих-четверых мы поранили. Эти прибывшие перекрывают их потери. Ещё и офицерик какой-то».

Волков поднимает голову к небу. Солнце в зените, жжёт неимоверно. Как он выносил здешнюю жару в доспехе, ещё и дрался всё утро? Он чувствует жажду, но знает, что пить хотят все. А воды в башне нет. Только та фляга, что носит с собой маркграфиня, да и в ней не вода, а вино. Фляга немаленькая, но вина в ней им пятерым хватит утолить жажду лишь один раз. У него, как и у всех его людей, к седлу лошади была приторочена фляга, но теперь… Во дворе нет ни его людей, ни лошадей, на которых они приехали.

Он переходит к другому зубцу башни и заглядывает вниз, во двор. Увиденное его удовлетворяет. Отсюда можно легко будет докинуть факел до тех копен сена, которые сложены у стены. И за которыми начинаются поленницы под навесами.

– Будьте пока тут, фон Готт, – говорит он и спускается вниз, на ходу снимая наконец шлем.

Проходит мимо маркграфини. Хенрик принёс ей какую-то скамеечку, на которой она сидит, разговаривая с оруженосцем. Увидав его, принцесса спрашивает:

– Барон, вы ранены?

– Ранен? – он не понимает её. – Нет.

– Но вас так сильно били, на вас кидались, как псы на кабана, – продолжает женщина.

– Нет, не так уж было всё и страшно.

– Ах вот как… – говорит она, встаёт и протягивает ему флягу. – Вам, кажется, жарко, вот, выпейте.

– Благодарю вас, – он берёт увесистую флягу. – Вино с водой?

– Нет, чистое, – отвечает ему женщина. – И хорошее. У этих нечестивых отличные погреба.

Он делает один большой глоток, второй…

«О Боже… Это прекрасно. Вино даже и нагреться во фляге не успело».

Волков не удержался и сделал ещё один большой глоток. И, закрывая флягу, говорит женщине:

– Ваше Высочество, мой отряд подойдёт сюда нескоро, скорее всего через день или даже через две ночи, и это единственная влага, что у нас есть. Нужно её беречь.

– Я буду беречь её, генерал… – она взяла вино. – Барон, прошу у вас прошения, я позабыла ваше имя, обычно я хорошо запоминаю имена, но тут всё было так неожиданно…

– Рабенбург, – напомнил ей Волков. – Или ещё меня прозывают Эшбахт. То моё поместье.

– Эшбахт! – воскликнула принцесса. – Конечно же, я слышала это имя. Это же вы воевали с восставшими мужиками!

Он едва заметно поклонился ей.

– И, значит, Ребенрее прислал спасать меня настоящего, знаменитого героя, – говорила она.

– И я вынужден продолжить спасение, – он снова поклонился, и маркграфиня тоже ему кивнула.

Волков собрал всех на втором этаже башни, возле лестницы, около скамеечки, на которой сидела принцесса, и начал:

– Сушь стоит изрядная, дрова и сено сухие. Сделаем факел… – он чуть подумал. – Нет, три факела; ты, Кляйбер, поднимешься наверх и скинешь факелы на копну сена у стены, там недалеко, докинешь. Как займётся огонь, и они кинутся его тушить… Эх, жаль, что у нас нет арбалета… Ладно… Они попробуют растащить сено и дрова, пока не загорелись лестницы, я выйду и разгоню их, порежу, кого смогу, а вы, господа, останетесь у двери, будете сторожить мой отход; коли мне отступление попытаются отрезать, так вы, фон Готт, выйдете за мной.

План был простой и понятный и, как все простые планы, вполне выполнимый. Все были согласны с тем, что если удастся поджечь замок, то выскользнуть из него будет легче. И словно опережая мысли своих людей, генерал добавил:

– А если и не получится у нас уйти, так мы поможем полковнику Брюнхвальду взять замок, да и, увидав дым, он всё поймёт и поторопится.

И тут неожиданно для всех вдруг заговорила маркграфиня, она слышала о планах генерала и сказала с жаром, которого от неё никто не ожидал:

– Барон, коли кто-то будет препятствовать вам, так убивайте всех без разбора, в этом доме нет праведных, – и повторила, словно хотела, чтобы её лучше слышали: – Нет здесь праведных.

Оруженосцы оба, да и кавалерист, молчали, на них слова Её Высочества, кажется, произвели впечатление. И отвечать пришлось генералу:

– Непременно, добрая госпожа. Я так и буду делать, – и пока его люди ещё находились под впечатлением от слов маркграфини, он продолжил: – Господа, делаем факелы, – и потом добавил: – Кляйбер, тебе драться не придётся, дай-ка мне свой подшлемник.

Конечно же, кавалерист генералу отказать не смог. Потом они отправили фон Готта наверх, а все вместе спустились вниз; там, кроме ломаной мебели, было много всякого хлама: гнилые и влажные гобелены, заскорузлые стёртые ковры, битые кувшины и стеклянные фужеры с отколотыми ножками. Материал и палки для факелов были готовы, правда, пропитать тряпки было нечем, но они все согласились с тем, что сено загорится даже от тлеющих факелов, если те, пока летят, и потухнут.

– Заполыхает, уж не извольте беспокоиться, господин, – мастеря факелы, обещал Кляйбер, – вон жарища какая.

Волков, в общем-то, и не беспокоился; он уже примерил влажный подшлемник кавалериста и стал готовиться. Доспех у него, конечно, был отличный, а солдаты Тельвисов… Обычная охрана замка, что и не воевала никогда толком. Но всё равно… Их будет многовато для одного. А ещё, помимо арбалетов, у них есть аркебуза, и один раз подлецу аркебузиру почти удалось закинуть пулю ему за доспех.

Разжигать огонь пришлось при помощи пороха и пистолета. Другого способа развести огонь у них не было. Ветошь под щепками присыпали порохом, а искру высекло колесцо механизма.

– Хенрик, не забудьте потом зарядить пистолет, – напомнил оруженосцу барон, видя, как разгорается огонь.

– Не забуду, генерал, – обещал ему оруженосец.

Когда факелы начали разгораться, Волков приказал Хенрику и фон Готту спуститься вниз, к главной двери башни, а сам пошёл с Кляйбером наверх.

А там солнце стало ещё жарче, в доспехах и стёганке, казалось, было невыносимо, но он не один год провёл на южных войнах, а там зной был делом обычным… Правда, тогда он был молод, и силы его казались ему беспредельными.

– Ну, Кляйбер, – генерал оглядел двор, дворню, что пряталась в тень, арбалетчиков, что торчали на лестницах и стенах замка. – Попадёшь на сено?

– Да чего же не попасть-то? – размахивая факелами, чтобы получше разгорелись, отвечал кавалерист. – Вон они, стожки, только кинь…

Волков ещё раз оглядел двор, прикинул, откуда в него будут стрелять арбалетчики, как из-под лестниц к нему пойдут солдаты, гонимые сержантом. Он поправил шлем:

«Ну, теперь хоть подшлемник есть».

Генерал выглядывает из-за зубца стены и продолжает рассматривать двор замка; он надеется, что увидит самого графа, вот уж с кем он точно хотел бы встретиться, но это скорее мечты, чем надежды. Граф со своими ведьмами, возможно, сейчас смотрит на него в одно из окон, выглядывает из-за стены. А внизу, в тени под лестницей, весьма беспечно уселся на бочку солдат с алебардой.

Прекрасная цель, вот только нет у него арбалета. А солнце всё жарче, и в доспехе ему, под многими слоями железа и тканей, скоро будет просто невыносимо. А сейчас ему придётся выйти из башни и попотеть.

«Может, фон Готта послать?».

Да нет, конечно, барон никого посылать на такое опасное дело не будет, оруженосец отличный боец, но все свои навыки он получил в поединках, на турнирах, в общем, не в бою. Ну, почти все. Там, во дворе, потребуется человек с опытом, с настоящим опытом. Да и доспех у фон Готта не чета доспеху архиепископскому. А солнце жарит и жарит, генералу уже снова хочется пить. Он поворочается к кавалеристу.

– Ну что? Ты готов?

– Так чего же… Только приказа и жду! – отвечает Кляйбер, показывая горящие факелы, огонь которых в свете яркого солнца можно угадать скорее по струящемуся вверх дрожащему воздуху, чем по цвету и пламени. Волков хочет убедиться, что сено начнёт гореть прежде, чем он выйдет из башни во двор; его появление должно стать неожиданным, и поэтому он говорит:

– Ну, кидай тогда! – и когда, замахнувшись, кавалерист высовывает голову из-за стены, он ловит его за плечо, тянет обратно. – Да тише ты, куда лезешь-то, болт хочешь лицом поймать?

– Понял, понял… – теперь Кляйбер выглядывает быстро и сразу кидает вниз факел. И снова смотрит вниз. Волков делает то же самое, но со своей стороны зубца.

Это было нетрудное дело, факел падает почти на середину копны. Но несколько мгновений он кажется потухшим. Просто лежит себе на сене палка, и всё. Но пока ещё в кирпич рядом с его головой не прилетел болт, сухо щёлкнув о камень, генерал заметил тонкие белые нитки, что потянулись от факела. Теперь Волков не сомневается, что в сухом сене, в такую жару, огонь непременно разгорится:

«Ну что ж… Бог за нас».

– Кидай другие. А как заметят, как побегут тушить, так крикнешь мне вниз, – говорит он и начинает спускаться.

Теперь пришло время дела. Жара – забыть про неё, усталость – забыть, всё забыть… Главное – выйти и не дать холопам колдунов потушить разгорающийся пожар. Он быстрым шагом спускается вниз и видит маркграфиню, которая послушно сидит на своей скамеечке рядом с пятном света, что падает сверху; он кидает на неё быстрый взгляд и замечает, что она осеняет его святым знамением и негромко говорит:

– Да хранит вас Пресвятая дева, доблестный рыцарь.

Он в ответ лишь кивает ей, не до учтивости сейчас.

Глава 8

Щит, стилет, меч, топор. И ещё такой нужный в деле подшлемник.

Волков было взял уже из рук фон Готта копьё. Отличное и простое оружие, которым он вполне хорошо владел. Вот только… Чтобы как следует работать копьём, его лучше держать в двух руках. А это значит остаться без щита. Нет, щит ему был необходим. И он возвратил копьё оруженосцу.

Странное дело, он совсем не чувствовал волнения, прекрасно понимая, что как только он выйдет из двери башни, на него накинется множество врагов, в него полетят болты и аркебузные пули. Нет, нет… Волков не пренебрегал опасностью, опасность была вовсе не эфемерной, так как броня вовсе не гарантировала ему магической неуязвимости. Барон знал, что в любой момент, как только выйдет во двор, может пропустить удар копья в пах, в забрало или в колено сзади, мог пропустить сильный удар алебардой или простой дубиной по шлему, его могли запросто свалить с ног и, навалившись толпой сверху, загнать ему кинжалы под шлем и под кирасу, так что опасность была вполне себе явной, и он прекрасно её осознавал. Волков не бравировал перед своими молодыми оруженосцами. Нет, это ни к чему, они и так считали его храбрецом, как и все те, кого он водил в бой… Барон и вправду не волновался. Скорее он был немного раздражён. Ему было жарко в броне, ему хотелось пить и очень не хотелось выходить из башни. Но осознание того, что всё равно это придётся сделать, вызывало в нём досаду и злость на тех людей, из-за которых всё это произошло. Он был зол и на господ Тельвисов, и на их проклятого сержанта, что убил фон Флюгена, и на его людей, и на дворню… И это его раздражение выливалось в желание всех их… наказать. И слова маркграфини «Нет среди них праведных» только усиливали это его желание. Может, поэтому он поигрывал топором, стоя у двери, и думал:

«Берегитесь, твари, берегитесь! Никому в этом колдовском доме пощады не будет!».

Но думы думами, чувства чувствами, а отдавать последние распоряжения, стоя перед выходом в полумраке, он не забывал:

– Дверь широко не распахивайте, как отойду. Прикройте и оставьте узкий проход… Хенрик, пистолеты заряжены?

– Да, генерал!

– Умоляю вас, не промахивайтесь больше. Как я вернусь, они полезут за мною в двери, так вы не спешите, бейте наверняка. Станьте сразу у стены, у косяка. Будьте холодны, чтобы два выстрела – два раненых, никак не меньше. В морды, в шеи стреляйте или в ляжки, куда угодно, но не в железо.

– Я понял, генерал, – отвечал ему первый оруженосец.

– Фон Готт… Это хорошо, что вы подобрали копьё, теперь ему время. Хенрик встанет у косяка, а вы смотрите за дверью…

Но договорить генерал не успел, а фон Готт не успел обещать ему выполнить его распоряжения, так как сверху заорал Кляйбер:

– Господин, сено пылает! Оба стога горят! Сейчас и дрова… – он прерывается. – Дрова вот-вот возьмутся. Дворовые побежали сено растаскивать, вёдра несут!

– Открывайте, фон Готт, – приказывает Волков, поправляя свой большой щит на плече.

– Да, генерал… – откликается оруженосец, и почти сразу лязгает тяжёлый засов.

И тут сверху он слышит голос… Это голос взволнованной женщины.

– Барон, прошу вас, будьте осторожны.

– Разумеется, Ваше Высочество, – отвечал генерал учтиво в сторону её голоса, он видел только её контур на фоне света, что проникал сверху. – Я просто не имею права излишне рисковать, пока вы находитесь в опасности.

Дверь тем временем открылась и яркий свет проник в башню, а Волков, захлопнув забрало, шагнул во двор замка. И солнца там было столько, что даже через забрало оно заставило его на секунду зажмуриться.

«Господи! Как светло-то после башни, – подумал генерал, а едва его глаза привыкли к свету, он подумал другое: – А холопов-то тут сколько!».

И первым же движением, ударом щита, он валит какую-то хлипкую бабёнку с граблями на мостовую двора.

И дальше просто начинает крушить всё и всех, что попадаются под руку: крупная баба с деревянными вилами получает обухом топора снизу в челюсть… Мужик, тоже с вилами, отворачиваясь от пламени, пытается убрать от огня ещё не загоревшееся сено… Барон бьёт его в колено. Ещё один несёт два ведра воды от колодца и не видит генерала. Волков рубит ему левую руку, и дальше, дальше… Всех, кто попадается ему под топор.

«Нет праведных в этом доме!».

Правда, бьёт не насмерть, ранит и калечит, а уже баб бьёт и вовсе не в силу, а скорее для острастки, чтобы не смели лезть в дела мужские. В общем, резать баб и холопов рыцарю, конечно, не к лицу, только по надобности он это делает. А вот налетевшего на него солдата, видно из только что прибывших, он уже не милует. Дурак был молод, наверное, от азарта позабыл, чему учат в воинском ремесле с самого начала, кинулся на него в одиночку. А Волков просто встречает выпад его копья щитом, тут же молниеносно сокращает дистанцию и из-под щита рубит ему не защищённую железом голень. Солдат заорал и склонился, потянулся к ране рукой, вот тут барон нанёс ему второй страшный удар сверху в открытую шею. Молодому солдату, да в одиночку, кинуться на старика, что провёл в войнах всю свою жизнь – смерть верная и быстрая. Так оно и вышло, это видели все. Особенно хорошо всё видела дворня графа Тельвиса, и она, на радость барону, бросая вёдра и вилы, стала разбегаться с криками; даже те, кто уже был покалечен и поранен бароном, ковыляли и уползали от него, оставляя на камнях чёрные полосы от моментально высыхающей крови. И барону то в радость, ведь теперь было охвачено огнём всё сложенное у западной стены сено; и поленницы, что были к нему поближе, все тоже уже горели. А то, что рядом с ним, ударившись о камень мостовой, отлетел в сторону арбалетный болт, так это ничего, ничего… К этому он был готов.

«Ну вот… Разбежались».

Генерал оглядел мостовую в крови и распластанного, ещё шевелящегося, умирающего солдата. Потом обернулся на пламя, разгорающееся за его спиной.

«Красота! Пламя всё выше!».

Но он знал, что это только начало. Сейчас враг придёт в себя после его неожиданного появления и кинется на него, кинется изо всех сил, так как понимает, что стоит на кону. А на кону-то стоит весь замок, и если не потушить уже горящие поленницы, через пару минут загорятся и отличные дубовые лестницы и балконы, запылают быстро, они ведь тоже сухие, и с ними начнут гореть и покои господ, флигели и всё, что только есть вокруг.

И что же? Конечно же, он ни на секунду не ошибся. Зазвенел горн. Протяжно и знакомо. И сигнал этот Волков, конечно, знал. Горн ревел:

«К оружию! К оружию!».

И побежали к нему, побежали солдаты, которых оказалось больше, чем он рассчитывал. А пройдя по балкону второго этажа, начал спускаться к нему и тот сволочной сержант с парой людей – как надеялся барон, последний из военных руководителей графа. Но у него горна не было, и Волков подумал, что в горн дул сам граф Тельвис. Или кто-то ещё…

Даже арбалетчики, и те спускались со своих балконов, неслись вниз, полагая, что, уменьшив дистанцию, смогут наконец поразить его слабозащищённые места.

Пламя разгоралось, а враги сползались к нему отовсюду, и теперь рассчитывать, что они, как молодой солдат, будут кидаться на него поодиночке, не приходилось. Злобные лица товарищей убитого вовсе не означали, что они дурни, эти люди собиралась драться со знанием дела, сплочённо и вместе, и было их шестеро… Шестеро, не считая сержанта и корпорала и не считая арбалетчиков и аркебузира. Алебарды, копья… Никаких тебе тесаков и мечей, это было то оружие, которое при хорошем прямом попадании может пробить и шлем, и кирасу.

И они шли это сделать, огонь-то разгорался, сено уже полыхало под стеною, и дрова в конце поленницы, и навес над ними занимался. Нет, люди графа Тельвиса всё отлично понимали. И валявшийся у ног барона солдат, их товарищ, врагов вовсе не пугал. А может даже, ещё и раззадоривал. Барон оглядел солдат, что выходили против него – лица серьёзные, понимали, с кем имеют дело, а теперь и сам генерал их оценил. И, чуть отодвинув щит, свой большой топор он засунул себе за спину, за пояс, а из ножен вытащил меч. У солдат, почти у всех, были открыты ноги. Да и руки защищены лишь рукавами стёганок, для отлично отточенного меча то была преграда небольшая. А меч легче топора, а значит, и быстрее. Да, с мечом ему было проще. Эфес такой знакомый, так хорошо ложился в перчатку…

«Ну, что же вы не начинаете… Дрова то уже горят, скоро и навес загорится!».

И они, словно услыхав его, начали. И начали дружно. Полезли с копьями. Стали наседать, нанося удары, но стараясь держаться от него подальше, взяв копья и алебарды за самые концы.

Выпад, удар, отскок. Выпад, удар, отскок. Удары точные, и Волкову сразу стало ещё жарче, так как пришлось ему наконец пошевелиться, пришлось принимать их на щит и отводить мечом.

А сержант сам вперёд не лез, он только отдавал приказания:

– Арбалеты! В забрало ему! Подходите ближе и кидайте всё в забрало или в колени! А вы, Гуно, налегайте уже, ну… Не тяните! Какого чёрта прыгаете там, воткните ему копьё в мошонку.

Они обходили его почти со всех сторон, и пару раз он не успевал среагировать на выпады – доспех выручал. Волков отступил… Всего пару шагов назад, спиной к пламени, которое должно было спасти от внезапных выпадов с боков, которые он почти не видел.

«Ничего, ничего, пламя уже жрёт навесы над поленницей».

А тут ещё и арбалетные болты полетели. Сказал же сержант бить в забрало, первый туда и прилетел.

Щёлк…

Слава богу, в прорезь не залетел, а второй в «лоб» попал.

Щёлк…

На болты он внимания не обращает. Да и не уследит он за арбалетчиками. Пусть попробуют ещё попасть в забрало, да так, чтобы болт хоть наконечником пролез внутрь, а вот эти с копьями… Да, кололи опасно; те, что с фронта, всё норовят, как сержант велел, в пах уколоть, бьют с силой, также метят под латный подол, верх барда желают проколоть, и не без труда он отводит эти опасные выпады, благо щит большой, вот только всё время низко его держать ему нельзя. Один, подлый, так ударил в забрало копьём, что Волкову пришлось шаг назад сделать, чтобы не упасть.

А те, что с боков зашли, те колют в колени, пытаются ударить под кирасу в подмышку, слава Богу, железо держит… Держит… Один подлец с алебардой зашёл слева и сзади, жара от огня не боясь, и стал стараться рубануть Волкова посильнее. Просто обрушивая своё оружие на генерала сверху. То рубанёт, то уколет, и ведь попал один раз сильно, до шлема добрался, пришлось на него обратить внимание, сделать в его сторону выпад и мечом почти дотянуться до морды наглеца, тот отпрянул, вспомнил про осторожность. А как иначе, ведь не останови такого, ведь и ещё раз попадёт. Отогнав солдата с алебардой, генерал быстро оборачивается назад: навесы над дровами тоже горят, по лестнице уже дым идёт… Вот только по стене и по балкону бегут к ней холопы с вёдрами воды. Льют на навес сверху. Тушат, сволочи. Но так им долго воду таскать придётся, с навеса они огонь сбивают, да вот на дрова вода не попадает, и те разгораются всё сильнее. И сержант от этого орёт на своих людей ещё громче: