Демоны внутри

– В книгах много чего пишут, мисс, не всему написанному стоит верить. Особенно написанному в подростковых и женских романах. Особенно в женских! Это те же сказки, только для взрослых девочек с поправкой на возрастной рейтинг.

– Во-первых, статус «взрослый» – это социальный конструкт. Шило в заднице не зависит от количества прожитых лет. Во-вторых, я не читаю женские романы, – отозвалась я, предательски краснея.

Библиотекарь плутовато улыбнулся.

– С первым соглашусь. А что до второго, ну да, что вы говорите. Помнится, не так давно вы взяли у меня одну такую… – начал было он, но я, не придумав ничего лучше, наступила ему под столом на ногу, от чего он охнул. Намёк замолчать был понят, поэтому тема тут же волшебным образом закрылась. У нас было ещё одно правило: книжные вкусы не критикуются ни при каких условиях.

Когда с ланчем было покончено, мы заехали в ближайший торговый центр: Роберта, как обычно, неудержимо тянуло в книжный магазин. Единственное, что было неожиданным, – мы управились с покупками там всего за полчаса, после чего он силком потащил меня в магазин электроники, проигнорировав просьбы не покупать новые наушники.

– Сама себе куплю, – проворчала я, стоя у витрины, пестрящей всяческими моделями: от вкладышей до накладных, от дешёвых до, такое чувство, что сделанных из золота.

– Вы потеряли свои из-за дипломатического провала с моей стороны. Такие ошибки обычно обходятся человечеству куда дороже, поэтому отказа я не приму, – отозвался Роберт, помахав рукой консультанту. – Уважаемый, помогите юной леди с выбором.

Молодой парень, явно подрабатывавший здесь во время каникул, радостно закивал:

– На какую сумму рассчитываете? – поинтересовался он, глядя на нас.

– Не имеет значения, я в этом ничего не понимаю. Главное, чтобы девушке понравилось. И чтобы они подходили для этого дела тоже, – библиотекарь изобразил игру на невидимой гитаре, от чего я смутилась ещё сильнее.

Не то чтобы это было секретом для окружающих, но теперь консультант разглядывал меня с иным интересом. Обычно так смотрят на людей, которых собираются подловить на вранье и вывести на чистую воду. В ответ я посмотрела на парня с вызовом, поджав губу и инстинктивно сжав ладони в кулаки.

– Пойду пока чайники посмотрю, что ли, – добавил Станиславский и скрылся между рядов.

Я осталась наедине с консультантом. На меня тут же посыпались вопросы на самые разные темы, начиная от того, пользуюсь ли я эквалайзером, на чём вообще слушаю музыку и какой стиль у меня любимый. Когда вопросы начали вести куда-то не туда, например, есть ли у меня парень, а то вдруг он слушает электронную музыку, а то, что мы выберем, ему не понравится, я просто схватила первую попавшуюся под руки коробку с наушниками и быстрым шагом пошла искать Роберта, наспех поблагодарив консультанта за уделённое мне время.

– Вы быстро. Я надеялся на фору в час, – искренне удивился библиотекарь, когда я возникла рядом с ним у стеллажа с чайниками.

– С чего бы это вдруг? – фыркнула я, глядя на достаточно симпатичный стеклянный электрический чайник с функцией автоматического заваривания чая, который он крутил в руках.

– Мой жизненный опыт говорит мне, если женщина закончила покупки в любом магазине быстрее, чем за час, значит, что-то случилось, – мужчина посмотрел на меня поверх очков. – Вы поругались с консультантом? Судя по выражению лица, да.

– Поразительная наблюдательность. А вот нечего было лезть в мою личную жизнь, – я нахмурилась. Пальцы сами сжали коробку с такой силой, что она жалобно хрустнула. – Я ж в его не лезу.

Станиславский поставил чайник обратно на полку, поправил очки и смиренно вздохнул:

– Мисс, я уверен, что он просто очарован вами, возможно, у них с Малкеном одна клетка мозга на двоих, – его слова звучали слишком смешно, поэтому я не смогла сдержать улыбки. – Если бы я работал тут, то тоже с удовольствием попытался завести с вами беседу. Но мне повезло несколько больше этого бедняги, потому что я вместе с вами уеду сегодня на машине в закат.

– Пф-ф-ф… – расхохоталась я, уже не в силах строить из себя обиженку. – Размечтались, я поеду автобусом! А-ха-ха!

– Нет уж, – отозвался на мою угрозу библиотекарь, – поедем вместе. В закат. Как все приличные взрослые люди. Вы уже выбрали, что хотели и что я должен был купить?

– Ничего я не хотела. А вот навязанное мне – да.

– Вы уверены? – Я кивнула. – Точно-точно? Даже если я пойду и спрошу у бедняги-консультанта, что теперь мучается от неразделённой любви к вам?

– Это было минутное помутнение рассудка, я уверена. Даже если нет, у «бедняги» ещё не закончился рабочий день, шансы найти ту единственную есть, – отмахнулась я.

– В таком случае попрошу вас проследовать к кассе, мисс, – библиотекарь галантно поклонился. Это было сделано так изящно и непринуждённо, что складывалось впечатление, будто бы он этому обучался. Впрочем, Роберт часто вёл себя как аристократ. Моя сестра думает, что это из-за того, что он читает слишком много классической литературы и просто перестал отличать реальность от вымысла.

Нам пришлось отстоять очередь. Было похоже, будто перед началом учебного года всем срочно понадобилось обновить технику дома. Когда кассирша пробила наушники, и я увидела их стоимость, Роберт едва успел удержать меня за плечо, потому что я, ухватив коробку обеими руками, попыталась вернуть её на витрину. Хотя бы отставить в нужном к возврату направлении. Ну, или отбросить. На такие траты с его стороны я точно не рассчитывала. Кассирша растерянно улыбалась, наблюдая за нашими препирательствами, кто кому и что должен. В результате сошлись на том, что каждое воскресенье в течение полугода я буду угощать библиотекаря кофе или пончиками.

– Слишком шикарно, – пробурчала я в который раз за этот вечер, уже сидя в машине и разглядывая злосчастную коробку, которая теперь лежала у меня на коленях. – Мы могли бы выбрать что-то попроще.

– Вы могли выбрать что-то попроще, но сбежали от консультанта, тут моей вины уж точно нет. Может, это научит вас быть предусмотрительней, – отозвался Роберт, выезжая на двадцатое шоссе, ведущее к общежитию. – Покажите хоть, что там стоит, как первое издание «Теории относительности» Эйнштейна?

– Предусмотрительной путём траты чужих денег? Господин Станиславский, совсем не предусмотрительно предлагать девушке тратить ваши деньги и при этом надеяться, что она будет испытывать хоть какие-то муки совести, – рассмеялась я, на что библиотекарь потёр переносицу и посмотрел на меня как-то совсем странно.

– Мне для вас ничего не жалко, – едва слышно пробормотал он и, прежде чем я успела переспросить, добавил: – Тем более у вас завтра день рождения, а я на дух не переношу грустных именинниц.

Мне стало как-то неуютно. Не потому, что он говорил странные вещи, нет. Я знала, что Роберту можно полностью доверять, и он если что и проявляет по отношению ко мне, то только отцовскую нежность и заботу. Знала, что он никогда не переступит черты, даже если я буду его провоцировать томными взглядами и прочими глупостями. Он сам однажды провёл эту черту и держит дистанцию, не обращаясь ко мне по имени. Он перестал называть меня по имени, когда мне исполнилось двенадцать. Иногда мне хотелось попросить его перестать, но я понимала, что это будет неправильным. В первую очередь, по отношению к нему. Роберт – мой друг, и если ему так комфортнее, то дело его.

Сейчас я чувствовала какую-то непонятную тоску и тревогу с его стороны, стоило нашим взглядам встретиться. Он то и дело нервно кусал губы или сжимал руль так, что костяшки пальцев белели. Но я не могла понять, что с ним не так, какая проблема не дает ему покоя. Чтобы хоть как-то отвлечься от этой мысли, я начала молча распаковывать наушники. Ими оказались «Зеннхайзер», практически топовые в своём ценовом диапазоне. Более чем щедрый подарок, если честно. Я подключила их к телефону и запустила первую попавшуюся песню. Приятный звук. Басы не режут ухо, средних частот хватает и без настроек эквалайзера.

Я зажмурилась, пытаясь сосредоточиться на их звучании. Видимо, вид у меня был самый безмятежный, потому что когда я снова открыла глаза, то поняла, что Роберт смотрит на меня и улыбается. Тепло. В лучах заходящего солнца он выглядел таким добрым, таким светлым, что я улыбнулась в ответ.

– Юная мисс больше не будет меня ругать? – поинтересовался он, когда снова зажёгся зелёный сигнал светофора.

Я отрицательно покачала головой. На самом деле, если я кого ругала всё это время, то только себя.

* * *

– Нозоми, ты меня слушаешь? – Голос у меня за спиной заставил оторваться от дел и обернуться.

Отец, уже начинающий седеть, со смешными усами и голубыми, как осколки неба, глазами, строго смотрел на меня. Я помню цвет его глаз, иногда мне кажется, что в память запали только они.

Он не злился, я ведь всего лишь увлеклась раскрашиванием какой-то картинки в книге.

– Нозоми, что ты творишь? Это же фолиант семнадцатого века! – Папа выхватил у меня из рук карандаш и книгу и стал разглядывать последствия моей шалости. – Ну молодец… Нечего сказать!..

– Пап… Я не хотела… Я думала… – Слёзы навернулись на глаза; я начала судорожно хватать воздух ртом.

Отец лишь покачал головой.

– Тут уже ничего не поделаешь, что ж, всё равно время нашего рода подходит к концу. – Он сел в кресло и, захлопнув книгу, положил её на столик рядом. Я залезла к нему на колени и прижалась к груди. Он гладил меня по волосам. В такие минуты всегда казалось, что в мире есть только мы двое, а всё остальное, всё, что было за дверями нашей семейной библиотеки, давно растворилось в небытии. – Если так подумать, эта книга больше никому не понадобится.

Дневное солнце заглядывало в зал через огромное окно, прокрадывалось лучами в самые его глубины, заставляя кружащие в воздухе пылинки блестеть золотом.

– Папа, а расскажи, как вы с мамой охотились на демонов? Ну, пожалуйста, – я потрясла его за плечо.

Мне очень нравились рассказы о разных монстрах. Особенно те, где он охотился на них с мамой, которую я совсем не знала. Говорили, она умерла, когда я родилась, но я была слишком мала, чтобы понимать всю глубину трагедии. Для меня мама – просто человек, о котором я знаю из историй отца, ещё один персонаж сказок. А попадать в разные передряги с другом всегда интересней, чем в одиночку.

– Знаешь, однажды мы… – начал он и тут же прервался.

– А дальше?

Отец потёр глаза, словно устал. Потом открыл рот и всё-таки начал что-то говорить, но я не поняла ни слова. Попыталась ему сказать, но не услышала и самой себя. Дёрнулась, оглянулась по сторонам и закричала, но из горла опять не вылетело ни звука: по стенам, словно чернила каракатицы в воде, расползались тёмные пятна. Одно, игнорируя все мыслимые законы физики, появилось прямо в лучах солнца, поглощая всё вокруг.

Я попыталась вырваться, но отец держал крепко, продолжая что-то говорить. Обернувшись к нему, я снова попробовала закричать: из уголка его рта капало нечто чёрное. После глаза наполнились точно такой же жижей, которая теперь стекала по его щекам, отчего казалось, что отец плачет. А он всё говорил и говорил, не обращая ни на что внимания, словно с нами ничего не происходило, будто это не он давится чёрной жижей.

Очередная попытка высвободиться ни к чему не привела, тьма вокруг успела заполнить собой всё и теперь карабкалась вверх по креслу. Всё, что мне оставалось, – это покорно принять судьбу. Я в ужасе смотрела, как невесомая субстанция покрывает моё тело, тело отца, его лицо и наконец смыкается вокруг меня так плотно, что я уже ничего не вижу.

И вдруг меня больше никто не держит.

Я хочу позвать отца, но с моих губ если и срывается хоть какой-то звук, то я его не слышу. Тишина и тьма. Подношу руки к своему лицу, но не вижу их. Такое чувство, словно я парю в воздухе. Только вот воздуха тоже нет. Никаких ощущений. Через какое-то время вокруг начинают плясать цветные пятна, но я осознаю, что это попытки сознания избавиться от информационного вакуума. Чувства обострились, но я не ощущаю даже собственных прикосновений к телу.

И неожиданно в этой пустоте кто-то хватает меня за руки и тянет за собой. На этот раз я чувствую каждый палец на руках существа. Это человек? Может, папа?

Но если это отец, то почему мне так страшно? Почему мне кажется, что сердце вот-вот разорвётся от ужаса?

– Нашёл, – неожиданно слышу я во тьме чей-то голос. Хриплый и столь жуткий, что снова хочется закричать. – Я нашёл тебя.

* * *

Я очнулась на полу, сидящей около распахнутого шкафа. Не то чтобы я страдала хроническим лунатизмом, но произошедшее сейчас нормальным явно не было. В ногах валялась деревянная шкатулка – то немногое, что я привезла с собой из отцовского дома в Японии. Точнее, важна была не она, а её содержимое – камень размером с детский кулак. Он выглядит невероятным: словно сгусток чёрного дыма оказался навеки заточён в стекло – изредка внутри проскакивали невесть откуда взявшиеся синие переливы, кажется, даже когда нет солнца, чтобы этот эффект можно было списать на преломление света. Камень всегда оставался холодным, и сейчас, после кошмара, он казался просто обжигающе ледяным. Я устало приложила его ко лбу вместо компресса. Меня снова лихорадило.

Впервые я услышала голос этого нечто, и он пугал. Мягко сказано, на деле он вгонял меня в панику. Казалось, что проведи я во сне ещё немного времени, то точно лишилась бы рассудка, если бы вообще не померла от страха.

– Папа… – прошептала я, свернувшись на полу калачиком и судорожно всхлипывая. – Мне страшно, папа…

Я не ждала, что мне кто-то ответит, и уж тем более мой отец – он мёртв уже тринадцать лет. Всё, что у меня осталось от него на память, – этот проклятый камень. Прекрасно помню, как папа достал из шкафа, развернул шёлковый свёрток и положил этот камень на кофейный столик. Чёрная сердцевина и тогда поглощала всякий попадающий в неё свет, из-за чего казалось, что внутри разверзлась самая настоящая бездна. Пугающий и в то же время завораживающий.

– Это – Повелитель демонов, – едва ли не будничным тоном тогда объяснил мне отец, заметив мою растерянность. Я не сразу поверила, на что он лишь усмехнулся: – Понимаю, выглядит простым камнем, но на самом деле это запечатанная сущность демона. Пять сотен лет назад наш предок одержал победу, заточив повелителя демонов в эту темницу. Если бы ты знала, сколько сил и крови на это ушло… Демон был очень могущественным, как и положено чудовищам, но всё же предку удалось это сделать.

С самого рождения я слышала столько историй об этих тварях, но отец ни разу за мою жизнь на них не охотился. Даже ночью, если мне вдруг снились кошмары, я всегда находила его в спальне. Говорят, после того как короля демонов заточили, остальные его собратья стали осторожнее и вести себя куда менее заметно. Некоторые друзья отца из Ордена были убеждены, что те и вовсе перестали наведываться в наш мир, оставив его самым слабым и глупым из своего вида. Ремесло охотников начало увядать за своей ненадобностью, а население планеты резко возросло, отчего дела, творимые демонами, стали в массе своей выглядеть пустяком на фоне войн и эпидемий, причиной которых были сами люди. Но же мне почему-то казалось, что демоны стали просто хитрее: если люди были столь лакомой добычей, с чего вдруг могущественной твари отказываться от десерта? Воришек в супермаркетах тоже регулярно ловят с поличным, но меньше от этого их не становится. Такого же мнения придерживался и мой отец.

С тех пор как папа показал мне камень, я думала, что теперь я никогда не смогу с ним расстаться. Мне было всё равно, кто в нём сидит, демон или ангел, сам камень нравился мне, как сороке блестяшка, и я не могла прожить без него и дня. Удивительно, но отец не возражал против моего пристрастия и даже позволил играть с темницей демона, но при одном условии: никто и никогда не должен касаться камня металлом. Это условие безупречно выполнялось мной уже столько лет; по этой самой причине я не носила колец и иных украшений.

Камень стал мне спутником и молчаливым слушателем моих личных историй и детских жалоб, а ещё я делилась с ним своими мыслями, идеями и просто новостями о случившемся в мире. Камень, естественно, выслушивал всё это. Отец с детства учил меня не рассказывать всем о себе и своей семье, а камень был всё-таки камнем, поэтому я нещадно мучила его своим нытьём и бурчанием, зачастую так и засыпая с ним в руках.

– Только ты меня без нравоучений и слушаешь, – вздохнула я, прижимая камень к груди. – Наверное, уже устал от моего нытья, да?

Камень промолчал. Идеальный собеседник.

С годами я перестала воспринимать камень с демоном внутри как угрозу – теперь он ассоциировался у меня исключительно с отцом, и я привязалась к нему настолько, что и недели не могла прожить без него. Я никак не могла понять, почему в приступе истерики не выкинула его, когда с отцом произошла трагедия. И мне не хотелось никому рассказывать о его существовании: ни Маргарет, ни сестре, ни даже Роберту. Смутно осознавала всю опасность, что несёт эта штука, но ничего не могла поделать, убедив себя, что это то самое настоящее и единственное, что осталось от отца. А если выбросить камень в реку или где-нибудь закопать, то я лишусь воспоминаний о нём, будто каким-то волшебным образом вдруг сделается так, будто папа никогда не существовал. Эта мысль пугала меня, когда я была ребёнком, она продолжала пугать меня сейчас: хотя я и понимала, что такого, конечно же, не произойдёт, всё равно рука не поднималась так поступить.

На потолке плясали тени, отбрасываемые ветками деревьев от света уличных фонарей. Сейчас они казались какими-то хтоническими существами, но даже так не могли бы напугать меня сейчас сильнее, чем мой кошмар. Так хочется спать и так страшно закрыть глаза. Дождь задерживался, синоптики снова ошиблись.

Собрав волю в кулак, рывком поднявшись с пола, я включила лампу на столе. Спрятала камень обратно в шкатулку и убрала её в шкаф, после чего занялась приготовлением кофе. К счастью, на этаже стоит кулер с водой, а в ящике стола всегда припрятано несколько пакетиков растворимого кофе. Недолго думая, я высыпала в чашку сразу два. Руки тряслись. Вернувшись в комнату, я села в любимое кресло, поджав ноги, и просто смотрела в стену, стараясь ни о чём таком не думать, потому что любая мысль возвращала меня к кошмарному нечто из сна.

Допив напиток, который, по идее, должен был меня взбодрить, я поставила чашку рядом с креслом. Потянувшись, взяла со стола телефон с новыми наушниками и, найдя радио со спокойной музыкой, решила посвятить остаток ночи ей. Несколько раз я начинала дремать, но почти тут же вспоминала, чем грозит мне сон, снова открывала глаза и била себя по щекам. В четыре часа утра, когда за окном начало светать, я надела спортивный костюм и, поменяв наушники на более удобные и простые вкладыши, пошла на стадион нарезать круги. Охранник на выходе из общежития сонно поприветствовал меня, продолжая смотреть какой-то фильм на планшете, даже не додумавшись проверить, сколько сейчас времени на часах и какого чёрта я тут делаю.

Как и ожидалось, стадион пустовал: нормальные люди в такую рань спят, а прочие гуляют по барам, клубам или просто встречают вместе рассвет в значимых для них местах.

Создавать воспоминания вместе с кем-то – любимое занятие романтиков, а восход солнца является едва ли не символом новой жизни для всех народов, как будто очередной день что-то резко изменит в них самих. Все знают, что за этим восходом последует множество других точно таких же, но людям очень нравится думать, что именно этот вдруг окажется особенным. Если честно, сейчас мне тоже казалось, что первые лучи солнца прогонят кошмары так же, как они прогоняют ночь, но это лишь самообман – он вернётся, стоит мне только коснуться головой подушки.

Прохладный утренний воздух освежал ещё хуже, чем кофе, усталость навалилась неподъёмным грузом. Я выдохлась после первого же круга и теперь просто плелась, стараясь не спотыкаться, запутавшись в собственных ногах. Это смешно, правда. Даже специальный «спортивный» плейлист, который я с любовью собирала для тренировок, не придавал сил. Зевнув, я просто села посреди дорожки и попыталась сделать растяжку. А после и вовсе легла на спину и смотрела, как по предрассветному небу медленно плывут малиновые облака.

Мне так хотелось дождя…

Дождь – символ очищения. Многие тоже придают ему сакральное значение. И, если честно, ещё сутки без нормального сна, и я готова буду поверить во всё это и яростно отстаивать все эзотерические верования, если это подарит мне хотя бы пару часов покоя. Да и под звуки дождя спать как-то приятнее.

В итоге чуть позже, кое-как найдя в себе силы, я прошла ещё пару-тройку кругов, убив тем самым час времени, после чего пробежала лишь половину и поняла, что настал мой предел – нужно срочно поспать, иначе я попросту отключусь прямо здесь и сейчас. Возвращение в общежитие походило на путь заключённого к месту казни. Словно моя кровать превратилась в электрический стул, а подъём на четвёртый этаж и вовсе стал испытанием на стойкость и целеустремлённость: хотелось устроиться в углу лестничного пролёта за горшком с мандариновым деревом, прикинуться хозяйственной утварью и поспать, наплевав на сомнительное удобство такой затеи. Сил на принятие душа и переодевание не осталось – я просто рухнула на кровать в чём была, не разуваясь и едва не забыв закрыть дверь.

– Я тебя не боюсь… – заплетающимся языком предупредила я нечто из своего кошмара, словно оно могло меня слышать. – Не лезь ко мне, или я тебя убью, кем бы ты ни был…

* * *

Меня разбудило не чудовище из снов, а настойчивая трель телефона из-за потока входящих сообщений. Мобильник жужжал не переставая, грозясь свалиться с кровати, если это безумие сейчас же не прекратится. И гадать не надо, кому не спится в такую рань – это Анна.

Я устало провела рукой по лицу в надежде хоть как-то взбодриться. Пришлось потратить несколько секунд, чтобы вспомнить причину такого переполоха. День рождения… Мой, будь он не ладен. Почему я не додумалась попросить в подарок несколько часов покоя и здорового сна? Шли последние дни летних каникул, и пусть я попросила Анну не устраивать вечеринок с толпами приглашённых, на мою сестру уговоры не подействовали, и она всё равно выловила всех, кто не успел убежать от неё, и вручила приглашения.

Будучи старше меня, если совсем точно, на десять месяцев, Анна объявила надо мной шефство с самого моего появления в своей семье. Любой вопрос, вплоть до того, стоит ли мне купить понравившуюся футболку или подравнять кончики волос, должен был решаться с ней, иначе не миновать смертельной обиды. Даже сообщения в телефоне и социальных сетях были преимущественно от сестры. На самом деле, я была ей благодарна. Анна всегда меня поддерживала, не давала раскиснуть и подбадривала. Она была для меня опорой, ведь её мать, миссис Маргарет Дэвис, близкая подруга моего отца, женщина, которой он доверил стать моим опекуном в случае своей преждевременной смерти, была крайне занятым человеком.

Семья Дэвисов вот уже много поколений владеет частной школой в пригороде Атланты. Школу эту основали ещё в конце восемнадцатого века. У Маргарет вечно дел по горло, ведь она всегда высоко держала планку качества и требовала того же от остальных сотрудников своего образовательного учреждения. Из-за работы она почти не уделяет время Анне и мне, но, конечно, мы её за это не виним. И из-за работы у неё есть неизменное правило: все семейные праздники мы проводим вместе – Пасху, День Независимости, День Благодарения, Рождество и дни рождения каждого из членов семьи. Разве что Хэллоуин тётя не особо жалует, поэтому обычно мы веселимся с Анной в компании сверстников.

У нас с сестрой тоже есть собственный свод правил: прилежно учиться, чтобы окончить университет, а вся романтика должна быть в пределах разумного, иначе Маргарет найдёт на нас управу, и относительная и столь сладостная свобода тут же закончится. Если говорить совсем начистоту, то за нами по мере сил присматривает Роберт и, в какой-то степени, весь остальной персонал школы. Так что обделёнными вниманием мы себя не чувствуем.

Я люблю тишину и покой, но рядом с моей сводной сестрой это попросту невозможно. Итак, как я уже говорила, мой день рождения начался с традиционного предпраздничного шума, который создаёт Анна. Согласно устоявшейся традиции, она упорно барабанит в мою дверь, ожидая, пока я открою. К несчастью, она всегда приходит в разное время, и будильник нельзя поставить заранее. Один раз она прибежала аж в семь утра, несмотря на то что, судя по прервавшемуся потоку сообщений, легла спать в три часа ночи.

Сегодня она продержалась аж до десяти утра, можно сказать, это её личный рекорд. Я отключила уведомления, и Анна, не дождавшись хоть какой-то реакции с моей стороны, решила появиться на пороге лично: